Текст книги "Егор Гайдар"

«Клуб “Перестройка” образуется в рамках Центрального экономико-математического института (ЦЭМИ), – пишет французский исследователь перестройки Кароль Сигман, – в марте 1987 года. Изначальное намерение организаторов круглого стола было двояким: создать своего рода think tank (мозговой̆ центр) среди экономистов и юристов, поддерживающих реформаторов во власти, и при этом выйти за рамки чисто научных дебатов, чтобы создать клуб общегородского масштаба. После круглого стола Е. Гайдар, тогда руководитель экономического отдела теоретического журнала ЦК КПСС “Коммунист”, предлагает создать “комитеты защиты Перестройки”, чтобы дать отпор консерваторам, которые, по его оценке, “снова объединяют свои силы”».

Кстати, само это место – ЦЭМИ – было Гайдару хорошо знакомо.

Центральный экономико-математический институт за два десятилетия своего существования стал легендарным местом. Легендарна была даже архитектура: здание ЦЭМИ с «ухом» на фасаде (хотя это была на самом деле железобетонная лента Мебиуса – по ней советская экономика и ходила в своей математической безнадежности) было спроектировано архитектором Леонидом Павловым. «Архитектура измеряется не человеком, а требованиями общественного развития», – говорил он. И построил ЦЭМИ как две налипающие друг на друга, словно намагниченные, пластины – одна для больших компьютеров (которые, пока здание строилось, уже устарели), другая – для тех, кто на них работает. Не случайно тот же архитектор примерно в то же время спроектировал еще одно здание для расчетов планомерного развития – кубическую фантазию Главного вычислительного центра Госплана СССР на Новокировском проспекте. А рядом с ЦЭМИ стояло здание ИНИОНа.

В наши дни здание архитектора Павлова загородили, обступив и как будто взяв в плен, многоэтажные жилые дома…

О Павлове, своем учителе в Архитектурном институте, и о его «ухе» писал поэт Андрей Вознесенский в прозаической поэме «О»: «Москвичи знают это плоское здание, как заслонка замыкающее Ломоносовский проспект. Это здание – Ухо». Вознесенский путает – называет ЦЭМИ Вычислительным центром. Но в этом есть своя правота: экономико-математическая школа в СССР дала только вычисления, остались миллиарды цифр, исчез обсчитанный со всех сторон Советский Союз вместе со своей экономикой, которую обволакивали квадранты межотраслевого баланса. Может быть, поэтому в ЦЭМИ и не пошел работать Егор Гайдар – эта щебенка из цифр казалась ему неживой. Но! 18 молодых людей из ЦЭМИ, по подсчетам американского антрополога Адама Лидса, оказались в разных структурах правительства Гайдара. Значит, не прервалась связь времен.

«– Да никакое это не ухо, это лента Мебиуса, – доказывает Павлов. – Это скульптурно-философская восьмерка… Я придал ему размер – одна миллионная диаметра земли… Поэтому вас и тянет к пропорциям этого квадрата – инстинктом человек чувствует соразмерность с Землею… Поглядите, какая гипнотичность пропорций фасадов».

Трудно поверить в эту архитектурную поэзию, выветрившуюся спустя миллиард социальных лет, в сегодняшнюю эру, не знающую родства, и превратившую легенду в обшарпанную советскую стекляшку, мешающую новым домам. Атлантида затонула, оставив на берегу артефакт…

Именно на базе ЦЭМИ в 1987 году в Москве был создан тот самый клуб «Перестройка». «Это был наш проект, чтобы вторым шагом, опираясь на московское разрешение, сделать такой же клуб у нас в Питере», – рассказывал Анатолий Чубайс. Разрешение дал Севастопольский райком партии, весьма либерально относившийся к дискуссионной активности интеллигентов из академических институтов, которых было очень много на территории этого района столицы.

Сергей Васильев вспоминал: «После семинара в ЦЭМИ в январе 1987-го я, Гайдар и Петя Филиппов шли к метро. Филиппов сказал, что у него есть идея создать “Комитет защиты перестройки”. Гайдар согласился с тем, что это очень хороший замысел. Петя быстро сформировал в Москве на базе ЦЭМИ клуб “Перестройка”, где Глазков стал ответственным секретарем. Затем весной 1987-го шесть коммунистов, включая меня, Чубайса, Филиппова, написали письмо в Ленинградский обком КПСС. И 1 июля клуб “Перестройка” открылся и в Ленинграде. На открытии я выступал с докладом “План и рынок. Вместе или отдельно?”».

Сфера исследований ЦЭМИ – поиски оптимальности, планомерности, программно-целевого подхода, оптимальных пропорций имели мало отношения к действительности. Осталась только шутка из фольклора Института: «Программный подход – хитроумный метод правдоподобного обоснования бессмысленной деятельности по достижению нереальных целей и по решению неразрешимых проблем».

Одной из первых горбачевских новаций стало появление еще в 1986 году «Демократической платформы» в КПСС (и в рамках ее – так называемой «Московской трибуны» – дискуссионного клуба) при самом что ни на есть консервативном органе партии – московской Высшей партийной школе при горкоме КПСС, которая десятилетия до этого бодро ковала номенклатурные кадры из «крепких хозяйственников».

«Демплатформа», как стали ее позднее называть, сыграла значительную роль в истории перестройки. На ее основе была затем создана «Демократическая Россия», фракция российского съезда «Коммунисты за демократию». Однако «Демплатформа» была далеко не единственной свободной трибуной в Москве.

Такими трибунами стали чуть позднее (после 1988-го) и «Клуб избирателей» Александра Музыкантского, и Московский народный фронт, и «Мемориал», и Клуб социальных инициатив, и многие другие объединения. Они получили возможность выходить на митинги и демонстрации, собираться, принимать резолюции и документы, печатать на ротапринте свои журналы и альманахи, причем порой в самых неожиданных местах (так, например, одной из самых острых газет времен перестройки был орган Союза кинематографистов «Дом кино»).

Словом, «коллективный Сахаров» не хотел ждать; он хотел говорить, обновлять повестку, вносить в нее всё новые и новые пункты, пробиваться к аудитории и постоянно повышать градус разговора.

Важнейшим моментом этого «наступления гласности» стало распространение «коллективного Сахарова» вширь – в союзные республики, что было вполне логично, и в города России – например в Ярославль или Свердловск. «В январе 1988 года, – рассказывает Алексей Иванов в книге «Ебург», – писатели Валерий Исхаков и Андрей Матвеев потрясли общественность Свердловска “экспериментальным” номером журнала “Урал”. В этом номере Исхаков и Матвеев опубликовали экономическую публицистику и жесткие тексты о “правде жизни”. Читатели рвали номер друг у друга… С весны 1988 года, когда потеплело, “Митинг-87” (организация, объединившая всех социальных неформалов города. – А. К., Б. М.) начал проводить собрания в Историческом сквере чуть не каждые выходные… По самодельным трафаретам активисты писали на домах дореволюционные названия улиц, а ортодоксы по ночам сцарапывали эти надписи».

Разумеется, затронуло это явление и такой город, как Ленинград. В 1987 году несколько молодых людей организовали дискуссионный клуб «Синтез» (официально он базировался при Ленинградском дворце молодежи). Интересно посмотреть, кто именно в него вошел. Поражает даже само перечисление имен. Клуб «Синтез» объединял инженеров, экономистов, гуманитариев разных мастей, но костяк его составили Михаил Дмитриев, в дальнейшем народный депутат РСФСР, потом замминистра труда и замминистра экономического развития, Алексей Миллер, глава Газпрома во времена Путина, Андрей Илларионов, замглавы Рабочего центра экономических реформ при правительстве Гайдара, затем советник Виктора Черномырдина, экономический советник Путина в начале нулевых и впоследствии яростный его оппонент и – до сих пор – ожесточенный критик Гайдара, Альфред Кох – вице-премьер правительства в 1990-е и затем яростный критик Путина, Михаил Маневич, экономист и заместитель Собчака, убитый бандитами в 1997-м, Борис Львин, будущий сотрудник российских дирекций МВФ и Всемирного банка, Дмитрий Травин, впоследствии профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге и известный публицист.

Михаил Дмитриев говорил об этом времени так:

«По сравнению с тем, что обсуждалось всеми нами в клубе “Синтез”, кружок Гайдара и Чубайса был, как мне тогда казалось, на уровень ниже. Борис Львин смело ставил на заседаниях “Синтеза” такие, например, вопросы – сколько еще просуществует Советский Союз? Год, два года, пять лет? Что станет триггером его развала – конфликт элит, всеобщий голод, национальные распри или все вместе? Как преодолеть опасность диктатуры, которая немедленно возникнет на месте советской власти? По сравнению со смелостью этих прогнозов, наших обсуждений, осторожная и “постепенная” позиция Гайдара и Чубайса, с их попыткой повлиять на советскую экономику, чтобы она повернулась к “рыночным механизмам” и стала “более экономной”, казалась тогда, в 1987 году, уже устаревшей».

В журнале «Новый мир» появилась статья экономиста Ларисы Пияшевой о том, что перевод экономики на рыночные рельсы неизбежно приведет к демократизации политической системы. Гайдар и Чубайс ее резко критиковали: мол, автор своей слишком откровенной и «наивной» статьей лишь наносит удар по реформаторам, «забегает впереди паровоза». «…Однако, – продолжает Дмитриев, – не прошло и двух лет, как в разговоре с Гайдаром в начале 1990 года я с изумлением убедился, как далеко он продвинулся в понимании логики, темпа, технологии реформ. Я до сих пор не знаю, как это произошло, но он накопил громадный интеллектуальный потенциал именно в знании о том, как сдвигать эту махину социализма, какие есть прецеденты и опыты в переводе тоталитарной, или авторитарной системы в рыночную экономику – и на примере Чили, и на примере Польши, и на примере многих других стран, новейших исследований, последней статистики. То есть он совершенно перестал мыслить в прежних рамках неизменности советской системы правления и “обнулил” этот свой багаж, выйдя за рамки прежнего осторожного реформаторства. Это было просто удивительно».

«Егора не интересовали научные идеи сами по себе. Он был в определенной мере знаком с конструкциями, разработанными мировой экономической наукой, однако совершенно не стремился внести вклад в их развитие и совершенствование, – вспоминал экономист Вячеслав Широнин, сотрудник той самой лаборатории во ВНИИСИ. – Он хотел работать с реальностью – и прежде всего с политической реальностью, а мыслительные конструкции были ему нужны и интересны лишь в той мере, в которой они могли быть инструментом политики. Иначе говоря, кто знает, что нам придется реально делать – считать нормативы, организовывать фондовый рынок или проводить продразверстку? Жизнь покажет, а мы должны пока что ко всему этому готовиться».

…Еще в начале 80-х, в самом начале своей академической карьеры, Егор иногда в шутку говорил своим друзьям: «Хочу быть умным евреем при губернаторе». Выражение старое, еще из XIX века, а то и раньше; гуляло оно в интеллигентском фольклоре и при советской власти (например, его очень любил академик Георгий Арбатов).

Но почему же молодой Гайдар применял его к себе?

Дело, конечно, не в национальности (не в той четвертинке еврейской крови, которая в нем действительно была), а в социальной роли, в той позиции, которую он считал желаемой для себя – позиции эксперта.

Эксперта настолько умного и настолько ценного, что от его мнения будут зависеть главные решения «партии и правительства». Если нельзя изменить политическую систему (во что он в начале, да и в середине 80-х действительно не верил), то можно хотя бы повысить качество этих советов – экономических в частности, качество решений власти, и таким образом повлиять на жизнь.

Об этом молодой Егор говорил со своим отцом Тимуром Аркадьевичем, когда выбирал профессию («Попробуй экономику, – сказал, как вы помните, отец, – может быть, там ты сможешь на что-то повлиять, что-то изменить»); об этом он думал и позднее, когда делал свои первые шаги в науке – не о том, что эта роль будет удобной или комфортной, а о том, что она будет наиболее эффективной с точки зрения реальных изменений.

Нет, это не было идеологией политиканства, и речь никогда не шла о роли «серого кардинала». Напротив, зависимая, изначально слабая (ведь советами можно и не воспользоваться, а советника – отправить в отставку), но единственно возможная роль неравнодушного, ответственного интеллигента, который верит в эволюционный путь развития страны – вот что привлекало молодого Гайдара. В конечном счете это была последняя попытка повлиять на власть путем экспертизы, ясной мысли, содержательного языка. Это совпадало и с его внутренним темпераментом, характером («нигде не чувствую себя так уютно, как в библиотеке»).

Проницательный Егор заранее ограничивал свой круг возможностей, исходя из слишком жесткой советской реальности. Исходил он и из исторического опыта – из опыта репрессированных советских экономистов 20-х и 30-х годов, опыта авторов хрущевской политической «оттепели» и косыгинской (не случившейся) экономической реформы. В дореволюционное время список был бы еще более длинным – начиная от конституционалиста Сперанского и заканчивая Витте и Столыпиным. «Умный еврей при губернаторе» – роль, как мы видим, изначально довольно драматическая. Однако в исторической и этической модели Егора Гайдара – единственно возможная.

Именно так он и действовал, именно так и поступал всю вторую половину 80-х годов.

И «Коммунист» поначалу действительно казался ему тем местом, где на решения «партии и правительства» можно было попытаться повлиять.

Мы уже писали, что за какие-то два-три года своей работы в «Коммунисте» Гайдар успел очень многое. И это не только схватка за артель «Печора», участие в кампании по остановке «поворота рек» и прорывные статьи вроде «Нулевого цикла», которые были призваны перевоспитывать партийную аудиторию журнала. И дело было не только в создании творческого коллектива, хорошего журнала… и не только в том, что сам Гайдар стал так много писать и публиковаться.

Ему казалось, что он достаточно продвинулся и в главной своей задаче – стать ценным экспертом для правительства, человеком, к чьему мнению будет прислушиваться самое высокое руководство. У него появились основания так думать.

Анатолий Черняев, помощник Горбачева, записал в своем дневнике 14 сентября 1988-го:

«“Коммунист” стал лидером передовой мысли».

Именно потому, что «журнал стал лидером», Егор получил наводку на потенциально резонансную тему: звонок от одного из сотрудников государственного аппарата о готовящемся постановлении о строительстве пяти нефтегазохимических комплексов в Западной Сибири.

Гайдар вспоминал: «Проект далеко превосходил все, с чем приходилось сталкиваться. Его объемы в несколько раз превышали средства, затраченные на так и не достроенную Байкало-Амурскую магистраль. Сейчас, при явно вышедшем из-под контроля внешнем долге, в условиях тяжелого финансового кризиса, это было очевидной авантюрой».

Во втором номере «Коммуниста» за 1989 год (январь) был опубликован написанный Гайдаром обзор «Хозяйственная реформа. Первый год». Егор снова возвращался к проблеме дефицита бюджета.

История с нефтехимическим мегапроектом описывалась именно в этом контексте: «Бюджет на следующий год утвержден с многомиллиардным дефицитом. По существу, мы расписались в своем неумении расходовать деньги, в том, что крупные инвестиционные проекты не дали отдачи. Казалось бы, самое время разобраться в причинах низкой эффективности использования государственных ресурсов… Но ведь можно пойти и по другому пути – сразу открыть новую стройку, по сравнению с которой другие просто меркнут. Речь идет о создании целой серии крупнейших нефтегазохимических комплексов в Тюменской области. Ситуация стандартная. Предстоит затратить миллиарды долларов. Объем капиталовложений на осуществление проекта в 8 раз больше, чем первоначально, в конце 60-х годов, планировалось затратить на строительство БАМа. Он сопоставим только с предполагавшимися затратами на переброску рек (курсив наш. – А. К., Б. М.). По оценкам специалистов, совокупные реальные затраты, по всей вероятности, опять окажутся в несколько раз больше намечаемых. Определить их точнее пока невозможно – нет даже технико-экономического обоснования. Никто так и не решил, от чего мы отказываемся ради этих комплексов: от программы увеличения жилищного строительства, подъема перерабатывающих отраслей АПК, развития машиностроения или чего-то другого. Тем не менее строительство уже разворачивается».

Этот абзац из статьи Гайдара спровоцировал еще одну бурю. Теперь на Егора начали атаку шесть могущественных отраслевых союзных министров. 20 февраля 1989-го, через два дня после заседания политбюро, на котором Горбачев требовал отказаться от нерациональных расходов, в редакцию пришло письмо за подписями министров газовой, нефтяной, химической, нефтеперерабатывающей и нефтехимической, медицинской и микробиологической промышленности, а также министра по производству минеральных удобрений. Первой в списке стояла фамилия Виктора Степановича Черномырдина, газового короля СССР.

Министры ссылались на партийные документы – решения съезда партии, на слова Горбачева и Рыжкова, высказанные «в ходе пребывания» в Тюменской области о развитии регионов и энергоемких производств. Называли Гайдара «подстрекателем», рисовали картины строительно-монтажных работ аж до 2000 года, пугали валютными потерями и падением престижа страны.

Однако орган ЦК КПСС журнал «Коммунист» быстро дал понять, что позиция, занятая Гайдаром, – это не просто частное мнение. Егор ответил – детально, с цифрами – на каждый аргумент министров. И, в частности, представил статистику по среднему отставанию сроков строительства в отраслях, подведомственных каждому из отраслевых начальников – пять – семь лет. Некоторые объекты строились с начала 1970-х. Потрачены циклопические по масштабу деньги. За десятки – в буквальном смысле! – лет не освоено от половины до 70 процентов выделенных средств. «В свете этих фактов, – писал Гайдар, – трудно отделаться от впечатления, что новые многомиллиардные ассигнования потребовались ведомствам прежде всего для того, чтобы прикрыть провалы в использовании полученных ранее средств и избежать за это ответственности».

А далее – цифры по фантастически безалаберному использованию закупленного на валюту импортного оборудования. Вот лишь одна из приводимых Гайдаром деталей: «…Длительные сроки бездействовало импортное оборудование общей стоимостью 228 миллионов рублей. Тем временем Внешэкономбанк СССР исправно выплачивает иностранным фирмам проценты за предоставленные для его закупки кредиты».

В конце статьи автор делал довольно раздраженный вывод: «Если максимально сжать суть сегодняшних экономико-политических проблем, они сводятся к следующему. Экономическая реформа невозможна без жесткой кредитно-денежной политики, финансового оздоровления. В свою очередь, его можно добиться, лишь резко сократив капиталовложения. Для этой цели не жалко временно пожертвовать даже самыми перспективными стройками. Нет такого объекта, ввод которого оправдал бы провал реформы. Но можно ли говорить о финансовом оздоровлении и одновременно втягивать государство в осуществление сомнительного стомиллиардного проекта, рассчитанного до конца века? Пришла пора выбирать».

И в самом деле – пришла пора выбирать.

Руководство страны, а именно Горбачев и председатель правительства Рыжков, как всегда, избрало некий срединный путь. Стройки продолжались, но в более урезанном масштабе. Это ничего не меняло – ни в положительном, ни в отрицательном смысле. А сама модель затратной советской экономики катилась к окончательному краху.

Надо отдать должное Черномырдину, с которым Гайдару потом довелось работать и в качестве начальника, и в качестве подчиненного, – как вспоминал Егор в «Днях поражений и побед»: «С Виктором Степановичем Черномырдиным в ходе последующей совместной работы этой истории мы никогда не касались».

…На волне всех этих громких публикаций Гайдар принимает предложение Ивана Фролова – своего первого (и последнего) главного редактора – и переходит на должность редактора экономического отдела, члена редколлегии газеты «Правда». Давайте отметим про себя – он получил эту должность 19 марта 1990 года, ровно в тот день, когда ему исполнилось 34 года. Его отец Тимур Гайдар, опытнейший журналист, контр-адмирал, стал членом редколлегии главной газеты страны, когда ему было уже за пятьдесят.

Идет 1990 год. Это – довольно интересный момент в биографии Егора. И в личной, и в профессиональной жизни у него, казалось бы, полный порядок. У них с Машей родился сын Павлик, третий его ребенок. За плечами – невероятно интересная работа в «Коммунисте». Образовался целый круг новых друзей (и старые тоже никуда не делись). По всем советским меркам он «пробил» все мыслимые и немыслимые карьерные потолки: шутка ли, член редколлегии «Правды» – для многих друзей отца это была бы фантастическая карьера, тем более для тридцатилетнего парня. Да и отец считал эту карьеру успешной.

И дело, конечно, не просто в отдельном кабинете с приемной, черной «Волге» (если в «Коммунисте» он продолжал ездить на метро, то в «Правде» разъездная машина к его услугам всегда), других не особо нужных ему благах.

Все главное с ним уже случилось, все главное как бы уже образовалось. Его окружает гармоничный, построенный им самим, своим трудом, своим интеллектом мир. Вообще говоря, к своим тридцати четырем годам он совершил огромный рывок.

Жизнь вроде бы уже удалась. Но почему же так свербит на душе? Откуда это непрекращающееся чувство тревоги, которое его не покидает практически никогда? Почему он никак не может расслабиться?

Кстати, с сыном Петей Егор Гайдар всегда вел абсолютно открытые и искренние разговоры. Мальчик порой задает ему совершенно бесстрашные, прямые вопросы. И Егор (вспоминая, насколько честен был с ним всегда его собственный отец) – на них отвечает. Он рассказывает о совещаниях у Горбачева и Рыжкова, пытается объяснить ему грядущий кризис социалистической экономики.

Вот они поехали в «цековский», как тогда говорили, санаторий «Решма» на Волге, под Кинешмой, – отдохнуть во время школьных каникул, порыбачить, погулять. И вот они идут, гуляют – и Петя, которому тут тоже нравится, спрашивает его:

– Папа, а мы сюда приедем на следующий год?

– Нет. В следующем году здесь уже ничего не будет, – честно отвечает Егор.

– А почему?

– Ну вот видишь этих людей? – показывает Егор на скромные дома за оградой санатория. – В следующем году эти люди уже не смогут себе купить даже обычной еды.

И верно, в следующем году они сюда уже не приехали. Многие подобные привилегированные дома отдыха и санатории либо закрылись в 1991–1992 годах, либо их меню настолько оскудело, что брать ставшие очень дорогими путевки люди просто перестали.

Петя берет отца за руку и с сомнением оглядывается вокруг.

К 1990 году Егор понимает: его стремительная блестящая карьера, его столь удачно начавшаяся профессиональная биография – это комета, летящая в пустоте.

«Коммунист», «Правда» быстро перестают быть теми грозными органами печати, которые способны что-то изменить. Они перестали быть главными трибунами, на мнение которых ориентируются советские элиты.

Та жизненная роль, к которой он себя так тщательно готовил, тоже теряет смысл. К его советам, по большому счету, увы, не прислушиваются. Этим «губернаторам» стало бессмысленно что-либо советовать. Они окончательно растерялись и тащат экономику на дно. Больше того, день за днем они теряют и контроль за ситуацией в стране.

А что самое главное – та стратегия «постепенной эволюции», которую он так тщательно выстраивал у себя в голове все эти годы, потерпела крах. Революция постепенно захлестывает общество, государство, она захлестывает все окружающее жизненное пространство.

Крутой, трагический момент.

Да, недаром он так быстро и легко пробил все «отцовские потолки»: член редколлегии, эксперт при правительстве. Никаких потолков, никаких прежних иерархий больше не существует.

1990-й – год великой турбулентности.

Давайте и мы заглянем в этот год. Освежим в памяти его бешеный ритм.

…В канун этого нового,1990 года, 25 декабря 1989-го, восставшим народом расстреляны румынский диктатор Чаушеску и его жена Елена. Шоковое событие, обозначившее психологический водораздел между старой и новой эпохой, начавшейся с «бархатных революций» 1989-го.

…Принимаются поправки к закону «О кооперации» – милиции даны новые права по борьбе с финансовыми нарушениями. Для многих новых предприятий, в том числе совместных (то есть с иностранным участием), наступают «веселые деньки» – первых кооператоров начинают сажать, их бизнес преследовать. «Лицо» советского кооперативного движения Артем Тарасов покидает страну.

…Компартия Литвы раскалывается на две партии – ту, которая подчиняется Москве, и ту, которая не подчиняется. Горбачев срочно летит в Вильнюс, чтобы «уговаривать» литовцев. «Так что, вы хотите уйти?» – «Да…» – выдыхает огромный зал (по воспоминаниям Анатолия Черняева, помощника Горбачева). Уже в этом году произойдут драматические события – первая попытка военного переворота, когда начнется «передвижение» воинских частей вокруг Каунаса и Вильнюса, и вполне официальная блокада Литвы – продовольственная в том числе. И главное, жесткий лимит на поставку горюче-смазочных материалов. Литва начнет замерзать, страдать от уже искусственного дефицита (даже необходимых лекарств) – и в то же время эта блокада окончательно отрежет возможность дальнейшего компромисса. Горбачев пойдет на эти меры совершенно сознательно, под влиянием консерваторов в своем окружении.

…Тяжелые события в Баку в январе – армянские погромы, митинги «Народного фронта», ввод войск под руководством генерала Ачалова (одного из руководителей путча августа 1991 года и «военного министра» белодомовских мятежников в октябре 1993-го). В итоге сотни жертв погромов – среди армян, и сотни жертв подавления беспорядков – среди азербайджанцев. В основе – конфликт вокруг Нагорного Карабаха и начавшаяся межнациональная война.

…Февраль. В Москве проходит митинг за отмену 6-й статьи Конституции, отмену партийной монополии на власть. В конце февраля уже Пленум ЦК КПСС голосует за отмену 6-й статьи и введение поста Президента СССР.

…В феврале начинаются беспорядки в Душанбе. В дальнейшем они перерастут в длительную гражданскую войну.

…В марте этого года проходят выборы на российский Съезд народных депутатов. В Свердловске на выборах побеждает Борис Ельцин. Становится понятно, что именно он будет одним из главных претендентов на пост председателя Верховного Совета России. Во время выборов формируются сразу несколько новых мощных партий и движений – среди них «Демократическая Россия», объединившая под своими знаменами сразу несколько видных «прорабов перестройки» (Галину Старовойтову, Гавриила Попова, Анатолия Собчака и др.). Новый российский съезд становится с первых шагов мощным противовесом съезду общесоюзному. В этом же году проходят первые демократические выборы мэров и губернаторов – в Москве (Гавриил Попов), в Ленинграде, который скоро будет переименован (Анатолий Собчак), в Нижнем Новгороде главой администрации станет Борис Немцов. Позже, в июне, будет принята декларация о суверенитете РСФСР.

…В Москве в феврале этого года начинаются переговоры Горбачева и Гельмута Коля об объединении Германии.

Указ Горбачева о возвращении в страну Галины Вишневской и Мстислава Ростроповича (то есть отмена брежневского указа о лишении их гражданства), в Русском музее – выставка «Транзит», впервые показавшая широкой публике произведения нонконформистов, «антисоветчиков», давно уехавших из страны – Рабина, Целкова, Неизвестного, Шемякина и др.

Журналы «Звезда», «Наш современник» и «Нева» приступают к публикации десятитомного сочинения Солженицына «Красное колесо» (в первый и в последний раз в жизни многие либеральные интеллигенты подписались на «Наш современник», который пользовался дурной славой реакционного журнала).

И все это – на фоне открытия в Москве первого «Макдоналдса», магазина итальянской фирмы «Райфл» и т. п.

Григорий Явлинский объявляет о создании новой экономической программы «400 дней». В дальнейшем эта программа под названием «500 дней» станет одним из «гвоздей» политической программы Ельцина на выборах в Верховный Совет России и президентских – 1991 года. И одним из камней преткновения в его отношениях с Горбачевым.

Ну а в 8-м номере журнала «Огонек» опубликована декларация движения «Гражданское действие» за подписью его членов-учредителей: С. С. Аверинцева, Л. М. Баткина, Ю. Н. Афанасьева, Л. И. Богораз, И. И. Заславского, С. А. Ковалева, Б. Ш. Окуджавы, Г. Х. Попова, Э. А. Рязанова, А. А. Собчака, В. И. Селюнина, С. Б. Станкевича, Р. К. Щедрина, Ю. П. Щекочихина, о. Глеба Якунина и др. Декларация призывает к участию в Движении всех противников тоталитаризма. В качестве первоочередных шагов власти, которых добивается новая организация, указаны следующие:

«1. Заключение нового союзного договора, предусматривающего свободное объединение суверенных государств и народов.

2. Пресечение любой, и прежде всего государственной монополии на средства производства, переход к современной рыночной экономике, основанной на соревновании различных форм собственности…

3. Предоставление земли в наследственное владение или собственность тем, кто хочет на ней работать.

4. Уравнивание КПСС в правах с другими политическими организациями.

…7. Лишение КГБ функций тайной политической полиции».

И все это – только за три месяца начавшегося 1990-го.

Что же объединяет эти столь разнородные события? Каждое (отдельно) меняет вокруг весь ландшафт – культурный, политический, духовный, каждое (отдельно) находится в противоречии с другими – трудновато проводить радикальную экономическую реформу в стране, где началась серьезная гражданская война с тысячами жертв в отдельных ее частях.

На головы современников Гайдара обрушиваются бесконечные новые смыслы: призывы, декларации, программы, лозунги, идеи. Все боятся разного – кто-то военного переворота и диктатуры, кто-то – войны и резкого повышения цен… Понятно одно: в этой ситуации – пора забыть об «эволюционном подходе».

И в это время Гайдар попадает в самое неудачное (может быть, за всю свою биографию) место работы.

Он обнаруживает себя в муравейнике на улице Правды, 24. Это целый квартал, состоящий из множества редакционных зданий. В старом здании «Правды» (где много лет провел его отец), памятнике конструктивизма, работы архитектора Голосова, – редакции «Комсомолки», реакционной «Советской России», «Социалистической индустрии», которая стала выходить в том же 1990-м под другим названием – «Рабочая трибуна», но не поменяла своей консервативной сути, еженедельника «За рубежом» и других редакций. В так называемом «новом», в 1980-м отстроенном здании чуть дальше по улице – сама «Правда» (теперь там находится редакция «Российской газеты»). Напротив – Дом культуры из 1930-х, гастроном, Дом быта, бассейн, детский сад, спорткомплекс. Тут же и огромные типографские здания, склады. В нескольких сотнях метров, в Бумажном проезде, – еще одно здание издательства «Правды», «журнальный корпус». И кто там только не сидит – мятежный «Огонек», веселая «Работница», прогрессивная «Крестьянка», «Крокодил»!..