Текст книги "Между белыми и красными. Русская интеллигенция 1920-1930 годов в поисках Третьего Пути"

«ПРОТОКОЛ № 1

ЗАСЕДАНИЯ ПОЛИТБЮРО ЦК РКП ОТ 3-ГО ИЮНЯ 1924 ГОДА

ПРИСУТСТВОВАЛИ: Чл. ПБ ЦК РКП: т.т. Зиновьев, Каменев, Сталин, Троцкий.

Канд. в чл. ПБ: т.т. Дзержинский, Молотов, Сокольников, Фрунзе.

Члены ЦК РКП: т.т. Андреев, Евдокимов, Красин, Кубяк, Микоян, Пятаков, Смирнов А. П.

Член Президиума ЦКК: тов. Сольц.

1. Вопросы НКИД

Слушали 1-И. О «Накануне» (т.т. Крестинский, Чичерин, Литвинов)

Л. 3. Постановили:

1-И– а) Предрешить закрытие «Накануне» согласно решения Политбюро от 26/III–24 г., но новой газеты взамен «Накануне» в Берлине не открывать.

б) Поручить т.т. Степанову и Крестинскому подготовить издание в Париже полуофициоза (не коммунистической газеты, но со строго обеспеченным советским характером)»[328]328
  РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 441.


[Закрыть].

Окончательно закрытие «Накануне» зафиксировано на заседании Политбюро 14 августа 1924 г:

«ПРОТОКОЛ № 18

ЗАСЕДАНИЯ ПОЛИТБЮРО ЦК РКП ОТ 14/VIII -1924 г.

ПРИСУТСТВОВАЛИ: члены Политбюро т.т. Бухарин, Зиновьев, Каменев, Рыков, Сталин, Троцкий.

Кандидаты тт. Рудзутак, Дзержинский.

Члены ЦК: тт. Бубнов, Ворошилов, Харитонов, Андреев, Догадов.

Кандидаты: тт. Смилга, Шмидт В.

Члены ЦКК тт. Янсон, Ярославский.

СЛУШАЛИ: 1-в. О «Накануне» (ПБ от 3/VI пр. № 1. 1-И)

(т.т. Чичерин, Брюханов)

ПОСТАНОВИЛИ: а) Поручить т. Крестинскому окончательно ликвидировать коммерческие отношения с газетой «Накануне» с наименьшими расходами денежных средств со взятием всех активов газеты.

Б) Поручить Секретариату разослать всем членам Политбюро справку о положении дела с изданием газеты в Париже, во исполнение постановления Политбюро от 3/VI–24 г. (пр. № 1.п.1-И)»[329]329
  РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 458.


[Закрыть].

В эмиграции после закрытия «Накануне» лишь Н. В. Устрялов в Харбине продолжал проповедовать сменовеховские идеи. Сам Устрялов в дневнике определял свое новое положение следующим образом:

«XII съезд компартии показывает, что на спуске встречаются рытвины, а тормоза грозятся вовсе застопорить весь возок. Тогда – беда!..

Признаться, я теперь доволен, что живу в Харбине, а не в Берлине, где пришлось бы слишком глубоко и безоглядно уйти в конкретную политику (заставили бы и враги, и друзья). А время не способствует поспешному и чрезмерному выявлению себя до конца. Особенно же опасны какие-либо увлечения, «движения чувств». Отсюда удобнее наблюдать и проявлять необходимую трезвость в оценках и констатирования.

Между прочим, любопытна перемена фронта к нам, сменовеховцам, со стороны большевиков. Теперь и в речах, и в прессе они ополчаются на нас. Словно наши дружеские объятия для них страшнее Деникина и Врангеля. И впрямь – не слишком ли от них душно правоверному коммунизму?

Иногда ведь объятиями можно задушить. Это большевики отлично понимают и потому к горячим ласкам «Накануне» относятся не менее опасливо, нежели к моей холодной лояльности. Им нужно сохранить суровость своих партийных когорт, а нашими устами в коммунистические ряды напускается туман, насквозь проникнутый миазмами пореволюционной буржуазии и русского национализма.

Но трудно от этого тумана отделаться при нынешних условиях.

Пусть почитает кому следует. Желательно во всех отношениях»[330]330
  Hoover Institution Archives. Hoover Institution on War, Revolution and Peace. Ustrialov N. V. Box 1. Folder 1. 3.


[Закрыть].

Уже нельзя было говорить о «Смене вех» как об общественно-политической альтернативе большевизму в России, ибо основные идеи сборника «Смена вех» и последующих изданий сменовеховцев оказались утраченными. Вернувшись из российского зарубежья на родину, ставшую теперь Советским Союзом, все идеологи сменовеховства постепенно были вынуждены признать «ошибочность» прежних своих воззрений, покаяться в «идейных заблуждениях» и «поклясться в верности» сталинизму, что не спасло большинство из них от «чисток» сталинского репрессивного аппарата.

В отечественной историографии утвердился тезис о том, что к середине 1924 г. сменовеховство «уже исчерпало себя»[331]331
  Равич Н.А. Война без фронта. М., 1968. С. 132.


[Закрыть]. Подобные суждения базировались на высказываниях «великого вождя всех времен и народов», который в Политическом отчете ЦК ВКП(б) 18 декабря 1925 г. охарактеризовал сменовеховство как идеологию новой буржуазии, «растущей и мало-помалу смыкающейся с кулаком и со служилой интеллигенцией, <…> состоящую в том, что Коммунистическая партия должна переродиться, причем большевики должны подойти к порогу демократической республики»[332]332
  Сталин И. В. Политический отчет ЦК XIV съезду ВКП(б). 18 декабря 1925 г. // Сталин И. В. Соч. Т. 7. С. 341.


[Закрыть]. Из письма Г. Е. Зиновьева Н. К. Крупской от 5 сентября 1925 г. мы узнаем о том, что в высших эшелонах большевистского руководства продолжали внимательно отслеживать идеи сменовеховцев: «Вышла книга Устрялова – замечательная. Помните, В. И. [Ленин] называл его даже диалектиком. Он, шельмец, умен и талантлив. Но абсолютно – враг»[333]333
  РГАСПИ. Ф. 324. Оп. 1. Д. 540. Л. 3.


[Закрыть]. Для подавляющего большинства советских людей данные «вражеские» идеи были в результате цензурных ограничений недоступны.

А на XV съезде ВКП(б) в Политическом отчете ЦК 3 декабря 1927 г. И. В. Сталин утверждал, что в результате успехов социалистического строительства ухудшение положения «новой буржуазии» и «средних слоев» вызывает «контрреволюционное настроение в этой среде. Отсюда сменовеховская идеология, как модный товар на политическом рынке новой буржуазии»[334]334
  Сталин И. В. Политический отчет ЦК XV съезду ВКП(б). 3 декабря 1927 г. // Сталин И. В. Соч. Т. 10. С. 318.


[Закрыть]. В связи с этим «великий вождь» подчеркивал, что имеется «факт дифференциации интеллигенции, факт отхода от сменовеховства, отхода к советской власти»[335]335
  Там же.


[Закрыть]. В дальнейшем подобные суждения стали основополагающими в советской историографии «Смены вех», определяющей это сложное общественно-политическое течение как «буржуазно-реставраторское».

В действительности идеи сменовеховства способствовали переходу на службу большевистской власти тысяч высококвалифицированных специалистов. Их идейная эволюция в условиях «диктатуры пролетариата» протекала иначе и под воздействием иных факторов, чем у идеологов Третьего Пути. Кроме оставшихся за рубежом, почти всех идеологов сменовеховства, вернувшихся на родину, ждала печальная судьба жертв «большого террора»: в 1937–1938 гг. погибли И. М. Василевский (Не-Буква), А. В. Бобрищев-Пушкин, Ю. В. Ключников, Ю. Н. Потехин, Г. Л. Кирдецов, С. С. Лукьянов, Н. В. Устрялов и др.[336]336
  См.: Осипов В. А. Газета «Накануне» // Культурное наследие российской эмиграции: 1917—1940-е годы: Сборник материалов Международной научной конференции. М., 1993. С. 46.


[Закрыть] Таким образом, ряд факторов отечественной истории был совершенно неблагоприятен для постепенных сдвигов в обществе к полюсу диалога. Но даже в условиях раскручивания «большого террора» в СССР сохранялась некоторая мера толерантности, достижимая через определенный конформизм интеллигенции с властью. Будучи в тех условиях аттрактором, данная попытка достижения конформизма с властью была унаследована от предшествующих поколений интеллигенции. И этот конформизм интеллигенции в 1920-е годы показывает, что в конкретных исторических условиях любому человеку всегда остается определенный зазор для отклонений в своем общественном поведении к полюсу конфронтации или к полюсу толерантности.

Вокруг Третьего Пути

Уже в 1920-е годы идеи Третьего Пути трансформировались в разные течения, направления и взгляды. По мнению П. Н. Милюкова, идеи изживания белой парадигмы и надежды на перерождение большевизма пытались проводить не только сменовеховцы в 1921 г., но и российские возвращенцы в Болгарии в 1922–1923 гг., и «пешехоновцы» в 1923–1924 гг., и «кусковцы» в 1925–1926 гг.[337]337
  ГАРФ. Ф. 5856. Оп. 1. Д. 60. Л. 70.


[Закрыть]. А М. П. Арцыбашев дополнял список последователей идей Третьего Пути, называя их «новыми ультрафиолетовыми сменовеховцами», Е. Д. Кусковой, С. Н. Прокоповичем, Ф. А. Степуном и самим П. Н. Милюковым: «Число их сторонников умножается не по дням, а по часам, и в последнее время с ними начинаешь сталкиваться там, где меньше всего можно было бы этого ожидать»[338]338
  Арцыбашев М. П. Указ. соч. Т. 1. С. 49.


[Закрыть].

Возвращенцы и пореволюционеры о сменовеховстве

О возвращенцах в Болгарии мы, например, узнаем из «Краткого изложения биографических сведений (автобиографии) о протоиерее Давиде Чубове и обстоятельствах его жизни в России и за границей», хранящихся в архиве Музея русской культуры в Сан-Франциско: «В конце 1921 г. с разрешения болгарских властей открылся в Болгарии Союз возвращения на Родину. Появились агитаторы и провокаторы приезжие, оказались и между сливенцами-русскими рьяные сотрудники возникшего Союза возвращения. Открытое нами в конце 1921 года (приблизительно, в августе – сентябре) отделение общества «Единение русских в Болгарии», организованное в Софии бывшим полтавским губернатором Русчу Георгиевичем Молловым (болгарином по рождению, происходившим из Сливена), сначала процветавшее и имевшее до 70 членов, стало преследоваться, особенно его правление. Председателем отделения в Сливене был генерал Генштаба Дмитрий Михайлович Михайлов (тоже болгарин по рождению – сливенец), а я был товарищем председателя. На меня представители власти – земледельцы посматривали особенно косо, так как я был делегатом от Сливена на съезде русских общественных организаций в Софии. Наконец, по предписанию из Софии у членов правления отделения общества «Единение русских в Болгарии», в том числе и у меня, местными властями был произведен обыск (искали оружие и противобольшевистскую литературу). Обыск не дал никаких данных против нас, и мы были оставлены в покое. Впрочем, нужно сказать, что и общество, и власти, особенно военные, были возмущены действиями центральной власти и потому и обыски были не совсем тщательные, меня, например, жандармский офицер за день предупредил, что будет у меня с обыском. Зато большевистскому Союзу возвращения оказывалось всякое содействие. Было, например, издано правительственное распоряжение не препятствовать деятельности Союза возвращения, а тех, которые будут отговаривать возвращенцев, которые будут вести противовозвращенческую агитацию, интернировать в особые концентрационные лагеря. При таком положении мы – противозвращенцы не могли ясно вести свою антикоммунистическую работу, да и не были объединены в действиях. У всех нас – антикоммунистов действенных была мысль об объединении, но она как-то не высказывалась открыто. В январе 1922 года, недавно приехавший в Сливен генерал Генштаба Константин Муравицкий, встретившись со мною, завел речь о том, что вот-де коммунисты работают организованно, а мы – националисты, монархисты никак не противодействуем им; что необходимо собраться твердым националистам, переговорить, объединиться и работать против распоясавшихся коммунистов. Я согласился на приглашение прибыть к нему на собрание. Вечером нас собралось 5 человек. Генерал Муравицкий очень патетически говорил о долге националистов противостать напору коммунистов, убеждал, не откладывая, образовать общество монархистов и начать действенную работу. Не знаю почему, но, хотя я вполне разделял мысли генерала Муравицкого, я высказался так: безусловно, генерал, Вы правы, нужно нам сорганизоваться, однако ввиду серьезности принимаемых решений и обязательств, я считал бы необходимым окончательное решение отложить; пусть каждый из нас обдумает хорошенько то, на что он годен, на что он решиться может, а также подумает и о том, кого он мог бы привлечь к тому делу, за какое сам берется, и если мы останемся тверды в своем намерении, то через неделю вновь соберемся и тогда решительно приступим к осуществлению обсуждаемого теперь намерения; таково мое мнение и так я и поступлю. Со мною согласились и другие присутствующие, и, несмотря на горячие настояния генерала Муравицкого, мы в этот раз ничего не предприняли. Через несколько дней у генерала Старковского, где я столовался, поднялся разговор о ген. Муравицком. Супруга ген. Старковского после обеда рассказала о визите к ней супруги генер[ала] Муравицкого и о ее сетовании на своего мужа. Рассказ о тяжестях беженской жизни генеральши (потом оказалась, что она не жена, а сожительница ген. Муравицкого). Муравицкая сказала: очень тяжело нам жить, семья значительная, а работает только муж и получает недостаточно. «А как хорошо нам жилось у красных в России. Муж занимал видное положение в армии, так как почти сразу перешел на службу к большевикам; мы были вполне обеспечены; у мужа был свой специальный вагон, ездили куда хотели, недостатка в продуктах никогда не испытывали, да показалось ему – дураку, что белые взяли верх, он и перешел к белым, а теперь локти готов кусать за свою глупость, да ничего не поправишь». Этот случайный рассказ заставил меня задуматься над искренностью ген. Муравицкого, и его настойчивое желание сразу же настоять на создании монархического общества и самому войти в него и, может быть, даже председателем показалось мне подозрительным и я, собрав присутствовавших у Муравицкого на совещании лиц, рассказал им о слышанном мною и просил решить: стоит ли идти на вторичное заседание к Муравицкому, или не стоит, и считают ли присутствовавшие необходимым создание антибольшевистской организации в Сливене, или нет. Единодушно было решено: организацию создать, причем монархическую, генерала Муравицкого не только не приглашать в организацию, но и установить за ним основательную слежку, дабы выяснить, не имеет ли он тайных сношений с красными. Муравицкому объяснить, что-де при настоящем положении, когда правительство преследует противодействие возвращенцам, и при нашем бесправном положении и отсутствии всяких средств у нас образование организации не только не принесет пользы, а, пожалуй, еще и навредит, да еще и людям совсем ни в чем неповинным, т. е. не участвующим в организации. Так и поступили, а нами тайно была организована антибольшевистская монархическая ячейка в составе 7 человек. Слежка за Муравицким дала нам такие неожиданные результаты, что диву дались. Оказалось, что Муравицкий в большом контакте с коммунистами и даже болгарскими, что по ночам и у него бывают подозрительные лица, и он ходит в коммунистический болгарский клуб «Христо Ботев». В дальнейшем было выяснено, что Муравицкий имеет сношения и с большевистской красно-крестовской организацией в Софии. Он распространял газету «Накануне»[339]339
  Архив Музея русской культуры в Сан-Франциско. Краткое изложение биографических сведений (автобиография) о протоиерее Давиде Чубове и обстоятельствах его жизни в России и за границей.


[Закрыть]. Но «9 июня 1923 года правительство Стамболийского было свергнуто, власть взял в свои руки профессор Цанков. Стамболийский был убит. С падением Стамболийского кончилась добрая пора и для коммунистов. Союзы возвращения были закрыты, главные деятели Союза были арестованы или скрылись. Начались аресты и деятельных членов Союза возвращения; их собирали в концентрационные лагери, чтобы потом выслать в Совдепию. И наших сливенских деятелей Союза возвращения прибрали в эти лагери, причем наша организация указала новой власти (и фактами доказала) местных деятелей, в числе коих был и генерал Муравицкий. Всех их выслали в Совроссию, и дальнейшая судьба их нам была неизвестна»[340]340
  Там же.


[Закрыть].

Не случайно В. Х. Даватц и Н. Н. Львов в 1923 г. сделали в своей книге акцент на противопоставлении истинных патриотов сторонниками Третьего Пути «усталым» и «опошлившимся»: «В Париже, среди кадет милюковского толка, сменовеховцев, среди людей, готовых отречься от всего и ничего не признающих, усталых, опошлившихся, – делается такое признание: «Я сделал поход с самого начала, с первых дней Новочеркасска. Наши лишения, наши жертвы кажутся ненапрасными, и я заявляю вам, что, не поколеблясь ни одной минуты, я готов вновь начать тот же поход и проделать его в течение всех трех лет заново»[341]341
  Даватц В.Х, Львов Н. Н. Русская армия на чужбине. Белград, 1923. С. 121–122.


[Закрыть].

Поиски Третьего Пути соприкасались с широко распространенными в те годы национал-большевистскими настроениями, порожденными идеей, что вопреки своей воле большевики стихийно творят нужное дело и революционный кризис приведет к «выпрямлению русской исторической линии». Из этих настроений вышло сменовеховство в самых непримиримых правых кругах. Первым проповедником национал-большевизма, или, как он сам его называл, «национал-максимализма», стал князь Ю. А. Ширинский-Шихматов. В своих основных утверждениях Ширинский-Шихматов был продолжателем идейной традиции, основанной на вере в мессианское призвание России. Другой представитель российского зарубежья – В. С. Варшавский считал «первым проповедником» идей сменовеховства, или, как он сам определял, «национал-максимализма», князя Ю. А. Ширинского-Шихматова, по прямой линии потомка Чингисхана, бывшего кавалергарда и военного летчика, а в эмиграции шофера такси. Тот утверждал, что «в России изживается мессианство коммунистическое, но мировой размах остается; на смену идет мессианство сверхнациональное; раскрепощение страждущих и угнетенных; третьим – и последним – этапом (пусть через сто лет) – будет мессианство христианское, православное»[342]342
  Варшавский В. С. Незамеченное поколение. Нью-Йорк, 1956. С. 45.


[Закрыть]. Считая русский народ избранным народом Божьим, Ширинский-Шихматов сравнивал его судьбу с судьбой другого народа, «отмеченного печатью избранничества»[343]343
  См.: Варшавский В. С. Указ. соч. С. 43–44.


[Закрыть].

В начале 1930-х годов он издает в Париже сборники «Утверждения», в которых принимают участие не только национал-максималисты, но и представители других оттенков пореволюционной мысли: Н. А. Бердяев, Е. Скобцова (мать Мария), Меньшиков, правые евразийцы, устряловцы Васильев и Таносов, христианские анархисты, полумладороссы, националисты-христиане, неонародники. Об интересе к идеям сборника свидетельствует рост тиража: 1-я книга – 600 экземпляров, 2-я – 1200 экземпляров, 3-я – 1800 экземпляров. При этом важно отметить, что издание выходило без помощи меценатов, исключительно на заработки адептов национал-максимализма. Эта же группа на ротаторе смогла наладить и выпуск журнала «Завтра»[344]344
  См.: Там же. С. 46–47.


[Закрыть]. Программа журнала определялась следующим образом: «Наша цель установлена достаточно ясно: устроение нового социального уклада, одновременно антикапиталистического и антикоммунистического, на основе христианской правды. Такова общественная формула утвержденцев»[345]345
  Завтра. 1933. № 3. С. 3.


[Закрыть]. Вера в мессианское призвание русского народа, социальное раскрытие христианства и утверждение превосходства духа над материей составляли основные элементы идеологии сборников «Утверждения» и журнала «Завтра» национал-большевизма.

При этом идейно близкие сменовеховству идейные течения послереволюционной эмиграции – «Скифы», евразийцы – сходились, по мнению непосредственно наблюдавшего их И. Г. Эренбурга, в одном: гнилому, умирающему Западу противопоставляли Россию с ее высокой духовностью, базирующейся на православии, что было своеобразным отголоском давних суждений славянофилов[346]346
  Эренбург И. Г. Собр. соч. в 9 т. М., 1966. Т. 8. С. 416.


[Закрыть].

Широкой популярностью среди зарубежного беженства вне его корпораций и групп пользовался «Союз молодой России» («младороссы»), созданный в 1923 г. в Мюнхене. В. С. Варшавский отмечает: «С первого же дня работы съезда обнаружилось полное единодушие всех участников его по основному вопросу о необходимости скорейшего водворения в России ее исконного монархического строя и восстановления в ней власти законного царя из дома Романовых»[347]347
  Варшавский В. С. Указ. соч. С. 53. Джон Стефан ошибочно утверждает, что «движение младороссов было основано в Париже около 1930 г. Александром Львовичем Казем-Беком». См: Стефан, Ажон. Русские фашисты: Трагедия и фарс в эмиграции 1925–1945. М., 1992. С. 51. Видимо, автор не в полной мере располагал архивными и другими сведениями, хотя книга В. С. Варшавского была издана в Нью-Йорке еще в 1956 г.


[Закрыть].

Эволюция новых политических сил к концу 1920-х годов показывает, что Союз младороссов после долгих и напряженных усилий пытался превратиться во вторую советскую партию, занимавшую положение революционной оппозиции в отношении к партии правящей. Правящая коммунистическая партия, с точки зрения младороссов, «узурпирует руководство русской революцией». Поэтому они противопоставляли коммунизму надклассовую монархию[348]348
  Там же. С. 56–58.


[Закрыть]. Но беда младороссов была в том, что они превратились «во вторую советскую партию» не в России, а в эмиграции. Пышная внешняя атрибутика (форменная рубашка, флаги, присяга, церемонии) и балы привлекали в организацию немало эмигрантской молодежи, беженства. Вступившая в эту партию Н. А. Кривошеина описывала, как они повторяли «вслепую данные советской прессы, <…> что до 1920 г. в России вообще не было промышленности», и, когда она привела несколько общеизвестных фактов – «кто-то возражал, и даже довольно резко», а прочие «признались, что в первый раз это слышат»[349]349
  Кривошеина Н. Четыре трети нашей жизни. Париж, 1984. С. 108.


[Закрыть].

Современные публицисты, используя материалы газеты «Бодрость», особо отмечают, что союз поддерживал великого князя Кирилла Владимировича как императора и даже выступал с лозунгом «Царь и Советы!»[350]350
  Назаров М. В. Указ. соч. С. 225.


[Закрыть]. Казем-Бек высказывал смелые мысли, за которые его без великого князя давно бы причислили к большевикам! Многие монархисты, представители беженства видели в этом возмутительное спекулирование именами династии. Но сам Кирилл Владимирович ничего отрицательного по этому поводу не высказывал.

Чекисты из организации «Трест» уверяли младороссов, что «советский народ ждет царя». Вскоре А. Л. Казем-Бек и вовсе перестал скрывать свои связи с советским посольством. Жертвенность многих младороссов в тех условиях превращалась в бесконечную жертву и была лишь использована большевиками для разложения эмиграции.

Сущность же позиции великого князя была изложена им в 1931 г.: «Я всегда был убежден, что коммунизм изживет себя, и на его развалинах вырастут новые живые силы народа, которые и возьмут власть в свои руки. <…> Эти силы выведут Россию на путь возрождения и создадут ей великое будущее. Моя задача и заключается в том, чтобы помочь выявлению этих Русских народных сил» (Младоросская искра, 1931 г., 1 августа, Париж).

Достаточно популярными в эмигрантской среде 1920-х годов были евразийцы. Это идейное течение заявило о себе, когда увидел свет сборник-манифест «Исход к Востоку», вышедший в 1921 г. в Софии. Затем их энергичная работа развернулась в культурных центрах русской диаспоры в Европе, США, Китае. Только за первые 10 лет было опубликовано более десятка тематических сборников, издавались журнал «Версты», газета «Евразия», монографии[351]351
  Русская эмиграция во Франции (1850–1950 гг.)… С. 84.


[Закрыть]. В начальный период их деятельность получила широкий отклик среди эмигрантской общественности отчасти потому, что интеллектуальными вождями и организаторами движения были молодые и талантливые люди, многие из которых являлись преподавателями в высшей школе: лингвист Н. С. Трубецкой, экономист П. Н. Савицкий, философ Г. Ф. Фроловский, искусствовед Н. П. Сувчинский. С 1925 г. идейным руководителем движения стал Л. П. Карсавин, крупный философ. В обосновании идей евразийства и их пропаганды, в том числе в эмигрантской среде, принимали участие видные ученые: историки Г. В. Вернадский, П. П. Бицилли, философ В. Н. Ильин, правовед Н. Н. Алексеев и др. Эмигрантов в учении евразийцев привлекал поиск бескровного и прогрессивного пути развития России. Сторонники новой теории заявляли, что мировая война и революция открыли новую эпоху России, они соглашались с закономерностью революции 1917 г. и в то же время отвергали утверждения большевиков о том, что смысл революции заключался в построении коммунизма. Исповедуя идеи национального обновления и возрождения, они объявляли себя наследниками славянофилов, с которыми их сближала только радикальная критика Запада, но они резко расходились в оценках славянства, отказывая ему в какой-то особой миссии.

Эмигранты-евразийцы подчеркивали азиатский компонент русской истории, искали вместе со своими учителями истоки культурного единства Евразии не в Киевской Руси, а в могучей и огромной Золотой Орде и считали, что у истоков русского суверенитета стоял Чингисхан, который дал Московскому княжеству идею всемирного царства. Развивая этот тезис, Трубецкой утверждал, что Евразия – это гигантская почва, общая у русских не с Западом и даже не со славянством, а с коренными жителями этого материка, которых принято объединять именем «туранских» или «урало-алтайских» народов. К ним он относил угрофиннов, тюрок (в том числе турок, татар, балкарцев, чувашей, якутов и др.), монголов и маньчжуров. Православие евразийцы воспринимали как особое соединение религиозных догм и образов с православной культурой. Эмигрантам импонировала мысль евразийцев о том, что вера русских силой своего горения переплавила улус Батыя в православное Московское государство. Всенародное православное чувство спаяло Русь в одно целое и управляло ею. Именно это, по их мнению, являлось главной ценностью русской истории.

В своем устремлении к новому учению беженство не замечало некоторые его «изъяны». Русь восприняла православие от Византии, а не от туранцев. Это общеизвестно. В русском национальном сознании православие прямо противоположно татарщине, что признавал и Трубецкой, но все равно настаивал на туранской психологии русского человека. Искусственность подобных построений была очевидна, но только не для эмигрантов, жаждавших новых путей к обновлению России, где зачастую господствовала эмоция, а не холодный ум. Туранский, то есть тюркский тип явно предпочел христианству другие религии: ислам, буддизм, язычество. Именно эта часть взглядов евразийцев вызывала серьезную критику и подрывала веру в них эмигрантов. Наибольшую активность определенная часть беженства принимала во время изучения, дискуссий на стадии разработки и пропаганды евразийства, чем в период выработки политической части программы, к формированию которой евразийцы приступили не в лучшее для них время – в середине 1920-х годов в движение проник кризис, его сотрясали расколы, связанные с резкой политизацией, со стремлением части идеологов установить прямые связи с Москвой, с активной инфильтрацией в движение агентов советских спецслужб.

Однако часть беженства оказалась солидарной с основным положением евразийцев, которое утверждало, что Россия – Евразия «может жить и развиваться только при наличии сильной и жесткой власти, принудительно организующей страну в целях социальных, хозяйственных, военных»[352]352
  Россия между Европой и Азией: Евразийский соблазн: Антология. М., 1993. С. 218.


[Закрыть]. Симпатию вызывал тезис о Советах как органе власти, которые из-за рубежа казались им органами народной воли, вот только надо наладить выделение в государственный аппарат «годных элементов из всех слоев населения»[353]353
  Русская эмиграция во Франции (1850–1950 гг.)… С. 84.


[Закрыть]. И сделать это должны были евразийцы, являвшиеся группировкой второй фазы революции, которая ставила своей целью преобразовать существующий режим путем устранения коммунистической партии и замены ее своей партией. Их идеи и программные установки вызвали активную полемику в различных слоях эмиграции, но, по словам Ф. А. Степуна, евразийство как культурно-политическое движение замолкло и сошло со сцены[354]354
  Там же.


[Закрыть].

Достаточно интересно посмотреть на эти попытки выработки Третьего Пути через переписку одного из видных представителей национал-большевизма профессора-правоведа Н. В. Устрялова. Его положение харбинского отшельника позволяло критически, со стороны оценивать взгляды разнообразных направлений Третьего Пути, при этом иметь достаточно близкие политические отношения с представителями всевозможных эмигрантских общественно-политических течений. Накануне отъезда в СССР Н. В. Устрялов в Харбине в феврале 1935 г. собрал и перепечатал на пишущей машинке свою переписку с теми, кого он назвал «пореволюционерами»: «Моих корреспондентов настоящей переписки можно объединить общим названием «пореволюционеры». Ширинский-Шихматов возглавляет русский «пореволюционный клуб» в Париже. Перфильев – представитель «левых» евразийцев, отлученных пражским евразийским центром и по своим установкам весьма близких мне… Н. Н. Алексеев – старый мой знакомый по Московскому университету и ныне видный евразиец. И, наконец, Былов – мечущийся искатель, блуждающий между «Накануне» и младороссами.

Пореволюционеры – характерное явление в нашей эмиграции. Они оторвались от белой идеи и осознали историческую предметность советской революции. Но в то же время остаются в эмиграции и пытаются из-за рубежа – географического и идеологического – найти формулу, уловить смысл событий. Можно думать, что историк не пройдет мимо этих блужданий, исканий и размышлений»[355]355
  Hoover Institution Archives. Hoover Institution on War, Revolution and Peace. Ustrialov N. V. Box 1. Folder 1. 7.


[Закрыть]. Действительно, трудно пройти мимо этого идейного наследия интеллигенции российского зарубежья. Несмотря на неоднократные попытки проанализировать взгляды пореволюционеров, только сама переписка, не предназначенная, как правило, для чужих глаз, позволяет увидеть оттенки и различия между теми, кого обычно относят к сторонникам Третьего Пути. Поэтому, несмотря на длинноты, имеет смысл более объективно, без предвзятости, без оглядок на заявления о «принятии субсидальной поддержки большевиков»[356]356
  Квашонкин А.В, Лившин Л. Я. Послереволюционная Россия (проблемы социально-политической истории 1917–1927 гг.). М., 2000. С. 91.


[Закрыть] прочитать сохранившуюся переписку между сторонниками Третьего Пути.