Текст книги "Размышления над первой книгой Исповеди Августина"

VI

(7)

Но всё же позволь мне говорить к милосердию Твоему,

мне – земле и пеплу3535
  Бт., 18,27. «И сказалъ Авраамъ въ отвѣтъ: нынѣ я началъ говорить Господу моему, я – земля и пепелъ».


[Закрыть].

Вот милосердие Твое!

Позволь мне говорить, обращаясь к нему,

а не к высмеивающему всё человеку.

Возможно, и Ты посмеешься надо мной3636
  Пс. 2, 4. «Живущий на небесах посмеется над ними, и Господь унизит их».


[Закрыть],

но сжалишься и явишь сострадание ко мне3737
  Мих., 7, 19. «Онъ обратитъ и ущедритъ насъ, и погрузитъ неправды наши и ввергнетъ въ глубины морскія всѣ грѣхи наши». Синодальный перевод: «Он опять умилосердится над нами, изгладит беззакония наши. Ты ввергнешь в пучину морскую все грехи наши».


[Закрыть]!

И кто же я, что хочу говорить с Тобой,

Господи, Боже мой,

Если даже не знаю я, откуда пришел сюда,

в эту – как ее назвать? – то ли в умирающую жизнь,

то ли в живущую смерть – не знаю.

И признал Ты сыном меня3838
  «Et susceperint me» – видимо, Августин здесь имеет в виду древнеримский обряд признания новорожденного ребёнка отцом. Ребенка клали перед отцом на землю, и если тот поднимал его, то тем самым признавал свое отцовство и право ребенка быть членом семьи. То есть здесь Августин имеет в виду, что Бог признал его и дал право считаться одним из детей Божиих. Suscipio – поднимать новорождённого с земли (обряд признания ребёнка своим), т.е. признавать, принимать. Вот как описывает рождение ребенка в древнем Риме М. Е.Сергеенко: «Рождение ребенка было праздником, о котором оповещали всех соседей венки, повешенные на дверях. Отец поднимал младенца, которого клали перед ним на землю; это значило, что он признавал его своим законным ребенком. А он мог отвергнуть его, и тогда новорожденного выбрасывали. С этим жестоким обычаем боролись еще христианские писатели, и Минуций Феликс указывает на него, как на одно из преступлений, которое в языческой среде таковым не почиталось: „Вы иногда выбрасываете ваших сыновей зверям и птицам, а иногда предаете жалостной смерти через удавление“ (Octav. 30. 2). Только при Александре Севере /то есть всего за сто лет до рождения Августина – А.Н./ выбрасывание детей было объявлено преступлением, которое приравнивалось к убийству. Право выбросить ребенка, продать его или даже убить целиком принадлежало отцу; – „нет людей, которые обладали бы такой властью над своими детьми, какой обладаем мы“ (Gaius, I. 55). … Давший жизнь имел право ею и распоряжаться: известная формула – „я тебя породил, я тебя и убью“ – развилась в логическом уме римлянина в систему обоснованного права, именовавшегося „отцовской властью“ (patria potestas). Это было нечто незыблемое, освященное природой и законом. … Ребенка, которого „поднял“ отец, купали, заворачивали в пеленки и укладывали в колыбель. … В старых и старозаветных римских семьях новорожденного кормила мать; так было в доме у Катона (Plut. Cato mai, 20). Фаворин, друг Плутарха и Фронтона, произнес целую речь в защиту обычая, при котором „мать целиком остается матерью своего ребенка… и не разрывает тех уз любви, которые соединяют детей и родителей“, поручая ребенка кормилице, „обычно рабыне, чужестранке, злой, безобразной, бесстыдной пьянице“ (Gell. XII. 1). На саркофагах с изображениями сцен из детской жизни мы часто увидим мать, кормящую ребенка. Обычай брать для новорожденного кормилицу стал, однако, к концу республики очень распространенным; Цицерон по крайней мере пишет, что его современники „всасывают заблуждения с молоком кормилицы“ (не матери – Tusc. III. 1. 2). Кормилицы упоминаются в ряде надписей; иногда кормилица с гордостью сообщает, кто были ее вскормленниками: у семи правнуков Веспасиана была кормилицей Тация (CIL. VI. 8942). Кормилица часто оставалась в доме и после того, как ее питомец подрос (Iuv. 14. 208 и схолия к этому месту). Она забавляет его, болтает с ним, рассказывает ему сказки, которые вызывают пренебрежительную усмешку в образованных кругах – „старушечьи россказни“ (Cic. de nat. deor. III. 5. 12; Tib. I. 3. 84; Hor. sat. II. 6. 77), и которые были бы кладом для современного этнографа. Эта рабыня или отпущенница, преданная, любящая, сроднившаяся с ребенком, который вырос на ее руках, постепенно превращалась из служанки в своего человека, жившего радостями и печалями семьи». М.Е.Сергиенко. Жизнь древнего Рима. Глава 8 «Дети».


[Закрыть] через утешения милосердия Твоего,

как слышал я от родителей плоти моей3939
  Отсюда и некоторое принижение значения родителей, которые только родили плоть. Истинный же Отец – Бог.


[Закрыть], от которых —

от него в ней – Ты создал меня во времени.

Но сам я ничего этого не помню.

Встретили4040
  Августин здесь использует похожие слова для обозначений действий над новорожденным отца – suscipio (поднимать с земли, поддерживать, принимать, допускать) и матери – excipio (встречать, принимать, давать убежище).


[Закрыть] меня и утешения материнского молока.

Но ведь не мать моя и не кормилицы сосцы свои молоком наполняли,

а Ты через них давал пищу младенцу

по богатствам Твоим и по установлению Твоему,

введенному от самого основания.

Мне давал Ты желание не хотеть сверх того, что давал Ты,

а кормилицам моим – стремление отдавать получаемое от Тебя.

И хотели они в своем душевном расположении

отдавать мне то, что в избытке от Тебя получали4141
  В коротком фрагменте (3 предложения) Августин 7 раз повторяет слово «давать» и производные от него (латинской глагол do – давать, подавать, даровать).


[Закрыть].

И благом было для них мое благо, получаемое от них,

даже и не от них, а через них даваемое,

ведь благо всё только от Тебя, Боже.

Только от Бога моего всецелое спасение мое4242
  2 Црст., 23, 5 Церковнославнский перевод: «я́ко всé спасéнiе моé и всé хотѣ́нiе во Гóсподѣ, я́ко не и́мать прозя́бнути беззакóнный». Синодальный перевод: «Не так ли исходит от Него все спасение мое и все хотение мое?»


[Закрыть].

Лишь позже заметил я,

что Ты тем самым призывал меня,

одаривая и внутри и извне.

Тогда же умел я лишь грудь сосать,

утешаться в забавах, при неудобстве – плакать,

и ничего больше.

13 ноября 354 года родился Августин.

Августин был африканцем.

Он так и писал о себе: «Я африканец»…

Да, столп и один из отцов европейской христианской цивилизации был африканцем.

Нет, не негром. В его жилах текла нумидийская кровь. Нумидийцы, позднее прозванные берберами (после того как Северная Африка была завоевана арабами) родственны древним египтянам. Если Вы были в Египте и видели египтян-коптов (не арабов-мусульман, которые пришли в Египет намного позже и составляют теперь большинство населения этой страны, а коптов-христиан – потомков древних египтян), то Вы можете себе примерно представить, как выглядел народ Августина. Возможно, среди предков Августина были и финикийцы (карфагеняне), и латиняне (римляне).

Августин родился в маленьком городке Тагаста (ныне Сук-Ахрас в Алжире). Городок являлся частью провинции Африка, которая входила в Римскую империю. В древности эта страна называлась Нумидией. Нумидия была покорена Карфагеном. Карфаген был завоеван Римом. Провинция Африка стала неотъемлемой частью Римской империи, и населявшие ее народы общались между собой на латинском языке – языка Рима.

Маму Августина родители назвали Моникой в честь нумидийской языческой богини Монны. Моника же всем сердцем уверовала в Христа.

Особенно повлияла на Монику служанка-христианка в доме родителей. Моника часто ее вспоминала и рассказывала о ней сыну.

Моника не получила образования. Ее мудростью стала вера. В правоту Христа она поверила твердо и бесповоротно.

Отец Августина – Патрикий (Патрициус) носил родовое имя Аврелиев. Аврелии – древний римский род. Может быть, один из далеких предков Патрикия был карфагенянином4343
  Августин называл себя и карфагенянином – пунийцем. И во времена Августина возрожденный Карфаген был вторым по величине и значению городом Западной Римской Империи.


[Закрыть], сражался против Рима в Пунический войнах, попал в плен и стал рабом Аврелиев. Впоследствии он или его потомок мог получить свободу и римское гражданство, а также и родовое имя прежних хозяев – Аврелий. Возможно, поэтому африканец Августин носил римское родовое имя. Но это лишь предположение…

Само имя «Августин» означает «маленький Август», «маленький император». Видимо, родители связывали с ним свои самые честолюбивые планы.

Августин не изучает свою генеалогию – историю своей плоти. Его интересует куда более важный вопрос о том, как зарождается и поддерживается жизнь в ребенке.

Вывод Августина поразителен – это Сам Бог поддерживает в ребенке жизнь. Именно Он не только дает молоко матерям и кормилицам, но и дает им желание отдавать это молоко ребенку! Это не столько воля матери или кормилицы, сколько установление, созданное Богом от начала времен. Именно Он дает ребенку желание пить именно столько молока, сколько Он дает ему через мать или кормилицу.

И ведь тем, что Он дает младенцу всё необходимое, Он призывает человека обратиться к Себе. Но мы не замечаем этого, не помним об этом. А об этом действительно стоит задуматься.

(8)

Потом я начал смеяться – сначала во сне,

потом и бодрствуя.

Так мне рассказывали,

и я верю, что именно так и было,

потому что наблюдал это и у других младенцев.

Сам же ничего этого не помню.

И вот, мало-помалу я начал различать, где я,

и хотел выразить свои желания тем людям,

через которых они могли быть утолены,

и не мог, так как желания были внутри, а люди – снаружи,

и никаким органом внешних чувств

невозможно было проникнуть внутрь души моей.

Барахтаясь и крича, пытался я этими знаками

обозначить нечто схожее с моими желаниями,

но у меня плохо получалось, если вообще получалось —

ведь было совсем не похоже.

И когда меня не слушались,

или не понимая, или не желая мне навредить,

я сердился на непослушных мне взрослых,

на то, что они – свободные не служат мне, как рабы,

и наказывал их громким ором.

Что младенцы таковы, я увидел по тем,

которых мог наблюдать.

И то, что я сам был таким же,

мне было ясно показано

не столько сведущими воспитателями,

сколько несмышлеными чадами.

Почему мы не помним себя в младенчестве?

Наверное, потому, что память может удержать только то, что обозначено словом. Но о речи и языке Августин еще будет говорить подробно…

У Августина нет привычного нам умиления при виде младенца. Он смотрит на него как на маленького взрослого, отличающегося ростом, беспомощностью и неумением говорить.

Это восприятие ребенка античной культурой?

Возможно… Только нужно сделать небольшое уточнение – мужчиной. Это восприятие ребенка мужчиной античной культуры.

У Августина живейший интерес к человеку, в том числе и к младенцу.

Рассматривая младенца, пытаясь общаться с ним, он изучает себя, пытается постичь свое младенчество.

И Августин отмечает то, что мы не привыкли замечать в младенцах – своеволие и желание покорить всех окружающих своим желаниям.

Вот он, след падения человека, проявляющийся даже в совершенно несмышлёном младенце!

Возможно, Вы скажете, что Августин не любил детей.

Не думаю.

Вот понимание любви у него точно было совсем другим. Об этом мы еще поговорим.

Но умилительное сюсюканье над ребенком – это еще далеко не любовь. Любовь – это когда ты осознаешь всю греховность человека, но при этом не отворачиваешься от него.

А когда в грехах другого человека ты с неумолимой ясностью узнаешь СВОИ СОБСТВЕННЫЕ грехи, то это уже путь к истинной любви через осознание своих грехов перед Богом.

Не поэтому ли мир устроен так, что о своем младенчестве мы можем узнать, только наблюдая за другими детьми и узнавая в них себя?

(9)

И вот, младенчество мое давно умерло, а я живу.

Ты же, Господь живущий вечно, и ничего смертного нет в Тебе.

Ведь и до начала веков,

до всего, о чем можно было бы сказать «раньше»,

Ты ЕСТЬ4444
  Здесь «ЕСТЬ» в смысле «обладаешь бытием», «бытийствуешь».


[Закрыть], Бог и Господь всего созданного Тобой.

В Тебе покоятся причины всего преходящего,

и начала всего движущегося пребывают недвижимыми,

и непреходящие основания всего неразумного и временного

живут в Тебе.

Скажи мне, стоящему перед Тобой на коленях,

Боже, сострадающий страдающему Твоему,

скажи мне, не другую ли умершую уже жизнь

унаследовало младенчество мое4545
  Августина интересует вопрос о перевоплощении души.


[Закрыть]?

Иль та «другая жизнь» – в чреве матери моей?

И об этом нам почти не известно,

лишь видел и сам я беременных женщин4646
  Имеется в виду, что мы не можем сказать, что нам ничего не известно об этом, если мы, по крайней мере, видели беременных женщин. Но это никак не помогает нам найти ответ на наш вопрос.


[Закрыть].

И все же, что ж было до этого?

Услада моя, Боже мой!

Был ли я где-то или кем-то еще?

Не имею никого, кто мог бы мне об этом сказать;

ни отец, ни мать здесь не помогут,

ни опыт других людей, ни память моя.

Или смеешься надо мной, вопрошающем об этом,

и повелеваешь славословить Тебя

за все, что уже я познал,

и Тебя исповедовать?

А когда умирает младенчество?

Те, кто говорил на латыни, совершенно точно знали ответ на этот вопрос. Ведь само слово «младенец» – infans – на латыни образуется означает «бессловесный». То есть, как только младенец начинает говорить, младенчество заканчивается и начинается детство.

Августина интересовал и вопрос о переселении душ.

Были ли мы кем-нибудь до нашего сегодняшнего рождения?

Августин отвечает, что нам недоступно это знание.

А возможно, нам и вовсе не нужно об этом знать, а нужно понять, как много нам всего открыто для познания, и как много мы можем узнать о Нем, для того, чтобы понять, за что же восхвалять Его, и почему же Он наш Господь.

(10)

Исповедаю Тебя, Господь неба и земли,

хвалу возношу Тебе, вспоминая о начале и младенчестве моем,

Хоть их не помню.

И Ты даешь человеку возможность

через других догадываться о себе,

и в вопросах о нашем происхождении

во многом доверяться простым женщинам.

Я же в то время уже был и жил,

и к концу своего младенчества старался освоить знаки,

которыми пытался выразить свои чувства другим,

Откуда же родом я – это живое существо —

если не от Тебя, Господи?

Может ли умелец изготовить подобного себе?

Или тот кровеносный сосуд,

по которому протекают в нас бытие и жизнь,

из иного источника?

Разве не ты создал, Господи,

в Котором бытие и жизнь не различаются,

потому что Ты Сам есть и Высшее Бытие, и Высшая Жизнь?

Ты есть Наивысший, и Ты не меняешься.

И не прекращается в Тебе сегодняшний день,

хотя и заканчивается он в Тебе,

потому что все дни в Тебе существуют.

И не могли бы дни свои пути проходить,

если б Ты не вмещал их в Себе.

И раз годы твои не убывают,

все годы Твои – один сегодняшний день.

И как же много дней наших и дней отцов наших

уже прошло через один Твой сегодняшний день!

И в нём они, как только показались, обрели образ свой.

И сменят их другие, и образы свои обретут, как только покажутся.

Ты же всё время тот же4747
  Пс. 101, 27—28. «Они погибнут, Ты же пребываешь, и все, как одежда, обветшают, и как одежду совьешь их, и изменятся, А Ты – тот же, и лета Твои не оскудеют».


[Закрыть].

И Ты и завтрашний день, и последующие дни,

и вчерашний, и дни предшествующие, сегодня творишь,

уже сотворил сегодня.

Что же мне до того, если кто-то этого не понимает?

Пусть радуется он, говоря: «Что же это?»

Да, пусть радуется!

И пусть полюбит он, не находя ответов, Тебя находить,

Чем, находя их, не находить Тебя.

А что значит «исповедовать Бога»? Нам понятно, как можно исповедовать Богу свои грехи, но что значит «исповедовать Бога»? И как это связано с исповедью, с покаянием в грехах?

Как Вы думаете?

Я думаю, что «исповедовать Бога» значит в своей жизни искать и находить Его присутствие, Его направляющую и исправляющую Руку на всех путях своей жизни. Исповедовать Бога – значит понять свою глубокую внутреннюю испорченность, и одновременно быть уверенным, что Бог здесь, рядом, что Он помогает и исправляет, защищает и спасает тех, кто ищет Его.

Книга Августина так и называется – «Исповедания» – во множественном числе. Это пересмотр своей жизни с самого младенчества, пересмотр, замечающий собственное несовершенство и убожество, но замечающий и постоянной и непрекращающееся ни на секунду действие Божие в своей жизни. Покаяние в своих грехах, сопровождаемое стремлением увидеть Руку Божью за всеми обстоятельствами жизни. Это и есть настоящее исповедание, исповедание Бога и исповедание Богу, настоящая исповедь.

Кто же дает бытие человеку?

Для Августина бесспорно, что человек не может обрести бытие вне Бога, без Бога.

Да и возможна ли вообще любая жизнь, если она не имеет началом Его?

А само время может существовать без Бога, Который Сам вне времени, но Который непостижимым образом вмещает в себя всё время?

Августин уже начинает приоткрывать тайну времени.

Как это ни парадоксально, но сегодня Творца вмещает в себя и все прошлые и все будущие дни сотворенного мира! Да и сами прошлые и будущие дни могут существовать лишь потому, что все уже вмещены в это сегодня Творца. Это очень сложно осознать. Августин еще вернется в своей Исповеди к загадке времени.

И абсолютно непривычный для нас подход к пониманию/непониманию сложных философских вопросов. Их вовсе необязательно понимать, если ты умеешь радоваться Богу, Который создал мир с любовью; если умеешь быть благодарным за это…

Это – намного важнее.

Вспоминаются строки из песни Александра Городницкого. В них просто, радостно и искренно передано это ощущение уверенности в мудрости Творца, Который заботится о тебе:

«Я повторять готов, живущий трудно,

Что мир устроен празднично и мудро,

Да, мир устроен празднично и мудро…»

Не так важно, нашел ли ты ответы на философские вопросы, но очень важно, чрезвычайно важно, важнее всего – найти Бога, хотя бы просто осознав, как много вокруг тебя и внутри тебя следов, знаков, примет и доказательств Его постоянного и оберегающего тебя Присутствия.

VII

(11)

Услышь меня, Боже!

О, грехи человеческие!

И говорит это человек, и Ты сострадаешь ему,

Ибо создал Ты человека, но греха в нем Ты не сотворил.

Кто напомнит мне согрешения младенчества моего?

Ведь никто от греха пред Тобой не чист,

даже дитя одного дня отроду!

Кто ж мне напомнит?

Иль сегодня в любом крохотном младенце

могу видеть то, чего о себе самом не помню?

Вот так и согрешал я тогда?

Вот так, с жадностью, открыв у груди рот, орал?

Ведь если сегодня я, не у груди, конечно,

но с той же жадностью буду глазеть на пищу,

подходящую мне по возрасту,

то и сам посмеюсь над собой,

и стану сам себя порицать справедливо.

Значит, и тогда я делал достойное порицания,

но не смог бы понять порицающего меня,

то и не принято было порицать меня,

ведь в этом не было смысла.

Вырастая, мы с корнем вырываем и отторгаем подобное.

Но никогда я не видел, чтоб кто-нибудь осознанно

выбрасывал бы что-нибудь стоящее, очищая дом свой.

Или для младенца в его возрасте это хороший поступок

плачем добиваться того, что могло бы ему повредить,

яростно негодуя на неподвластных людей – свободных и старших,

от которых он и родился, несравненно более мудрых,

за то, что мановеньям его желаний не подчинялись,

и желать, толкаясь, навредить, упираясь изо всех сил,

потому что не подчинились его приказам,

которые ему самому нанесли бы вред?

Получается, что детская невинность —

это лишь телесная слабость младенца,

но совсем не невинность души.

Видел я, и знаю, что такое младенец, исполненный ревности.

Не мог он и говорить еще, но бледный в упор

мрачным взглядом смотрел на своего молочного брата.

Кому не знакомо такое?

Матери и кормилицы говорят, что изгоняют подобное —

уж не знаю, какими средствами.

И это ль невинность – при изобильном,

щедро изливающемся источнике пищи —

не потерпеть другого [питающегося от той же груди]4848
  Здесь и далее текст в квадратных скобках отсутствует у Августина, но приведен, чтобы лучше донести его мысль.


[Закрыть], которому

без этого молока не выжить?

Но дружелюбно терпят подобное не потому,

что считают неважным, но потому

что с возрастом это само проходит.

И то, что тогда позволялось,

не может уже быть терпимо,

когда замечается в возрасте более взрослом.

Августин отмечает, с каким безразличием взрослые относятся к жадности, дикой ревности, ярости младенца. Они словно и не замечают этого.

Почему? Разве это не важно? Разве для младенца существуют другие правила, законы и нормы?

Вовсе нет.

Просто люди привыкли к этому. Через это проходят все младенцы, но это, как правило, проходит само собой.

А раз так, то мы и не задумываемся о том, насколько глубоко человек поражен грехом, если грех проявляется даже у новорожденного младенца!

Мы просто не замечаем этого!

Смотрим и не видим!

А присмотреться к этому действительно стоит.

(12)

Ты, Господи, Боже мой,

жизнь дал младенцу и тело,

в которое Ты, как видим, вложил чувства,

соединил его члены и облик его украсил.

Ты вложил в него стремление живого существа

к сохранению всего этого в цельности и целостности4949
  Вероятно, Августин имеет в виду стремление к самосохранению.


[Закрыть],

и повелел мне славить Тебя за всё это,

и исповедовать Тебя, и петь имени Твоему, Всевышний5050
  Пс. 91, 1 «Благо – исповедать Господа и петь имени Твоему, Вышний».


[Закрыть],

потому что Ты Бог Благой и Всемогущий.

И даже если бы Ты ничего больше не создал,

никто другой, кроме Тебя, подобное создать не в силах.

Ты – Единственный, от Которого образ творения,

Прекраснейший, придаешь всему форму,

и всё Ты приводишь в порядок5151
  Modus, species, ordo – триада, при помощи которой Августин описывает творение. Modus – это образ творения, изначальной, не оформившейся еще материи. Тут присутствует синтез цицероновской и платоновской концепций. Species – это то же, что forma. Этими словами переводился на латинский платоновский термин «идея». Ordo – оживляющая и управляющая творением сила, подчиняющая себе даже зло – по смыслу близко к Промыслу.


[Закрыть].

Тот возраст, Господи, совсем я не помню как прожил,

и доверяюсь рассказам других,

а о том, как себя вёл, догадываюсь по другим младенцам,

и эта догадка, похоже, правдива.

Но досадно мне причислять этот возраст к годам моей жизни,

проживаемой в этом веке.

Он так же относится к мраку забытого мной,

как и жизнь, проведенная в материнской утробе.

«Ибо вот, в беззакониях зачат я,

и в грехах питала меня мать в утробе своей»5252
  Пс. 50, 7. «Ибо вот, я в беззакониях зачат, и во грехах родила меня мать моя». Августин, подчеркивает греховность зародыша, еще находящегося в утробе.


[Закрыть].

Где ж тогда, спрашиваю я, Боже мой, где, Господи,

я, раб Твой, где или когда я был невинным?

Но хватит о возрасте этом.

Да и что мне до него, коль и следа его в памяти не осталось?

Размышляя о свой жизни с самого младенчества, Августин не находит ни одного момента, когда он был бы чист от греха.

Это пугает.

Это очень не похоже на то, как мы привыкли думать о младенчестве и детстве.

Но ведь это же правда!

И если этого не принято замечать, это не значит, что этого нет.

Если общество создает мифологию детства, это не значит, что младенцы и дети от этого меняются.

Меняется только наше восприятие детей.

И нам кажется, что мы любим детей, а Августин их не любил.

Да ничего подобного!

Слепой может быть не любовь, а влюбленность, привязанность или зависимость.

А любовь максимально зряча.

Она даже за стеной греха видит в человеке образ Божий.

VIII

(13)

Верно ль сказать, что перешел я из младенчества в детство5353
  В латинском языке слово infans (младенец) означает «не умеющий говорить, немой». Таким образом, уже в самом языке проводится различие между младенчеством и детским возрастом, границей между которыми является способность ребенка говорить. Августин подчеркивает и еще одно различие между этими возрастами: от младенчества ничего не остается в нашей памяти, а свой детский возраст мы помним.


[Закрыть]?

Скорее, оно наступило во мне, на смену младенчеству придя.

Да и никуда оно не уходило; иначе, где же оно?

И всё же – его уже нет.

Ведь не был уже я бессловесным младенцем,

но был мальчиком, способным говорить.

И его-то я помню.

А вопрос, откуда же научился я говорить,

позднее привлек мое внимание.

Ведь это не старшие учили меня, подавая мне слова

в соответствии с каким-либо упорядоченным методом —

как немного спустя обучали меня буквам,

но я сам – разумом,

который Ты дал мне, мой Бог.

Пытаясь мычанием и разными звуками,

всевозможными движеньями руками-ногами,

высказать чувства сердца моего и желания,

не в силах был я выразить то, что хотел,

тем, кому хотел, но затем

памятью начал я схватывать:

если при мне называли что-то,

и потом к этому предмету подходили,

то видел я и понимал, что имеют в виду именно этот предмет,

и что для того, чтобы выразить этот предмет,

нужно издать именно эти звуки.

А что именно этот предмет имелся в виду,

мне становилось ясно

через природный язык всех народов,

который создается из выражений лица,

движений глаз, движений тела и звуков голоса,

отражающих такие движения души,

как влечение, обладание, отвращение или отвержение чего-либо.

Так эти слова, занимавшие

в разных высказываниях определенные места,

и часто мной слышимые,

постепенно соединял я с теми вещами,

которые они обозначают,

и через них я открывал желания —

прирученные уста мои уже могли их произносить.

Так с окружающими меня я общался,

сообщая свои желания через эти знаки,

и глубже погружался в бурное общение человеческой жизни,

завися тогда от воли родителей и повелений старших.

«Куда уходит детство? В какие города?»

Этот столь знакомый нам вопрос задавал себе Августин более шестнадцати столетий назад. Только в латинском языке младенчество и детство – это два разных сменяющих друг друга возраста. Но, в отличие от нас, Августин не искал средства вернуться в младенчество-детство. Нет в нем этой тоски по «нежному возрасту» и желания вернуться в него. Он совсем иначе смотрит на свое прошлое. Мы, люди выросшие еще в Советском Союзе, привыкли смотреть на детство как на лучшую пору жизни. Так нас воспитали. Так принято думать. На это обращалось внимание. Наши родители – дети страшной войны – ставили своей целью обеспечить нам счастливое детство. И у них это почти получилось. По крайней мере, в нашей культуре принято вздыхать по счастливому детству и воображать себе «средства, чтобы попасть туда»…

А ведь это страшно. Страшно, когда люди считают, что лучший период жизни – в прошлом. Золотой век каждого человека уже прошел и чем дольше мы живем, тем дальше удаляемся от счастья. При таком взгляде лучшее, что человек может сделать – не взрослеть. Не желающий расти Питер Пэн – это из другой культуры, но столь же материалистичной и безверной – очень понятен нам. Да и сегодня совсем просто найти ребенка, который не хочет вырастать. Дети уже усвоили эту «максиму» современной цивилизации – «Все лучшее – детям!». А значит, смысла уходить из детства нет никакого. Нет смысла расти и развиваться, нет смысла учиться, познавать себя, меняться, искать счастья. Нас уже научили, что счастье – только в детстве. И единственный способ быть счастливым – не уходить из детства или впадать в детство…

У Августина совсем иной взгляд на жизнь. И нам есть чему у него поучиться. Для него жизненный путь человека имеет смысл. Человек движется в поисках счастья и имеет возможность его обрести. Счастье – не в «нежном возрасте», а плод развития и совершенствования, итог раздумий и трудов, цель долгого и трудного пути. Шесть возрастов человека (младенчество, детство, отрочество, юность, зрелость, старость) подобны шести периодам человеческой истории, шести дням творения, шести дням недели. И их сменит седьмой возраст-период-день – суббота всеобщего воскресения и блаженства праведных в Граде Божием. Но мы сильно забежали вперед…

Если человек нашел себя, понял, что такое человек, кто мы, откуда и куда идем, мы он иначе смотрим на свое прошлое и на свое детство.

И что видит Августин в своем детстве прежде всего? На что он обращает внимание? На стремление подчинить себе всех вокруг, на жадность и безжалостность к другим младенцам, на жуткую ревность и стремление все внимание взрослых переключить исключительно на себя, на стремление нанести максимальный вред за неповиновение…

Нет, к такому возрасту возвращаться совсем не хочется…

А ведь Августин намного более трезво смотрит на детство и младенчество, чем мы…

Но вот младенчество проходит.

И Августин ставит множество интереснейших вопросов.

Как человек осваивает речь? Кто его учит? Каково назначение речи?

Не взрослые учат ребенка говорить. Ребенок учится говорить САМ. И сама речь есть нечто, исходящее от разума, который дается человеку БОГОМ.

Человек изначально обладает движениями воли и «природным языком», понятным всем народам, независимо от языка. И в человеке заложено стремление выразить желания своего сердца.

Движения воли – влечение, обладание, отвращение или отвержение.

«Природный язык» – жесты, мимика, движенья глаз, мановения рук, непроизвольные звуки… Каждый понимает «фразы», сказанные на этом языке.

Взрослые лишь дают ребенку примеры слов-знаков, которыми можно обозначать окружающие предметы и выражать желания сердца.

Но главное – стремление выразить желания своего сердца. Для чего оно дано человеку? Для общения с другими? Или для понимания себя? Или для разговора с Богом через понимание себя?

«Ты создал нас для Себя. И неспокойно сердце наше, пока не успокоится в Тебе».

В этом отношении очень интересно сравнить представления Августина и крупнейшего современного лингвиста Ноама Хомского. Вот, что говорит Хомский: «Отсюда следует очень важный вывод, что коммуникация – это лишь вторичный аспект речи, так как это лишь часть воплощения языка. Таким образом, язык является не только и не столько средством коммуникации, сколько средством познания».

По Августину, язык – это данное Богом человеку средство понимания себя и окружающего мира через общение с Богом.

И это понимание себя посредством языка можно передать другим людям.

И сама по себе Исповедь Августина – совершенное применение языка – понимание себя и мира через молитву к Богу, понимание, передаваемое читателям.