Текст книги "Червоточина"

3

Нет, все-таки Витечка был не «тот самый». «Их» Виктор просто не успел бы так загореть за те пару часов, что Нича его не видел. В остальном же это была его полная копия. И эта неестественная похожесть очень не понравилась Ниче. Как и одинаковость имен «близнецов».

На всякий случай он все же спросил:

– Где Соня?

– Спит, наверное, – пожал плечами Витечка и потянулся за пивом. – Зато у нас Аброськина бодрствует. – Он подмигнул похотливо оглядывающей его блондинке, легко, пальцами, сорвал крышечку и присосался к бутылке.

Второй парень тоже присел к столу и, наклонившись к Ниче, положил ему на плечо руку.

– Сгоняй-ка за пивком!

– Сам сгоняй, – буркнул Нича.

– Я устал, – вздохнул парень. – Витя тоже. Правда, Витя? – подобострастно глянул он на Виктора. – Не даму же за пивом посылать, в самом-то деле! Сбегай, сбегай. И побольше принеси.

– Отстань от него, – вяло бросил Виктор, отставив пустую бутылку. – Сходи и принеси всем по парочке… – Он посмотрел на Ничу: – Ты будешь?..

Нича непроизвольно кивнул.

– В общем, сразу ящик тащи, – подытожил Виктор, и его напарник тут же вскочил и двинул к холодильникам. – Фисташек захвати! – бросил ему в спину Виктор.

– Ничо так, – криво усмехнулся Нича. – Уважает!

– Ага, – легко согласился Виктор. – Потому что я круче.

– Витечка самый-пресамый у нас крутенький, – промурлыкала блондинка Аброськина, обвив руками Витину шею. Тот притянул к себе девушку и стал целовать ее взасос.

Нича почувствовал себя неуютно. Ему захотелось встать и уйти. Но, во-первых, идти было некуда; во-вторых, здесь были единственные встреченные им люди, а есть ли они тут где-то еще – неизвестно; а в-третьих, он был почти уверен, что этот Витя – неспроста. Тем более Студента – тело которого, кстати, уже исчезло – тот ненавидел так же, как и другой Виктор из недавнего сна. Оставлять неразгаданными загадки, ключи к которым худо-бедно имелись, было в нынешней ситуации непозволительной роскошью.

Между тем рука Аброськиной полезла уже в Витины шорты. Нича кашлянул и небрежно бросил:

– Вас что, только трое здесь?

Звякнул принесенным ящиком парень и плюхнулся на стул.

– Ага, – сказал он, ловко зацепив пробками две бутылки, от чего одна из них, чпокнув, открылась.

Парень принялся жадно глотать пиво, а Виктор, оторвавшись от Аброськиной, прищурясь посмотрел на Ничу и сказал:

– Оля, Казик, сходите-ка, искупнитесь.

– А-а!.. Брось-ка, на-а!.. – проныла Аброськина, не вынимая ладонь из Витиных шорт.

– А пиво? – обиженно заморгал парень и посмотрел на бутылку в руке, как на отнимаемую у ребенка игрушку.

– Пиво можете с собой взять, – непререкаемым тоном ответил Виктор и, вынув руку Аброськиной из шорт, шепнул ей: – У Казика тоже такой есть.

– Не тако-ой! – капризно протянула Аброськина, но Виктор так глянул на обоих, что парень с девушкой тут же вскочили и, прихватив по бутылке, потопали к пляжу.

Витя проводил их взглядом и повернулся к Ниче.

– Не отсюда, значит?

– Не отсюда, – кивнул Нича.

– И уже мысли есть, идейки?

– Мысли всегда есть. Лучше скажи, кто ты? И кто тот, который… Которому ты не дал ввести меня в курс дела.

– Я-то? – состроил простодушную мину Витя и отхлебнул из горлышка. – Я Витя. Парамонов. А тот… Не знаю я, кто это был. Смотрю, нормальный пацан сидит, пиво пьет, а к нему придурок какой-то вяжется, в костюме и галстуке. Нет, ну скажи, станет умный человек в такую жару в костюме с галстуком ходить?

– Ты не паясничай, – поморщился Нича и тоже вынул из ящика бутылку. Но пить не стал, поставил на стол. – С нами тоже такой, как ты, был. И с этим, в галстуке, я не впервые встречаюсь.

– Вот как? – Виктор поднес к зубам фисташку, хрустнул, сплюнул скорлупу. – И что же он тебе при первой встрече рассказал?

Нича не стал говорить про яблоко. Он был уверен уже, что Виктор знает куда больше него. А если чего и не знает, то просвещать его тем более не стоит. Но и отрицать все глупо. Поэтому он сказал:

– Первая встреча с ним мне приснилась. И рассказать он мне ничего не успел, потому что ты и там его замочил.

– Я?! – чуть не поперхнулся фисташкой Виктор. – В твоем сне? Да мы с тобой впервые видимся. Я даже как тебя звать не знаю.

– Меня звать не надо, – буркнул Нича. – Я и так уже здесь. И я же просил не паясничать!

– Ладно, – легко согласился Виктор. – Не буду. Но и ты тогда не дури. Откуда пришел? Из дома? Хотя откуда еще-то… Открываются двери?

– Нет, – подумав немного, решил сказать правду Нича. – Мы стену пробили.

– Ты и… я? – заглянул ему в глаза Виктор.

– Да.

– Кто-то еще был? Соня – это кто? Просто девка или…

– А тебе какое дело?

– Значит, такое вот, если спрашиваю. – В голосе Виктора проскользнули те самые нотки, от которых становились шелковыми его спутники. Но Нича-то был не из их числа. Его на испуг не возьмешь! Во всяком случае, он на это надеялся. И, стараясь выказать как можно больше презрения, произнес:

– Да пошел ты!.. – Взял бутылку, открыл и принялся неторопливо пить.

– Я-то пойду. А вот где ты окажешься?

– Тебе не все равно? – отер Нича губы от пены.

– Абсолютно фиолетово. Но хотелось бы знать: кто… или что ждет меня в доме?

– Ничо так! Ты собираешься идти туда? – подскочил Нича. – Зачем? Там уже есть ты! Ответь же, кто ты такой?!

– Тебе не все равно? – передразнивая его, ответил Виктор. Но потом все же сказал: – Я не человек, если тебя это утешит. И я буду делать ровно то, что сочту нужным. Не спросясь ни у тебя, ни у прочих жалких людишек. Вам так и так крышка. Не забивайте голову тем, чего все равно понять не сможете. Порезвитесь вон лучше напоследок, – кивнул он в сторону пляжа.

Нича оглянулся. На пляжном лежаке у самой кромки воды, широко раздвинув ноги, лежала Аброськина. Над ней, уперев руки в гальку и ритмично двигая голым задом, навис Казик. Нича быстро отвернулся. Витин стул был пустым.

* * *

Нича этому не удивился. Он уже привык не удивляться подобному. И в то, что сказал ему Виктор, он тоже поверил. В то, что тот не человек. То, что Студент также не человек, он понял еще раньше. Оставался вопрос: кто же они такие? Боги? Высшие силы? Но Виктор меньше всего похож на высшее существо. Да и не знает многого. Или знает, но прикидывается? Но зачем? Ведь он сам сказал, что ему все равно, что станет с ним, Ничей. И с остальными людьми. В том числе с Соней… Блин, зачем он ему сказал о Соне? Ведь тот именно туда и собрался, где сейчас Соня! Впрочем, он ведь не из-за нее в этот долбаный дом собрался. И все равно ее там увидит. И – что?.. Ему ведь не Соня нужна, он ясно дал понять, какого он мнения о людях. Тогда кто ему нужен? Другой Виктор? Или… Юрс? Кто такой Юрс – тоже не ясно. Скорее всего он также не человек… Тьфу ты! Юрс ведь и так не человек. Но, вероятно, он и не тот, кем кажется, а какая-нибудь третья сила. Кто там вообще бывает? Если Студент – это Бог, а Виктор – Дьявол, то кто тогда Юрс? Архангел какой-нибудь? Или просто ангел? Все-таки он спас их с Соней… Ага, хорош ангел – в волчьей-то шкуре!.. Нет, вряд ли они с небес спустились. Тут что-то другое. Неведанное, невиданное. Может, они инопланетяне?

Нича вспомнил, что еще в детстве читал фантастический роман, где инопланетяне в образе розовых облаков летали над Землей и копировали куски нашей планеты вместе с людьми, а потом где-то в глубинах Вселенной воссоздали эти части в виде небольшого мирка, который и изучали потом в спокойной домашней обстановке[3]3
  Нича вспоминает романы А. и С. Абрамовых «Всадники ниоткуда» и «Рай без памяти».


[Закрыть]. Что-то вроде того… Так, может, и с ними случилось нечто подобное? И на самом деле настоящий Нича сидит сейчас в офисе, планированием материально-технических ресурсов занимается, а сам он – всего лишь лабораторный экземпляр, материал для опытов… И Соня… И Аброськина, и… как его там?.. Казик. Вот, кстати, и они. Нарезвились.

* * *

Парень с девушкой неспешно подошли к столику. Аброськина завертела головой.

– А где Витечка?

– Ага, куда он делся? – насупился Казик.

– Я ему не сторож, – буркнул Нича.

– Ты поговори, поговори, – двинулся на него парень.

– А, брось-ка, на!.. – потянула его за пояс шорт девушка. – Никуда Витя не денется. Не такой он, чтобы деваться. Давай лучше пиво пить, пока не закипело.

Замечание Аброськиной было разумным – солнце палило нещадно, и даже сквозь ткань тента ощущался жар его лучей. Между прочим, и Нича обратил на это внимание только сейчас, солнечный диск до сих пор просвечивал сквозь букву «о» нанесенной на тент надписи. Солнце попросту замерло. То есть остановилась Земля. Но если бы это было так, то их бы попросту давно смыло гигантскими волнами, погребло под завалами невиданных землетрясений! «А, брось-ка, на!.. – мысленно повторил Нича присказку новой знакомой. – Какая Земля? Какое Солнце? Все это ла-бо-ра-то-рия! Макет. Яблоко».

Между тем Казик послушался Аброськину и принялся откупоривать пиво. Открыл бутылку и отдал ее девушке. Открыл вторую, помедлил и протянул Ниче.

– Тебя как звать-то хоть? – примирительно спросил он.

Нича хотел ответить так же, как до этого Виктору, но подумал, что понапрасну ссориться не стоит. Все-таки это люди. Ну, пусть даже копии, но куда более живые и настоящие, чем Виктор и ему подобные «экспериментаторы».

– Николай, – протянул он Казику руку. – Бессонов. Можно просто Нича.

– Казимир, – ответил парень, пожимая Ничину ладонь. – Малевич. Можно – Казик.

– Малевич, надо полагать, прозвище?

– Почему прозвище? – довольно ощерился Казик. – Фамилия. А имечком уже папа с мамой наградили, думали, видать, что я тоже спецом по квадратам стану. А я вот как-то больше по цилиндрам, – щелкнул он по бутылке, – и по конусам, – положил он на грудь Аброськиной вторую ладонь.

– Это не конус, а параболоид, – захихикала Аброськина, и Нича наконец-то смог удивиться. Столь «научных» познаний он от этой блондинки не ожидал. Да и от Казика – тоже. Вот уж и впрямь первое впечатление может оказаться обманчивым!

– А вас, как я слышал, Ольгой зовут? – обратился он к девушке.

– Ага, Ольга я, – кивнула та, стряхивая с груди ладонь Казика. – Багатова.

– Ничо так… – заморгал Нича. – Почему Богатова? Вы же Аброськина!..

– А, брось-ка, на!.. – отмахнулась Ольга, и Ниче наконец-то стало ясно происхождение ее «фамилии». – И, между прочим, не Богатова, а Багатова! За богатством мы не гонимся.

– Ага, за мужиками только! – загоготал Малевич.

– И че? – пнула того по ногам Аброськина. – Это для женщины норма. Правда, Ника? – стрельнула она глазками на Ничу.

– Нича, – поправил он. – И… в общем, вы правы. Для женщины вполне нормально интересоваться мужчинами.

– Вот! – кивнула Аброськина. – Пойдем тогда трахнемся!

Нича ошеломленно заморгал, не зная, что и ответить, а Казик посмотрел в сторону моря и сказал:

– И поторопитесь, а то вон тучки какие-то…

Нича обрадовался, что можно сменить тему, и выглянул из-под тента.

– Тучки? – оглядел он небо. – Где тучки? По-моему, абсолютно чисто.

– Да было что-то черное… – пожал плечами Казик. – Может, дым откуда?.. Или показалось…

* * *

Нича сразу вспомнил о «дыме», который заставил его вернуться к дому. Тогда ему показалось, что там начался пожар. Но никакого пожара не было. А еще… Еще он вспомнил черных «червей» в «темной комнате», в той самой злосчастной «однушке», когда он… Нет, вспоминать об этом не хочется!.. Но нет ли здесь связи? Не «черви» ли просачиваются в этот мир, маскируясь под дым? Или просто выглядят дымом, когда находятся вне порождающей их комнаты? Можно пойти в рассуждениях еще дальше. Если предположить, что именно «черви» стали причиной их с Соней «сумасшествия», то не сведут ли они с ума и всех, кто находится в данной реальности? «Вам так и так крышка», – сказал здешний Виктор. Не это ли он имел в виду? Вот и Казик с Аброськиной ведут себя несколько… гм-м… странно. Правда, на людей пока не бросаются, ну так и концентрация «червей» тут гораздо меньше, нежели в той комнате. Впрочем, сам он пока никак не чувствует воздействие этой гадости. Но, во-первых, сумасшедшие никогда не воспринимают себя сумасшедшими, а во-вторых, что, если Юрс каким-то образом обезопасил их с Соней, не просто «вылечил», а и сделал некую «прививку»?

Вопросов было много. Причем таких, что ответов на них в ближайшее время не ожидалось. Разве что Студент опять появится. Кстати, о Студенте…

– Казимир, – повернулся Нича к Казику. – А зачем вы того парня били?

– А чего он!.. – буркнул тот, уставившись на зажатую в руках бутылку.

– По-моему, он-то как раз ничего. Это вы с Виктором на него набросились.

– Вот у Виктора и спроси!.. Он сказал, я и…

– Ничо так! Виктор для вас, я смотрю, и царь, и бог. Как собачки за ним бегаете.

– Ты… это… – сверкнул на него глазами Казик, – не того!.. Я ведь и в рог могу заехать.

– А я помогу, – набычилась Аброськина и будто даже приготовилась вскочить.

– Да что вам этот Виктор?! – вскипел вдруг Нича. – Чем он вас так приманил?

– Он мужик потому что, – слегка расслабилась девушка.

– Это тебе виднее, – хохотнул Казик, тоже поубавив агрессивности. И, нахмурившись, стал растолковывать Ниче: – Ты понимаешь, он не психует, истерик не закатывает. С ним спокойно. Он знает, что делать надо.

– И что надо?

– А не дергаться. И ждать.

– Чего ждать-то?

– Ждать – и все… Не дергаться. Так… Виктор сказал… – Казик замялся и отвел глаза.

– Витечку надо слушаться, – поддержала Казика Аброськина, – тогда все будет хорошо. А другие пусть как хотят.

– Другие?.. – насторожился Нича и покосился на Казика: – Ты ж говорил, что вас только трое.

– Ну, мало ли… – пожал тот плечами. – Я тебя впервые увидел и все сразу выкладывать должен был?

– Ладно тебе, – пихнула Казика в бок локтем Аброськина. – Нича нормальный парень. Не хуже этих самых других.

– Их много? Кто они? – спросил Нича.

– А, брось-ка, на… – поморщилась девушка. – Лохи всякие.

– Да почему лохи, разные есть, – сказал Казик. – Мужики, бабы. Отдыхающие, как и мы. Человек десять, наверное. Те, что в воде были, когда молния шарахнула. Умные-то с пляжа ушли, когда небо затянуло, а отдельные идиоты решили при дождичке искупаться. И мы в том числе… Молния как сверканула, прямо в меня будто. В глазах темно стало, вырубился, наверное, хорошо, ненадолго, а то бы утоп. И так уже начал, очухался – а кругом вода. Вынырнул, смотрю, еще люди бултыхаются. Я вот Аброськину вытащил, еще толстяку какому-то помог на берег выползти. Собрались, смотрим: грозы как не бывало, небо чистое, солнце шпарит. И тишина полнейшая. Вокруг, кроме нас, ни души! Берег-то далеко виден; все пляжи пустые. И набережная… Будто вымер курорт. Сначала припухли все, потом задергались. Кто реветь, кто орать, кто в город побежал, кто еще что… А Виктор нам сразу понравился, что не дергался. Вот мы и… – Тут он нахмурился, заоглядывался, отставил пиво, встал из-за стола. – Слышь, Аброськина, а где он и в самом-то деле? Пойдем поищем, что ли?

– Пошли, – ответила девушка. – Нича, ты с нами?

И Ольга с Казимиром побрели в сторону набережной. Сначала оглядывались на Ничу, а потом перестали и ускорили шаг.

А Нича не знал, что делать. С одной стороны, с напарниками веселей. С другой – эти ребята его не очень-то воодушевляли. К тому же он так и не мог решиться сказать им, что Виктора они вряд ли найдут. О том, что тот и вовсе не человек, ему говорить еще меньше хотелось.

Больше всего Нича желал вернуться назад, к «хрущевке». Он очень опасался за Соню, особенно теперь, когда стало ясно, что его подозрения насчет Виктора оказались небеспочвенны. Да и Викторов там теперь будет целых два экземпляра! Но это обстоятельство сдерживало и его самого. Не то чтобы он трусил, но соотношение сил понимал. Он всего лишь человек, и он один. Ну, еще Соня, но она все-таки девушка, которая к тому же не хочет иметь с ним ничего общего. Ладно, ее хотелки, когда речь идет о жизни и смерти, а то и о чем похуже, можно проигнорировать, но стоит ли надеяться на ее помощь или хотя бы лояльность? Может, они там уже с Витечкой спелись!..

Нича скрипнул зубами и шепотом выматерился. Что-то он много стал рассуждать! И думать о Соне как о посторонней. Как о чужой! Почти уже как о враге. А ведь он… А ведь она…

Нича даже застонал от накатившего к себе отвращения. Стыдно стало так, словно он вышел голым на людную площадь. Или как… было стыдно после «темной комнаты».

Ниче совсем стало плохо. Он поспешил залить бушующий внутри жар остатками пива. Но это, разумеется, не помогло. Тогда он вскочил с твердой решимостью тотчас же отправиться к Соне. Будь что будет!

Но тут он увидел людей. И это были не Аброськина с Казиком.

4

Геннадий Николаевич не находил себе места. Впрочем, как и Зоя Валерьевна. Они молча, каждый по отдельности, бродили по квартире, переходя из комнаты в комнату, на кухню, снова в комнату. Геннадий Николаевич раз пять-шесть за полтора часа выходил на балкон, где в несколько затяжек высмаливал сигарету, и поспешно возвращался, опасаясь пропустить звонок. Там, у телефона, замирало на какое-то время их с супругой бесцельное хождение, но телефон молчал, и муж с женой, не выдерживая сколь-нибудь долгого бездействия, вновь продолжали обход квартиры.

Наконец Бессонов не вытерпел.

– Да что же это за хард-рок такой? Забыла она, что ли?..

Он намотал кончик «хвоста» на палец и дернул его так, что клацнули зубы.

– Не могла она забыть, – помотала головой Зоя Валерьевна. – Разве это возможно? Но ведь это не так просто, наверное… Не получается, может быть.

– Давай я ей сам позвоню!

– Нет, Гена, не надо. А вдруг у нее как раз контакт наладился, а ты его сорвешь?

– У меня сейчас крыша сорвется, – буркнул Геннадий Николаевич. – Вот уж, ждать и догонять!..

– Догонять лучше, – вздохнула жена. – Там все-таки и от тебя многое зависит. А вот ждать…

– Не позвонит через десять минут – позвоню сам! – сказал Бессонов и пошел на балкон курить. Но сделать успел лишь две затяжки. Глянув вниз, он увидел бегущую к их подъезду Зою. Именно бегущую, от чего его сердце кольнуло и тоже бросилось вскачь.

Отшвырнув, не глядя, сигарету, чего никогда в нормальном состоянии не делал, Геннадий Николаевич ворвался в комнату и метнулся к прихожей, чем изрядно напугал жену.

– Что, Гена, что?!.

Бессонов судорожно вертел ручку замка, забыв, в которую сторону она поворачивается. Все слова он, видимо, тоже забыл, поскольку ответить супруге, как ни пытался, так и не смог. Впрочем, в этом уже не было необходимости, поскольку дверной звонок залился нетерпеливой трелью, и Зоя Валерьевна сама все поняла.

– Дай я!.. – оттеснила она Геннадия Николаевича от двери и, быстро щелкнув замком, распахнула ее.

На пороге стояла Зоя Нормалева. Зоя Валерьевна отшатнулась в глубь прихожей, прижав к лицу ладошки.

Геннадий Николаевич глянул на подругу и вздрогнул. Если избитое выражение «на ней не было лица» на что-нибудь годилось, то лучшего случая подобрать было бы трудно. На Зое Ивановне лица действительно не было. Вместо него красовалась белая гипсовая маска с черными потеками туши.

– Что?! – одновременно вскрикнули супруги.

– Воды… – просипела Нормалева и стала вдруг оседать.

Геннадий Николаевич успел вовремя. Подхватил женщину, сгреб в охапку, заметался по прихожей.

– Да в комнату неси, в комнату! – всполошилась Зоя Валерьевна. – На диван ее положи!

Бессонов метнулся к дивану. Бережно уложил Зою головой на подушку, которую успела уже подсунуть жена.

– Водички ей принеси! – скомандовала она, а сама метнулась к шкафу, где хранились лекарства.

Геннадий Николаевич побежал на кухню. Налил в кружку кипятка из чайника, но тот оказался слишком горячим. Выплеснув воду в раковину, он открыл кран с холодной водой и стал, нервно притопывая, ждать, пока та протечет.

– Ты чего застрял? – заскочила в кухню Зоя Валерьевна. Увидела, что он собирается делать, и всплеснула руками: – О боже! Вон же графин с холодным кипятком стоит! Ты чего?

– Я?.. – нахмурился Бессонов. – Не знаю… Что-то я сегодня…

– Тебе самому-то не плохо? – насторожилась супруга.

– Нормально. Налей Зое воду. Где там твой графин?

Графин, конечно же, стоял там, где и всегда. Просто Геннадий Николаевич и впрямь стал вдруг плохо соображать. В мозгу пульсировало: «Нича, Нича, Нича!..» А в груди было холодно и пусто. И если бы не беспокойство за Кокошечку, он, возможно, и впрямь хлопнулся бы в обморок. Но сейчас этого делать было нельзя. Никак нельзя! По крайней мере до тех пор, пока он не услышит о Ниче… Или лучше ничего не слышать? Лучше не знать? Ведь то, что он может сейчас услышать, способно перечеркнуть всю его жизнь, сделать ее бессмысленной и никчемной. Не от радости же лишилась чувств Зоя!.. Или… Или это только с ее Соней что-то случилось?..

Подумав так, он скрипнул зубами от злости на себя за подобные мысли и тряхнул головой, так что «хвост» стеганул его по щекам, словно пытаясь привести хозяина в чувство.

Супруга налила воды и вышла из кухни. Бессонов поспешил следом.

Кокошечка пришла уже в себя, но дышала тяжело и часто. В кружку, куда Зоя Валерьевна успела что-то капнуть из стеклянного пузырька, она вцепилась, словно религиозный фанатик в Святой Грааль, и принялась жадно пить, проливая воду на диван и на блузку. Геннадий Николаевич и Зоя Валерьевна смотрели на нее как подсудимые в ожидании приговора. Заменят им казнь пожизненным заключением?.. Навряд ли, но вдруг…

Зоя Ивановна почувствовала, видимо, устремленные на нее взгляды, а подняв глаза, сразу прочла в них один на двоих вопрос.

– Они живы, – сказала она. – Были живы, когда я…

– Но почему тогда… Но что тогда?.. – запричитала Зоя Валерьевна.

– Они… в коме?.. – выдавил Бессонов.

– Хуже… – Зоя Нормалева отвела взгляд. – Они… сошли с ума.

– Ты их видела? Ты их точно видела? – рванулся к ней Геннадий Николаевич. Он протянул руки, будто собрался ухватить Зою за плечи и трясти ее, трясти, трясти, пока она не выложит всю правду. Лишь в последний миг он остановился, отпрянул и поспешно убрал за спину руки, словно и впрямь был не уверен в своих намерениях.

– Да, – сухо ответила Зоя. – Видела. Слышала.

– Расскажи, – жалобно попросила Зоя Валерьевна. Но вспомнила, видимо, о состоянии гостьи и спросила: – Ты сможешь?.. Хотя бы вкратце расскажи, если можешь.

И Кокошечка стала рассказывать, скупо бросая слова, монотонно, без интонаций, словно читала скучный текст по бумажке. Оттого смысл ее рассказа казался еще более достоверным, страшным, не оставляющим ни малейшей надежды.

* * *

Зоя уже давно замолчала, а Бессоновы по-прежнему сидели в застывших позах, словно услышанное сковало их тела. И так же не шевелясь, первой разжала губы Зоя Валерьевна.

– Нет. Не может быть, – сказала она.

И этот едва слышимый звук словно разбудил Геннадия Николаевича. Он подскочил и замахал руками:

– Ну, ерунда же, ерунда! Хард-рок какой-то!.. Тебе просто приснилось! Сама же говоришь, что не получалось ничего, а когда легла…

– Не приснилось, Гена, – перебила его Зоя. Она сказала это шепотом, но Бессонову почудилось, что прогремел гром. Ему и так было уже ясно, что все сказанное Кокошечкой правда, а теперь, предвестницей грома, мелькнула молния, окончательно развеяв все сомнения.

Геннадий Николаевич развернулся и вышел из комнаты. В прихожей он сорвал с вешалки джинсовку и просунул уже одну руку в рукав, когда следом за ним влетела супруга.

– Ты куда, Гена? Куда?! – закричала она так, словно он собрался прыгнуть с крыши.

– К Игорю, – процедил сквозь зубы Бессонов, просунул в рукав вторую руку и застегнул куртку.

– Но что он может?!.

– А вот это я и хочу узнать, – тряхнул «хвостом» Геннадий Николаевич.

* * *

Бессонов шагал к дому Ненахова, будучи полностью уверенным, что поступает правильно, хотя не имел ни малейшего представления, чем реально может помочь ему друг. Ведь тот ясно сказал, что делает все, от него зависящее. Но после того, как Игорь «нашел» Зою Нормалеву, от него не было ни малейшей помощи. Даже не столько помощи, но и хотя бы каких-то видимых действий.

Конечно, Геннадий Николаевич понимал, что скорее всего он несправедлив к другу и тот пытается что-то сделать, но, не получая результата, не хочет нервировать его пустыми звонками. Однако сидела в сознании Бессонова одна заноза, которая никак не выковыривалась. Не мог он забыть розовощекого парня с плеером, забравшего у них пулю! И реакцию на встречу с ним Ненахова забыть не мог. Потому и сосала его теперь гадкая мыслишка, что Игорь попросту испугался, умыл, что называется, руки. Но даже если и так, он не станет осуждать бывшего полковника. Он попросит лишь… Нет, он потребует, чтобы тот свел его с загадочным «кадром»! И пусть этот белобрысый «меломан» что хочет с ним делает, но он с него не слезет, пока не добьется хоть чего-либо конкретного. Ведь не может же быть, чтобы за все это время не появилось каких-нибудь новостей! Не сидели же те, кто этим занимается, сложа руки. В конце концов, он сам поделится с ними тем, что узнал. Если они не дураки (а там, по его убеждению, дураков не держат), то должны проверить даже такие фаты, как свидетельства гадалки. И не какой-то посторонней, а потерпевшей по данному делу.

* * *

С такими вот мыслями по-прежнему полный решимости Геннадий Николаевич подошел к двери ненаховской квартиры. Вдавил палец в кнопку звонка и не отпускал до тех пор, пока дверь не открылась.

Игорь Степанович Ненахов выглядел раздраженным и злым. По-видимому, он ожидал увидеть кого-то другого и растерянно заморгал, уставившись на друга. Злость из его взгляда сразу ушла, но раздражение все же осталось.

– Ты? – сказал он. – Что?

– Я, – кивнул Бессонов. – То. – И шагнул за порог, оттесняя в прихожую странно негостеприимного Ненахова. – Может, все-таки поздороваемся?

Ненахов склонил к плечу голову, словно не понял вопроса. Тогда Геннадий Николаевич протянул ему ладонь:

– Привет, говорю! Ты чего как пыльным мешком стукнутый?

Друг руку пожал, но на вопрос не ответил, остановился на середине прихожей, и как ни пытался его сдвинуть Бессонов, ничего из этого не вышло. Ненахов даже раскинул в стороны руки, нервно дернул головой и зашипел:

– Не сейчас, не сейчас!.. Гена, я тебя очень прошу… У меня важная встреча… У меня там человек сидит!..

– Ну так сидит же, – попытался пошутить несколько обескураженный приемом Бессонов. – А тут у тебя человек стоит. Не хочешь впускать, хотя бы выслушай.

– Гена, давай потом, – положил ему руки на плечи друг и ощутимо подтолкнул, явно его выпроваживая.

– Никаких потом! – сбросил руки Ненахова Геннадий Николаевич. – Ты что, забыл, какие у меня проблемы? Я ведь к тебе не пиво пить пришел!

– Ну, знаю я, знаю… – запричитал так не похожий на себя бывший полковник. – Но ты и представить себе не можешь, как я сейчас занят…

– Хорошо, я уйду, – скрипнул зубами Бессонов. – Но после того лишь, как ты дашь мне один адресок.

– Уф-ф, – замотал головой и, словно наседка крыльями, хлопнул себя по бедрам Ненахов. – Ну, какой тебе еще адресок? Чей?

– Консультанта.

– Кого?!. – Глаза у Ненахова стали похожи на лампочки, только что не светились.

– Того хмыря, что забрал у нас пулю. И давай не юли! Адрес, телефон, любую контактную информацию.

– Но… зачем?.. На него бесполезно наезжать… наседать… Тебе нет никакого смысла с ним встречаться, поверь!

– А это, прости, я буду сам решать, ладно? Ты ведь хотел отойти от этого дела, вот и отходи. Я тебе больше надоедать не стану. Только дай мне адрес – и все. Такой вот хард-рок.

– Да что ты опять несешь?! – разозлился, став от того вновь почти прежним Ненахов. – Никуда я не собирался отходить! И никуда не отходил. А то, что ты просишь, я сделать не могу хотя бы уже потому, что нет у меня ни адреса, ни телефона этого человека. Ничего у меня о нем нет, никаких сведений. Он сам меня находил, когда ему было нужно.

Геннадий Николаевич ясно ощутил, что друг его не обманывает. Он коротко выругался и буркнул:

– Может, кто из твоих знает?

– Гена, да если кто и знает, то под страхом смерти не скажет. Ты и представить себе не можешь, на каком уровне этот консультант вертится!.. – Ненахов вдруг поморщился, сожалея, видимо, что сболтнул лишнее, и постарался свернуть разговор в другую сторону. – И я все-таки не понимаю, почему ты так настаиваешь на встрече с ним.

– А хотя бы потому, что мне есть что ему рассказать.

– Вот как?.. – Глаза Ненахова вспыхнули неподдельным интересом. – И что же?

– Вот ему и скажу. А тебя не стану больше тревожить. Пенсионерствуй на здоровье.

– Ну, ты все же идиот!.. – Бывший полковник выругался столь замысловато и виртуозно, что Бессонов даже рот раскрыл от изумления – раньше друг почти не матерился, разве что коротко, попав, например, молотком по пальцу. – Да если бы ты только знал!..

– А пусть, пожалуй, узнает, – послышалось вдруг из комнаты. – Все предпосылки для этого созрели, да и хуже все равно уже не будет. Ведите его сюда.

Геннадий Николаевич насторожился. Голос был незнаком и странен. Казалось, что говорит подросток или, самое большее, юноша, но в то же время в интонациях слышались такие сила и власть, что невольно хотелось вытянуться во фрунт и щелкнуть каблуками. А потом бежать и безоговорочно выполнять отданные поручения.

Что, кстати, Ненахов и сделал. Не в смысле вытянулся и щелкнул каблуками, а принялся безоговорочно выполнять приказ; посторонился, взял Бессонова за локоть и повел в комнату.

Окна там оказались плотно задернуты шторами, а поскольку день уже клонился к вечеру и сторона была не солнечной, в комнате царил полумрак. Но Геннадию Николаевичу удалось разглядеть сидевшего в кресле человека. Света было все-таки недостаточно, чтобы рассмотреть черты его лица и более-менее точно определить возраст. Зато Бессонов отметил непривычную прическу ненаховского гостя: волосы были гладко зачесаны назад, разделены ровным пробором и блестели, словно намазанные бриолином. Такие прически, насколько он помнил по фильмам, были популярны в двадцатые годы прошлого века. Хотя кто его знает, как стригутся и причесываются пижоны сейчас. О том, что мужчина пижон, Геннадию Николаевичу подсказал черный, с галстуком, костюм гостя (это летом-то и в неформальной обстановке!) и модные узенькие очочки на носу.

– Присаживайтесь, Геннадий Николаевич, – сказал «пижон». – Разговор будет долгим.

– Откуда вы меня знаете? – вздрогнул Бессонов. – И… кто вы такой?..

– Я знаю многое. А называть меня можете, ну, скажем, Студентом.