Текст книги "Гроза тиранов"

Глава 12
Фокус

1

Город бурлил. Почтенные отцы семейств собирались в харчевнях и кабаках, уже переделанных под чайные и кофейни, но все еще продававших вино из-под полы. Матроны и бойкие на язык девки толпились у городских колонок и фонтанов. У всех на языке крутилась главная новость – в пазар назначена казнь главного бельма окрестных земель, разбойника и душегуба Черного Бариса Джанковича.

Карабариса, как его еще называл местный люд, приволокли из рейда люди османского наместника на побережье, каракулучи Хасана Тургера. Успешный поход получился! Не только разбойника изловили, так еще и примерно наказали горских смутьянов, что ни в грош не ставили законы Великой Порты, добычу взяли, и обошлись почти без потерь. Так что удачный рейд, что и говорить!

Салы-ага, осевший в Херцег-Нови на время сбора податей с побережья, даже обещал ходатайствовать перед Диваном о переводе каракулучи в сипахи-оглан, элитный корпус конных янычар, чьи жеребцы всегда гарцуют справа от самого султана. Потом, правда, передумал ага почему-то. Но из Херцег-Нови не уехал, как собирался, – остался в городе. Ведь не каждый раз предоставляется возможность усладить взор казнью православного головореза, чьи юнаки столько лет досаждали верным детям империи.

В общем, казни ждали все. И все разговоры, так или иначе, переводились на нее.

Во время посиделок за чашкой чая даже католические купцы соглашались со своими мусульманскими собратьями в том, что загулялся арамбаши на этой земле. Загулялся – пора и честь знать! Сколько людей по миру пустил, сколько судеб покалечил. У одного дом спалил, у второго – караван торговый присвоил. Тому – обоз перехватил, у другого – приятеля подранил. И хорошо бы, если бы такое безобразие далеко творилось – у босняков или албанцев-козлопасов, так ведь совсем распоясался арамбаши – уже у себя, дома, лютует.

Прятали глаза христиане, когда говорили такое. Православные же, которых хватало в городе, и вовсе старались тему не затрагивать.

Но с главным соглашались все – загулялся Джанкович на этом свете. Лихие ребята столько не живут!

2

Зима понемногу вступала в свои права.

Нелли поежилась. Легкая игривая перевязь не спасала от промозглого ветра, тоненький халатик продувался насквозь.

Она отошла от окна и осмотрелась.

Понурые лица новеньких невольниц в углу. Испуганные козочки! Малолетки жмутся друг к другу, будто это поможет им пережить ночь. Наивные!

В центре комнаты, на удобной кушетке, лежала старшая наложница – Афифе. Ага для вида блюдет устав янычар – у него нет официальных жен. Но несколько наложниц вполне могут претендовать на этот титул. Они расположились вокруг Афифе. Двое играют с малышами. До недавних пор наложницы ага рождали ему только девочек. Нынче же гордая Афифе покачивает саланджак, колыбель с грудничком-сыном.

Вечером малышу исполняется семь дней, и Салы придет поздравить роженицу, посмотреть на отпрыска и дать ему имя. Если пожелает, конечно.

Нелли поежилась. Каждая из девушек в комнате с удовольствием перегрызла бы горло соперницам – лишь бы подольше задержаться здесь и в «сердце» своего повелителя. Каждая ненавидела соседку, строила козни и вступала в глупые непрочные бабские «союзы», пытаясь очернить кого-то или удержаться в фаворитках.

Потому как надоевших рабынь, люди хозяина, по слухам, просто душили и выкидывали на помойку.

Нелли присела на скамью и посмотрела с сочувствием на забившихся в угол новеньких. Им предстоят неприятнейшие дни. Те, через которые она уже прошла.

Ага четыре раза посещал ее за последние недели. Каждый раз он всю ночь насиловал свою жертву, старательно чередуя кнут для живой игрушки и плотское наслаждение для себя. Избиение партнерши доставляло особое удовольствие турку. Когда девушка начинала стонать от боли, толстый, потный, волосатый от ушей до пяток ага громоздился на привязанное к кровати тело и долго сластолюбиво пыхтел.

Если что-то не получалось или, по мнению Салы-ага, девушка слишком долго не «старалась», несчастную воспитывали кнутом во дворе. Иногда сам янычар, но чаще евнухи. Потом возвращали назад, в комнату соития, где акт возобновлялся до счастливого исхода янычарского семени или смерти наложницы. При Нелли из комнаты свиданий вынесли два тела, завернутых в саван. Ага требовал, чтобы неугодных уносили днем, дабы оставшиеся наложницы становились послушными, мягкими и обходительными с хозяином.

Нелли повезло. Пока она числилась в фаворитках.

При ее приближении собравшиеся у Афифе красотки умолкли. В сторону выскочки повеяло холодом и ненавистью, та пожала плечами и уселась в сторонке.

Вечером придет Салы-ага.

Нелли задумалась.

Она не строила иллюзий – рано или поздно и ее тоже вынесут отсюда вперед ногами. Пока время есть, но это не надолго. Скоро она приестся толстому извращенцу. И тогда…

Она встряхнула кудряшками. Пришло время попробовать изменить ситуацию в свою пользу или поквитаться с толком. Чтобы жизнь Данко и своя судьба оказались отомщенными.

Глаза девушки застыли, губы сжались в полоску.

Данко! Далекий, почти позабытый образ. Будто не недели, а годы, десятилетия прошли. За болью истончилась, сошла на нет тоненькая ниточка романтичного чувства. Зато окрепла и закостенела ненависть. Уже не порыв, не сиюминутная страсть – дело оставшейся жизни.

За свою скомканную судьбу она еще возьмет плату!

Ну, или хотя бы попробует взять.

3

Афифе, накрытая расшитыми золотом тканями, потупила глаза, когда дахий принял из рук наложницы сверток с малышом. Новорожденного развернули головкой к Мекке, отец произнес над ним несколько строф из Корана, трижды вознес бисмиллу: «Во имя Аллаха, милостивого и милосердного» и тихо шепнул в правое ушко второе имя младенца. Первым именем грудничка нарекли сразу после рождения.

Присутствующие вскинули ладони вверх, воспевая щедрость Аллаха и его доброту. Гордый отец приосанился. Заплывшие щеки порозовели, а в холодных жестких глазах, казалось, даже поселилась толика тепла.

Нелли проскользнула поближе и положила на пеленку малыша мелкую голубую жемчужину, назарлик, главное средство от дурного глаза. Два дня назад через евнухов она выменяла подаренный хозяином серебряный браслетик на эту диковинку. Глаза Афифе сверкнули яростью. Будь ее воля, подношение полетело бы наземь, как и сама черноглазая выскочка. Но встрять роженица не посмела.

Пока глаза всех присутствующих в комнате силились рассмотреть блестящую мелочь, подаренную младенцу, левая рука Нелли скользнула по поясу хозяина.

Салы-ага милостиво кивнул и передал ребенка обратно матери. Жемчужина тут же исчезла между складок пеленок. Нелли отошла обратно, пока Афифе убаюкивала малыша его новым именем.

Ага потянулся и бросил взгляд на нахохлившихся в углу свеженьких невольниц. Если б не собравшиеся в саду гости, он бы провел ночь с ними. Но… Снаружи уже расставили столы для празднования. Подчиненные, младшие командиры, местные землевладельцы, командиры зазимовавших в порту кораблей желали лично засвидетельствовать свое почтение хозяину окрестностей. Салы-ага просто необходимо появиться среди гостей.

Турок огладил бороду и вздохнул непритворно.

Через десяток минут янычар ушел. Евнухи тщательно обследовали двери, оставив у входа кувшин с водой и ночной таз, и заперли женскую половину. До утра двери не отворятся. Девушки зашевелились, собираясь ко сну.

Нелли еще ниже опустила глаза, чтобы ни одна из соседок даже не догадалась, что происходит в ее душе.

Левую ладонь приятно холодила связка хозяйских ключей.

Через два часа после полуночи девушка двинулась к выходу. Все невольницы спали, даже новенькие забылись в дреме, что-то испуганно бормоча и дергаясь. Настала ее пора.

Нелли проскользнула в примыкающую к общей зале комнату для свиданий. Сюда евнухи приводили избранниц хозяина. Дверь в мужские покои дома, как обычно, была заперта. Девушка осторожно достала украденную с пояса Салы-ага связку.

Выход из общей залы, где ночевали все наложницы османа, тщательно охранялся снаружи. Там спали евнухи, отвечающие за покой и безопасность, а также за сохранность вверенных им рабынь. Там было не пробраться.

Но не здесь! Эта дверь вела в покои самого ага. За нею не могло быть сторожей, кроме спящего хозяина дома.

Нелли тихо провернула ключ и скользнула в приоткрывшуюся дверную щель.

Храп заполнял комнату, заставляя хрупкую фигурку беглянки сжиматься.

Она на цыпочках подошла к раскинувшемуся на кровати телу. Осман явно не придерживался канонов ислама – в комнате разило перегаром.

Нелли колебалась. Ударить ли оставленным на столике парадным кинжалом этого борова, чья похоть, в той или иной мере, отправила на смерть единственного близкого ей здесь человека, и покончить с мучениями? Или бежать, позабыв собственные страдания и отложить все счета подальше? Месть была желанна и сладка, но жизнь… Жизнь была еще слаще.

Пальцы сомкнулись вокруг рифленой ручки оружия. Надо ударить точно и сильно, тогда Салы не успеет поднять шум. Внизу полно охранников – на любой крик сбегутся.

Шорох за спиной!

Девушка резко развернулась, выбрасывая навстречу опасности зажатый в ладони кинжал, и замерла, трепеща от напряжения.

Тень напротив слегка отпрянула, но не издала даже звука, способного призвать на беглянку ночующих внизу янычар.

Нелли всмотрелась в силуэт. У распахнутой двери в комнату свиданий стояла Вицушка, венгерка, взятая в гарем совсем недавно. Ее семью, осевшую в бывшей венецианской провинции, по слухам, янычары вырезали в отместку за какое-то мнимое оскорбление султана. Скорее всего, османы просто решили присвоить немалые богатства, накопленные отцом и дедом Вицушки. Под нож пустили всех, кроме нее. Салы-ага пожелал видеть четырнадцатилетнюю черноволосую малышку у себя на ложе.

Вицушка сторонилась остальных наложниц, стоически сносила побои и насилие. Старожилки утверждали, что ей недолго осталось – хозяин быстро хладел к безответной невольнице.

Теперь венгерка стояла, слегка покачиваясь, в проеме двери.

Нелли приложила палец к губам. Вицушка кивнула, показывая, что не будет шуметь.

– Ты его убьешь? – венгерка прошептала вопрос одними губами.

Нелли кивнула.

Вицушка вывела руку из-за спины. В ее ладони блестела сталь, глаза заполыхали.

– Нет, чернявая! Ты это не сделаешь! Он – мой!

Венгерка приблизилась, Нелли отступила подальше от невольницы, размахивавшей кухонным ножом. А та шипела:

– Я только этим жить осталась. Только мыслию, что доберусь до его горла. Я каждую ночь под ним лежала и думала, как когда-нибудь взрежу эту желтую кожу и выпущу грязную кровь! Его кровь! Так же, как он это с моими сделал! Уйди, чернявая, не занимай дорогу!

Нелли отшатнулась дальше от обезумевшей рабыни.

Венгерка замерла над разметавшимся во сне хозяином. Нелли узнала нож в ее руке. Им Афифе сегодня резала арбуз на празднике.

Вицушка раскачивалась, примеряясь куда ударить – в горло или сердце.

Ее глаза обретали нормальный вид, движения успокаивались. Из сгустка клокочущей, вырвавшейся на волю ярости, она понемногу превращалась снова в человека. Наконец, храп аги прервал тихий шепот венгерки:

– Ты думала удрать или зарезать его?

Нелли пожала плечами:

– Удрать… И его порешить. Он виновен в смерти моего жениха. Не сам, но…

Вицушка повернула голову, склонив ее набок. Она рассматривала собеседницу, как недавно та сама изучала ее:

– Если сбежать думала, то иди – сейчас самое время. Я дам тебе небольшой запас. Будешь поторапливаться – успеешь…Только кинжал оставь – мой совсем негодный.

Лицо венгерки исказилось, оплыло. Нелли поняла, что та пробует улыбнуться, но получался лишь звериный оскал. Из-под тонких еще детских губ проступили мелкие острые зубы. Вицушка зашипела:

– Я хочу, чтобы он умирал на моих глазах. Горло ему перережу и буду смотреть, как этот боров станет кровь зажимать. Послушаю, как янычары верещат и хрипят перед кончиной.

Нелли положила кинжал и отошла. Вицушка тут же завладела стальным клинком.

Она закачалась от нахлынувших эмоций. Руки, сжимающие оружие, побелели.

– А ты, коль хочешь жить, беги. Мне же уходить некуда, да и незачем!

Нелли, все еще оторопевшая, застыла. Венгерка топнула ногой:

– Ну!

Нелли отшатнулась. Она ткнулась спиной в открытую дверь комнаты свиданий, торопливо развернулась, прислушалась, не идет ли кто еще, и заперла замок. Хватит одной безумной мстительницы!

Вицушка замерла над телом турка с поднятым оружием. Глаза ее были полузакрыты, губы шевелились.

Нелли присмотрелась и поняла, что венгерка читает молитву. Кончик клинка в ее руках дрожал от нетерпения.

Нелли подхватила с пола одежду турка (ночью подмораживало) и бросилась к окну.

Вдоль стены, снаружи, шел узкий карниз, по которому девушка начала двигаться вправо. Ступая мелкими шажочками и молясь, чтобы не обвалился кирпич, она добралась до персикового деревца, ухватилась за нависающую ветку и перебралась на хрупкий качающийся ствол.

Теперь начиналась самая опасная часть плана.

Под ногами послышался шорох. Пара черных волкодавов с блестящими в ночи глазами подбежали под деревце и недовольно зарычали. Их приучили не подавать звуков, даже если собаки замечали нарушителя. Молча рвать врагов на части, и все!

Нелли вытянула из-за пазухи кусок мяса и бросила вниз. Тут же начала шептать имена собачек, подслушанные у старого чауша,[111]111
  Чауш – дословно страж, охранник. Одно из низших полицейских званий. Кроме полицейских функций чауши часто занимались обеспечением порядка на въездах в города и для ночного патрулирования.


[Закрыть] их смотрителя.

Всю прошлую неделю, высунувшись из окна, она подкармливала непривычных в ласке людоедов, чей загон находился ровно под окнами невольниц. Подкармливала до тех пор, пока не добилась некой приязни этих озлобленных тварей.

На землю полетели еще четыре куска баранины, двухдневный рацион самой Нелли. Собаки узнали странную добрую двуногую и перестали рычать. Вот одна махнула обрубком хвоста, следом другая.

Девушка соскользнула с дерева. Волкодавы насторожились. Теперь главное – сохранять уверенность! Псы чувствуют слабость и страх.

Она дошла до калитки, запертой на ночь, следом, недовольно сопя, топали псы. Девушка приставила к калитке прихваченную у дерева лавку для отдыха. Тут был хозяйственный дворик, через который в дом попадают слуги и разносчики еды. Сторожа янычары предпочитали спать у парадного входа, рядом с конюшней.

Нелли не решилась ночью громыхать щеколдой и засовами, потому просто взобралась на верх калитки и мягко спрыгнула наружу.

Путь был свободен. Прямая, освещенная луной дорожка вела к южному выходу из Херцег-Нови. Там, конечно, тоже топают грузные ночные сторожа, но для выучившей закоулки егозы такие преграды – не помеха.

Нелли вздохнула, быстро развернула украденный халат и закуталась в теплую ткань. Промозглый ветер с моря стал ощущаться меньше.

За спиной, в доме, послышались ругань, яростные вопли. Ночь прорезал жуткий раздирающий душу крик.

Нелли торопливо двинулась в сторону развалин у базара. Чтобы от нее ни ждали будущие преследователи, покидать город она пока не собиралась.

4

Утром в город вошел нищий.

Херцег-Нови гудел. Ночью одна из невольниц великого Салы-ага решилась на страшное. Презрев доброту правителя этих земель, подарившего ей, обреченной, жизнь и свою милость, она пробовала зарезать хозяина. Аллах, милостивый и милосердный, сумел удержать руку безумной… Или рука сама дрогнула в последний момент – в этом мнения судачащих кумушек расходились в зависимости от веры спорящих.

Салы-ага отделался глубокой раной на шее и парой порезов на руках. Невольницу зарубили подоспевшие телохранители.

Ага поначалу решил казнить всех своих невольниц, но ограничился тем, что повелел удавить самых ненадежных. Евнухи тут же исполнили приказ.

Нищий остановился у городского фонтана, расположившегося у ворот, чтобы обмыть запыленное лицо и набрать воды в деревянную баклажку. На пересуды он только головой покачал.

Высокий, худощавый бродяга с завернутой в холстину ссохшейся рукой, он вызвал бы вопросы у столпившейся тут же городской стражи. Обязательно вызвал, если бы не был так изможден. Щеки впали, под глазами – мешки, кожа посерела. Нищий держался, но по тому, как он шаркал, подтягивая левую ногу, казалось, что Аллах вот-вот приберет его на свой суд.

Так что сторожа к бродяге не липли и довольствовались серебряной пазванчети. Впрочем, если у путника есть возможность заплатить за вход в город, возможно, он отыщет серебра и на лечение шарлатанам-табибам, расплодившимся в порту?

Пожилые гарнизонные вояки, несшие свою службу опустив рукава, тут же забыли странного незнакомца. Тем более, что прибежавший на пост посыльный потребовал утроить бдительность. Ночью, оказывается, еще и сбежала одна из рабынь дахия! Описание беглянки прилагалось, так что каждую женщину, выезжающую за пределы города, приказывалось досматривать на предмет сходства. Даже бабу обещали прислать для этого, чтобы и мусульманок проверять и не нарушать каноны ислама, значит.

Сторожа почесали макушки и вернулись к нардам.

Нищий, простоявший за спинами солдат и ухвативший обрывок разговора, скрипнул зубами. Он явно остался недоволен услышанным.

Спустя час в двери дома почтенного Еюпа Кадри постучались странные гости.

Пока тучный купец продирал глаза, во двор, отстранив от ворот мальчика-подручного, один за другим вошло четверо незнакомцев. Первым шаркал запыленный бродяга с рукой за поясом, следом – трое заросших по брови козлопасов-горцев с бочонками на плечах.

– Идите отсюда, добрые люди! – купец замахал руками. – Я не покупаю вино! И бочонки мне не нужны!

Незнакомцы молча прошли к дверям, составили свою ношу на землю.

– Ты поставляешь в гарнизон крепости мясо?

Голос нищего звучал так уверенно, что Кадри даже не посмел возмутиться.

– Да, я. А что вам надо?

В руку нищего, как чертик из табакерки, прыгнул пистолет. Один из горцев скрутил мальчика, второй закрывал створки ворот, третий уже шарил по комнатам дома. Осведомители утверждали, что у купца должна быть еще и рабыня. В доме послышался вскрик, шум борьбы. Через десяток секунд на пороге появился гайдук. Через плечо его висело бесчувственное женское тело. Во рту невольницы торчал кляп из свернутой занавески.

Купец сглотнул пересохшим горлом, не отрывая взгляда от черного жерла ствола:

– Я-я-я… Что?

Нищий нехорошо улыбнулся:

– Я собираюсь сделать тебе предложение, купец, от которого ты не сможешь отказаться.

5

Алекс.

Первую половину недели я работал.

Что я мог противопоставить врагу, окопавшемуся на побережье? Чем мог удивить его, чтобы свести на нет перевес в штыках? Ведь в гарнизоне того же Херцег-Нови стояло тысяча секбан.[112]112
  Секбаны – номинально одна из трех основных частей янычарского корпуса, использовались как пограничные войска. Также секбанами называли местные войска на жалованьи у правителей пашалыков и санджаков. Часто набирались не по девширме, а обычным добровольным рекрутированием.


[Закрыть] Да по побережью еще тысячи четыре. Конечно, это – провинциальные солдаты прогнившей Порты, плохо обученные, слабо вооруженные, забывшие дисциплину и боевой строй. Но у меня же нет и таких! Юнаков и на половину гарнизона не набрать!

Что в таком случае пришло бы в голову выходцу из прогрессивных времен?

Правильно, динамит!

Одна из самых простых из известных двадцатому веку взрывчаток. По крайней мере, при наличии общего химического образования, не самая сложная. Ее плюс, который я собирался использовать, был очевиден. Бруски динамита не выглядят опасными в глазах чаушей. Я мог утверждать, что это – мыло, средство для борьбы с облысением, приправа к пище. Заплати мзду и проноси. Это и требовалось.

Ингредиенты я собрал еще в Риме, когда при виде арсенального изобилия в голове выскочили формулы школьного доклада. Тогда химичка раскритиковала мою работу о практической стороне опытов Нобеля[113]113
  Альфред Нобель – шведский химик и изобретатель динамита, учредитель знаменитой Нобелевской премии.


[Закрыть] и его достижениях. Теперь мне представилась возможность доказать, как же я был прав.

Глицерин и азотная кислота, немного диатомита или инфузорной земли, и можно начинать промышленное производство. Глицерин и азотная кислота были. А вот последнего компонента не хватало. Забавно, что главной проблемой стало получение качественной инфузорной земли. Эта субстанция образуется на дне водоемов при выпадании скорлупок моллюсков и некоторых водорослей. Скадарское озеро же, самый большой водоем в окрестных землях и моя главная надежда, оказалось не богато на такой продукт, а искать, обогащать и проверять другие источники времени не было.

Пришлось вместо доброго «классического» динамита вспоминать его немецкого коллегу «карбонита», где капризный нитроглицерин вязался ржаной мукой и одним из ингредиентов черного пороха, индийской селитрой, как здесь называли нитрат калия.

Но первое, за что я взялся, еще до экспериментов с карбонитом, стал «домашний напалм». Селитра, подплавленный сахар, два часа на эксперименты – и в моем арсенале десяток лепешек, способных прожечь все, что попадется на пути. Такая забавная отмычка, если ничего толкового из попыток обуздать нитроглицерин не получится.

Домик пастухов стоял на самом отшибе. Турки спалили крышу, разломали кладку. Пока никто не пожелал взять на себя заботу о восстановлении этого жилища, в нем поселился я с моими колбами. Четверо юнаков отгоняли любопытных.

Первая же плитка взрывчатки удалась. Валун, под который я ее заложил, подбросило почти на метр и разнесло на куски. Впечатляющее зрелище! После него желающих наблюдать за моими экспериментами стало значительно меньше.

За три дня, в придачу к напалму, я спрессовал два десятка милых кирпичиков, которых хватило бы на рытье целого котлована.

Для взрывателей я планировал приспособить громоздкие «штатные» образцы, прихваченные из Рима. Но эти бандуры не лезли в раскуроченные корпуса шутих и ракет. Ломать голову не стал – на помощь пришли детские рецепты богатой на события уличной жизни – марганцовка, сера, магний, запрятанные в кусок тонкой медной трубки с зажатым концом. Жалко, что не получилось достать гремучей ртути.[114]114
  Гремучая ртуть – основной ингредиент при изготовлении капсюлей и взрывателей. Был получен как раз в 1799 году, но в ходу, конечно, появился значительно позже.


[Закрыть]

К четвергу в селении появились гости. Георгий выполнил обещание – к нам пожаловали арамбаши зимовавших по соседству отрядов. Они желали выслушать план и оговорить доли.

Полдня прошли во взаимных препирательствах. Собравшиеся в Грабичи атаманы гайдуков требовали от меня открыть самое главное: какой город я собираюсь брать, как обеспечу их проникновение за крепостные стены и как нейтрализую гарнизон. Даже всех разбойников Черногории было явно недостаточно для атаки любой из бывших венецианских твердынь.

Я увиливал, как мог. Лишь заявил, что к нужному часу уничтожу большую часть защитников, а остальных загружу так, что им продыху не будет. Без нюансов. Подробности обещал выложить лишь перед самым штурмом, чтобы не вылезло где наружу. Советовал и им соблюдать осторожность. Для юнаков охраны, оставшихся снаружи дома, мы всего лишь координировали совместный набег на Боснию.

Сербы поворчали, но согласились. Матерые волки, они не доверяли себе и друг другу. Не доверяли и мне, но в набег шли. Слишком большой приз посулили им.

Казна дахия… Все сборы с побережья, золото от грабежей, товары и серебро осевших в порту турецких купцов. Сто тысяч пиастров. По тринадцать тысяч каждому из семи пришедших на мой призыв. Плюс сбережения жителей. Турки перевозили казну из одной крепости в другую, так что уверенно сказать, где же она, никто не мог. Я заявил, что буду знать точно.

К ночи два арамбаши отказались и уехали. Пятеро остались в деле. Теперь в будущем набеге на каждого приходилось по двадцать тысяч. Ухмылки на обветренных лицах стали шире.

Совместно пришлые гайдуки могли выставить сто восемьдесят человек. С четой брата – больше двухсот. Я уверенно заявил, что мне этого хватит, чтобы выбить ничего не подозревающего врага из любой цитадели и продержаться до подхода перяников и русского десанта.

До полуночи мы обсуждали план совместной подготовки… и доли в будущей добыче. Те места, что казались мне тонкими, я просто опускал. Напирал на количество золота и выгоды внезапной атаки. При описании казны не скупился на авансы. Арамбаши хмурились, но слушали.