Текст книги "Гроза тиранов"

5

Пленник был немолод. Низенький, щуплый, с заметными залысинами и наметившимся животиком. Одет в потертый кожаный жилет с кучей карманов, типичную «униформу» негоциантов с побережья. Даже спрашивать о роде занятий не надо.

Я присмотрелся.

На лице незнакомца было пара кровоподтеков – юнаки постарались. Руки связаны за спиной.

– Ты искал меня?

Пленник посмотрел исподлобья и нехотя ответил:

– Меня зовут Тодор. Я ищу старца, что помогал арамбаши под Котором. Там он освободил невесту моего сына. Я пришел, чтобы поговорить с ним.

– Говори.

Пленник замотал головой.

– Мне нужен старец, а не ты, уважаемый.

Улыбнуло.

– Я и был старцем.

– Не обманываешь?

Пришлось перекрестится. Это здесь всегда проходит… Ну, почти всегда.

Тодор оглянулся и торопливо зашептал. Иногда в его почти правильный сербский вкрадывались итальянские слова, но смысл сказанного был понятен.

Его сына, Данко, доставили проезжавшие по тракту крестьяне. Сбежавший из-под отцовской опеки сын походил на отбитый на жаркое кусок мяса. Никого не узнавал, бредил, звал какую-то Нелли.

Тодор места себе не находил. Бегство сына и так вывело его из себя. А тут еще какие-то напасти. Лекари занимались сыном, он бросился по приятелям отпрыска. По рассказам друзей юноши, малец всерьез увлекся рыбачкой, воспитанницей одного из деловых партнеров купца. Первая любовь – крепчайшие путы. Чувства оказались так горячи, что сын пожелал жениться вопреки воли отца. Тодор зубами заскрежетал, когда услышал такое. Он давно составил список потенциальных невест.

Но купец быстро сменил гнев на милость – единственная кровинушка, наследник, боролся за жизнь. Только одно не радовало торговца. Когда сознание возвращалось к Данко, сын шептал имя любимой.

Доктора в Радовичах оказались неплохи. Юношу выходили, вытянулись за уши с того света. Осунувшийся, пожелтевший, с заострившимся носом и запавшими глазами, он мало походил на красавчика Данко, но был жив. Для отца и матери, хлопотавшей над постелью, этого казалось достаточно.

Пока сын не поделился планами. Юноша твердо вознамерился, как только окрепнет, идти выручать невесту. Тодор орал на непослушное чадо, угрожал запереть, отослать к родственникам в Италию или еще дальше. Но Данко упрямо твердил, что не откажется от Нелли.

И тогда купец заключил с сыном соглашение. Он помогает отыскать эту чертовку, взбаламутившую душу единому отпрыску, а тот, в свою очередь, слушается старших и, пока доктора не дадут добро, лечит свои раны.

– К чему ты это рассказал мне?

При имени невесты итальянца я уже начал догадываться, но не мешало бы удостовериться.

– Девка сказала, что ты – ее родственник, который просто не узнал ее.

– Она так сказала?

На душе стало заметно легче. Это не могло быть совпадением.

– Да. Я побывал в Гловатичах, пораспрашивал семью, в которой она жила, пока мои люди обшаривали побережье, отыскивая, куда ее сбыли турки. Там одна девка заявила, что ты, вроде бы, шептал слова песенки из ее родного края.

Старик неумело повторил что-то до боли знакомое.

– Какой песенки? Что за… – я давно уже восстановил в памяти все перипетии той встречи на узкой дорожке. – Хотя, постой… Солнышко, солнышко жгучее?

– Да! – лицо Тодора расплылось в улыбке. – Эти слова… Там еще какие-то «коле – ко», но… Я рад, что не ошибся!

– Ты знаешь, где эта девушка теперь?

Старик кивнул.

– Она теперь в гареме Салы-ага, дахия турецкого. Девочка шустрая, умудрилась весть с базарным мальчонком передать. Салы-ага нынче в Херцег-Нови. Выбрался на побережье, чтобы сборы денег проверить, да новые земли свои изучить.

Я знаком показал сторожащему пленника гайдуку, чтобы итальянцу освободили руки. Нам было о чем поговорить.

6

– Опять? – Карабарис проснулся только к вечеру и был неприятно удивлен моей просьбой. – Опять ты просишь идти к туркам отбивать какую-то бабешку?

После похода он сильно осунулся, постарел. Я лишь сейчас заметил, что в его волосах появились серебряные нити.

– Тебе тут девок мало? – брат ткнул пальцем в затянутое бычьим пузырем окно. – Половина села – вдовы, готовые пустить на ночь доброго молодца, чтобы не мерзнуть одной. Другая половина – девки, тоже не сильно на это дело стойкие. Выбирай! И отстань от меня!

Мы перебирали привезенные мною ружья и пистолеты, когда я выложил свой план. Как и ожидалось, особого восторга он не вызвал.

Карабарис вздохнул и неожиданно тихим голосом продолжил:

– Два моих последних похода – одно название. Побережье кишит разъездами. Янычары наводнили перевалы своими секретами. Теперь там не хлипкие гарнизонные вояки, засыпающие при каждом удобном случае. Турки прислали солдат, привычных к горам. Нам все труднее уходить от таких. Селу кормиться не с чего, а ты авантюры предлагаешь.

Как же подступиться, убедить его помочь?

– Ты помнишь, что я говорил про свое последнее задание?

Барис недобро сощурился:

– Откуда? Ты как призрак: появился, отоспался, исчез. В этот раз турки повязали, так пожил немного с братом, новостями поделился. А обычно – фьють, и нет тебя. А уж болтать – такого, вообще, не помню.

Я пропустил колкость мимо ушей.

– Так вот. Последний раз я вез золото. Много золота. И где-то оно исчезло так, что к туркам вроде не попало, но и до цели не дошло. Смекаешь?

Лицо Карабариса потемнело. Видно было, что пальцы арамбаши, сжимавшие рукоять новенькой сабли, побелели.

– К чему ты это?

– А вот к чему, – я придвинулся поближе. – Червонцы не могли испариться. Это – факт. Я не могу вспомнить, где я их прятал. А эта девушка, уж не спрашивай как, знает кое-что. И поможет мне. Без нее мне ни доброго имени не очистить, ни дороги домой нет. Если в Питере и не объявят виновным за утерю червонцев, то уж в отставку отправят. В имение. Приживалкой и лоботрясом.

Карабарис скептически хмыкнул. Потом усмехнулся:

– Всего-то… Ты не помнишь, а она – таки да? Что-то ты темнишь, братец?

Я молча буравлю его глазами. Арамбаши не выдерживает. В горах дело чести одного – дело чести всех мужчин рода.

– Ну, ладно. Какая-то глупая затея. Глупая и детская. Но не могу же я тебе отказать.

Это все, что я хотел услышать.

Выхожу на улицу, довольно улыбаясь. Меня прямо распирает от радости. Призрачная дорога к дому начинает покрываться довольно ощутимыми кирпичиками. Это намного лучше, чем полная безнадега еще месяц назад.

Даже засохшая рука не ноет. Пробую шевелить пальцами. Большой двигается, мизинец тоже слегка дергается. Неплохой знак!

У калитки стоят четверо. В глаза сразу бросились одинаковые красные перевязи на поясе. Где-то я такие уже видел?

Кабадахи!

Замечаю, что на улице, за двором, напротив столпившихся гайдуков брата выстроилась цепочка незнакомых юнаков. Короткие карабины покоятся на согнутых локтях. Несколько поигрывают пистолетами.

Четники тоже не выглядят беззубо. Кто демонстративно подсыпает пороха на полку ружья, кто проверяет, легко ли сабля из ножен выходит. Все молчат.

Я что-то пропустил?

За спиной скрипит дверь. На крыльце появляется Карабарис.

Один из кабадахов идет к нам. В руке его листок бумаги с массивной печатью.

– Ты – Барис Джанкович по прозвищу «Карабарис»?

Брат достает пару пистолей, взводит курки, после чего кивает. Я вытягиваю из-за пояса свой стилет. Все, что прихватил из дома.

– А это – брат твой, Петр Джанкович?

Теперь киваю я.

Кабадах, высокий, уже давно немолодой, с побитым оспинами и шрамами лицом, протягивает бумагу.

– Это приказ владыки. Письменный приказ доставить Петра Джанковича на дознание к нему.

– По какому праву? В чем Негуши обвиняют моего брата?

Барис нарывается. Он не именует Петра Негуша владыкой, подчеркивая, что оба они носят титул кнезов.

Кабадах молчит, переводя взгляд с одного направленного в его живот ствола на второй. На лице старого воина не видно эмоций, лишь глаза сузились в щелочки, да пальцы на рукояти сабли побелели. Он явно готовится принять бой.

В прошлый раз меня доставило четверо перяников. В этот раз в селе находится вся чета юнаков. Потому и прислали людей побольше. Но никто не хочет воевать со своими.

Пробую встрять:

– Какие обвинения мне предъявляют?

Кабадах отвечает, даже не глядя на меня.

– Это – дело владыки. Мое дело – исполнять его волю…

Я кладу руку на плечо набычившегося брата.

– Я поеду в Цетин.

Стволы даже не дернулись. Все также смотрят прямо в брюхо кабадаха.

Карабарис шепчет одними губами:

– Подумай лучше.

– А что тут думать? Устраивать бойню? Прошлый раз съездил, даже с пользой все вышло. И в этот раз не на плаху зовут. На разговор.

Пистолеты опускаются.

– Я с тобой поеду.

Кабадах еле заметно выдыхает, его пальцы расслабляются.

– Не надо. Лучше мула дай. А сам тут останься. И девку эту, Нелли, отыщи для меня.

Борис молчит. Его лицо напряглось. Он явно желает что-то сказать, но сдерживается.

На улице, все также замерев, стоял напротив друг друга линии четников и воинов владыки.

7

Меня повезли не в Цетин. В этот раз путь лежал намного дальше. Через два дня наш небольшой отряд вышел к отвесной горе, в толще которой на высоте нескольких сот метров белело здание монастыря.

Острог. Гордость Черногории.

По преданию, одному монаху, путешествующему тут во время грозы, привиделись две молнии, ударившие крест-накрест над окрестными горами. Монах объяснил это тем, что Господь желает, чтобы в этом месте был заложен монастырь. Причем, именно в этом – там, где остался след от молнии!

Две сотни лет крестьяне, подвешенные на веревках, рубили неподатливый камень. И сделали чудо. Построили монастырь в толще скалы. Неприступную твердыню, символ свободной маленькой нации.

Поначалу взявшие меня под стражу кабадахи старались вести себя максимально корректно. Но чем ближе мы подходили к Острогу, тем чаще из уст ближайших охранников начали выскальзывать угрозы, злые шуточки. Несколько раз меня толкнули в спину, не то провоцируя, не то проверяя реакцию. Что-то прошипели. Пробуют вывести из себя? И пришить на месте? Или просто вымещают злость за собственные переживания в Грабичах?

Я всмотрелся в лица. Холодные уверенные глаза… Нет… Это – явно не экспромт затаивших обиду пареньков. Значит, кто-то не против, чтобы меня шлепнули по дороге.

Не дождется!

Подъем из долины к этому архитектурному подвигу занял половину дня. Узкая тропа петляла между камней. Раз десять нас окликали перяники, гвардейцы владыки, – рослые небритые битюги с ружьями наперевес. По моим подсчетам, тут сейчас находились сотни две этих головорезов.

Мула пришлось оставить за пару километров от монастыря. В самую кручу я шел на своих двоих. И вымотался страшно!

Вот и узкая дверка цитадели. Рядовые воины, не спрашивая разрешения и не ожидая приказа, потянулись вниз, к полуказарменному зданию для паломников. Перед входом остались только кабадахи и я.

Над нами нависла галерея, с которой так удобно отправлять на тот свет непрошенных гостей. Один из кабадахов постучал. Тут же скрипнул ворот, монах, внешностью и повадками мало отличающийся от оставленных за спиной перяников, пропустил гостей внутрь. Под коричневой сутаной просматривалась раритетная кираса, на поясе – сабля и пара пистолетов.

Как только гости протиснулись, дверь захлопнулась.

Узкими ходами нас повели дальше.

Поворот, дверь, еще поворот, еще дверь. Несколько пролетов лестницы, и вот мы уже в тесноватой келье.

Обстановка самая что ни на есть спартанская – стол, пара табуретов, длинная лавка у стены. Везде – иконы.

Сопровождающие меня агенты стали полукругом. Я – в центре.

За столом, втроем на одной лавке, сидят незнакомцы. Все – пожилые, усатые, обильно побеленные сединой. На столе расставлены остатки трапезы. В комнате душно от табачного дыма – все трое попыхивают. Я уже усвоил, что такой привычкой обладают, в основном, либо бывшие моряки, либо отслужившие во фрайкоре, австрийских вспомогательных частях. Это – недобрый знак.

– Мы заждались, – ухмыляется средний незнакомец. – Что же ты, Петр, напрягся? Садись – в ногах правды нет.

Я плюхаюсь на табурет. Ноги ноют после изматывающего подъема.

– Ну, душа-человек, рассказывай, – продолжает второй.

У них даже тембры голосов схожи – специально подбирали, что ли?

– Что рассказывать-то?

В разговор вступает третий незнакомец:

– А поведай ты нам, человече, где деньги схоронил, что государь российский в руки тебе доверил? И не надо тут байки свои крутить.

Я скрипнул зубами. Ой, нехорошее начало!

8

К вечеру меня отвели в келью. Келью провинившихся, местный аналог гауптвахты.

Допрос длился весь день и почти всю ночь. И все вокруг одного и того же. Усачи кнезы, члены Скупщины, прибывшие к владыке, спрашивали о том, как я проморгал их золото.

Плох тот, кто думает, что методики получения нужной информации без пролития крови придумали в веке двадцатом или девятнадцатом. Все, что я видел в фильмах про спецагентов ФБР или КГБ, пронеслось и здесь. Со своей спецификой, конечно.

Мне не дали расслабиться ни на минуту. Пытаясь подловить, гоняли одними и теми же вопросами по кругу. Переводя разговор и возвращаясь к отложенной теме, давили, вызывали на откровенность, угрожали, вспоминали родственников и тут же начинали рассказывать анекдоты. Пару раз кнезы вызывали стражу, чтобы отвести меня в камеру, раз – чтобы «отпустить», еще парочку – чтобы «казнить на месте». Единственное, что сдерживало следователей, это невозможность применить привычные методики пыток. Видимо, владыка запретил резать людей в монастырских стенах.

Кнезы быстро нащупали мое незнание местных реалий и умело раскручивали это. Дошло до того, что я просто отказался говорить.

Как же им хотелось дожать. Порезать, прижечь, сломать и вырвать!

Наконец, под утро, когда я уже клонился на бок, они устали. Двое здоровых монахов, с саблями под рясами, потянули меня в самый низ цитадели, в эту самую келью для отступников.

Измотанный, вывернутый наизнанку, я попытался уснуть.

Последнее, о чем подумалось, это сколько я еще продержусь, если им позволят все-таки провести пытки. Не думаю, что местные мастера хуже турецкого палача.

Спал я плохо. Жесткая кушетка, сырость, холод – не лучшие друзья здорового отдыха.

Тем удивительней, что именно здесь и сейчас пришлось мне переговорить во второй раз с настоящим Петром Джанковичем.

Впрочем, чему удивляться. Давно известно, что стрессовые ситуации – лучший способ расширить сознание и собственные возможности.

Так что, когда в голове опять зазвучал испуганный голос потомственного сербского кнеза и русского агента, я был готов к беседе. Почти готов.

И разговор получился.

9

– Вставай! Горазд ты спать, соня.

Меня тихонько толкали. На счастье, не в больную руку.

– Кто?

В темноте кельи не было видно не зги.

– Не ори! – зашептал голос.

Я узнал. Это ж – Жеврич, собственной персоной!

– Младен?

– А кто же еще?! – мне в руки сунули чашку с водой.

Я жадно выпил, и только после спохватился. С этим типом Конрад советовал быть настороже.

– Что ты тут делаешь?

Довольное хихиканье.

– Вяжу варежки, сапоги латаю… Что я тут делаю?!

Темень понемногу превращалась в вязкую серость, через которую уже проступал силуэт собеседника.

– Тебя из зиндана вытягиваю – вот что!

Он разрезал путы на руках, бросил мне сверток.

– Оденься! Быстрее!

Серая хламида монаха. Торопливо натянул на себя. Сбоку обиженно сопел Младен:

– Я был на юге, узнал только что. Владыка дал добро этим самодовольным индюкам! Дал добро – со мной даже не посоветовался! Им надо отыскать свои червонцы, так пускай творят, что пожелают! Берут, пытают, творят, что хотят! Конечно, он же – владыка, и государственными и духовными делами занят. Как тут с верными кабадахами совет держать?! Да и зачем?!

Начальник тайной охранки был явно недоволен.

Когда я закончил переодеваться, меня подхватили под руки.

– Быстрее!

Опять двери, повороты, пролеты.

И свежая прохлада утра!

У входа в монастырь топтались двое.

– Этого ты знаешь. Лазович тебя проводит до Грабич.

Младен кивнул на знакомую фигуру своего помощника.

– А этого юношу тебе Конрад прислал. Уж не знаю я ваших тайн. Да и знать не хочется, – Жеврич указал на худого жилистого брюнета. – Убирайтесь пока под крыло брата, а лучше – и дальше куда. А я тут попробую владыку переубедить, что до проблем Скупщины нам пока дела нет.

Брюнет протянул руку для рукопожатия. Лазович только хмыкнул.

Во время дороги домой мы почти не разговаривали. Лазович всерьез опасался погони и взял такой темп, что казалось, я умру, так и не увидев цели гонки. Единственно, что удалось, это представиться друг другу – брюнета звали Семен Адамович Кмит – и на одной из редких передышек пробежать глазами письмо Белли.

Оно не страдало пустословием:

«Дорогой, Петр.

Государь наш разорвал союз военный с австрийским домом и прекратил войну супротив Франции. Войска из Италии отозваны. Нынче и снова, как и сотни лет, нашим врагом является Порта.

Ситуация – критическая, так что ваша вакация отозвана.

С подателем сего письма, вам надлежит организовать захват одного из портов Боки с тем, чтобы наш флот смог получить плацдарм в этой области. Войск у нас на побережье нет, на Корфу – тоже маловато. Остается надеяться на ваши связи с карбонариями православными, сиречь гайдуками, чьи воинские способности сравнимы с казачьими. Для найма их вам выделяю одну тысячу пиастров. Да еще смело обещайте им всю добычу в захваченном граде.

К 11 декабря русский флот должен войти в Бока-ди-Каттаро. Овладейте Херцег-Нови, Котором или любым другим селением, способным обеспечить высадку десанта.

Ваш К.»

Почерк знакомый. Сомневаться нечего.

Что же… Захватывать города мне уже приходилось. Это – если без излишней похвальбы.

10

Грабичи встретили суетой. И плачем.

Схватил пробегающего мимо паренька, спросил, что тут случилось.

Меня узнали, начали подбегать. Шум, крики.

С трудом разобрал, что ночью на село снова напали турки. Как и прошлый раз, подвели сторожа на перевале. Лишь только Грабичи легли спать, по ним ударили сразу с трех сторон.

Чета брата находилась в деревне, так что легкой прогулкой для турок набег не стал. Но пока гайдуки пришли в себя, собрались, организовали оборону да гонцов к соседям послали, дело было сделано. Османы повыли, постреляли и… растаяли в темноте.

До утра юнаки лупили из новеньких карабинов по каждому шороху, каждой тени, пугая ночных бабочек и окрестных птиц.

А утром рассмотрели цель нападения осман – арамбаши! Дом Джанковичей стоял распахнутый и пустой. Самого Карабариса нигде не было видно. И кроме его никто больше не исчез.

Десяток горцев полегло, защищая дома. При отходе османы постреляли сбежавшихся на шум пастухов. Но тела всех этих людей отыскались сразу. Всех, кроме Карабариса.

Такие вот новости.

Ноги заходили ходуном. В груди защемило, хотелось выть.

Я присел на камень под сердобольные оханья стариков и яростные выкрики мужчин. Гайдуки требовали организовать погоню, хотя каждый прекрасно понимал, что толку от нее уже никакого не будет.

Из низины подошел кряжистый усатый незнакомец. За ним важно шествовали чужие юнаки. Такие же, как и я, – запыленные и уставшие.

Вспомнил. Это ж арамбаши соседской четы. Он приходил на помощь и в прошлый раз.

Как его зовут? Георгий, вроде? Точно, Георгий!

Узнаю, что к селению уже подошли два отряда. Еще своих – человек двадцать-тридцать. Но если османы добрались до побережья, то можно сушить весла. Дальше соседи не пойдут.

Отзываю Георгия в сторону. Нам бы перемолвиться без лишних ушей.

– Скажи, сосед, сколько ты людей поднять под ружье можешь?

Он усмехается. Сам понимаю – глупый вопрос.

– Почему спрашиваю? Городок один у турок отбить хочу.

Теперь он уже почти смеется.

– Ни разу еще гайдуки крепостей не брали! В поле мы строем ходить не обучены. На стены лезть – выучка требуется.

Теперь я усмехаюсь.

– А если я ворота открою? Внутрь пойдете?

– Зачем? – в его глазах недоумение. – Барис – отличный воин, но умирать за него никто из моих людей не станет.

– Я не Бариса хочу спасти, а город на побережье взять под руку… А твоим ребятам за это денег перепадет, скажем, двадцать тысяч пиастров?

Хмыкает.

Снимаю полученный от Кмита мешочек с золотом. Показательно бренчу, распускаю завязку и демонстрирую содержимое.

В глазах арамбаши мелькает огонек интереса.

– Это – другой разговор… Но здесь нет двадцати тысяч. Где еще брать будешь?

Отвечаю вопросом на вопрос:

– Скольких окрестных четников ты знаешь? Чтобы не в походе были, а тут, под рукой.

Он чешет макушку, но не отходит.

Я кривлю губы в усмешке. Хоть и погано, но уже как-то не так – легче…

Начало положено.