Текст книги "Бандитский Петербург"

Бандитские итоги-95

В 1995 г. преступные сообщества и группировки Петербурга жили полнокровной, насыщенной жизнью, мало обращая внимание на уже даже не смешные заверения властей об «активизации решительной борьбы с организованной преступностью». По данным ГУВД Санкт-Петербурга только за 10 месяцев 1995 г. было зарегистрировано более пятисот преступлений с применением огнестрельного оружия и взрывчатки и более восьмисот умышленных убийств. И не будем обманываться этими цифрами. Далеко не все выстрелы регистрируются милицией, а многие жертвы бандитских разборок лежат не найденными в болотах и озерах ленинградской области, под асфальтом на трассах и в других укромных местах, числясь пропавшими без вести. Точное их число не знает никто, но о размахе бизнеса заказных ликвидации в городе можно судить, например, по такому любопытному факту: несколько информированных источников на полном серьезе говорили о том, что в Петербурге появился некий Диспетчер, у которого при желании по телефону можно заказать киллера…

С 1995 г. Питер занимает особое место в жизни российской организованной преступности. В кругах авторитетных экспертов стали поговаривать о том, что вскоре город на Неве может стать своеобразной столицей преступного мира. Этой тенденции способствуют два обстоятельства – близость границ («у нас рядом Чухня и прибалты-рыбоеды») и возможность делать «быстрые деньги». Нет, конечно, никто не собирается оспаривать заслуги Москвы в нелегком деле развития отечественных мафиозных структур, но именно в 1995 г. московские банды начали в массовом порядке «прокручивать» свои деньги именно через Питер. Преступные диаспоры этих двух городов стали все теснее замыкаться друг на друга, как Одесса-мама и Ростов-папа в свое время.

Самой выгодной «темой», на которой преступные сообщества Петербурга в 1995 г. делали свой нелегкий бизнес, стала торговля наркотиками. И это весьма показательно, потому что еще в конце 1994 г. приоритет отдавался освоению торговли энергоносителями, а до этого – цветными металлами. Динамичность смены приоритетов в среде организованной преступности – один из главных показателей ее гигантского потенциала.

В бандитском Петербурге конца 1995 г., по мнению экспертов, бесспорное первое место занимало «казанское» преступное сообщество, возглавляемое Мартином, Айратом, Равилем Одноглазым и другими известными лидерами. Марат Абдурахманов, по прозвищу Мартин, был, кстати, арестован в конце 1994 г., но под занавес года 1995-го освобожден нашим самым гуманным в мире судом, который переквалифицировал ему обвинение со статьи 77 УК РФ (бандитизм) на статью 200 УК РФ (самоуправство) – несмотря на то что прокурор, поддерживавший обвинение, требовал для Мартина девять лет лишения свободы. С «казанцами» вообще произошла любопытная история – в апреле 1995 г. у них вышло столкновение с сотрудниками РУОПа, в результате которого один офицер милиции погиб, а двое получили ранения. РУОП в ответ поставил «на уши» весь город, задержав в разных ресторанах и дискотеках несколько сотен (!!!) бритых граждан, что дало повод многим питерским СМИ протрубить о «конце казанского ханства». Однако победные реляции о том, что «казанцы» разгромлены и ликвидированы, оказались, мягко говоря, преувеличены – почти все задержанные уже через несколько дней гуляли на свободе. «Казанские» не сдали ни одной из своих многочисленных позиций и в 1995 г. имели главную долю в сладком кокаиновом пироге Питера. Кроме того, они активно работали в банковской сфере, имели интересы в торговле энергоносителями и, конечно, не чурались традиционных отраслей – рэкета, контроля над игробизнесом, проституцией и т.д.

В затылок «казанцам» дышали знаменитые «тамбовцы», которые еще совсем недавно были самым сильным преступным сообществом Петербурга. Однако с весны 1994 г. пошел планомерный отстрел членов этой организации – никто не понес таких тяжелых потерь, как «тамбовцы» – в 1994 г. погибли Лобов, Косов, Сергеев, Альберт, чудом выжил после покушения и был вынужден уехать за кордон Кумарин, пули и ножи киллеров косили «тамбовцев» десятками. В 1995 г. эта невеселая тенденция продолжилась – летом наемные убийцы расстреляли сначала Юрия Пуджу, а потом суперлидера и мозг «тамбовской» организации Николая Гавриленкова, больше известного под прозвищем Степаныч. Осенью пули настигли Михаила Бравве. (Бравве умер уже в больнице, когда появились шансы на его выздоровление. «Тамбовцы» провели целое расследование обстоятельств покушения на «Бравика» – результаты его подтвердили непричастность к этому делу одного из «своих», на которого первоначально грешили.) А в конце декабря 1995 г. была зарегистрирована попытка ликвидировать Валерия Ледовских, – Бабуина спас лишь тяжелый бронежилет, в котором он передвигался по городу. Потери же среди рядовых бойцов даже никто не считал… Кроме того, группировка была обескровлена многочисленными арестами лидеров среднего и высшего звена, таких как Ледовских (Бабуин), Мерин, Спартак, Степа Ульяновский, Юра Всеволожский. Арестованные, правда, через некоторое время, как правило, оказывались на свободе, но даже кратковременная тюремная нервотрепка дезорганизовала работу многих звеньев сообщества.

(Кстати говоря, со сменой «лидера» в Питере некоторые эксперты связывают череду непонятных убийств и смертей ряда официальных должностных лиц. Летом 1995 г. были арестованы несколько высокопоставленных чиновников Управления таможни, а потом в Турции при загадочных обстоятельствах умер и руководитель таможни Бобков, квартиру которого, между прочим, пытались взорвать еще год назад. 2 октября пули наемного убийцы оборвали жизнь Председателя Балтийского морского пароходства Лущинского. Версий вокруг этих и других смертей было достаточно, но очень многие информированные наблюдатели сходились на том, что и таможня, и БМП безусловно попадали в сферу самого пристального внимания прорубающего окна на Запад отечественного организованного криминалитета.)

В довершение всех бед организация «Тамбовцев» раскололась на четыре направления: вокруг Валерия Ледовских (обвиняемого в бандитизме и по сложившейся уже замечательной традиции выпущенного на свободу судом под подписку о невыезде) сконсолидировалась «старая гвардия». Вася Брянский (бывший Пластилин, известный в свое время как «старший» по контролю за проститутками в гостинице «Москва») собрал вокруг себя молодежь, предпочитающую живую работу с людьми (разборки, разводки, рэкет), люди Боба Кемеровского начали решать вопросы, связанные с наркотой, а команда Степы Ульяновского, тяготея в принципе к Ледовских, занималась всем понемногу – давала крыши, контролировала оптовые поставки леса… Общий лидер «тамбовских» – Владимир Кумарин – по-прежнему находился за границей, курсируя между Швейцарией и Германией. Говорят, что после неудавшегося на него покушения летом 1994 г., когда Кум потерял руку и почти месяц пролежал в коме, он стал каким-то странным и не всегда адекватным – чуть что начинал кричать, нервничать, отдавать приказы на ликвидации… Некоторые соратники перестали его понимать и поэтому не торопились выполнять слишком «крутые» распоряжения.

12 сентября 1995 г. свою большую победу отпраздновали те, кого в городе по традиции продолжают называть «малышевскими» – в этот день суд освободил из-под стражи арестованного б октября 1992 г. Александра Ивановича Малышева и снял обвинение с ближайшего его соратника, бывшего вора в законе Владислава Кирпичева, который сейчас активно дает интервью журналистам в своем трехэтажном особняке с оранжереями и антиквариатом. Справедливости ради следует отметить, что былую силу «малышевцы» все же подрастеряли – часть братвы ушла в другие команды, некоторые бизнесмены отказались от сотрудничества с ними. Сам Александр Иванович, по слухам, намерен был поправить пошатнувшееся здоровье за границей (в тюрьме у Малышева начала развиваться старая травма ноги, приведшая в конечном итоге к инвалидности). Готовность подхватить «выпавшее из рук знамя» выразил некто Андрей Маленький (бывший комсомольский функционер) вместе со своей правой рукой Джоном, бывшим армейским офицером. Говорят, что у Малышева после освобождения состоялся весьма напряженный разговор с Малым, в ходе которого последний держался очень уверенно…

Интересная тенденция проявилась в очень серьезной еще пару лет назад «воркутинской» преступной группировке. Многие из ее лидеров стали отходить от прямого бандитизма, склоняясь в сторону более легального бизнеса. Кстати говоря, эта тенденция была характерна и для некоторых покойных «тамбовцев», таких как Степаныч и Бравве. Они сами себя считали в большей степени уже бизнесменами, прибегая к явному криминалу лишь в случае крайней нужды, живя по принципу – чем ближе к закону, тем лучше. Такая тенденция не нравится подрастающему поколению бандитов, которые, торопясь занять свое место под солнцем, требуют четкого определения позиций: «если ты из братвы, то живи по понятиям, если ты – барыга, плати, как все»…

«Пермские», напротив, стали еще больше ориентироваться на старые криминальные традиции, на таких воров в законе, как Макар и Якутенок. В последнее время, кстати, влияние воров в традиционно не воровском, в отличие от Москвы, Петербурге, существенно усилилось. Эксперты связывают эту тенденцию с возвращением из зон после отсидок первой волны рэкетиров, таких как легендарный Владимир Феоктистов. Воры в законе следят за тем, чтобы традиции воровского мира передавались из поколения в поколение, помогают налаживать и держать «общаки», которые в современных условиях давно уже превратились из примитивных черных касс в солидные финансово-коммерческие предприятия. В сегодняшнем Петербурге работают такие видные представители воровской масти, как грузин Шакро, курд Дед Хасан, Петруха, Макар, Дато, Якутенок, Михо Слепой, Роланд, Гоча Беркадзе [97], Витя Блондин, Андрей Хобот и многие другие. К концу 1995 г. их число перевалило за двадцать, что весьма необычно для города на Неве, который раньше отвергал воровскую идею. Кстати, именно с некоторыми появившимися в Питере ворами специалисты связывают свой прогноз о скором расцвете в городе китайской и корейской «мафий». Объяснение простое – каждый работает с теми, кому доверяет, а подтянувшиеся в Петербург воры-сибиряки традиционно опирались на китайцев и корейцев.

Все «этнические» группировки Петербурга, сложившиеся в начале 90-х годов, выжили и продолжали развиваться. (Петербург, кстати, стал в середине 90-х годов настоящим «заповедником» для разных этнических формирований, особенно кавказских. Это произошло из-за ряда причин: во-первых, в Москве получила мощную поддержку идея выдавливания этнической преступности из столицы – и со стороны правительства Москвы, и со стороны славянских группировок. Кавказцы начали в большей степени ориентироваться на Питер и Северо-Западный регион, пользуясь благодушием местных властей. Действуют они очень осторожно, но наступательно, подготавливая себе новые плацдармы. При этом особенно важно отметить, что этнические формирования традиционно ориентировались на воровские идеи – поэтому вполне очевиден следующий прогноз: бандитский Петербург расслаивается на две части – одни из бандитов уходят в коммерсанты [поближе к Закону], другие же будут прибиваться к ворам.) Азербайджанцы по-прежнему контролировали рынки Правобережья и некоторые отрасли торговли наркотиками. Питерские чечены, несмотря на войну у себя на родине, сохранили большинство своих позиций. Один из их главных лидеров Джапар, даже сидя в тюрьме, продолжал руководить организацией. Может быть, чечены стали чуть менее заметными, не афишируют свою деятельность, но, объективно, на них работают целые фирмы и предприятия, в которых с первого взгляда ни одного чеченца и не найдешь.

И конечно, весь 1995 г. в Питере крутилось огромное количество мелких беспредельных группировок, чей век, как правило, не долог, и которые не признают никаких законов. Чертить карту влияний преступных сообществ в Петербурге – занятие совершенно нереальное и наивное. Деятельность преступных сообществ настолько переплетена и взаимозависима, что иногда в одном и том же предприятии мирно сосуществуют ставленники даже откровенно враждебных группировок. Скажем, какой-то объект может считаться азербайджанским, но часть денег уходит «тамбовским» и чеченам, а в двух шагах «на долях» работают «казанские» с «пермскими», спокойно уживаясь с «ментами» и «комитетчиками».

Кстати, о последних. В 1995 г. в бурно развивающемся в Петербурге «институте крыш» отметилось кое-что новое. Эти самые крыши стали в массовом порядке предоставлять коммерсантам некоторые структуры милиции и бывшего КГБ. Тенденция эта стала настолько мощной, что питерские бандиты серьезно обеспокоились и стали всерьез говорить на своих «сходняках» о том, что самая крутая мафия – это «комитетчики», которые контролируют все и везде и обнаглели уже окончательно, не стесняясь предъявлять на «стрелках» ксивы. «Ментовские крыши» зачастую более надежны и более выгодны для бизнесменов – схема их возведения проста – фирма заключает договор с охранной структурой, учрежденной бывшими сотрудниками какой-либо спецслужбы. Естественно, что эту охранную структуру поддерживают сотрудники действующие. Такого рода «крыши» в Петербурге иногда называют «буферными».

Главным результатом 1995 г. стало окончательное формирование собственных новых криминальных традиций, которые весьма существенно влияют на экономику, политику (появилось даже новое «понятие» – «депутатская крыша», которое явило себя во всей красе в минувшей выборной кампании, когда среди кандидатов в депутаты в Госдуму было просто тесно от «тамбовских», да и не только от них). Традиции эти влияют даже на моду и социальную сферу.

Несмотря на то, что нарисованная картина получилась достаточно мрачной, не стоит бояться приезжать в Питер. Жизнь здесь не страшнее, чем в любом другом городе России, народ в основном тихий и богобоязненный, относящийся к преступным группировкам, как к еще одной разновидности многочисленных достопримечательностей Петербурга.

Январь 1996 г.

Часть седьмая.
Бандитские итоги конца девяностых

В настоящее время лидеры организованной преступности занимают в обществе вполне респектабельное положение. Они прилагают большие усилия к созданию своего добропорядочного облика, воздействуя на общественное мнение настоящими спецпропагандистскими кампаниями с целью создания иллюзии полезной деятельности организованной преступности для общества и государства.

Аулов Н. Н., начальник отдела по борьбе с преступными сообществами РУОП по СПб и области при МВД РФ.

На пороге третьего тысячелетия и в Питере, и в Москве, и во всей России в целом как-то затихли голоса «оптимистов», полагавших в начале (и даже в середине) девяностых годов, что расцветший пышным цветом в нашей стране бандитизм начнет увядать сам собой по мере развития рынка и цивилизованного капитализма. Одним из расхожих аргументов, которым оперировали эти «оптимисты», было сравнение ситуации в России в начале девяностых с периодом знаменитых гангстерских войн в США в «ревущих двадцатых» годах. Конечно, сравнение было, мягко говоря, не совсем корректным – серьезные аналитики не должны ориентироваться на внешнюю похожесть процессов, предпосылки которых базировались на абсолютно несравнимых экономических и политических ситуациях. Ведь в России начала девяностых в отличие от Америки двадцатых был не решен самый ключевой, самый глобальный вопрос – вопрос собственности. По большому счету, этот вопрос кардинально не решился в России и к 1998 году, и – не стоит себя обманывать – вряд ли у нас случится что-то эпохально-позитивное в этой сфере до конца второго тысячелетия.

Оголтелую приватизационную дележку пусть даже крупных предприятий и серьезных отраслей промышленности лишь очень «специальный» экономист-политолог может охарактеризовать как грамотное и цивилизованно-поступательное решение вопроса собственности в стране.

Так стоит ли удивляться тому обстоятельству, что российская организованная преступность в конце девяностых стала не просто сильнее, чем была в начале последнего десятилетия XX века, – она превратилась в постоянный фактор повседневной жизни, ее проявления уже перестали удивлять и шокировать. Термин «крыша» стал настолько неразрывно связан с термином «бизнес», что даже люди, весьма далекие от коммерции и криминала, без специальных пояснений легко понимают, о чем идет речь.

Правда, милицейские и эфэсбэшные генералы еще надувают щеки, рапортуя о своих успехах в борьбе с мафией, но получается это у них совсем уже вяло и неубедительно… Впрочем, валить все на генералов было бы, конечно, абсолютно несправедливо. Бездарей и коррупционеров в «крутых погонах» в России хватало во все времена, но ведь не генералы же разрабатывают концепцию борьбы (или так называемой борьбы) с организованной преступностью. Правоохранительные органы вообще, вся правоприменительная система в целом – лишь инструменты в руках государства. Государство же в любой стране всегда такое, каким ему позволяет быть общество. Поэтому старый афоризм «каждый народ заслуживает свое правительство» – он, может быть, и обидный для каких-то народов, но в целом весьма справедливый…

Бывший пресс-секретарь первого российского президента Бориса Ельцина Павел Ващанов рассказывал как-то в частной беседе, что в самом начале девяностых годов высшие руководители России предполагали, что планируемая ими приватизация будет номенклатурной, то есть что необходимый для России класс собственников будет сформирован из партийно-хозяйственных чиновников и что этот процесс пойдет «сверху» под четким государственным контролем. Однако идеологи приватизации недооценили масштабы накопленных в стране «черных», т.е. откровенно криминальных денег, – а их объемы, как оказалось, были вполне сопоставимы с финансовыми возможностями номенклатурной среды. Поэтому приватизационный процесс с самого начала пошел и «сверху», и «снизу»… Законы аэродинамики свидетельствуют, что, когда сталкиваются два идущих друг другу навстречу потока, обязательно возникают турбулентные завихрения. В процессе приватизационной дележки такими завихрениями стали гангстерские войны и отстрелы новых банкиров и бизнесменов. Кровавая волна стала понемногу стихать лишь к 1997 году, когда множество объектов было уже поделено, точнее заглочено, и понадобилась естественная передышка для их осваивания (переваривания). Кое-кто поспешил возрадоваться, появились даже мнения некоторых аналитиков – мол, цивилизуемся, цивилизуемся потихоньку… На самом же деле радоваться было абсолютно нечему – организованная преступность объективно стала многократно сильнее – укрепившись экономически и финансово, она, естественно, увеличила и свои политические, и чисто «силовые» возможности, причем настолько, что к 1998 году для многих стало очевидно, что оргпреступность зачастую уже не «воюет» с правоохранительными органами, а использует их в своей повседневной практике… Лишенная необходимой государственной идеологической поддержки правоохранительная система, конечно же, не смогла выработать (и тем более применить на практике) грамотную и сбалансированную стратегию борьбы с организованной преступностью как с явлением… Известно, что при отсутствии единой стратегии тактика всегда будет убогой – о каких уж тут «успехах» можно вообще вести речь?! Приватизационные ошибки первой половины девяностых стали очевидными к концу XX века, но разве кто-то понес ответственность за их допущение? А ведь эти ошибки принесли нашей стране больше бед, чем чернобыльская авария, – но если директора Чернобыльской АЭС посадили на 15 лет (хотя он явно не имел корыстного умысла, а лишь допустил преступную халатность), то «директора приватизации», по крайней мере главные директора, чувствуют себя прекрасно и поныне… Общеизвестно, что два самых известных и сакраментальных русских вопроса – «Кто виноват?» и «Что делать?» – чаще всего остаются без ответа…

И что же мы получили в результате к концу XX века? А вот что: благодаря тому, что в начале девяностых годов в нашем государстве были созданы (объективно) самые настоящие «парниковые» условия для структур организованной преступности – они набирали вес, обрастали политическими связями и усиливали свои экономические и финансовые возможности. Занятно, что все это происходило в условиях то затухающих, то вспыхивающих снова «гангстерских войн» – они, кстати, причиняли организованной преступности намного больше вреда, чем противостояние на «внешнем фронте», – то есть правоохранительным структурам. Да и как могло быть иначе, если РУОПы, лишенные нормальной стратегии, постепенно вырождались и в своих действиях все больше дублировали уголовный розыск, а каких бы то ни было успехов в работе по ликвидации организованных преступных сообществ не наблюдалось.

Да и откуда им было взяться, этим успехам, если по всей России во второй половине девяностых годов все шире и шире распространялся институт «ментовских крыш» – так называемых «красных шапочек». Тенденция эта, строго говоря, не могла не возникнуть и не развиться очень быстро до масштабов общепризнанного явления, ведь сотрудники правоохранительных органов просто вынуждены были искать себе дополнительные источники доходов («подножный корм»), потому что на государственную зарплату не то что семью, и себя-то самого любому офицеру или сержанту прокормить не представлялось возможным. Конечно, «ментовские крыши» возникли не в одночасье, их история уходит своими корнями еще в доперестроечное время, но тогда отдельные проявления еще не сложились в тенденцию. Потом в конце 80-х – начале 90-х годов в недрах правоприменительной системы родилась идея – создавать, поддерживать и помогать развиваться тем частным охранным структурам, где работали в основном бывшие сотрудники. Предполагалось, что такие частные охранные предприятия, созданные под эгидой правоохранительных органов, будут противостоять бандитским «крышам», постепенно вытесняя их с потребительского рынка, окажут большую материальную помощь действующим подразделениям соответствующих министерств и ведомств (на уровне внебюджетного финансирования), а также будут активно использоваться в текущем оперативном процессе…

Кое-кто из теоретиков даже полагал, что такие охранные предприятия можно будет использовать как рычаги для дестабилизации обстановки внутри структур организованной преступности – старый принцип: если не можешь задавить некое движение, нужно постараться начать управлять им изнутри…

Возможно, все бы так и пошло по изначально придуманной схеме, если бы не крах идеологической системы в стране. Что же произошло? А вот что: в «плохие» коммунистические времена советское государство располагало прекрасно отлаженной идеологической системой и вело планомерную идеологическую политику, как и любое другое нормальное государство. Возможно, сама по себе коммунистическая идеология и изжила себя – а потому и идеологическая машина Советского Союза все чаще давала сбои. Когда наступили новые и совсем хорошие «демократические» времена, отринутой оказалась не только старая коммунистическая идеология, но и сам принцип необходимости проведения постоянной идеологической государственной политики. В результате все получилось как в известной поговорке – вместе с водой из корыта выплеснули и ребенка. В обществе, лишенном каких бы то ни было ясно и четко продекларированных и внедряемых государством идеологических ориентиров (совсем не обязательно коммунистических, пусть хоть каких-то!), основным мерилом общественной значимости и общественного успеха стали деньги. Но идея наживания как можно больше денег не может стать стержнем государственной идеологической политики. Ведь основная задача идеологической системы государства – это цементирование всех слоев общества, обозначение неких направлений развития, ориентируясь на которые, можно уже вырабатывать критерий общественной морали. Народ терпелив, он может вынести лишения гораздо большие, нежели обрушились на него в девяностые годы, – если при всем при этом будет какая-то идея, какие-то красивые цели, ради достижения которых можно и пострадать…

Но в руководстве нового Российского государства никто всерьез идеологическими вопросами не занимался – и в этом заключен, возможно, самый страшный просчет. Страна, в которой большинство населения просто не могло напеть мелодию нового государственного гимна (потому что не знало ее, а слов у гимна и вовсе не было), где даже городские жители терялись, когда им задавали вопрос: «Какие вы знаете новые российские ордена и другие государственные награды?» – страна, которая всегда сильна была духом, погружалась в безверие и цинизм. Это если говорить о ситуации вообще. А в частности, рассматривая вопрос об охранных структурах, созданных под эгидой правоохранительных органов, следует констатировать, что они довольно быстро оторвались от государственной материнской груди. То есть личные связи и контакты между руководителями частных фирм и действующими сотрудниками, конечно, остались, но при этом «дочерние структуры» пошли совсем другим путем, не тем, который планировался теоретиками. Обвинять эти изначально проментовские охранные предприятия в отступничестве было бы не очень честно – они просто выживали, выживали как могли в тех условиях, в которых приходилось работать. А эти условия диктовали руководителям: "Богатейте, останетесь бедными – не сможете «вопросы решать». Время простой физической силы и даже силы, подкрепленной огневой мощью, уходило.

Наступало время финансовых потоков, а они навязывали свой образ жизни и действия. Слабость и неэффективность судебной системы (особенно системы арбитражного суда, где сначала очень долго приходилось ждать вынесения решения, а потом все упиралось в отсутствие реальных механизмов принуждения выполнить это решение) вынуждали изначально «нормальные» охранные предприятия защищать интересы клиента зачастую путем силовым – то есть незаконным.