Текст книги "Любовь прекраснее меча"

Глава шестая. СМЕРТЬ ОТЦА

«Ты кончил жизни путь, герой!

Теперь твоя начнется слава,

И в песнях родины святой

Жить будет образ величавый…»

Джордж Гордон Ноэль Байрон

Граф Маридунский умирал.

Умирал от ран полученных в битве. Ценой жизни он защитил верховного короля Британии и подвиг его останется в веках – барды воспоют о героической гибели сэра Отлака.

Графа со всеми возможными мерами предосторожности принесли в замок и уложили на спешно приготовленное ложе прямо в пиршественном зале. Нести по узким лестницам и коридорам умирающего, подвергая его излишним страданиям, было неразумно.

Граф лежал, сжимая в руке меч, от которого пал сегодня не один сакский рыцарь.

На груди умирающего горько рыдала графиня, седеющие уже волосы ее растрепались, но она даже не думала их поправлять. Господи, сколько раз, проклиная одинокую постель, она желала смерти мужу! Как она его порой ненавидела!

И все те чувства разлетелись в пыль пред искренним горем – она не знала, как будет жить без него. Одна утрата за другой – сперва два сына, а теперь муж!

Лучше бы Господь забрал ее никому не нужную жизнь!

Рядом с графиней были две дочери и невестка – тоже в слезах, графа любили, хотя и побаивались, все домочадцы. Даже младшую дочурку разбудили посреди ночи – вдруг умирающий захочет попрощаться с ней…

Справа от графа стоял на коленях Уррий и мрачно смотрел на отца – он никак не мог поверить, что отцу осталось жить какие-то минуты. Он не мог принять сердцем, что сильный умный мужчина, на которого Уррий всегда смотрел как на образец рыцарства, как на само воплощение жизни и физической мощи, скоро умрет. Что его отпоют в часовне замка и уложат в деревянный гроб, а гроб – в каменный склеп в длинном ряду других захоронений в фамильной усыпальнице в глубине огромной пещеры. Что завтра защищать замок и принимать решения придется уже ему, Уррию, а отца не будет рядом, чтоб хлопнуть по плечу и дать дельный совет…

И еще Уррий знал, что отец страдает сейчас не только от ран и боли, не только от беспомощности, но и от того, что не до конца выполнил клятву, данную королю Эдвину, хотя и умирает теперь от верности своему слову.

Не только, конечно, клятва заставила графа заслонить грудью воспитанника, но все же…

Умирал один из знатнейших рыцарей королевства. Прославленный воин. Хозяин замка.

Умирал от боевых ран.

И все бывшие в Рэдвэлле рыцари молча стояли вокруг.

Хотелось снять доспехи, залить чудотворным бальзамом саднящие свежие раны, утолить беснующийся голод, залить испаляющую жажду кубком доброго эля, смыть пот и кровь противника…

Но все стояли, молча склонив головы, отдавая последний долг герою, хотя ноги гудели от усталости. И будут стоять, даже если агония продлится до рассвета – в этот последний час его боевые товарищи должны быть рядом.

Сам верховный король стоял, преклонив колено, перед умирающим, рядом с его сыном. На лице Этварда явственно читалась неподдельная боль.

Лицо сэра Дэбоша посерело от усталости, глаза его были закрыты. Рядом с ним находился сэр Ансеис.

Уррий вдруг порывисто встал и подошел к могущественным рыцарям-магам. Хотел что-то сказать или попросить, посмотрел на них и не решился.

Медленно пошел обратно к смертному ложу отца, повернулся, снова посмотрел на магов, оказывающих ему покровительство.

Они чуть не спасли Лореллу своим волшебством – неужели они не спасут его отца?!

Ведь это несправедливо, что он умирает! Так не должно быть!!!

Но слова просьбы так и не сорвались с его губ. Он боялся, что уже просил магов слишком о многом и они ему откажут.

– Мы не в силах выполнить твое желание, сэр Уррий, – вдруг сам сказал сэр Ансеис. – И никто не может, даже Господь Бог, дьявол или кто иной. Сэр Отлак обречен, я не понимаю, как он до сих пор жив… Яд каурры убивает мгновенно…

Уррию безумно хотелось закричать «Почему? Почему нельзя спасти?!», но он лишь спросил:

– Вы знаете мои мысли?

– Мысли наследника Алвисида не может узнать никто, кроме самого Алвисида, – покачал головой Хамрай. – Но сейчас твои думы написаны на лице, чтобы догадаться о них не надо быть магом. Я сочувствую твоему горю, Уррий.

– Если вы все знаете, – сказал юноша, – и действительно не желаете смерти моего отца, то почему бы опять не попробовать повернуть вспять время? Как с Лореллой…

– Увы, Уррий, такое дважды за короткий срок не повторить… И тогда умер епископ Гудр, без его помощи, нам не справиться. К тому же, как ты уже наверное понял, это ни к чему не приведет. Как с Лореллой… Разве будет граф избегать опасности, даже зная точно, что погибнет?

– Вы правы, сэр Ансеис, – тихо выговорил Уррий и вернулся к ложу умирающего отца.

Взгляд Отлака прояснился, он приподнялся тяжело на локте.

Графиня подняла резко голову с груди графа и посмотрела на него, даже постаралась улыбнуться мужу ободряюще – сквозь слезы.

– Прости меня, – тихо сказал умирающий. – За все прости.

И, не глядя больше на жену, граф обвел взглядом стоящих на некотором расстоянии вокруг него рыцарей. Затем посмотрел на Эмриса, потом на Уррия.

«Эх, сынок, вот так вот все нескладно получается…»– говорил его взгляд.

Вслух же граф сказал:

– Замок и все, что у меня есть оставляю… – умирающий выдержал паузу, словно принимая окончательное решение, – сыну своему Уррию.

Произнеся эти важные слова, граф откинулся на подушки и закрыл глаза. Лицо его исказила предсмертная судорога.

Никто не видел, что верховный координатор покачнулся и, не открывая глаз, взялся за локоть Хамрая, словно прося у него помощи. Он действительно попросил помощи – на энергетическом уровне. Трудно, даже такому магу, как Фоор, очень трудно бороться с ядом каурры, отвоевывая у смерти дорогостоящие минуты.

А граф так и не вспоминает о фамильной реликвии с эмблемой Алвисида, что у него на пальце…

Какое-то время сэр Отлак лежал с закрытыми глазами, огонь агонии пожирал его изнутри – краска отливала от щек, кожа наливалась смертью.

Уррий быстро-быстро заморгал, чувствуя как на глаза набегает предательская слезинка.

Почему он сдерживает себя, почему не расплачется у тела умирающего отца, ведь это так естественно? В который раз за последние дни ему хочется расплакаться, и он вновь сдерживает себя.

Потому, что он – рыцарь.

Потому, что сегодня от его меча пали четверо сакских рыцарей, и он не считал даже сколько простых воинов и варлаков.

Потому, что он – наследник графа Маридунского… и наследник Алвисида, бога…

Сэр Отлак открыл глаза, с трудом поднял руку и непонимающим взглядом уставился на дрожащую от слабости кисть. Долго смотрел, потом на него словно нашло озарение.

– О-о, – простонал граф, – если бы раньше… Нет, ерунда…

Уррий испугался – не бредит ли отец?

Граф сказал:

– Сними перстень, Уррий. Я совсем забыл о нем. Он передается главе рода из поколения в поколение… от Алана Сидморта… Он всегда носил перстень при себе, лишь перед последним походом оставил сыну… Этот талисман оберегает от несчастий… Меня не уберег… Сегодня… Но мне грех жаловаться… столько славных битв…

Умирающий замолчал. Уррий не перебивал. Никто не смел даже кашлянуть, казалось, все присутствующие прекратили даже дышать.

Наконец, граф продолжил:

– Внизу, в пещере, в склепе Гаррета Сидморта, на самом деле нет гроба… такого Сидморта не было никогда… Там ступеньки вниз и каменная дверь… Надо снять накладку и приложить перстень к двери в центре… там увидишь. Алан Сидморт сказал сыну, что лучше не открывать ту дверь, только в случае, когда ничего другого не остается… Я не знаю, что там, за каменным входом – подземный ход или заточенная страшная нечисть, способная стереть врагов с лица земли… Не знаю… Но, возможно, тебе предстоит узнать… Скорее всего, там подземный ход…

Говорить графу было тяжело, он замолчал и вновь закрыл глаза.

Уррий осторожно подковырнул ногтем узорчатую золотую накладку перстня. В синем полупрозрачном камне, словно была замурована крохотная зеленая змейка, свернувшаяся спиралью… Этот знак Уррию уже знаком. Уррий оторвал взгляд от загадочного талисмана и посмотрел на отца.

Уррию захотелось закричать, но он сдержался.

Зато графиня запричитала горестно и громко – граф Маридунский умер.

Координатор Фоор был разочарован. Такие усилия и только ради того, чтобы узнать, что предусмотрительный Алвисид устроил потайной выход на случай осады замка.

Да, такие же каменные выходы со змейкой в центре есть в каждом каталоге алголиан – только никто никогда не мог их открыть, и никто не знал, что находится за таинственной дверью… Что ж, хоть эта загадка теперь решена…

Фоор открыл глаза и затуманенным взором посмотрел на Хамрая. Потом на Уррия, глядящего на мертвого отца. Координатор подумал, что может утешиться – он не зря бился столько времени со смертью за сэра Отлака. Он дал возможность наследнику Алвисида проститься с отцом. С отцом, который достоин всяческого уважения.

Эмрис закрыл от боли глаза. Да, не его отец умер. Его отец – верховный король Британии подло убит саксами в Камелоте. Нет, кто бы ни был отец по крови – того он не знал! А сэр Отлак воспитал его, и все, что в нем, Эмрисе есть – плохого и хорошего – все от сэра Отлака.

Эмрис понял, что большая и очень важная часть его жизни ушла безвозвратно. Что вместе с сэром Отлаком умер и мальчишка Эмрис, неизвестно чей сын. Теперь нет Эмриса – есть верховный король Британии Этвард. Но Боже Великий, как больно!

«Да, – думал сэр Гловер, – турнирное соперничество графов Камулодунских и графов Маридунских прекратилось надолго, бычья требуха! Славный был боец! И сын его, Педивер, тоже был не плох, да упокоится душа его в райских кущах! Когда еще теперь младший Сидморт выйдет на ристалище, доживу ли?»

Сэр Гловер явно недооценивал Уррия.

Со смертью графа кончилась целая эпоха в жизни королевства! И все в огромном зале почувствовали образовавшуюся пустоту…

Ламорак стоял в задних рядах и смотрел на Уррия. Сердце Ламорака уже не способно было воспринимать горе. Мир рухнул для него со смертью его, Ламорака, отца – короля Пенландриса. Битву Ламорак провел в тумане – от сакских мечей не бегал, но и смерти не искал. А теперь смотрел на умершего от боевых ран, в почете, отце Уррия и думал: а где увезенное варлаками тело его отца, не надругались бы над ним… И, кстати, а где тело двойника Ламорака?.. Он совсем забыл об этом…

Варлаки, подскакав к шатру Иглангера, остановили коней.

Герцог лишь кивнул и вновь обратил взор к замку. Нельзя сказать, чтобы тело короля Пенландриса грубо скинули с коня, но и особого почтения в движениях варлаков не было.

Сэр Катифен закусил губу.

Он один остался с господином, если не считать оруженосцев. Остальные воины дружины короля Сегонтиумского из Камелота отправились в замок Пенландриса – отвезти тело принца Селиванта и защитить королеву в случае опасности, время смутное. И якобы должны подъехать к Рэдвэллу с минуты на минуту.

Однако, сэр Катифен догадывался – король Пенландрис опасался, что в решающий момент его воины могут отказаться сражаться против соотечественников. Вон Селивант – знал, молчал, и даже вроде соглашался, а когда дошло до дела, не смог пойти на предательство.

– Предательство! – вырвалось у Пенландриса, когда он был наедине с сэром Катифеном и наливался любимым элем. – Знал бы, паршивец, что такое предательство!..

Коня Пенландриса, как и тело короля, оставили без присмотра – до них ли, озерное чудовище давит бойцов!

Сэр Катифен поймал жеребца за уздцы, с трудом (король все-таки был грузен)

Закинул тело мертвого повелителя в седло. Закрепил, чтобы не свалился. Поискал глазами оруженосцев короля. Не нашел, махнул рукой и повел коня с неживым седоком. Сел на своего коня – меч, которым он почти не пользовался, и арфа, почерневшая от употребления, были приторочены к седлу. Подумал, спешился, надел перевязь с мечом, арфу закинул за спину, взял уздечку коня повелителя и, не глядя на разворачивающуюся битву с драконом, пошел к дороге.

Идти до замка Пенландриса было далеко. Сэр Катифен не торопился.

Где-то впереди зализывала раны армия разбойников. Покойникам живые враги не страшны.

Сэр Катифен считал себя тоже покойником.

Он достиг уже границ королевства Пенландриса, когда его догнали оруженосцы короля.

Они остановили коней, один из них вел под уздцы коня Катифена.

На предложение сесть на коня и присоединиться к ним, Катифен помотал головой.

Оруженосцы сообщили, что бритты вышли на битву, что сами сегонтиумцы в сражение против собратьев не пошли – ради чего, если повелитель мертв?

И поскакали дальше: нести в королевский замок горестную весть.

До замка Пенландриса сэр Катифен добрался глубокой ночью – почти перед самым рассветом.

Королева спала. Или просто не пожелала выйти.

Слуга предложил Катифену еды, но верный вассал не захотел расставаться со своим сюзереном.

Тело короля омыли, одели в парадные одежды и отнесли в часовню.

Сэр Катифен остался с мертвым господином наедине. Все заботы были позади. Ничто больше не лежало на совести доблестного рыцаря.

Он долго стоял на коленях перед мертвым телом.

Потом снял арфу, пробежался пальцами по струнам.

Он не мог осуждать господина. И обсуждать с кем бы то ни было его поступки.

Но вот вчера король был на коне… Победителем. А сегодня он хладный труп.

Убитый собственным сыном… Взлет и паденье. Любой взлет чреват паденьем, после которого не взлетишь. И рассчитывать на упокоение в раю нет причин…

И на добрую память потомков тоже – одним движением зачеркнута славная жизнь.

Но кто знал доподлинно жизнь Пенландриса, его душу, его далеко простирающиеся планы?

Катифен, доверенный короля, почти друг, порывов Пенландриса и глубинных мотивов его действий не знал. И не осуждал своего господина – в случае успеха задуманного дерзкого плана… В пору было закружиться самой трезвой голове – победителей не судят, некому.

Король Пенландрис состоял в родстве почти со всеми знатными семьями бриттов, в том числе и с семейством Пендрагонов… Да дело, наверное, не в этом.

По нескольким случайным фразам, Катифен мог судить, что Пенландрис сильно озабочен будущим Родины. Он любил Британию не меньше Пендрагона или графа Маридунского, но видел то, что было скрыто от них… И пошел на предательство, подвергая Родину опасности захвата саксами, чтобы избежать опасности куда более грозной. Но была ли такая опасность в действительности, или Пенландрис лишь вообразил ее себе, чтобы оправдать в собственных глазах предательство – сэр Катифен не знал.

И теперь уже не узнает никогда…

Сэр Катифен хотел спеть мертвому господину на прощание его любимую песню о единении и борьбе рыцаря Света и рыцаря Тьмы, даже начал наигрывать мотив. Но неожиданно для себя самого, запел совсем другую балладу, ту, которую они с королем слышали, путешествуя десять лет назад по далекой-далекой Индии.

Мелодичная песня понравилась Пенландрису, но король почему-то запретил ее петь своему вассалу.

Час баллады настал.

Сэр Катифен пел во всю силу проникновенного голоса, вкладывая в каждое слово душу и сердце – он в последний раз пел своему господину:

Слон в загоне не спал восемь суток кряду, Лбом искал слабину в каменной стене, Слон ревел – проклинал хитрую засаду И собратьев-рабов с грузом на спине.

И явился тогда человек со шрамом,

Посмотрел на слона, хмыкнул и сказал:

«Среди всех боевых – этот будет самым,

Кто ж такого сдает на лесоповал?»

Вот он – слон боевой в пурпурной попоне,

Смертный ужас врагов в кольчатой броне,

Он бои завершал яростной погоней

И слагали певцы песни о слоне.

Но настала пора – в день сухой и пыльный,

Возглавляя парад доблестных полков,

Слон споткнулся в пыли, затрубил бессильно,

Слон не смог удержать тяжести клинков.

И сказал человек в златотканной дхоти:

«Тот, передний, навряд годен для войны!

Уберите его. Как вы не поймете,

Что в бою мне нужны сильные слоны?»

Был поставлен другой впереди колонны,

А к слону подскакал воин на коне,

В бок кольнул – мол, шагай! —

И погнал к загону, где носили слоны бревна на спине.

Там стоял человек с плеткою витою.

Посмотрел свысока, потен и устал.

«Боевой… Да к тому ж, вышедший из строя.

Кто ж такого возьмет на лесоповал?»

…Слон стоял и стонал человечьим стоном,

Облепила мушня рану на боку.

Боевые слоны, алые попоны,

Протрубили вдали плач по старику.

Замолкли струны, в часовне воцарилась тишина. Сэр Катифен бережно положил арфу на пол. Взял меч господина, лежащий рядом с телом, и приставил к сердцу.

Меч оказался длиннее руки, пришлось взять двумя руками за гарду, а рукоять упереть в каменную стену. Оставалось одно резкое движение…

Не гоже убивать себя мечом господина. Рыцарь имеет собственный меч!

Катифен положил меч Пенландриса на место, достал свое оружие. В тусклом свете свечей блеснула сталь клинка.

Рыцарь! Сэр Катифен невесело ухмыльнулся. Какой он к дьяволу рыцарь!

Не понравились бы четверть века назад королю его разухабистые и непристойные песенки и месил бы он всю жизнь дорожную грязь босыми пятками…

Рыцарь… Сэр Катифен вновь приставил клинок к сердцу.

И задумался, вспоминая прожитую жизнь. Он привык к почету, к рыцарскому обществу, к рыцарскому образу жизни. Без короля Пенландриса такая жизнь для него немыслима…

И без короля Пенландриса жизнь сэру Катифену не нужна!

Сэр Катифен сжал крепче рукоять меча…

Но что-то не позволяло ему сделать последнее движение.

В узкое окно часовни пробились робкие солнечные лучи.

Король Пенландрис дал ему эту прекрасную жизнь, после него она должна и закончиться!

Но рука словно окаменела.

Кем он был до встречи с этим замечательным человеком? Грязью!

Грязью и будет!

Сыр Катифен вдруг резко убрал лезвие от груди.

Положил клинок на пол, у ног покойника. Быстро, боясь передумать, снял плащ со значком Пенландриса, перевязь, новые сапоги… Взял арфу и вышел из часовни.

Караульный у моста без слов выпустил любимца покойного короля.

Сэр Катифен умер – на дорогах страны появился еще один нищий бродячий бард, которого любой рыцарь может зашибить конем или не глядя садануть плетью…

Когда тело сэра Отлака отнесли в часовню, рыцари сели за стол.

Горе недолго владело суровыми сердцами благородных воинов. Битва на то и битва, чтобы кто-то убивал, а кто-то погибал. Павшим – слава. Живым – слава и добыча.

Десятки дорогих доспехов были принесены оруженосцами в замок. Мрачные плененные сакские рыцари сидели тут же за столом – без оружия и под охраной.

И скоро над столом воцарился оживленный разговор – обсуждение сегодняшних событий. Дамы – жены, дочери и невесты, отправившиеся с рыцарями на столичный турнир и оказавшиеся в осажденном замке, – слушали и удивлялись.

Чем больше доблестные рыцари потребляли густого пенистого эля и будоражащего вина, тем славнее в их рассказах выглядели сегодняшние подвиги. Рыцарям действительно было чем гордиться и было что рассказать.

Сэр Таулас сидел за столом, мрачно глядя на кубок с вином, что поспешно вновь наполнил расторопный слуга, наслышанный о буйном нраве прославленного рыцаря.

Бывший отшельник не мог простить себе, что сегодня его господин едва не погиб («На месте Отлака должен был быть я!») и искал утешения в вине.

Аннаура, успевшая переодеться для ужина, находилась рядом с сэром Ансеисом. Лишь только помянули усопшего хозяина замка и приличия позволили завязать разговор, она тут же призналась:

– Я не отрывала от вас взгляда весь день, барон. Вы были великолепны!

Хамрай невпопад кивнул головой, он думал совсем о другом.

– Мое общество в тягость вам, сэр Ансеис?

Первая красавица королевства готова была обидеться. Она не привыкла, чтобы ее словами (тем более восторженными похвалами) пренебрегали. Аннаура вообще поражалась этому любовному эпизоду в своей богатой биографии. Может, это только она так считает, что любовный эпизод? Может, Ансеис как на женщину на нее и не смотрит? О чем думает сейчас заморский рыцарь?

Аннаура не привыкла отступать: если барон Ансеис не хочет, то она все равно заставит, какой бы там таинственной силой магии он ни владел! Сегодня же ночью он будет в ее постели! Ей это просто необходимо. Чтобы не растерять веру в себя.

Или просто потому, что ей – ей! – этого очень хочется, какие еще необходимы аргументы?

Она капризно поджала нижнюю губку:

– Вам неприятно разговаривать со мной, барон?

Хамрай вздрогнул. Качнул головой, словно отгоняя назойливых мух, посмотрел на Аннауру. Прямо в ее жадные глаза. И улыбнулся ей, постаравшись вложить в улыбку всю нежность на которую был способен.

Необходимо было прекратить затянувшуюся недосказанность. Прекратить это знакомство. Немедленно сказать что-либо, чтобы она потеряла к нему интерес.

Но он не мог.

К ужасу своему, он честно признался самому себе, что полюбил. Другой вопрос – достойна его избранница любви или нет? Но как это ему сейчас не важно! Важно другое. Он полюбил – впервые в жизни он полюбил женщину. Он жаждал ее и тем более мучительны были его страдания, к которым, казалось, за столько лет должен был привыкнуть. Он жаждал теперь не просто обладать женщиной. Нет! Теперь ему нужна была только Аннаура. Только она!

– Извини, – нежно сказал Хамрай и взял ее тонкую кисть в свою ладонь (от этого прикосновения непонятная, странная и удивительно приятная волна ощущений охватила Аннауру). – Я устал. Но в сражении, я постоянно знал, что ты смотришь на меня с высоты замка. Хотя вряд ли ты могла разглядеть меня среди сражающихся.

– Нет, что ты! – обрадованно воскликнула Аннаура. – Я отлично видела твой алый плащ, я не сводила с него глаз. Ты прекрасен в бою – это я поняла еще на турнире. И вообще… Ты не такой, как другие рыцари…

Она говорила истинную правду, он был совсем не таким.

Хамрай-то прекрасно знал, что не такой. Но касалось это не только его магических способностей. Он ни словом, ни жестом не выдал, что большую часть жизни провел в чужой земле, с другими верованиями и обычаями… Значит, ее слова относятся к его исключительно личностным, мужским качествам.

Сердце старого мага забилось, как у мальчишки, впервые целующим девушку. Тело его непроизвольно подалось к ней и она придвинулась к нему ближе…

Поцеловать-то он ее сможет, а потом…

Будь стократ проклято заклятие Алвисида! Будь проклят день, когда он встретил Моонлав – бесчувственную холодную женщину, сломавшую его жизнь!

Рука барона непроизвольно легла ей на талию. Восхитительное ощущение, от которого у обоих закружилась голова!

– Я устала, – едва сдерживая волнение, чтобы голос не дрожал, сказала Аннаура.

– Сегодня выдался очень трудный день. Я хочу лечь, вы не проводите меня до моих покоев?

Ансеис вдруг резко отрезвел – перед ним открылась граница, переступать которую он не мог. Он прекрасно знал, что произойдет, если осмелится…

В это мгновение к нему подошел Триан и знаками показал, что король Этвард просит сэра Ансеиса пройти на королевский совет.

Внутренне Хамрай вздохнул с огромным облегчением (хотя где-то глубоко внутри какая-то крохотная частица души его вопреки рассудку горько подосадовала на возникшую помеху). Барон развел руками и сказал Аннауре виновато:

– Прошу прощения, но я не могу отказать верховному королю. Я сразу вернусь, как только совет закончиться. Вы дождетесь меня?

Хамрай искренне надеялся, что собрание рыцарей продлится до утра. Ему безумно хотелось броситься в объятия этой восхитительной женщины, обладающей магией, куда сильнее его собственной – магией женственности. Но заклятие… Заклятие!!!

Аннауре, с присущей ей горячностью, вдруг захотелось послать ко всем чертям этого странного сэра Ансеиса, встать и уйти. Но она почему-то потупила взгляд и тихо произнесла:

– Я буду ждать вас здесь, барон.

Уррий, едва утолив голод, встал из-за стола. Этвард просил его подняться в зал, выделенный для королевского совета. И остальных членов совета, что остались в живых, подняться тоже. Требовалось выработать план действий на завтра.

Поддаваться панике причин не было, но и недооценивать противника не следовало.

«Король должен разбираться в людях, »– подумал Эмрис. Посмотрел на сэра Тауласа и решил его не приглашать. А вот сэра Дэбоша и сэра Ансеиса, хоть они и не его подданные – обязательно.

Эмрис уже понял их силу, их мудрость и даже смутно догадывался об их интересе.

Да, как тесно все в жизни переплетено, как трудно разобраться – то, что кажется важным и главным, в один миг теряет всякое значение и напротив, малозначащее вдруг приобретает огромную важность, становится узлом нитей мира. Только не всегда об этом можно догадаться.

И на него, Эмриса, свалилась огромная ноша, тяжелая ответственность – да, он понимает это. Но дорогу осилит идущий, он отмечен Господом Богом, он справится со всеми препятствиями и невзгодами на пути к славе. К славе Британии и его, короля Этварда Пендрагона!

Умных голов лишился совет молодого короля – графа Отлака, герцога Вольдемара…

Горячий сэр Гловер настаивал на утренней вылазке для развития успеха (разумно, что король не позвал на совет еще более горячего сэра Тауласа, который великолепен в сражении, но не на совете). Впрочем, Гловер сам осознавал безрассудность своего предложения и не настаивал.

Этвард по очереди спрашивал у собравшихся рыцарей о сложившейся обстановке.

Интуитивно слово сэру Дэбошу и сэру Ансеису он решил предоставить последним, чтобы уже после них подвести итог собрания самому. Увидев, что Уррий потихоньку начинает вслушиваться в речи, Эмрис спросил мнение нового графа Маридунского.

Тихим голосом, не глядя никому в лицо, Уррий рассказал о предсмертном подарке отца. Во время рассказа он отстраненно теребил в руках перстень, который был ему пока велик ему и сваливался с пальца.

Когда Уррий замолчал, рыцари стали бурно обсуждать, чтобы могло быть за таинственной дверью – едва не забывали обращаться к королю за разрешением говорить…

– Пойдемте посмотрим, чего зря предполагать, – предложил сэр Ансеис.

– Неизвестно, что ждет нас за этой дверью, – ответил король Этвард. – Сэр Отлак сказал, что там может быть плененная нечисть – зачем выпускать зло?

– Даже если так, – взял слово сэр Дэбош, – я и барон Ансеис немного владеем магией. Мы сможем запрятать нечисть, что бы там не оказалось, обратно.

Верховный координатор разочаровался в перстне с эмблемой Алвисида и от таинственной двери ничего не ожидал, но не вредно самому доподлинно исследовать все, что связано с именем сына Алгола.

– Вы уверены? – спросил Уррий.

– Да, – ответили Хамрай и Фоор в один голос.

– Даже если там подземный ход, – задумчиво ответил Уррий, новый хозяин замка, – то не воспользуемся же мы им для спасения своих жизней? Я не позволю оставить Рэдвэлл на разграбление варлакам, здесь могилы моих предков. Я не покину их.

Но рыцарям вдруг захотелось оказаться вместе с женами, дочерями, трофейными доспехами подальше от осажденного варлаками замка. И никто из них даже в глубине души не считал это трусостью – одно дело сражаться с достойным противником в чистом поле, совсем другое – помирать от голода среди бегающих крыс и смрадных крестьян…

Встал дотоле молчавший граф Сторберг. Он был уже не молод, но крепко держался в седле и не прятался сегодня в битве за спинами товарищей. Он имел право на уважение. Испросив разрешение у короля, рыцарь сказал:

– Никто не говорит о бегстве. Или, тем более, о сдаче замка. Но необходимо знать все возможности. Предстоит осада – у саксов хватит сил и терпения держать нас в кольце сколь угодно долго. Сейчас лето, прошлогодние запасы подходят к концу, новые еще не заготавливались. На сколько в замке хватит провианта? Если там подземный ход – это возможность вылазок и нападений с тыла, это связь с миром и поиск союзников, возможность вызвать на подмогу наши армии, оставшиеся в поместьях. Это, наконец, наша последняя надежда победить, даже бегством, ибо гибель от голода в осажденном замке будет означать наше поражение в войне с саксами.

Он помолчал и добавил, обращаясь к Уррию, пытаясь быть как можно более убедительным и прекрасно зная, что давать прямые советы бесполезно:

– Наша смерть от голода в замке будет означать окончательное поражение в многовековой войне с саксами.

– Хорошо, – сказал Уррий и встал с места. – Вы не возражаете, если мы не пойдем все?

Это был не вопрос, скорее просьба.

– Сэр Дэбош и сэр Ансеис, вы не откажетесь сопровождать меня?

Уррию давно хотелось задать французскому барону один вопрос: не алголианин ли он? Но при всех Уррий не считал необходимым раскрывать свою тайну – зачем правоверным христианам знать, что он наследник чужого бога. Тем более, что Уррий сам еще не разобрался в себе и своем отношении – а ведь все последние дни он размышлял, говорил с друзьями об этом, слушал ответы посланца Алвисида, вновь обсуждал с Эмрисом и Ламораком и вновь думал, думал, думал…

Господи, как неуместно все это сейчас, казалось бы, когда умер отец! С его гибелью для Уррия кончилась старая жизнь. И новая жизнь была непонятна и непредсказуема – вчерашние мечты и мудрости стали глупыми, детскими, далекими…

Этвард поднялся с места:

– Я тоже пойду.

– И я! – порывисто воскликнул Ламорак.

Уррий посмотрел на друзей и тепло улыбнулся. Клятва у Озера трех Дев! Они всегда вместе!

– Конечно, ваше величество, я буду вам благодарен.

Рыцари (некоторых задело, что их не зовут туда, где может подстерегать опасность, но они понимали, что это все же личное дело графа Маридунского и уважали его право на семейные тайны) пытались отговорить Этварда – бесполезно.

Решили, что тогда пойдет и сэр Гловер, с целью во что бы то ни стало, хоть ценой жизни, защитить короля.

Ждать до утра было долго и Уррий со спутниками, не медля, отправились в фамильный склеп. Остальные рыцари остались ждать их возвращения – Уррий велел сэру Бламуру распорядиться, чтобы им принесли вина.

А в пиршественном зале во всю шло веселье – напряжение и усталость прошедшей битвы требовали выхода, а погреба у графа Маридунского славились по всей стране.

Уже звучали громкий женский смех и девичьи ахи по поводу рассказов, в который раз уже повторяемых за день. В отсутствие за столом короля и знатнейших рыцарей надо было прославлять кого-то из присутствующих. Все взоры обратились на сэра Тауласа – как никак, но больше всех трофеев принесли в замок спешно набранные из крестьян-добровольцев оруженосцы бывшего отшельника.

И мрачные думы потихоньку покинули сэра Тауласа. Ведь действительно – все кончилось хорошо, а поскольку он больше подобного не допустит, то об этом недоразумении вообще можно забыть. Он – самый лучший воин в замке! Нет, не только лучший среди находящихся в замке – лучший в стране, это признано всеми!

Ему нечего стесняться, он может только гордиться собой, своим славным происхождением, славным прошлым и не менее славным настоящим и будущим.