Текст книги "Таджикистан 1992–2005. Война на забытой границе"

Когда в феврале 1993 года я прибыл в Республику Таджикистан, эта страна перестала быть гостеприимным краем. Страшная гражданская война захлестнула всю ее территорию – от пустошей Курган-Тюбе на западе до гор Памира на востоке. Повсюду царили безвластие и беззаконие. Населенные пункты делили между собой многочисленные банды, прикрывавшиеся разнообразными политическими лозунгами. Каждая банда имела какое-нибудь пышное название, но в таджикском народе их поделили на «вовчиков» и «юрчиков». Российские интересы в этом регионе были размыты. Московским политикам было неясно, с кем же сотрудничать.

В условиях гражданской войны и страны, расползавшейся словно лоскутное одеяло, власть в Душанбе менялась чуть ли не ежедневно. Как руководителю, мне приходилось контактировать и с «вовчиками», и с «юрчиками». Главной проблемой стало снабжение пограничных гарнизонов. Сделать это было непросто, поскольку железнодорожные пути были взорваны, а на дорогах стояли блокпосты никому не подчинявшихся разбойников. В ходе длительных переговоров с различными сторонами удавалось обеспечивать снабжение, а также безопасность застав.

Отдельно приходилось решать вопросы, связанные с правовым статусом российских пограничников в Таджикистане. По каким законам нести службу – по российским или таджикским? Как и когда следует применять оружие? Из Москвы приходило немало мудрых советов, но ни одного официального документа на этот счет не было.

Между тем местом постоянной напряженности стала бывшая советская граница между Таджикистаном и Афганистаном. Контрабандисты разрушили «системы» и стали носить из одной страны в другую запрещенные товары. Спасаясь от войны, через рубеж хлынули тысячи беженцев. Я отдал подчиненным приказ не вмешиваться во внутритаджикские дела, поскольку законодательной базы для российской оперативной группы так и не появилось.

Виталий Грицаи

Политика невмешательства со стороны российских пограничников до поры до времени позволяла им избегать втягивания в конфликт, который безудержно разгорался. Война становилась все более жестокой, жертвы множились. В один из дней плотина через пограничную реку Пяндж перестала пропускать воду. Ее уровень стал подниматься, грозя окрестностям наводнением. Когда плотину обследовали, оказалось, что ее водостоки забиты телами множества убитых людей. Массовые убийства в окрестных кишлаках были повседневным явлением, но мы, россияне, могли лишь безучастно на это смотреть.

Главная задача, которую я поставил перед собой и перед всеми командирами группы, – сохранение жизней всех наших пограничников. В то время мы не то что воевать, выживать-то могли с трудом. Для обеспечения нормальной жизнедеятельности у нас не было ресурсов. Прежде всего не хватало керосина для вертолетов и самолетов, нашего главного козыря. В распоряжении имелся целый авиаполк, но он оказался прикован к земле. Невозможно было организовать ни воздушное прикрытие, ни снабжение. Особенно трудное положение сложилось на Мургабском направлении, которое в советские времена снабжалось со стороны Киргизии. Теперь Киргизия стала заграницей, а со стороны Таджикистана перевалы были закрыты. Снабдить заставы оказалось невозможно. Да и чем снабдить?! Не имелось в достаточном количестве ни угля, ни продовольствия. Большое начальство кричало на меня. В ответ я мог употреблять лишь непечатные выражения.

Осмотр задержанной контрабанды. 1993 год

Чтобы выйти из данной ситуации, приходилось демонстрировать чудеса сообразительности. Чтобы обеспечить авиаполк керосином, я заказал несколько рейсов транспортных самолетов Ил-76. Они прилетали из соседнего Туркменистана с полными баками топлива. Часть горючего сливалась в топливозаправщики, обеспечивая таким образом вертолеты полка. Это позволило начать снабжение удаленных застав.

В управлении оперативной группы положение было просто аховое! Имелся огромный некомплект офицеров. Никто не хотел ехать в зону боевых действий. В штабе числились четыре человека, в тыловом отделе служили всего два человека, в авиаотделе – ни одного! На восьми заставах группы вообще не было офицерского состава, ими командовали сержанты срочной службы.

Чтобы выйти из ситуации, я направил в Москву телеграмму с предложением организовать в Таджикистане боевую стажировку для преподавателей пограничных училищ. Идея была одобрена. Вскоре прибыло несколько десятков офицеров, которые в первую очередь были распределены по заставам и комендатурам.

Из Москвы не было никакой помощи. Лишь приезжали проверяющие, которые возмущались, почему на заставах нет должного порядка – сапоги у военнослужащих не почищены, подворотнички грязные. Я возражал: а вы не заметили, что солдаты живут впроголодь, в грязи? Не видите, что в подразделениях нет офицеров, нет топлива, не хватает еды?!

В конце концов я в Москве всем надоел – и в 1994 году меня вывели в резерв, а вскоре назначили на равнозначную должность начальника Оперативной группы российских войск в Туркменистане. Здесь также не существовало правового поля, в котором мы могли бы действовать. Численность группы составляла около 3000 военнослужащих плюс члены их семей. По большому счету они были брошены. Существовавший на тот момент договор между Россией и Туркменией о пребывании российских пограничников был смешным.

По нему военнослужащие группы, являясь военнослужащими и гражданами РФ, должны были жить и служить по законам Туркменистана. Оклады были туркменскими, отсутствовало санаторно-курортное лечение, оплата проезда к месту проведения отпуска и так далее.

Рядовой состав группы состоял из солдат-туркмен, призванных на срочную службу, а офицерский – из российских офицеров. Это часто приводило к демонстративному противостоянию со стороны подчиненных, делавших вид, что не знают русского языка, и не желавших исполнять служебные обязанности.

Самая тяжелая ситуация сложилась в Марыйском авиаполку. Военнослужащие этой части и их семьи полностью разочаровались в службе и не верили ни одному из руководителей. Когда я собрал всех в клубе части и вышел поговорить с людьми, то услышал в свой адрес лишь нецензурную брань. Мол, вас тут, таких генералов, было много, все только обещают, но ничего не делают, а мы брошены! И люди были правы. У них даже не имелось возможности выехать из Туркмении на похороны отца или матери: не было денежных средств. Я сказал, что обещать ничего не стану, а буду действовать.

Ситуация кардинально изменилась с приходом к руководству Пограничными войсками России генерал-полковника Андрея Николаева. Андрей Иванович действовал в свойственной ему манере – решительно. Он инициировал заключение нового договора о создании Оперативной группы, который был весьма продуманным и логичным. Военнослужащие группы стали получать российские оклады и все причитающиеся льготы, получили социальную поддержку, они были защищены законами России. После этого люди словно ожили! Они стали гражданами своей страны в полном смысле этого слова.

Как только военнослужащим группы стали выплачивать российские оклады, их положение резко улучшилось. У российского рубля по отношению к местной валюте был выгодный курс, особенно на черном рынке. Мой водитель теперь получал денег больше, чем командующий Пограничными войсками Туркменистана! Военнослужащие стали служить как положено, жизнь в оперативной группе наладилась. Ну а мне предложили новое место службы – на Камчатке.

В 1992 году после окончания Голицынского пограничного училища по распределению я попал в Южно-Курильский пограничный отряд. А уже через полгода, в начале 1993 года, отправился в свою первую командировку – в Таджикистан. Поначалу туда офицеров отправляли на два месяца, затем – на полгода. Позже срок увеличили до полутора лет. Льгот никаких не было, но пограничники рвались туда. Видимо, это особая профессиональная черта – испытать себя на прочность там, где реально трудно.

Разумеется, сразу же хотелось попасть на самый боевой участок, о чем я сразу после прибытия в Московский пограничный отряд попросил его начальника – полковника Василия Масюка. Но тот отправил меня на достаточно спокойную 6-ю линейную заставу. На ее участке охрана границы велась «классическим» способом – «система», выезды тревожной группы. Единственное, что отличалось от мирного времени: наряды несли службу в укрупненном составе и с групповым оружием.

Начальником заставы был капитан Сергей Степичев, ветеран еще афганских событий. В соседних подразделениях также еще служили офицеры, прошедшие ту войну. Благодаря им в отряде было особое отношение к боевой подготовке. Не было ничего не нужного и не практичного – учили, придерживаясь знаменитого «матросовского» принципа: «Войска необходимо учить тому, что необходимо на войне».

От «афганцев» можно было получить множество жизненно необходимых советов: как рационально использовать оружие, как двигаться по дорогам, чтобы избежать подрыва на фугасе, какие сигналы использовать в бою, как применять дымовые гранаты для прикрытия маневров. Они же научили шить «лифчики» для переноски автоматных магазинов и гранат, которые промышленным способом еще не изготавливались.

Правый фланг Московского отряда, где находилась 6-я застава, отличался спокойствием, там не было боестолкновений, хотя на левом фланге, на участках 15-й и 16-й застав отряда прошли боестолкновения с боевиками оппозиции и афганскими моджахедами. В ходе боев погибли командир отделения 15-й заставы «Шагон» сержант Филиппов и командир танкового взвода 201-й дивизии лейтенант В. Оловаренко, прорывавшийся в составе бронегруппы на помощь 16-й заставе «Иохчи-Пунь».

Снайпер-пограничник. Фото 1993 года

Хоть на заставе и было относительно спокойно, многие из нас старались не сообщать близким о том, где мы на самом деле служим. Например, мой будущий замполит Сергей Яковлев, будучи в своей первой командировке в Таджикистане, для своих родителей создавал видимость, что служит на Дальнем Востоке, в Сковородинском отряде. До командировки он проходил службу там, на заставе «Перемыкино». Так вот, все полгода, что длилась командировка, Сергей слал родителям письма из Таджикистана через свою заставу. Для этого он шел на уловку – вкладывал письмо в два конверта. На сковородинской заставе его сослуживец разрывал верхний конверт и заново отправлял письмо уже на родину Яковлева. Глядя на почтовые штемпели, родители не могли догадаться, где на самом деле находится их сын. Так он оберегал их покой.

В мае 1993 года моя первая командировка подошла к концу. Перед отъездом со мной и другими прикомандированными офицерами побеседовал начальник Московского отряда полковник Василий Масюк. Он сказал, что будет рад, если они вернутся в его часть. Едва вернувшись на Курилы, я тут же написал рапорт на новую командировку в Таджикистан.

С весны 1993 года особенно острая и кровоточащая обстановка складывалась на левом фланге нашего 117-го отряда – в Саригорском таджикском приграничье. Этому во многом способствовал горный рельеф местности (предгорья Памира), наличие населенных пунктов в афганском приграничье, которые вооруженная оппозиция превратила в свои передовые базы, пункты управления.

В районе кишлака Саригор боевики наметили создать плацдарм для будущего «исламского халифата». Отсюда должно было начаться победоносное наступление воинствующего ислама на соседние среднеазиатские республики. Эта бредовая идея подкреплялась непрекращающимися обстрелами, попытками нападений на заставы. Лишь выдержка, мастерство, героизм воинов-пограничников, уверенное руководство отрядного звена управления сводили на нет агрессию противника…

Всю весну 1993 года нападения следовали одно за другим. В ночь на 8 марта 1993 года 50 боевиков напали на 9-ю погранзаставу Московского пограничного отряда. 11 боевиков были уничтожены во время переправы, остальные рассеяны на афганском берегу реки Пяндж. 16 марта на участке отряда в ходе двухчасового боя нападавшие бандиты потеряли убитыми 17 человек.

Утром 18 апреля, в день празднования православной Пасхи, ими была предпринята атака позиций 12-й и 13-й застав. Особенно ожесточенные и тяжелые бои разгорелись за перевалы Сунг и Навранга, участок тригопункта, находившийся между позициями «шахта» – «перевал Сунг».

Получив обстоятельный доклад от начальника разведотдела подполковника В. П. Сокола и начальника штаба майора А. Н. Нечаева, я принял решение вылететь на 13-ю заставу и с ППУ (передового пункта управления) организовать руководство и ведение боевых действий. Со мною вылетел начальник отдела военной контрразведки подполковник Павел Корчагин, с которым у меня сложились открытые, добрые и дружеские отношения.

Доклады начальника 13-й заставы старшего лейтенанта М. А. Атабаева и начальника ММГ-2 подполковника А. Н. Петрова были предельно конкретны и объективны, да и по интенсивности стрельбы я мог определить характер и направление атак противника. Наиболее угрожающая обстановка сложилась на правом фланге перевала Сунг, где противник наседал и теснил одно из наших подразделений. Опасность заключалась в том, что это могло привести к захвату боевиками стратегически важного кишлака Парвор, что могло привести к серьезным политическим последствиям, поставить под вопрос российское присутствие в Таджикистане.

Я принял решение с бронегруппой выдвинуться и прикрыть кишлак от наступавших боевиков. По дороге нам навстречу шли гонимые страхом жители кишлака – кто в чем и с чем. Причем не только старики, женщины и дети, но и вполне крепкого вида мужчины. Остановившись, стал расспрашивать у них, куда и почему они бегут со своей земли. Затем, собрав мужчин разных возрастов – от подростков до седых аксакалов, обратился к ним:

– Куда же вы бежите со своей земли? Как вам не стыдно? Кто будет защищать ваш дом, семью, женщин и детей? Немедленно назад в кишлак, будем формировать отряд самообороны, выдам всем оружие и на перевал вас всех сам поведу но злодеев не пропустим!

Меня поддержал мулла и отец героя Таджикистана Лангари Лангариева. Ему было 79 лет. Старик заплакал от стыда и сказал:

– Сынок! Мы все пойдем!

Подполковник Павел Корчагин одобрительно кивнул головой:

– Командир! Пойдем вместе до конца!

Потом у нас с Павлом Ивановичем было много чего разного: артобстрелы, засады, освобождение заложников и даже «визит» в Афганистан. Но это потом. А теперь, в сложившейся обстановке, от нас требовалось мобилизовать людей, вселить в них веру, заставить преодолеть вполне закономерный для человека страх и главное поверить в свои силы и возможности отстоять с оружием в руках свой дом, свою землю и отечество.

В течение следующих четырех часов обстановку удалось стабилизировать. Была проведена детальная разведка противника. Огнем артиллерии и авиации часть его была уничтожена, часть – обращена в бегство. Население кишлака Парвор продолжило мирно трудиться, вернулось к привычному укладу жизни. В июне 2017 года мне довелось побывать в этом населенном пункте. Оказалось, что многие местные жители до сих пор помнят события 1993 года и благодарны за то, что российские пограничники не бросили их тогда.

Следующее нападение произошло на участке 16-й заставы. Боевики, среди которых было и 120 афганских моджахедов, попытались навести скрытую переправу через реку Пяндж у кишлака Гузун, но были обнаружены. В ходе трехчасового боя бандиты потеряли более 20 человек.

29 мая после мощного обстрела из минометов и гранатометов бандиты пошли в атаку на 11-ю пограничную заставу Московского погранотряда. Предыстория тех событий такова. В начале мая мною было принято решение на эвакуацию с застав в гарнизон отряда жен и детей. Там им были подготовлены все условия для проживания, дети могли ходить в детский сад и учиться в гарнизонной школе. С учетом характера складывающейся обстановки и прогноза ее дальнейшего развития эта мера была правильная и своевременная. Мы не имели права рисковать женщинами и детьми.

Детская игровая площадка в гарнизоне Московского отряда

С 11-й заставы я лично вывез в отряд Татьяну Бусурину – жену начальника этого подразделения старшего лейтенанта Дмитрия Бусурина. Но жена офицера есть жена офицера. 19-го числа Татьяна с попутной колонной уехала обратно к мужу, на заставу. Женщину не остановило даже то, что она была на сносях, с маленьким ребенком.

Между тем обстановка постоянно ухудшалась. 26–27 мая на стыке Московского и Пянджского отрядов не прекращались провокации и обстрелы поста «Беркут». Я приказал полковнику В. Г. Плетневу развернуть ППУ на стыке 1-й и 2-й застав, передать туда усиление в составе двух приданных мотострелковых взводов на БМП-2 и артиллерийского взвода с гаубицами Д-30. Кроме того, ММГ-2 заняла позиции на господствующих высотах в районе «Беркута», тем самым основательно закупорив для противника стык отрядов. Наиболее опасные участки по согласованию с командованием Пянджского ПОГО были прикрыты минными полями.

Расчет 82-мм миномета производит отрывку окопа в каменистом грунте

27 мая в 07.30 я прибыл на ППУ (стык 1-й и 2-й ПОГЗ), где заслушал доклад полковника В. Г. Плетнева об обстановке, затем вместе с ним мы выдвинулись с проверкой на пост «Беркут». Меня постоянно не покидало состояние тревоги: из головы не выходила складывающаяся обстановка вокруг 11-й заставы, хотя на участке заставы, вместе с подразделениями усиления и были собраны немалые силы – 215 человек личного состава. Только офицеров там было 14 человек. Там же находилось 40 человек из состава ДШМГ, 5 БТР, 6 БМП-2, минометный взвод со 120-мм и 82-мм минометами.

Как оказалось, переживал я не напрасно. 29 мая в 11.40 противник подверг заставу массированному обстрелу и начал переправу сразу на двух направлениях. На правом фланге была выявлена группа до 50 боевиков. Эта группа почти сразу напоролась на минные поля и попала под огонь прямой наводкой из пушек БМП-2 и минометов. Удобное и скрытое расположение постов «Гриф» и «Дон» позволяло здесь эффективно контролировать передвижение противника и корректировать по нему огонь артиллерии. Прямой наводкой приданного танка Т-72 на сопредельной территории были уничтожены вражеские наблюдательные пункты и корректировщики огня. По каналам связи мною был заявлен протест афганскому полевому командиру Гафуру и изложено требование о немедленном прекращении использования подконтрольной им территории боевиками ОТО (Объединенная таджикская оппозиция), что ставит под угрозу жизни жителей кишлака Анжиз.

На левом фланге в 3 км от заставы происходила переправа еще одной группы противника – до 70–80 человек. По ней батареей БМ-21 «Град» был осуществлен площадной огневой налет. Тем не менее возникла угроза флангового охвата противником заставы и выхода на Амрутихам и район Байского сада. В ходе боя на 11-й заставе погиб старший сержант В. Иванов. Еще 6 пограничников были ранены. Ирина Бусурина проявила в ходе боя все свои лучшие качества командирской жены, сама будучи на сносях, имея на руках маленькую дочь, она помогала и ухаживала за ранеными, стала для бойцов примером выдержки и самообладания. Позже была награждена медалью «За отвагу».

29 мая с 05.30 до 07.15 была проведена воздушная разведка. Затем по обнаруженным целям силами авиации был нанесен ракетно-бомбовый удар и высажен десант. Он окончательно уничтожил остатки живой силы противника на нашей территории.

Фактора внезапности противник не достиг. Застава вовремя была выведена в опорный пункт. Сыграло свою роль и то, что на господствующих высотах заблаговременно были выставлены и оборудованы три ПБО: «Дон-1», «Дон-2» и «Дон-3». А урочище Шпиляу было прикрыто приданным мотострелковым взводом на БМП и минометным взводом. Кроме того, на всем участке отряда была проделана эта колоссальная работа связистов и военных инженеров по инженерному оборудованию местности и минированию опасных направлений. В ходе боевых действий я еще раз добрым словом отметил работу связистов отряда. Поставленная мною задача по организации проводной связи была выполнена качественно, устойчиво и в срок. Это позволяло скрытно вести управление боевыми порядками.

Пограничный борт готовится к вылету

С тех пор минуло много времени, но этот бой продолжает напоминать о себе. Как-то я услышал заявление, которое сделал Бусурин в ходе одного интервью А. Сладкову. Сказал, что кто-то (???) перед боем дал приказ убрать боеприпасы на склад. А он, видите ли, не чета другим, приказ не выполнил, и это позволило отразить нападение. Так вот это чистой воды вранье! Пусть это громогласное заявление Д. Бусурина останется на его совести.

По справедливости следует заметить, что в противовес известной тактике действий пограничных подразделений в период афганских событий 1979–1989 годов, когда в афганской приграничной полосе были выставлены поначалу сводные боевые отряды (СБО), затем и штатные мотоманевренные группы (ММГ), чем достигались глубина обороны и возможность воздействия на противника огнем и маневром до его подхода к линии границы, в 1993–1995 годах линия границы являлась нормативным и физическим барьером – и это давало противнику серьезные преимущества – право выбора направлений и форм вооруженных действий через границу. Офицеры, военнослужащие 117-го пограноторяда противопоставляли этому хорошее знание местности, уклада жизни и деятельности приграничного населения, скрупулезное добывание развединформации о намерениях противника, своевременный маневр силами и средствами на угрожаемые направления. Дифференцирование различных степеней боеготовности было постоянной нормой боевой жизни подразделений границы и гарнизона, равно как и непременное наличие резервов.

Не могу отдельно не вспомнить добрыми словами командира 149-го МСП полковника Г. А. Локтионова, с которым я подружился в полном смысле этого слова. Он не только по праву стал моим боевым товарищем, но и настоящим другом. Это был смелый, волевой и решительный командир, с которым мы решали общую задачу. Не скажу, что у меня не сложились отношения с его предшественником – полковником М. А. Навздоровым, который ушел на повышение и стал заместителем командира 201-й МСД, а в последующем ее командиром. Но дело в том, что с момента моего вступления в должность вся работа по организации взаимодействия с 149-м МСП была непосредственно связана с Георгием Алексеевичем. Не буду говорить об исключительности нас с ним, но планы взаимодействия мы разработали реальные. Я лично с ним «в пешем по машинному»⁶6
  Учебное занятие, во время которого по маршруту выдвижения техники личный состав передвигается пешком, не используя технику.


[Закрыть] вместе с командирами батальонов, рот, взводными и экипажами танков и БМП прошел по рубежам развертывания до занятия позиций, определяли направления и сектора огня, организовывали управление, взаимодействие и связь, проводили совместные учения и тренировки. Начальники артиллерий и командиры артиллерийских подразделений знали друг друга, как и начальники застав знали командиров поддерживающих рот и взводов. Экипажи танков, БМП и БТР были обкатаны «в пешем по машинному» днем и ночью. Знали свои задачи. План огня и огневого поражения противника был отработан по всем направлениям и огневым задачам. Все это нам серьезно в последующем на практике пригодилось. Но политика есть политика. На уровне комдива Ашурова все было до поры до времени нормально, но в один момент его как подменили; окончательно отношения разладились, когда после разговора с ним трубку взял лидер оппозиции Нури и начал на меня кричать и угрожать, что я преступник и меня будет судить международный военный трибунал (это все после того, как я провел комплекс мероприятий по установлению границ зон безопасности, практически помог кулябцам взять перевалы Шаршар и Лангари Нурекский). Я был очень выдержан, выслушал его тираду, а потом задал вопрос генерал-майору Ашурову: «Генерал! Вы кто? Почему в вашем кабинете находится Нури? Что он вообще делает у вас? Вы же вне политики? Вместо того чтобы обсудить вопросы усиления подразделений границы, вы опустились до угроз в мой адрес!»

Больше мы никогда с ним не встречались и не созванивались. Но обиду на меня он затаил основательно. Политика и хаос ломали людей и делали их заложниками ситуации. Я этого не хотел понимать и принимать на свой счет, за мной была судьба границы и людей.

Ну а дальше приказы, указания, запрещающие Лактионову чем-либо мне помогать. Георгий Алексеевич был волевым, открытым и честным командиром. За неделю до событий на 12-й заставе я просил его выдвинуть отряд поддержки в составе 2-го МСБ полка на Саригорско-Йольское направление. Но он мне отказал, сославшись на запрет. Отправил на 12-ю ПОГЗ лишь одну БМП-2 с экипажем. Буквально за семь часов до нападения боевиков я умолял его выдвинуть резервы – вновь ответил отказом. Запрет ему поступил и установка не оказывать помощь, согласовывать все действия через 201 МСД и ГШ.