Текст книги "Серебряная Снежинка"

Глава 22

Воины шунг-ню дисциплинированы, и ряды всадников оставались на месте. С презрением, сквозившим в каждом неторопливом движении, Тадикан направил свою лошадь вперед. Серебряная Снежинка заметила, что так же поступил и вождь юе чи. Вугтурой поехал им навстречу.

– Брат, – сказал Тадикан, нарушив обычай, который требовал, чтобы первым говорил шан-ю. Он словно плюнул. Один из людей Вугтуроя в гневе закричал, но шан-ю поднял руку, призывая к молчанию.

– Ты осквернил это слово и свою клятву, – ответил Вугтурой. – Когда я сел на место отца, ты склонился предо мной. Так ты служишь клану?

– Да! – закричал Тадикан. Лицо его побагровело в приступе гнева. – Ты превращаешь нас в семенящие копии полулюдей из Чины, продаешь нас в рабство за шелка и драгоценности. Эта бледнолицая девка, которой ты по ночам шепчешь, как великолепен ее дом, предает нас всех. Отошли ее и будь свободен! Или, клянусь всеми богами неба, отойди в сторону и дай править мужчине!

– Мужчине? – переспросил Вугтурой. В голосе его тоже зазвучал гнев. – Мужчине, который прячется за спиной матери и воюет с женщинами? Я назову такого не мужчиной, а мальчишкой и предателем. А тебе предлагаю выбор. Изгнание или – здесь и сейчас, перед нашими людьми, – полная покорность. И если нарушишь и это слово, знай, что моя месть может быть не быстрой, но она будет несомненной и мучительной.

На этот раз Тадикан и на самом деле плюнул.

– Я займу твое место, а мой родич юе чи получит твою голову!

– Нельзя иметь дело с безумцем, – заметил Вугтурой. – Поговорим, когда ты придешь в себя. Ты хуже тех, кого призываешь ненавидеть. – Он презрительно повернулся спиной к изменнику и поехал к своим войскам.

Серебряная Снежинка затаила дыхание, ожидая начала схватки. Пораженные смелостью шан-ю, повернувшегося спиной к врагу, и его люди, и их противники застыли.

Тадикан с мастерством, которое прославило шунг-ню по всему миру, схватил лук, наложил стрелу на тетиву и натянул ее. Не совладав с собой, Серебряная Снежинка закричала, и первая стрела пролетела мимо.

Время словно замедлилось. Серебряной Снежинке показалось, что она сидит среди множества статуй, а движутся только трое: Тадикан, Вугтурой и она сама. Вугтурой, который обычно очень заботился о своей лошади, повернул ее с такой силой и скоростью, что она закричала и встала на дыбы. У него в этот момент не было возможности выхватить оружие.

Он будет убит, не успев защититься!

Этого не будет! – поклялась Серебряная Снежинка. Она хоть и не воин, но неплохая охотница. Но как давно не пользовалась она луком! Неважно. Горюя об отсутствии практики, она не глядя схватила оружие, наложила стрелу и выстрелила.

Послышался ужасающий свист, свистящая стрела, не смертельная, попала не в живот или горло Тадикана, а только в руку. По какой-то невероятной случайности Серебряная Снежинка схватила ту самую единственную свистящую стрелу, которую сохранила у себя! Тадикан закричал, но не от боли, а от страха: его люди не раздумывая ответили на свист, которому он приучил их повиноваться.

Сотни стрел послушно устремились к цели, сбросили Тадикана с седла, свалили его лошадь. Стрелы так часто утыкали тело человека и коня, что некоторые ломались друг о друга, не успев вонзиться в плоть. Кровь полилась на утоптанную траву.

Серебряная Снежинка в порыве безумной смелости направила лошадь вперед.

– Ты ищешь кубок из человеческого черепа? – Она остановилась перед вождем юе чи, и голос ее перекрыл шум. – Возьми это!

Она извлекла кубок из шелкового свертка и показала человеку, который поклялся мстить именно из-за его существования.

– Как верный сын, – сказала она ему, – возьми это и похорони по обычаям твоего народа. – Она снова завернула кубок и передала в неожиданно ставшие почтительными руки.

– Тебе не нужен другой кубок, – негромко добавила она. Взглядом она умоляла его согласиться, одновременно надеясь, что Вугтурой не прискачет убивать этого человека, чтобы защитить ее.

– Да, не нужен, – ответил тот, снова и снова поворачивая сверток в руках. – Теперь не нужен, когда честь возвращена моему отцу. Госпожа, я слышал о тебе. Тебя называют королевой, которая принесла мир шунг-ню; я вижу, что это правда. Я хочу поклониться тебе, – сказал он и спешился.

Подъехал Вугтурой, с распахнутыми от изумления глазами, на покрытой пеной лошади. Недавний союзник Тадикана встал на колени, потом лег на живот. Воспользовавшись возможностью, Вугтурой подозвал своих людей, которые встали кольцом Но сзади, за его рядами, однако, послышался топот, резкие вопли и предсмертный крик воина.

Серебряная Снежинка решилась оглянуться.

– Это Острый Язык! – крикнула Соболь. – Она сумела освободить руки, убила одного из стражников и схватила барабан!

Серебряная Снежинка слышала, что горе, гнев или страх могут сделать человека невероятно сильным. Так произошло с Острым Языком. Она пошла вперед, отбивая ритм, более свирепый и подавляющий, чем все слышанное раньше.

Перед женщиной шаманом, обезумевшей от горя и гнева, дрогнули даже храбрейшие воины; многие с обеих сторон спрыгнули с коней и закрывали руками головы.

– Он у меня! – кричала смещенная колдунья. – Я скоро отомщу за тебя, мой сын! Я и мои демоны!

– Она сошла с ума! – крикнула Ива, лежавшая на земле. Серебряная Снежинка видела белки глаз женщины; в ее глазах было безумие и ужас, какие охватывают и зверя, и человека.

Вокруг Острого Языка поднялся воющий ветер. Какой-то воин попытался поразить ее копьем. Ветер подхватил воина и отбросил далеко и высоко. Когда он упал, все услышали треск костей. Ветер продолжал усиливаться, он уже заглушил все остальные звуки. Люди кричали или молились, лошади мотали головами, они ржали, едва сдерживая панику; все слышали рев ветра, миниатюрного курабурана, или гоблиньей бури, в тысячи раз более опасной, чем свистящие стрелы Тадикана.., и тут засмеялись демоны.

В водовороте ветра, песка и пыли наполовину материализовались страшные тени, ужаснее самых кошмарных видений даосистских сказочных текстов. Они танцевали, болтали и протягивали лапы с когтями. Острый Язык все сильней била в барабан духов, и Серебряная Снежинка подумала, что вот-вот барабан лопнет и выпустит демонов в ничего не подозревающий мир.

– Это за моего сына, – кричала женщина. Ее голос Серебряная Снежинка слышала сквозь вой ветра и хихиканье приближавшихся к ней демонов.

Она уже чувствовала горячее дыхание ветра. И знала, что бежать некуда.

– Нет! – Ива встала, и вызывающий крик прорезал черную бурю. Хромая нога служанки подогнулась, но Ива ухватилась за лошадь и устояла.

– Старшая сестра, старшая сестра! – закричала она и бросилась не на Острый Язык, а встала между Серебряной Снежинкой и бурей. Порывшись руками на груди, она извлекла свое величайшее сокровище – серебряное зеркало, окруженное только ей одной понятными символами. Зеркало казалось таким маленьким, не больше солнечного диска, теперь висевшего прямо над головой, но сверкнуло и в миниатюре отразило всю бурю и в центре ее – продолжающую вызывать бурю женщину Буря слегка стихла, как будто зеркало управляло ею Ива покачнулась, как дерево, по которому названа. Голова ее опустилась, все тело обвисло, но руки она по-прежнему держала так, словно в них щит, отражающий удары меча невидимого противника.

Буря медленно поворачивалась на оси. Она повернулась к той, кто ее вызвал, стремясь ее поглотить. Острый Язык покачала головой и сильней забила в барабан. И буря снова повернула к Иве.

Служанка задрожала, но заставила себя захромать вперед, сделала сначала один шаг, потом другой, и все время держала зеркало между собой и дьявольской бурей, так, будто держала его перед любимой хозяйкой.

– Нет, Ива, – выкрикнула Серебряная Снежинка, но служанка лихорадочно качнула головой, отказываясь от помощи хозяйки или воинов. Серебряная Снежинка думала натянуть лук и выстрелить в бурю; но кто может сказать, куда отнесет ветер стрелу? Куда угодно, в том числе и в самого лучника.

Именно это пытается сделать Ива: отразить бурю и направить ее на ту, кто эту бурю вызвал. Точно так же ясно, что Острый Язык пытается победить соперницу и сразить сначала Серебряную Снежинку, а потом и всех воинов. Барабан и зеркало продолжали сражаться, и буря была между ними.

И тут, как будто она ожидала долгие годы самого благоприятного момента, чтобы обратиться против хозяйки, желтоватая кожа покрытия барабана лопнула, и ветер вырвался на свободу, заглушив крики Острого Языка. Даже сейчас это были крики не страха, а гнева.

Лишь мгновение спустя зеркало Ивы раскололось на два куска. Острый Язык упала, подхваченная бурей; но упала и Ива – стройное деревце, не выдержавшее слишком сильной бури.

К Острому Языку подбежал воин с копьем в руке, он готов был пронзить женщине горло.

– Не убивай ее! – хриплым голосом крикнул Вугтурой.

Какая сила позволила женщине пережить бурю? Эта сила больше, чем та, которой обладает бедная Ива, со страхом подумала Серебряная Снежинка. Она соскользнула с седла и, не обращая внимания на боль в ноге, побежала к Иве, которая неподвижно лежала на земле. Подбежала она одновременно с Соболем, но когда женщина шунг-ню попыталась загородить ее, она ее оттолкнула.

– Младшая сестра? – тихим голосом спросила она. Острый Язык выдержала бурю. Неужели этого не смогла сделать Ива, которая стремилась только защитить, помочь, спасти? Хоть она и хромает в человеческом облике, но у нее жизненная сила дикого зверя. Она приняла на себя удар бури и тем самым спасла множество жизней.

Серебряная Снежинка осторожно перевернула служанку. Стерла пыль и грязь с бледного неподвижного лица. Губы Ивы посинели, грудь как будто не поднималась и не опускалась, даже еле заметно. Зеркало.., где зеркало? Если на нем появится туман, значит Ива жива и ее можно излечить. Не отрывая глаз от служанки. Серебряная Снежинка одной рукой поискала в траве. Когда острый край порезал ей палец, она с торжеством схватила кусок зеркала, по какой-то случайности в форме полумесяца и темным пятном посредине. Соболь принесла вторую половину. Ян и инь. Но ни на одном из кусков, поднесенных к губам Ивы, ни следа тумана. А потом оба куска зеркала растворились.

Губы Серебряной Снежинки дрожали. Она оглянулась на Соболя, которая покачала головой и начала расправлять платье Ивы, накрыла ноги, здоровую и хромую. У всех на глазах мышцы и сухожилия, которые делали одну ногу Ивы короче, расслабились: хромая при жизни, в смерти Ива лежала прямая и безупречная.

Это зрелище лишило Серебряную Снежинку самообладания. Она положила голову на неподвижную грудь Ивы и заплакала так, как не плачет мать по своему первенцу.

Вугтурой склонился рядом с ней.

– Она говорила, что выдержит испытание смертью, – сказал он. – Я не хотел подвергать ее такому испытанию и не думал, что она так докажет свою правоту. – Почувствовав легкое прикосновение к волосам. Серебряная Снежинка подняла голову и успела увидеть, как встает Вугтурой.

– Возьмите ведьму, – он указал на лишившуюся сознания женщину шамана, и в голосе его звучало отвращение, – и свяжите. Хорошо свяжите, заткните рот и охраняйте, пока не поймаем дикую лошадь.

Вугтурой молча ждал, пока исполнялся его приказ.

– Теперь привяжите ее к спине.

К этому времени Острый Язык пришла в себя, но ее страшная жизненная сила проявлялась только в горящих глазах.

– Я не могу наказать тебя так, как ты заслуживаешь, – сказал ей Вугтурой. – И так как ты была женой моего отца и до того, как обратилась к злу, через тебя с нами разговаривали духи, я думаю, что вообще не смею тебя наказывать. Поэтому я отсылаю тебя отсюда, и пусть духи, которые тебя найдут, поступают с тобой, как хотят. Эййй-яааахх! – крикнул он и хлопнул лошадь по крупу.

В ярости от непривычной тяжести на спине лошадь встала на дыбы, прыгнула и устремилась вперед.

Серебряная Снежинка краем уха слышала, как Вугтурой приглашает фу ю и юе чи – тех, кто не бежал, к смеху оставшихся, – спешиться и воспользоваться его гостеприимством. Она знала, что должна встать, встретить их, как положено, как подобает королеве. Но знала также, что у нее нет ни сил, ни желания делать это – теперь, после смерти Ивы.

Она закрыла глаза и захотела погрузиться во тьму. Но, к ее изумлению, теплые руки подняли ее и удержали.

– Я не могу позволить тебе так горевать, – говорил ей муж. – Что бы сказала она, если бы увидела? Серебряная Снежинка подавила рыдание.

– Она отругала бы меня за то, что я подвергаю опасности ребенка, усыпила бы меня.., усыпила своими горькими травами.

– Тогда прислушайся к памяти о ней, – приказал Вугтурой. – Я.., мы всем ей обязаны. Что ты хочешь, чтобы мы сделали? Скажи только слово, и у нее будут такие похороны, каких не видели степи.

Соболь ахнула.

– Вы только посмотрите!

Две большие лисы, в противоположность обычаю своей породы – лисы, когда возможно, прячутся от людей, – выползли из высокой травы и сели возле тела Ивы, толкая ее носами. Когда Ива не ответила, они резко залаяли, словно заплакали, и снова исчезли.

Серебряная Снежинка печально смотрела им вслед.

– Похороны, каких не видела степь? – повторила она вопросительным тоном слова мужа. – Скажи лучше – похороны принцессы. Могу я попросить…

– Все, что угодно, – ответил Вугтурой.

– Тогда пусть мою Иву похоронят на границе Чины и земель шунг-ню, где-нибудь под зелеными деревьями и вблизи текучей воды. Пусть над ней устроят насыпь, и пусть эта насыпь зеленеет даже среди зимы. Это место должно стать святилищем для всего живого, таким, что ни один охотник не смеет приходит туда. Пусть такова будет память о девушке, верной и ханьцам и шунг-ню, и людям и лисам.

– Пусть женщины подготовят все к погребению. Да будет так, – сказал Вугтурой. – Выедем до начала зимы. Может, с нами поедут и люди из гарнизона. Твоя Ива упокоится до выпадения снега. Но сейчас ты должна пойти со мной и помочь закрепить новый мир. Ведь не зря у тебя такое имя.

Она позволила мужу увести себя к большой юрте, где она по крайней мере вначале должна будет приветствовать воинов из других племен, новых друзей и союзников. За ними слышался плач по Иве, которую в смерти будут приветствовать так, как никогда не приветствовали при жизни. Серебряная Снежинка гадала, а что бы подумала об этом сама Ива.

– Я попрощаюсь с тобой позже, – обратилась она к памяти своей подруги. – Я никогда тебя не забуду, и когда наступит время моих собственных похорон, я присоединюсь к тебе, и мы вместе, как всегда, будем охранять эти земли.

Она смахнула слезы и наклонила голову. Но неожиданно ахнула, схватившись за живот. Глядя на нее, Вугтурой в тревоге остановился, его обветренное лицо посерело. Серебряная Снежинка знала, что из-за колдовства и яда Острого Языка он потерял в прошлом детей.

– Все в порядке, – сказала она. – Просто меня пнул наш сын.

– У него смелость матери, – ответил Вугтурой. – И его мать должна сесть.

И в этот момент и впоследствии Серебряная Снежинка готова была поклясться, что услышала смех Ивы.

Эпилог

Придворные чиновники согласовали протокол и порядок приема за месяцы до приезда в Шаньань сына и наследника шан-ю. О принце много говорили и во внутреннем дворе. Некоторые утверждали даже, что когда-то его мать жила здесь, а потом была отправлена в изгнание в степи.

Полуварвар – полуханец. Досужие рассуждения о том, что он, подобно всем шунг-ню, питается сырым мясом, или что он алхимик, или что его повитухой была лиса-привидение. По внутреннему двору ходили такие нелепые слухи, что даже любители сплетен евнухи вынуждены были приглушать их. Но в одном все наконец сошлись. Принц шунг-ню приезжает в Шаньань не вести переговоры о мире и не жениться на ханьской принцессе – пока во всяком случае, – а чтобы научиться жить, как народ его матери.

Интересно будет посмотреть, как это у него получится, подумал главный евнух и обратился к гораздо более важному вопросу о взятках. После того как несчастный Мао Йеншу оставил на столбе свою голову из-за такого пустяка, как неточный портрет, приходится быть особенно осторожным. Может, этот принц-варвар окажется щедр.

Молодой человек, который наконец прибыл в Шаньань в сопровождении отряда мрачных и вооруженных до зубов воинов, был одет в шелка и меха. К луке его седла была прикреплена лютня, и он бегло и правильно говорил на языке Чины. Даже воины, сопровождавшие его и отобранные за терпеливость, спокойствие и стойкость (а это означало, между прочим, что с ним было гораздо меньше спутников, чем должно сопровождать наследника шан-ю), поражались высоте и ширине городских стен. Сам шан-ю предупреждал их, чтобы они не считали Шаньань просто большим зимним лагерем; он больше походил на огромную западню.., для этого есть слово «тюрьма» – закрытое помещение, куда бросают человека и откуда он не может выйти. Это город моей матери, земля моей матери, сказал им принц; и, уважая Серебряную Снежинку не меньше ее сына, они кивнули и приняли то, что не могут изменить.

Но на мгновение сам принц мысленно восстал. Он свободный человек степей, он привык ездить, куда хочет. Как можно заставлять его провести несколько лет своей жизни среди этих стен и под крышей? Позади недовольно ворчали его люди, а сопровождавшие их солдаты Чины сомкнули ряды и выглядели мрачными.

Этот мрачный вид привел в себя принца. Он бросил своим воинам предупреждающий взгляд, зная, что они будут пристыжены, если он упрекнет их в присутствии людей Чины, которые считают их варварами. Если он не возражает, они тоже не должны возражать.

Он не возражал, когда отец приказал ему ехать в Шаньань: шан-ю Вугтурой избран небом, и противоречить ему бессмысленно, как узнал даже его собственный брат. Разве не Вугтурой объединил все воинственные кланы шунг-ню?

И точно так же как не мог он возразить отцу, не мог и не выполнить свой долг перед матерью, сидевшей всегда рядом, держа в руках какую-то вышивку, которую он может видеть, и узду от сердца отца и сына, чего увидеть нельзя. Не просто не по-сыновьи ослушаться ее; это вообще немыслимо.

Она такая маленькая; ее некогда бледная кожа потемнела и обветрилась от жизни, проведенной среди шунг-ню под святым небом; темные задумчивые глаза окружены сетью тонких морщинок, которые появляются, когда долго смотришь вдаль – либо на степи, либо в глубину своих мыслей; невероятно длинные светлые пряди покрылись серебряным налетом, похожим на ее имя, которое смеет произносить только сам шан-ю.

Принц знал, что его поездка на родину матери значит для нее очень много. Как воин с воином, он мог бы в разговоре пожаловаться, что его посылают в город, который, по мнению шунг-ню, всего лишь роскошная тюрьма. Отец жил среди ханьцев и чувствовал тревогу и нежелание сына. Но как же его мать, которая смирилась с изгнанием из своей родины? Она такая маленькая и хрупкая; и несмотря на это, такая отважная. С тех пор, как он сел на коня, слышит он рассказы о том, как смело встала она перед правителем юе чи и прекратила старую вражду, которая вызвала измену и едва не привела к войне. Его мать – королева, которая принесла мир шунг-ню; год жизни в стенах – не слишком большая плата за то, чтобы доставить ей удовольствие.

Набравшись храбрости, словно предстоит битва, принц проехал по городу, миновал ряды чиновников и наконец удостоился высшего блаженства – склониться к ногам самого Сына Неба. Встав, он протянул шелковый свиток, тщательно запечатанный, чтобы его не повредили пыль и буря. Принц снова напомнил себе, что все сказанное им может отразиться не только на судьбе шунг-ню, но и на жизни его матери, которая оставила этот двор, чтобы повести его народ. Набрав полную грудь воздуха и сожалея об оружии, которое было бы ему гораздо привычней, принц заговорил.

– Недостойный, которому дано имя Куджанга, принц шунг-ню, просит разрешения приветствовать Сына Неба, – начал он. Некоторые чиновники поморщились из-за его дерзости; старейшие из них вспомнили, что у его матери тоже было что-то подобное.., нешаблонность – самое удобное название для этого. Мать научила его краем глаза наблюдать за такими людьми и улавливать знаки неодобрения или одобрения, которые они посылают друг другу; он благодарен матери за этот дар.

– Его отец, шан-ю, и его мать, приносящая мир шунг-ню, склоняются перед Сыном Неба и просят принять этого недостойного при дворе, чтобы он мог изучить образ жизни Срединного царства, самого прославленного под небом.

Сын Неба кивнул и еле заметно улыбнулся. Хотя принц дал себе слово, что ему безразлична реакция этого слабого существа, в шелках, в высокой шапке, с его драконьим троном и этими угнетающими стенами, про себя он вздохнул с облегчением.

Двор расслабился, а император подозвал к себе принца шунг-ню для драгоценных минут частного разговора. К удивлению принца Куджанги, в узких умных глазах императора было теплое выражение.

– Письма твоей матери все эти годы приносили нам новости. И она рассказала нам – прости матери эту слабость, – какого молодого человека мы принимаем в своих стенах. Будь сыном для нас в этих стенах. Мы постараемся сделать твое пребывание приятным и не очень стеснять тебя. – Сказав то, что пообещал себе, император перешел к государственным делам. – А теперь – твоя мать сообщила нам о варварах на западе.

Куджангу удивила фраза императора: он тем самым делал замечание и самому принцу. Варварами он считает жителей запада, а не шунг-ню.

– Что можешь рассказать о них ты, и что еще говорит твоя мать?

Куджанга был готов к этому вопросу. Он имел свое мнение о людях за Крышей Мира и об их лошадях. Но прежде чем заговорить о них, он должен был передать еще одно сообщение матери и ее дар.

– Мать недостойного шлет свои приветствия и наблюдения в письме. И просит Сына Неба принять это для той, кто заботится о его юрте!

Картинным жестом, который больше подходил для пира в юрте шунг-ню, чем для яркого двора Шаньаня, молодой принц сделал знак, и двое воинов поставили перед драконьим троном сундук. Сам принц наклонился и открыл его.

В нем лежал нефритовый погребальный костюм, искусно скрепленный золотой проволокой, пара тому, что много лет назад госпожа Серебряная Снежинка преподнесла Сыну Неба.

Исторический комментарий

Мы рады поделиться с вами своей зачарованностью историей и культурой Китая, очарованностью, которой отчасти обязано появление этой книги.

Хотя сюжет «Серебряной Снежинки» целиком вымышлен, он основан на историческом событии, которое стало одной из любимейших китайских легенд и послужило источником вдохновения для бесчисленных стихотворений и романов: жизни Чао Чан, наложницы, вначале ставшей принцессой династии Хань, а потом супругой шан-ю, вождя шунг-ню, свирепого кочевого народа, который во многом является предком гуннов и монголов.

В своей интересной и полезной книге «Пурпурная стена: История Великой Китайской Стены» (Лондон: Robert Hale, Ltd ,1960) Питер Лам описывает Чао Чан из истории Ханьской династии как дочь чиновника из провинции Хэбэй. Подобно нашей Серебряной Снежинке, подлинная Чао Чан была прекрасна и талантлива. Она отказалась дать взятку евнуху Мао Йеншу и какое-то время провела в изоляции, пока ее не выдали замуж вначале за шан-ю Куджангу, а потом за его наследника Вугтуроя.

Такова история. С тех пор история и легенда сосуществуют. В самых романтических вариантах Чао Чан бросается в Желтую реку в проходе между нею и Великой Стеной, потому что не может пережить разлуку с Китаем. Из-за ее слез трава в этом месте зеленее, чем везде; и сама река называется рекой Принцессы. В других вариантах «реальная» Чао Чан родила Куджанге сына, который умер в 31 году до Рождества Христова (через год после смерти императора Юан Ти; для целей нашего сюжета мы изменили эту дату). Впоследствии она действительно вышла замуж за Вугтуроя, правила, как королева, и, очевидно, оказала сильное влияние на взаимоотношения с Китаем. В 20 году до Рождества Христова Вугтурой умер, оставив Чао Чан тридцатитрехлетней вдовой с двумя дочерьми от второго брака.

В этом пункте история опять сливается с мифом. Никто точно не знает, что случилось с Чао Чан. Некоторые утверждают, что она умерла через несколько лет; другие – что она умерла от горя, когда новый шан-ю убил ее сына; третьи – что она и ее сын были убиты в 18 году нашей эры. Хотя она никогда не вернулась в Китай, легенда утверждает, что она завещала похоронить себя на границе и действительно была погребена у Желтой реки, под огромной искусственной насыпью, которая до сих пор называется Могилой Цветущего Сада Чао Чан.

Частью истории являются и погребальные нефритовые наряды, которые тщательно описаны и представлены на прекрасных фотографиях в книге Эдмунда Кейпона и Уильяма Макквитти «Нефритовая принцесса» (Лондон: Thomas Nelson and Sons, Ltd., 1973). В книге рассказывается об открытии 27 июня 1968 года тел принца Ханьской династии Ли Шена и его супруги принцессы Тау Ван. Они были точно в таких нефритовых нарядах, какие были даны Серебряной Снежинке.

Многое для своего рассказа мы заимствовали из прекрасных книг, в которых западные писатели представили западным читателям поразительные богатства пяти тысяч лет истории одной из древнейших цивилизаций Земли; для многих это всего лишь «тут были драконы» на карте и «что-нибудь из раздела А» в меню китайского ресторана. Но за последние тридцать лет интерес к Китаю усилился, он вышел далеко за рамки ученых, исследователей и эксцентричных любителей девятнадцатого – начала двадцатого веков.

Читателям, которых заинтересует поэзия и культура Ханьской династии и шунг-ню, мы рекомендуем книгу Майкла Лоу «Кризис и конфликт в Ханьском Китае» (Лондон: Alien and Unwin, 1974), которая послужила основой для истории отца Серебряной Снежинки, а также книгу того же Лоу «Повседневная жизнь в императорском Китае раннего периода» (Лондон: B.T.Batsford, 1968). Книга Сунь-цзы «Искусство войны», которая относится к четвертому или пятому веку, изданная Oxford University Press в 1963 году, вызвала живой интерес в кругах западных военных специалистов.

Монументальный «Мир гуннов» Отто Менчен-Хелфена (Калифорнийский университет, 1973), вероятно, лучшая и самая надежная работа по истории шунг-ню и гуннов.

Наконец, стихотворения в «Серебряной Снежинке» взяты из подлинных сборников династий Хань и Тан; мы в основном отобрали их из двухтомной книги «Лодка-орхидея: Поэтессы Китая»; составление и перевод Кеннета Рексрота и Лин Чуна (Нью-Йорк: McGraw Hill, 1972), а также из «Переводов с китайского» Артура Уэйли (Кпорт, 1941).

Мы хотели бы поблагодарить доктора Морриса Россаби, директора института Китая в Нью-Йорке.

Поедете ли вы в Китай (что мы сами очень хотели бы сделать) или отправитесь всего лишь в ближайший книжный магазин, мы желаем вам счастливого и интересного путешествия.

Андрэ Нортон, Винтер Парк, Флорида

Сюзан Шварц, Форес Хиллз, Нью-Йорк Февраль, 1988.