Текст книги "Гроза тиранов"

Глава 7
Плен

1

Нелли погладила морской окатыш, подхватила камешек и запустила его по ровной глади заливчика. Ливка лишь пожала плечами на такое ребячество.

– Ты долго прохлаждаться будешь?

Девушка вздохнула и вернулась к тому, чем занималась до этого – разделке рыбы.

Изувеченная спина затянулась и заросла невероятно быстро. Помогли ли этому отвары, которыми сербка промывала спину товарки, или соленый живительный воздух – неизвестно. Ливка приписывала заслуги исключительно себе.

– Ну? Я долго ждать буду?!

Нелли подхватила корзину с потрошенной, разрубленной на куски рыбой, и двинулась к приятельнице.

– Когда в город собираетесь?

Сербка пожала плечами.

– Тебе-то зачем?

Девушка задумалась. «Действительно, какая теперь разница?».

– Не знаю… Просто так спросила.

Ливка улыбнулась, стряхнула с передника налипшую чешую и, склонив голову набок, растягивая слова, поинтересовалась:

– Этого «не знаю», случаем, не Данко зовут?

Девушка вспыхнула. Чтобы скрыть смущение, она ниже нагнулась над столиком для разделки, начала перебирать приготовленные к посолу куски.

– Вот еще… Я думала, что, может быть…

Ливка уже, не скрываясь, громко расхохоталась:

– Спросила… «В город»… Так и говори, что ждешь момент, чтобы на красавчика своего вислоухого посмотреть.

– Вот и неправда! Никакой он не висло… – Нелли осеклась, а сербка захохотала пуще прежнего.

Данко был сыном торговца, скупавшего у отца Ливки, старого Бояна, его продукцию. Часть улова жители деревни солили, но лучшую рыбу отвозили на рынки портовых городов. Боян сбывал все через венецианца Тодора. Его сын, улыбчивый и всегда веселый Данко, часто приезжал вместе с отцом в захолустную рыбацкую деревушку.

В последнее время на дорогах стало небезопасно. Юнаки, которые до этого вполне сносно уживались с новой властью, развернули настоящую войну с турками, вылавливая купцов, мелкие армейские разъезды, сжигая и грабя дома горожан из числа тех, кому не нашлось места за городскими стенами.

В Гловатичах было безопасно, да и торговцы в село приплывали, а не прибывали посуху, но Теодор от путешествий пока воздерживался, резонно полагая, что лишний медяк не вернет ему попорченную собственную шкуру. Так что Боян, чтобы не потерять скоропортящийся улов, был вынужден скидываться с соседями и свозить рыбу на склад Тодора в неблизкие Радовичи. Такое путешествие занимало целый день.

– Вот еще… Надо очень… – бормотала Нелли, усиленно делая вид, что все ее внимание приковано исключительно к работе.

Ливка посерьезнела. Она была старше подруги, опытней и смотрела на многие вещи уже по-другому.

– Думай сама, Орнелка. Думай, пока можешь… На тебя Йован заглядывается, а у его отца всего один сын и два баркаса… Думай! Ты понимаешь, что без приданного, только за красивые глаза, Данко тебя на сеновал пригласит, а не к венцу?! Пока свербит внизу, а в сердечке птички поют, оно, может, и так сойдет. А пройдут годы?

Лицо сербки стало жестким. Здесь не любили рыжеволосых, а уж хромоногую Ливку и вовсе никто не рассматривал как завидную партию. Она к этому привыкла, повзрослела, и на многие вещи смотрела вполне прагматично. Успеху у парней своей бойкой малолетней и симпатичной подружки Ливка не завидовала.

– Думай, Орнелка! Пока голову не потеряла.

Нелли шмыгнула носом и вернулась к рыбе.

Чуть погодя, над столом согнулась и Ливка. Душеспасительные беседы на сегодня были закончены.

2

Реакцию Бариса предсказать было нетрудно. Первое, что предложил арамбаши, когда вернулся, был ответный рейд.

Алекс не спорил.

После нападения турок его здоровье резко ухудшилось. В ночной сумятице пропали бутылочки старого лекаря и часть пилюль. Снова открылись едва затянувшиеся раны, появилась новая. Но главное было не в этом. Парню расхотелось выздоравливать. Как тогда, в темнице.

Барис не приставал, решив, что время лечит. И ошибся.

С утра Потемкин выбирался на гору, долго сидел, слушая птиц и думая о своем. Потом шел в деревню, где вернувшиеся юнаки перенастилали крыши и укрепляли стены. Обедал, помогал в работе, если просили подсобить, и шел обратно.

Единственное, что еще интересовало Алекса, была молодая цыганка, о здоровье которой он справлялся каждый день.

Френи, наоборот, после памятной ночи пошла на поправку. Она уже не походила на скелет из фильмов об ужасах Холокоста, начала связно говорить, даже спорила иногда. Только при виде младшего Джанковича признаки выздоровления исчезали – девушка затихала, замыкалась в себе, отказывалась отвечать.

За неделю Алекс осунулся, черты лица заострились, появилась отдышка от малейшего усилия. Он все сильнее приволакивал больную ногу, отчего хромота стала еще заметней.

Одним вечером Барис не выдержал:

– Сходил бы ты в Цетин.

– Зачем это?

– Ну, во-первых, там лекарь, который тебя с одра поднял… – он заметил, как скривилось лицо брата и тут же исправился. – Сам говорил, что вернуться к прошлой жизни хочешь. Увидишься там с людьми… своего круга, Жевричем.

– Не хочу…

Барис замялся.

– Понимаешь… Я собираюсь к австрийской границе. Турки попалили весь порох, ружья запасные. Деревня беззащитна почти. Надо много купить, а османы, сам понимаешь, нам не продадут.

– А меня чего собираешься выпроводить?

– За тебя турки награду обещают. Полтысячи пиастров.

– Это много?

– Для местных – вполне.

Потемкин не понимал.

– За тебя же тоже, наверное, денег дают?

– За меня больше. За меня – тысячу, – арамбаши усмехнулся. – Только я здешний, а ты для деревни – пришлый.

– Боишься, что сдадут меня?

Брат почесал висок, собираясь с мыслями.

– Сдадут? Не в этом дело… Село думает, что турки приходили за твоей головой. Иначе, что им делать тут?

– За моей?

– Есть такое мнение, – он подумал и добавил. – Да и неспокойно мне… Жеврич передал через мальчонку одного письмецо. Пишет, что его люди копают, ищут, кто осман через горы провел. Есть зацепки уже. Пишет, что враг рядом совсем.

– Кто?!

– Не сообщил… И правильно. Пойдет слух – или спугнем, или его сгоряча кровники убитых порешат. Потом следов не найдем.

Он придвинулся поближе.

– Пока меня не будет, съезди к Жевричу, а? Чтобы спокойней было. Я, Петя, тогда волноваться не буду, ты здоровье подправишь у тамошних эскулапов, да и с другом встретишься.

– С каким это? Другом?

Барис внимательно посмотрел на собеседника.

– Тебе видней с каким. Жеврич пишет, чтобы сказал тебе, что твой друг к нему со дня на день пожалует. Если захочешь увидеться, то самое время.

Алекс почесал небритую щеку и нехотя выдавил:

– Хорошо. Я съезжу в Цетин.

По лицу арамбаши промелькнула улыбка.

– Вот и славненько.

3

Алекс.

Все тот же мул вез меня по тому же маршруту. Будто и не было последних недель, не было бойни, не было остывающих трупов друзей на руках.

Осень понемногу прибирала окружающие горы под себя. Ночи стали прохладнее, утра – зябкими, травы и листья желтели с каждым часом. Крестьяне начинали битву за урожай на каждом кусочке запаханной земли, отвоеванной у скал и горных круч.

Здесь было бы красиво, если не было бы так погано.

Даже самогонка уже не спасала.

Рядом с мулом шагает Космин. Барис послал со мной того самого гайдука, который уже однажды спас мне жизнь. Румын легко воспринял отлучку. В отличие от меня, такое путешествие ему в радость.

Дом тайной канцелярии владыки стоял на прежнем месте. Не изменилось ничего. Даже кабадах Славко Лазович, трепавшийся во дворе со своими бойцами, не выпадал из общего ансамбля.

– Мы к Жевричу.

Стражник на входе заслонил дверь.

– Вот прямо так и сразу? Думаете, у занятого человека дел нет, как с оборванцами болтать?

Космин послушно отошел.

Я не к месту вспомнил, что я еще и русский дворянин. И какое-то мурло мне указывать будет?!

Но только рот раскрылся для отповеди зарвавшемуся церберу, как на мое плечо легка тяжелая ладонь. Лазович вмешался в разговор.

– Думаю, Младен захочет говорить с ним.

Стражник пожал плечами и отошел, пропуская. Мол, как знаете.

Толстячок Жеврич восседал в том же кабинете, в котором меня когда-то допрашивали. Подвальная комнатенка была освещена двумя новыми серебряными канделябрами. Стол, табуреты, кресло, шкаф и секретер. Из-за заваленного папками стола была видна лысеющая макушка в обрамлении вспотевших волосенок и кончик гусиного пера, летавшего по бумаге с отвратительным скрипом.

Лазович, промолчавший весь путь до кабинета патрона, также молча ушел, оставив нас наедине.

– Добрый день, Младен.

Глава тайной службы на мгновение оторвался от своего трактата и, окинув меня отсутствующим взором, скороговоркой выпалил:

– На сегодня приема нет. Выйдите за дверь.

И тут же вернулся обратно к писанине. Еще секунд пять в комнате раздавался только скрип пера. Наконец, владелец кабинета заметил, что проситель не ушел. Жеврич нервно отодвинул документы и зло зыркнул на человека, оторвавшего его от важной работы. На его лице промелькнуло удивление, и тут же его сменила маска благодушного раскаяния.

– Петр Николаевич?! Вы?! Не узнать вас, право слово…

Он вскочил и устремился мне навстречу с распростертыми объятиями, будто не видевшиеся годы приятели нашли друг друга в придорожной харчевне.

– Любезнейший!

Я отметил, что направляясь ко мне, толстячок ловко перевернул листок, над которым так усердно работал.

– Вас с этой бородкой не узнать… Никак не узнать, – он долго тряс руку, заглядывая в глаза.

Я провел ладонью по щетине. Забываю бриться – что тут такого?

На одутловатом от спертого воздуха лице появилась искреннее участие:

– Вы похудели? Спали с лица? Это от ран или что-то другое гложет?

Младен вернулся к столу, быстро убрал рабочие бумаги в венецианский секретер, запер его на ключ и вновь обернулся ко мне.

– Простите, работа…

Он улыбался широко и безмятежно. Если бы не оставшиеся кусочками льда карие глаза… Верно подмечено, глаза – зеркало внутреннего мира человека, отражение души.

Я постарался подыграть в этой нелепой инсценировке.

– Что вы? Разве все так плохо?

Он сочувственно закивал:

– Да, да. Неважнецки выглядите, любезнейший… Вам надо чаще гулять на воздухе.

От такого пошлого замечания мне аж скулы свело.

– А может, я выгляжу не ахти потому, что половину Грабичей спалили турки? Барис сказал, что у вас есть идеи по этому поводу?

На лице толстячка не дрогнула ни одна мышца.

– Да, конечно. Неприятная история… – он отошел к узенькому зарешеченному окну, через который в подвал пробивался узкий лучик света. – Вы должны понять, здесь совсем другая политика, чем в большой Европе.

Он повернулся ко мне, сделал паузу и продолжил:

– Мы – маленькая страна, у которой есть далекий сильный друг и вполне близкий могущественнейший враг… Даже несколько врагов. Мы не можем действовать сгоряча.

– Там сербов, черногорцев в домах палили.

– Паритет, который мы выстроили с побережьем, тонок и хрупок… Ведь для нас плохой мир лучше доброй войны.

– Я могу это понимать так, что ответных действий не будет?

– Юнаки зарезали несколько турок. Те сожгли их базу, – толстяк развел руками. – Банально… Собственно, это уже история.

«Как просто…»

– Барис сказал, у вас есть зацепки? Вы знаете, кто провел янычар через кордоны и сдал стражу?

Младен взбил пятерней редкие волосы.

– Зацепки? Пожалуй, да… Есть у меня подозреваемые… Был, вернее.

– Кто?

– Один бывший гайдук. Серб. Он ушел из четы вашего брата полгода назад, осел у побережья, пробовал торговать, прогорел… Они с арамбаши крупно повздорили из-за доли, а Явор был вспыльчивый малый. Древние говорили: «Is fecit, qui prodest[57]57
  Is fecit, qui prodest (лат.) – сделал тот, кому выгодно.


[Закрыть]».

– Был?

– Да… Явора застрелили, когда брали для допроса. Он был настороже, случилась катавасия… Двое моих людей получили раны, а он умер… – Жеврич подошел к шкафу, покопался внутри и протянул мне сверток. – Но мы нашли в его лачуге странные вещи.

Я развернул сверток. На моих коленях лежала приметная и дорогая, хотя и поношенная, красная безрукавка, расшитая серебряными нитями. В нескольких местах ткань была недавно заштопана.

– Ничего не напоминает?

Ну, вот, кажется, и разрешился главный вопрос… Я тихо прошептал:

– У Николы, старосты, была такая…

– Вот и мне показалось, что где-то я уже видел подобное… Да и серебра мы там отыскали преизрядно. Не полтысячи пиастров, конечно, но немало.

Младен вернулся к столу, сел, поерзал в кресле.

– Это все, что вы хотели узнать?

Я усиленно думал.

Если предатель – неизвестный мне бывший гайдук, то каким образом в его планах оказался я? Как он добыл крестик? Для чего весь маскарад с уходом из-под Котора четы брата? Только, чтобы бывшему арамбаши досадить? Чем? Или это разные, не связанные события?

Почему этот мститель одиночка не поступил так, как любой другой горец? Не застрелил врага из кустов?

Да и вещь, взятая в качестве трофея, очень уж приметная, если даже…

Мои размышления прервал глава тайной полиции:

– Это все?

Я поднялся:

– Нет… Я хотел бы поговорить с Белли, когда он будет здесь.

Младен широко улыбнулся:

– Это просто. Конрад появится в Цетине через день-два. Он был… Неважно, впрочем.

Серб всячески показывал, что его ожидают более важные дела. Улыбка все также блуждала на его лице, но весь вид говорил о чрезвычайной занятости.

Однако, выставить докучливого гостя за дверь Жеврич не решался.

– Еще одна просьба… Нужен адрес лекаря, который помог мне прошлый раз.

Толстяк схватил со стола скомканный листок черновика, оторвал краешек, и на чистом лоскутке написал адрес.

– Вот. Славко расскажет, как туда добраться.

Я повертел в руках обрывок бумаги. Мельком отметил, что буквы на обратной стороне – французские. Язык просвещенной Европы! А Младен то – полиглот.

Жеврич посапывал недовольно, темы исчерпаны. Я поспешил откланяться.

4

Вопросы… Вопросы…

Встреча с Жевричем не только не дала мне ответов, но еще и новые головоломки подкинула.

Лекарь при виде ран сначала заохал, потом долго ощупывал, сгибал и разгибал суставы, тер кожу и сверял цвет ногтей на руках. В этот раз я был при деньгах – Барис подкинул, так что с оказанием медицинских услуг проблем не возникло. Припарки, новые повязки, микстуры, пилюли… И покой.

До приезда Белли я считанные разы выходил на воздух – предпочитал отлеживаться в мансарде домика медикуса. Старик авторитетно заявил, что мне нужен уход, иначе я рискую остаться без ноги и вообще недолго буду портить землю своим существованием.

Пришлось лечь в «стационар».

Единственное, от чего не мог предложить лекарства опытный врачеватель, была ипохондрия, унылая депрессия. Розовели и рассасывались отеки и синяки, перестало екать в груди, даже ломота в костях по утрам исчезла. А тоска осталась.

Конрад ворвался в мой мирок сияющим метеоритом.

Кипящий энергией колобок еще от порога ошарашил меня спорным заявлением:

– Все буянишь?

– Кто? – не понял я.

Белли бросил в угол мансарды запыленную треуголку, отряхнул купеческий кафтан. В этот раз он выглядел как негоциант средней руки. Причем, европеец, а не житель балканской Порты.

– Жеврич жалуется, что ты портишь отношения местных с османами. Уже и бойню из-за твоих выходок устроили. Он еле сдерживает кнезов от очередной резни…

Конрад плюхнулся на табурет у стола, схватил кувшин, принюхался.

– Вранец,[58]58
  Сорт вина.


[Закрыть] – подсказал я.

Тайный посланник скривился, но плеснул в кубок нелюбимого пойла, жадно выпил.

– Я тут проездом… Хочу сказать, что если вы, Петр Николаевич, уже совсем восстановились от ран, то вашей кипучей энергии Федор Васильевич готов найти более достойное применение.

Он опрокинул в себя еще кубок.

– Как это понимать? – ошеломленно выдавил я.

– Так и понимайте. Граф не доволен вами… и мною.

Кто такой этот «Федор Васильевич»? Ясно, что руководитель… Но кто? Я его, по-видимому, должен хорошо знать.

Агент продолжил:

– Ваша вакация затянулась. Пора о делах вспомнить… Не говоря уже о том, что наши друзья заждались вас.

– Кто?

Он пожал плечами.

– Не имею понятия. Мне передали, вы сами в курсе.

Я сжал зубы. Наследие прошлого! Чертовщина!

– Я говорил вам, что некоторые вещи вылетели из моей головы. Так бывает, когда тебя бьют долго, а ты хочешь позабыть что-то важное… Неплохо бы напомнить эти тайны, а не играть загадками.

Белли сощурился.

– Сударь, о том, что вас пытали турки, я слышал. Не надо повторяться… И напомню вам, что ваши тайны – это ваши тайны. Мои – это мои… Меньше знаешь – меньше сдашь!

Он откинулся к стене мансарды, оглядел меня и категорически заявил:

– Бородка вам не идет.

Далась им эта щетина!

Белли поигрывал столовым ножом. Я заметил, что в этот раз при разговоре Конрад старательно избегает смотреть мне в лицо.

– Конрад?

Он таки вперил в меня тяжелый взор.

– Конрад, какое задание у меня было?

Агент минуту молча буравил меня глазами, потом поднялся, бросил на стол ножик и подобрал треуголку.

– Я вернусь через месяц. Постарайтесь сами вспомнить.

Он исчез из дома так же быстро, как и появился.

Чертовщина!

5

Барис пропустил мимо ушей мой пересказ ультиматума Белли. Лишь хмыкнул, что в этих горах российский император не сильней турецкого султана, а тот меня уже оценил. Жизнерадостное утверждение!

Карабариса гораздо больше тревожило другое. Австрийцы, традиционные поставщики пороха и ружей, отказались продавать припасы черногорцам и сербам. Даже контрабандисты виновато отводили взгляды и бормотали о сложностях. Купцы и вовсе отзывали представителей и сворачивали бизнес.

Некоторые из них прояснили ситуацию.

Неудачи Австрии и возникшие разногласия между Россией и Турцией заставили немцев по-новому всмотреться в ситуацию на Балканах. Вот-вот падет Франция, Россия и Австрия будут делить приз, что-то отломиться и османам. Но! Потом будет новый расклад сил, новые интересы и новые войны. И Францу Второму[59]59
  Император Австрии (1792–1835) и император Священной римской империи (до 1806года).


[Закрыть] не улыбалось получить бунтующих, пророссийски настроенных сербов на своих восточных границах. Вот и вышла указание приравнивать продажу оружия славянам к государственной измене.

Главный канал поставки пороха прервался.

Карабарис чесал пятерней кудлатую голову и в слух прикидывал варианты:

– Сходили бы к грекам. В Греции, как известно, есть все. Так там сейчас буча такая, что живым можно не вылезти. Янычары лютуют пуще здешних… В Модену или Тоскану,[60]60
  Провинции северной Италии.


[Закрыть] Венецию ту же, тоже опасно плыть. Там лягушатники с Суворовым воюют, там флот, там торговцев оружием вешают без суда на реях… Что ж делать то?

Он засопел. Алекс, недоумевая, спросил:

– Неужели бочонка пороха тебе никто не продаст? Тут же жуликов – на версту кучка! За серебро мать вдуют черту лысому.

Джанкович усмехнулся.

– Черту, может и да. Но после того, как мы гулять стали на дорогах Бока-ди-Каттаро,[61]61
  Бока-ди-Каттаро – французское и итальянское название Бока-Которской бухты.


[Закрыть] купцы не хотят дел иметь с юнаками. Конфликт интересов! Надо плыть, а куда? Кроме пороха фузей[62]62
  Фузея (от французского fusils, ружье) – устаревшее название ружья с кремневым замком.


[Закрыть] прикупить не плохо бы, сабель, свинца на пули – турки весь запас разорили.

– А в центральную Италию?

Арамбаши почесал переносицу, поиграл кинжалом, подбрасывая его на ладони, и отрицательно помотал головой:

– Тоже не выход. Пока плыть будем, Суворов может туда дойти на раз-два… Да и фрегаты русские, я слышал, чуть ли не до Бриндизи[63]63
  Бриндизи – город-порт в Южной Италии.


[Закрыть] доплывают.

– Ну, русский корабль для нас не проблема!

– Не знаю, не знаю. Во время войны встреча с любым кораблем на море может окончиться плачевно.

Алекс задумался.

– Тогда и я не знаю… Сицилия?

– Там пусто. Если и торгует оружием кто, то мы его не найдем… В Сицилии такое количество разбойников, что уже лет сто за продажу оружия вешают без лишней канители… Хотя…

– Что?

Барис задумчиво произнес:

– Есть у меня приятель один. В Неаполе… Когда-то вместе начинали. Сейчас больше контрабандой балуется, но и других способов мошну набить не чурается. Думаю, он помочь сможет.

– Это ж далеко?

Карабарис пожал плечами.

– Не близко, но за неделю управишься.

– Я?!

Арамбаши удивленно отстранился:

– Во-первых, я нужен здесь. Во-вторых, тебе полезна будет морская прогулка, а меня на волнах мутит… Ну и в-третьих…Кто у нас лучше всех по-итальянски говорит?

– Так я же ни одного слова…

– Nessuna parola, addirittura?[64]64
  Так уж и не одного слова? (итал.)


[Закрыть]

– Ti guiro, non capisco nessuna parola…[65]65
  Клянусь, ни словечка не понимаю! (итал.)


[Закрыть]

Барис ухмылялся.

Алекс опешил. В голове заенькала дурная мыслишка: «Так… По-моему я что-то о себе еще не знаю».

6

Фелука[66]66
  Фелука – небольшое парусное судно с треугольными парусами.


[Закрыть] быстро скользила в утреннем тумане. Хозяин ее, грек Димитрис, высматривал, стоя на носу, землю. Уже в летах, степенный и массивный, он походил бы на статую, носовое изваяние, если бы не вынужден был отрываться от подзорной трубы и посматривать на соседа. Рядом, перегнувшись через борт, позеленевший Потемкин отдавал должное не самой заметной качке.

Видимо, брат пошутил, когда заявил, что младший Джанкович не страдает «морской болезнью». Или это новоприобретенное?

Оторвавшись от осклизлой древесины, умыв лицо, Алекс поинтересовался у шкипера:

– Скоро?

Грек пожал плечами. Данный жест в равной мере мог означать и то, что он не знает ответа, и то, что земля нескоро.

Потемкин, шатаясь, двинулся на корму.

Четверо гайдуков, которых Карабарис отправил с братом в плавание, азартно резались в карты. Один из двух матросов греческого пирата, нанятого арамбаши для похода, тихо подсказывал Космину, отчего остальные злились.

Кроме румына, под началом Алекса были братья Пешты, Игорь и Деян, и черноглазый, патлатый, жутко вспыльчивый Тодор по кличке Сицилиец.

Играли в местную разновидность подкидного дурака, только вместо четверых игроков за перевернутым ящиком сидело пятеро. Одним из игроков был свободный от вахты матрос. Резались, естественно, на деньги.

Пешты и Сицилиец проигрывали паре Космин-матрос, отчего в компании вот-вот готова была разразиться свара.

«Только стычки между своими не хватало!»

Алекс подошел поближе.

– Оружие все почистили?

После двух дней качки ни он, ни его вид давно уже не внушали должного уважения членам отряда, но кое-какие понятия о субординации все же в юнаках оставались. Тихое переругивание затихло, молодцы закивали опухшими с перепоя мордами.

Пить они начали сразу, как только отчалили от берегов Черногории. Потому как нервничали…

Осенью море становилось угрюмым, часто штормило, днями шли проливные дожди. Моряки в такую погоду стараются держаться знакомых берегов, предпочитая укрываться в многочисленных бухтах и заливах при первых признаках ненастья. Но во время войны прибрежные воды становятся слишком опасными для одиноких судов. Особенно, если у их хозяев совесть нечиста.

Димитрис жил пиратством. Он был одним из многочисленных искателей удачи, которые заполонили воды Греции, став настоящим бичом торгового флота Порты. Дерзкие налетчики, выступавшие часто под русскими флагами, не боялись ни черта, ни бога. Добычей их становились и одинокие суда, и целые торговые караваны. Стаи остроносых фелук с десятком абордажников-головорезов на борту, как пираньи, собирались вокруг неповоротливых купеческих судов, облепляли гигантов… И оставляли только пылающие остовы.

Не секрет, что при Екатерине Великой Россия активно поддерживала греческих корсаров. Враг моего врага – мой друг. Османы же оставались естественным соперником восточной империи на протяжении десятков, если не сотен лет. Но… Ушла эпоха Екатерины, пришло время Павла. Новый российский император терпеть не мог сравнений со своей блистательной и могущественной маменькой, без соизволения которой (и штыков непобедимых «браво-ребятушек» Суворова) в Европе не могли даже громко чихнуть. Теперь Порта и Россия стали союзниками, и фрегаты Ушакова топили греков так же, как это делали канонерки турок. Тех, кто умудрялся проскочить мимо, настигали ядра англичан, карауливших редкие французские корабли и лупивших по всему, что не подходило под марку «союзник».

В самой Греции янычары методично обшаривали побережье, выискивая тайные схоронки и сжигая базы пиратов. Там стало слишком горячо. На первых порах Димитрис думал отсидеться у друзей, в рыбацких селах бывшей венецианской провинции, но и туда добралась война.

Теперь пират спешил в Королевство Обеих Сицилий. Отбитый у французов Неаполь казался старому бандиту спокойной гаванью, в которой он сможет переждать нашествие чужаков в родной Адриатике.

…Алекс убедился, что спор из-за выигрыша не перерастет в драку, и двинулся обратно.

– Дьявол меня возьми! Корабль по курсу! – рык шкипера заставил вскочить всех.

Матросы бросились к парусам, гайдуки на нос, высматривая причину беспокойства.

Из тумана на них надвигалась громадина военного фрегата. Болтающийся на корме и мачтах флаг был неразличим в густом киселе, носовой фонарь незажжен. Столкновение казалось неизбежным.

– Якорь мне в задницу, если это не француз! – просипел Димитрис.

Как пират различает принадлежность корабля, при том что из всего судна пока был виден лишь нос, Алекс мог только догадываться.

Грек старался отвернуть с пути незнакомца, но безуспешно. Корабли быстро сближались.

На пирате, как и на французском судне, не горел ни носовой, ни кормовой фонари. Будь встреча пару часами ранее, они бы, может, и разминулись незаметно. Все-таки большой корабль с маленькой лодки заметить легче, чем наоборот. Но дело шло к рассвету, и силуэт фелуки уже прекрасно просматривался.

Одинокий выстрел с носового орудия прозвучал, как гром небесный.

– Черти! Приказывают лечь в дрейф!

Грек скрежетал зубами. Слишком близко рассвет. Клочья спасительной пелены разваливаются, расползаются под первыми лучами солнца. Уйти не удастся!