Текст книги "Любовь опаснее меча"

Верховный Координатор замолчал, переводя дух и оглядел слушателей – все внимательно смотрели на него, запоминая каждое слово, как откровение Алгола, как руководство к дальнейшей жизни.

Хэккер Прионест прочертил в воздухе священную спираль Алвисида – просил слова. Фоор кивнул, разрешая.

– Верховный Координатор, да пребудет с вами благодать Алгола, скажите, шар может передвигаться только с наследником Алвисида?

– Да.

– А если вдруг наследник Алвисида случайно погибнет, возможно, если на труп его возложить «частицу малую», то таким образом мы доставим ее, неся труп на носилках, в Каталог Ферстстарр, где и полагается быть плоти Алгола?

Координатор Фоор поднял руку по направлению к хэккеру Прионесту. Он хотел сжечь его пламенем Алвисида, чтобы другим неповадно было даже думать об этом. Но сдержался, взял себя в руки. Он готов к любым испытаниям, посланным Великим Алголом, он с честью выполнит свою миссию – Алвисид вновь оживет. А для этого требуется полное единство в рядах алголиан, раскол сейчас смерти подобен.

– Это, во-первых, неизвестно – возможно плоть Алгола подчиняется только живому наследнику Алвисида. А потом, – Фоор сделал значительную паузу, – вы все знаете пророчество – наследник Алвисида оживит сына Алгола. Алвисид вновь будет во главе нас. Мы обязаны сделать это!

Он вновь помолчал и заговорил торжественно-распевно, словно хвалебный файл:

– Братья! Все вы посвящены и допущены были к голове Алвисида! – Координатор Фоор лгал, он прекрасно знал к голове бога допускались избранные из избранных и среди присутствующих в храме было не более пяти-восьми подобных человек. – Судьба Алвисида сейчас в наших руках, братья! Трудно и опасно выполнять выпавшую на нас святую миссию – мы избраны Алголом для нее! Многие из нас положат головы, выполняя святой долг и имена их навечно будут занесены в Золотые Директории. Все из присутствующих здесь, кто останется жив, станут хэккерами!

По залу пронесся с трудом сдерживаемый гул голосов.

– Братья! – прогремел Фоор. – Великий Алвисид сейчас будет говорить с вами!

Гул усилился, даже хэккеры с удивлением взглянули на своего предводителя.

– То, что услышите вы сейчас, должно умереть в ваших сердцах, никому нельзя рассказывать об этом Откровении Алвисида! – провозгласил Фоор. – Вы все увидите Алвисида, сможете задать ему вопросы, и, значит, становитесь хэккерами прямо сейчас!

В воздухе замелькали прочерчиваемые спирали Алвисида. Алголиане молились. Фоор повернулся к накрытому священной желтой материей ларцу из желтого камня. Рядом с ним стояло кресло, которое Координатор приготовил так, чтобы оно находилось ровно где надо (вся сцена уже отрепетировалась им заранее). Крышка ларца была откинута – так его и доставили в храм, иначе открывая ларец Фоор бы умер. Или бы умер другой алголианин, которому Фоор поручил бы сделать это, но каждый человек сейчас был на счету.

– Вставай, – тихо, едва слышно проговорил Фоор.

Посланник Алвисида выскочил из ларца и уселся в приготовленное кресло. Все двести семьдесят пять человек, включая хэккеров, с трепетом упали на колени, вознося файлы Алголу. Торжественность и важность момента лишила их способности размышлять, они сейчас могли только внимать – и ни одно произнесенное слово не вытравят из их памяти любые десятилетия.

– Расскажи про себя, – тихо скомандовал Фоор.

– Я – бог, сын могущественного Алгола, пришедший с ним из другого мира, где дух человеческий взлетел на непредставимые высоты и вывел людское племя в космос. Я и отец мой всемогущий Алгол пришли в этот мир, неся Добро. Но Добру всегда противодействуют… – начал свой удивительный рассказ посланец Алвисида.

Фоор оглядел присутствующих. Да, он поступил верно, принеся сюда посланца Алвисида. Он и так не сомневался в верности своих подчиненных, они были многократно проверены. Но теперь он знал – случайностей не будет никаких! Он готов к испытаниям, посланным Великим Алголом.

Алголиане внимали сыну Бога. Они готовы были пожертвовать жизнью ради одного этого счастья, и если бы каждому из них сказали, что после того, как Алвисид закончит речь, слушателя подвергнут страшной казни, то каждый бы из присутствующих алголиан с радостью бы согласился. Но жизни их сейчас, как никогда были нужны святой вере и сыну Алгола – святому Алвисиду.

16. ДЕВУШКА ИЗ МАРИДУНУМА

Законы природы важнее всего. Природа ничто не создала

Даром и снабдила нас благородными органами не для того,

Чтобы мы ими пренебрегали, а для того, чтобы мы ими

Пользовались.

Джованни Бокаччо «Декамерон»

Уррий гнал коня так, словно от этого зависела сама жизнь его. И если бы они не достигли Маридунума, то конь пал бы замертво через несколько миль. Остальные всадники отстали от него более чем на двести ярдов. Разговаривать Уррию ни с кем не хотелось, даже с Эмрисом и Ламораком.

У «Сердца дракона», лучшей гостиницы Маридунума, всадники спешились и вошли в трехэтажное большое здание. В обеденном зале полыхал камин, но посетителей было немного – лишь зажиточные горожане, отдыхающие после трудов праведных, нищих и забулдыг отсюда вышвыривали моментально.

– Эля и мяса сыну короля Сегонтиумского и сэру Уррию Сидморту! – воскликнул Эмрис входя.

– Сэру Радхауру! – поправил его Уррий.

– Что? – переспросил сводного брата Эмрис.

– Сэр Радхаур – Рыцарь Воды, такого мое рыцарское имя, – сказал Уррий. Был он мрачен и по-прежнему бледен, хотя сумасшедшая скачка несколько успокоила его.

– Хорошо, пусть будет как ты желаешь, – пожал плечами Эмрис и крикнул:

– Хозяин, лучший стол и лучшие комнаты для сына короля Сегонтиумского и сэра Радхаура, сына графа Маридунского! Руан, позаботьтесь обо всем пожалуйста. Да, и попросите, чтобы три девушки за ужином составили нам компанию. Вы, надеюсь, не возражаете? – Эмрис повернулся к друзьям.

– Мне безразлично, – хрипло ответил Уррий.

– Еще бы я возражал! – воскликнул Ламорак.

Руан обо всем побеспокоился, их провели в отдельный небольшой опрятный зал. За большой длинный стол уселись ужинать сопровождавшие их воины, друзья сели за маленький у окна. В окно ничего не было видно – ночь вступила в свои права. Слуги принесли на подносах ужин, один из них разлил эль по кубкам и поинтересовался: может быть, молодые господа желают вина, в «Сердце дракона» богатые погреба, лучшие во всей округе, «Сердце дракона» не зря считается лучшей гостиницей города.

Хозяин ввел пятерых девушек лет по двадцать и подвел их к гостям (хотя речь была о трех, но хозяин решил, что лучше переусердствовать перед знатными, и, как он небезосновательно надеялся, щедрыми господами, чем не угодить им, и поэтому он привел всех подходящих по возрасту женщин, что у него были). Эмрис тут же усадил стройную рыжеволосую девушку со смешливым курносым лицом к себе на колени – она казалась самой общительной и доступной из всех. На шее каждой девушки были серебряные тонкие кольца с какими-то надписями – знаки того, что они рабыни. Наверное, хозяина гостиницы.

Уррий не обратил на девушек никакого внимания – казалось он целиком поглощен ужином. На самом деле к еде он почти не притрагивался, зато наполнил себе уже пятый бокал элем.

Эмрис и Ламорак веселились вовсю – радость освобождения еще кипела в них, а мрачная сцена казни выветрилась из их голов, как вчерашний смурной хмель. Эмрис много говорил, шутил, смеялся, пил эль кубок за кубком, обнимал рыжеволосую красотку по имени Мадлен и ощупывал тугие выпуклости ее груди, радуясь, что она не снимает как бы невзначай положенную ей на грудь руку раздраженным жестом и не строит из себя недотрогу, которой явно не является. Эмрис предвкушал приятную ночь и старался думать лишь об этом. Но мысли о завтрашнем испытании не оставляли его полностью, лишь отступили на второй план. Завтра все для него решится! Уррий уверен, что Эмрис возьмет Экскалибурн из озера Трех Дев, и Эмрис хотел ему верить. Собственно, завтра ничего не решится – если Эмрис, как и все прочие пытавшиеся, не сможет вынуть из озера волшебный клинок короля Артура, это еще отнюдь не будет означать, что Ламорак ошибся в своих предположениях. Сколько королей, начиная с сына Артура Элизара, пытались и не смогли его достать, а ведь никто никогда не оспаривал их право на Верховный престол Британии! А Эмрису очень хотелось верить в предположения Ламорака, он уверовал уже, что не бастард, каких тысячи, а наследник престола, по традиции отданный на воспитание знатному рыцарю королевства. Но прочь эти мысли! На коленях соблазнительная красотка, которая подарит ему восхитительную ночь, рядом лучшие и верные друзья, в руках кубок с пенящимся элем – жизнь прекрасна и удивительна!

Уррий за весь вечер не проронил ни слова, ни разу не улыбнулся и даже не взглянул ни на одну девушку, словно их не существовало вовсе.

Он отодвинул тарелку, встал и хмуро сказал:

– Я пойду спать, завтра предстоит долгий путь. Триан, проведи меня в мою комнату!

Триан тут же встал из-за большого стола. Он уже заранее осмотрел приготовленные его господам комнаты и был готов к тому, что его в любой момент вырвут из-за стола, то есть основательно подкрепился. Немой телохранитель взял со стола один из подсвечников и пошел к выходу из зала. Уррий направился за ним.

Неожиданно юноша остановился и повернулся к столу, где продолжали веселиться его друзья.

– Ты, – указал он на худощавую молчаливую девушку со сбившимися в редкие прядки каштановыми волосами. – Пойдем со мной!

Эмрис и Ламорак удивленно-восхищенно переглянулись. Ламорак сделал жест, что, мол, молодец, Уррий, так и надо! Девушка покорно встала из-за стола и направилась к Уррию, в разрезе ее красного платья юноша увидел широкую ложбину между двух небольших холмиков груди, в ложбинке росли несколько темных волосков.

Они молча поднялись по темной деревянной лестнице и прошли по длинному коридору почти в самый конец. Триан ввел их в комнату с широкой постелью, поставил подсвечник на стоявший рядом с кроватью сундук и вопросительно посмотрел на Уррия. Тот кивнул и Триан вышел в небольшую прихожую, плотно прикрыв за собой дверь. Уррий знал, что верный телохранитель не спустится вниз, а ляжет прямо у двери Уррия, защищая сон своего господина.

Уррий посмотрел на девушку.

– Как тебя зовут? – спросил он и тут же добавил:

– Нет, не говори! Мне не нужно знать твоего имени. Раздевайся!

В свете трех свечей он молча смотрел, как она снимает свое красное платье с большим вырезом. Соски на ее груди были сморщенными и совсем маленькими, не больше мелкой монеты. И почти под цвет кожи – совсем не выделялись.

– Ложись! – сказал он и девушка так же молча откинула одеяло к стене и легла на спину, подставив тело его наблюдательному взгляду и уставившись в потолок.

Она была стройной и худой, с боков выпирали ребра, так что можно было пересчитать их не дотрагиваясь, у небольшого пушка между ног круто выпирали вверх туго обтянутые кожей кости, словно ограждая и защищая ее естество. Маленькие груди распластались по телу и стали едва различимы. Но она была красива – словно пугливая лесная лань. Кожа ее была белая, хотелось провести по ней рукой – бережно и ласково, чтобы случайно не порвать. Лишь серебряный ошейник рабыни раздражал Уррия, отталкивал взгляд юноши.

Такая же белая кожа, как у Лореллы. Но у его суженой фигура лучше, плотнее, у Лореллы прекрасная грудь, роскошные золотые волосы и удивительно глубокие зеленые глаза.

А у этой девушки глаза светло-коричневые, с рыжим пятнышком в левом глазу, смотрят в потолок, словно в бездонное небо, словно лежит она на берегу сказочного острова и ничто не угрожает ее чести – равнодушно лежит, будто ее ничего не касается.

«Зачем мне все это надо?» – подумал Уррий и начал медленно раздеваться, не сводя с обнаженной девушки глаз. Он стеснялся собственной наготы, но не стал гасить свечи.

Он осторожно перелез через нее и тихонько коснулся пальцами маленького сморщенного соска. Девушка вздохнула тяжело и закрыла глаза. Уррий вспомнил как страстно вздыхала Сарлуза под его неутолимыми ласками и сжал зубы. Эта девушка вздохнула, желая чтобы скорее закончилась неприятная для нее процедура.

Уррий дал себе слово, что если не вырвет из ее груди стона наслаждения, если не добьется ответных ласк, то выставит ее за дверь, не взяв. И нежно провел рукой по груди девушки, по плоскому животу, коснулся редкого пушка в низу живота. Он не торопился, он вспоминал Сарлузу, то как отдавал ей всего себя и думал о Лорелле, которой отдаст всего себя. Он не делал разницы в ласках, предназначаемых Сарлузе или Лорелле… или этой девушке, имени которой не знал.

Он поймал удивленный взгляд ее карих глаз. Он коснулся ее губ и сразу же склонился над соском правой груди, потеребил его губами и почувствовал как он расправляется под его языком, как набухает силой, жизнью и робким, неосознанным, инстинктивным желанием. Она нерешительно подняла руку и провела по его жестким волосам. Он вновь приблизил лицо к ее лицу, чтобы снова увидеть ее взгляд, но глаза ее уже были закрыты. Не прекращая ласк он поцеловал ее в губы – не рассчитывая на взаимность. Но она вдруг обеими руками прижала его к себе, он почувствовал как напряглось ее тепло и какой горячий у нее поцелуй.

«Зачем мне все это надо?» – снова подумал он, овладевая ею и услышал протяжный стон из ее уст, ее пальцы с коротко подстриженными ногтями скрябнули по его спине, доставляя не боль, а наслаждение. «Зачем мне все это надо?» – обреченно подумал Уррий и стон страдания вырвался из его груди – он понял, что влюбился в эту девушку, имени которой не знает.

Он обладает ею, ее пальцы впились в его спину, тело ее изгибается под ним, принимая его. Он любит ее!

Но ведь он любит Сарлузу!

Но ведь он безумно любит Лореллу и собирается взять ее в жены в самое ближайшее время!

И он любит эту рабыню, отдававшуюся ему потому, что за это заплачено!

А может быть, он вообще никого не любит?! Может, это он сам все напридумал?! Может он вообще никого не способен полюбить?!

От этой мысли закружилась голова. Об этом не хотелось даже думать. «Зачем я затеял все это?» – в очередной раз задал Уррий себе вопрос, на который не было ответа и в это мгновение он вдруг почувствовал, что словно возносится на небеса, мир из темного, едва освещенного помещения расширяется и превращается в ослепительное безбрежное пространство. И в ушах его заиграла небесная музыка, которая на самом деле была ее протяжным страстным стоном.

Какое-то время он нежно ласкал ее, чувствуя как дрожит тело под его руками. Затем, когда она наконец задышала ровно и опять закрыла глаза, он повалился на спину и уставился в темный деревянный потолок, на котором серебрилось пятно какой-то плесени.

– Одевайся и уходи, – сказал Уррий, все так же глядя в потолок.

Она покорно встала и взяла брошенное на полу платье.

– Мы еще увидимся когда-нибудь? – спросила рабыня, вся жизнь которой предназначалась для утехи знатных и богатых посетителей опостылевшей гостиницы, и в которой этот странный юноша впервые разбудил чувство. Она впервые в жизни поняла, что от противного ей действа, оказывается, можно получить и необъяснимое, еще до конца непонятое ею, невероятное наслаждение.

– Нет, – твердо сказал Уррий, не отрывая взгляда от белеющего пятна на потолке.

– Вам не понравилось, господин? – девушка испугалась. Ей вдруг очень захотелось, чтобы этому юноше было так же приятно, как ей самой.

– Очень понравилось, – честно, но нехотя, ответил Уррий. – Уходи, прошу тебя!

– Я буду ждать когда вы приедете еще раз, – вдруг сказала она сквозь неожиданно выступившие слезы. – До самой смерти будут ждать и надеяться.

Она поспешно натянула платье и вышла, разбудив открываемой дверью уже заснувшего Триана.

Дверь закрылась. Уррий изо всех сил стукнул кулаком в дерево спинки кровати, резко перевернулся на живот и впился зубами в подушку. Да что с ним происходит, черт побери!!!

А Эмрису было хорошо – целоваться Мадлен умела, это от нее не отнимешь. Когда Уррий ушел спать, на его место подсели по приглашающему знаку Эмриса Руан и еще один из воинов по имени Прист. Беседа была оживленной и совершенно бессодержательной, эль поглощался немеряно. И Эмрис сам не заметил как ушел Ламорак с Вариссой, как Руан и Прист удалились, держась за талии ветреных красавиц-рабынь – он был поглощен поцелуем с Мадлен, сквозь ткань платья ощупывая ее плотное молодое тело.

Наконец свечи догорели почти до основания, за большим столом допивали маленькими глотками эль три воина, дожидавшиеся пока приемный сын их господина не решит отправиться на покой.

– Пойдем спать, милая Мадлен. У нас будет волшебная ночь! – нежно сказал Эмрис.

– Я не могу, – виновато сказала Мадлен и встала с его колен.

– Почему? – удивился Эмрис.

– У меня женские дела, – тяжко вздохнула девушка, ей нравился этот веселый, сильный, красивый парень.

– Какие? – тупо поинтересовался Эмрис.

– Кровь течет из одного места, – с едва сдерживаемым раздражением пояснила Мадлен, чтобы прекратить этот разговор.

– Из какого?

– Ты издеваешься? Из того… самого…

– Тебя кто-нибудь поранил? – рука юноши непроизвольно потянулась к рукояти висящего на боку меча.

– Глупый ты, – рассмеялась Мадлен. – Еще не знаешь ничего! У женщины каждый месяц такое обязательно бывает, это нормально, и в такие дни… это… ну, с мужчинами… нельзя ни в коем случае!

– Что же ты мне сразу не сказала? – рассердился Эмрис. Все остальные девушки уже ушли и сейчас наверняка с ними развлекаются Ламорак, Руан и Прист. Даже Уррий и тот увел с собой ту худосочную в красном платье и со скромным взглядом…

– А ты не спрашивал, – кокетливо-игриво сказала Мадлен, и ее тон окончательно разозлил Эмриса.

– Пошла прочь, дура! – сказал он и мрачно налил себе в кубок еще эля.

Утром Уррий подошел к хозяину гостиницы и спросил, помнит ли тот рабыню, которая вчера была в красном платье. Когда хозяин утвердительно кивнул, Уррий спросил сколько тот просит за нее, он хочет купить эту рабыню. Хозяин, поскребя в затылке, назвал цену – семь золотых монет, и вопросительно посмотрел на молодого рыцаря (эту девушку хозяин не считал лучшей и не прочь был от нее избавиться). Уррий ожидал услышать сумму примерно раз в пять больше. Не торгуясь, он отсчитал деньги, заставив хозяина «Сердца дракона» глубоко пожалеть о том, что он так низко оценил свою рабыню, хотя больше чем втрое запросил против того, что платил сам. Уррий отвел в сторону одного из воинов, дал ему все что было в кошельке и велел ему дождаться девушку, которую он увел вчера с собой, (воин кивнул, что помнит какую именно), немедленно снять с нее рабский ошейник, купить ей в Маридунуме дом и отдать все оставшиеся деньги ей. И пусть он дожидается их в этой гостинице сегодня вечером. Воин согласно кивнул и заверил, что все выполнит в точности, в чем, впрочем, Уррий и не сомневался. Эмрис и Ламорак уже дожидались его в седлах, и Уррий поспешил присоединиться к ним. Имени девушки он так и не спросил.

17. КОРОЛЕВСКИЙ ПИР

Не удар открытый в открытом бою,

А лукавые козни, коварство, —

Сломило, подкравшись, силу мою…

Фердинанд Фрейлиграт

Верховный король Британии Эдвин II, Пендрагон не только на словах, но и на деле радел за своих поданных – на королевские пиры по случаю турнира приглашались все рыцари королевства, а также гостившие в Британии подданные других государств, со всеми их слугами, оруженосцами и воинами. Правда, для сопровождающих знатных рыцарей были отведены специальные залы, где яства подавались не такие изысканные, но вино и эль там лились не менее щедро, а веселья в залах для простых воинов и оруженосцев было, пожалуй, побольше, чем в главной пиршественной зале, где отмечали праздник сдержанные и мужественные благородные рыцари и воспитанные в строгости придворные дамы.

Давно уже никто не совершал покушений на королевскую особу и обстановка в стране и на границах не представлялась грозной, но традиции соблюдались строго и королевские службы не теряли бдительности никогда, добросовестно отрабатывая свой хлеб. Любое оружие при входе во дворец на пир полагалось сдавать страже. Всем – не взирая на звания и заслуги. Кроме ножей и кинжалов, не длиннее двенадцати дюймов – мясо-то знатным гостям надо чем-то резать, не зубами же рвать! Тут охрана ничего не могла поделать, оставалось лишь быть внимательными во время пиршества и следить, чтобы рыцари вместо мяса не порезали этими кинжалами друг друга.

Но не к лицу одному из самых знатных и благородных рыцарей страны, имеющему постоянное место за легендарным круглым столом во время судьбоносных собраний, появляться на людях без меча. Поэтому, готовясь идти на королевский пир, граф Маридунский облачился в парадные великолепные одежды и оруженосец подал ему специальные, для подобных случаев предназначенные, ножны с мечом на первый взгляд ничем не отличающимся от того, с которым граф ходил на турнир. Но для того, чтобы бдительная стража не попросила вежливо оставить в преддверии зала меч, лезвие было всего четыре дюйма длиной – лишь бы рукоять не вылетела из ножен. И граф, не теряя собственного достоинства, мог присутствовать на пире при оружии. А все гадали – как графу удается пронести в пиршественный зал боевое оружие и не привлекать к себе тем самым внимания бдительной охраны. Даже один из ближайших друзей графа король Пенландрис долго и безрезультатно ломал себе голову над этой загадкой – никакие подарки с его стороны на стражу дворца не действовали, он всегда вынужден был отдавать им свой меч.

От особняка графа до королевского дворца идти было недалеко, погода стояла превосходная (а королевские конюшни и так были переполнены в эти дни) и граф с сыновьями и сопровождающими его воинами отправился пешком, обходя обширные лужи, появившиеся после внезапно нагрянувшего днем над столицей кратковременного, но сильного дождя.

Сегодняшний визит графа разительно отличался от вчерашнего – одежды его и спутников были великолепны, впереди шел оруженосец с гордо поднятым знаменем графа, улицы для маршрута выбирались не тихие и узкие, а главные, полные празднично одетых людей. Простые люди срывали шапки и кланялись знатному сеньору.

Граф и его спутники подошли ко дворцу, площадь перед которым была наполнена праздношатающимися дворянами, желающими показать великолепие своих одежд и насладиться восторженными взглядами тех любопытствующих простолюдинов, которые еще не устали от зрелищ за этот насыщенный событиями день. Граф с интересом оглядел обширную виселицу на площади в дальнем конце, подальше от парадных ворот дворца, но прямо напротив них. Да, к давним повешенным, давно вымоченным в смоле и совсем обветшавшим, прибавилось еще двое. Казненных самое позднее неделю назад, а может и раньше – они тоже уже были залиты смолой, чтобы не разлагались. Эдвин Пендрагон был великодушным королем – за год, всего два казненных. Вон тот, третий в первом ряду, висит еще со времен правления прошлого короля. Сэр Отлак помнил времена, когда повешенные не успевали да же запахнуть, как их сменяли новыми висельниками. Один из свежих казненных, был обезглавлен и подвешен за ноги. Сэр Отлак догадался, что это выставлен на всеобщее обозрение, труп чародея, предсказавшего смерть Верховного короля через девять дней – теперь уже завтра. Конечно, если все остальные маги, пророчествуют, что Эдвин II будет править долгие годы, можно забыть об идиотском предсказании помешанного бродячего шарлатана, но какая-то заноза крепко засела в сердце графа. Надо будет попросить короля быть поосторожнее завтра, и, может быть даже не выезжать на турнир, сказавшись больным… Впрочем, король сам наверняка озаботится этим – по тому, что он просил Отлака принести клятву, можно догадаться, что Эдвин Пендрагон не может выбросить пророчество колдуна из головы.

Граф и его сыновья прошли во дворец. В коридорах, и в главном зале, возле уже накрытых обширных столов, толпились придворные и прибывшие на турнир рыцари и гости, в специальных креслах, выставленных вдоль одной из стен, сидели придворные красавицы в сопровождении многочисленных дам и служанок. Самые нетерпеливые рыцари уже завязали с чопорными красавицами светские беседы, обсуждая прошедшие поединки. Имя барона Ансеиса было у всех на устах.

Ждали Верховного короля. Во множестве сновали слуги, десятки огромных догов сидели терпеливо у стен, высунув длинные розовые языки – умные животные знали, что их время еще не пришло.

Граф сразу заметил барона Ансеиса, он стоял в окружении четырех рыцарей – зачинщиков турнира. Всех их было трудно сейчас узнать, они сменили боевые доспехи на парадные одежды, речи их были изысканны и вежливы, а ведь совсем недавно они скрещивали копья на ристалище. Рядом с французом, не сводя с него влюбленных глаз, стояла Аннаура. То, что она влюбилась в отважного барона с учтивыми манерами не было ничего удивительного, но то, что когда Ансеис взглянул на нее и в его взгляде Отлак отчетливо прочитал интерес барона к Аннауре, поразило графа. Граф пожал плечами – жизнь многогранна, устанешь всему удивляться. Конечно, Аннаура необычна и выделяется среди многочисленных придворных дам – орлиными чертами лица и пылкой натурой. И только сейчас Отлак понял, что еще необычного было в ней – она никогда не носила головных уборов, пышные темно-каштановые волосы сразу привлекали к себе взгляд. И, оказывается, она все время меняла прическу – волосы то буйно спускались на плечи, то были тщательно заплетены в косу, то невообразимой башней возвышались над головой. Знатные дамы, которых знал Отлак, всегда носили разнообразные уборы – в виде ли полумесяца, или увенчанных двумя изящными рогами колпаков, или конусовидными с воздушными вуалями – считая, что без головного убора они появились бы в обществе раздетые. А одна из бывших возлюбленных графа, овдовевшая супруга короля Лестинойского Клегисса, даже ложась в постель не снимала свой бархатный розовый с золотом колпак. И Отлак за несколько месяцев бурного романа так и не узнал, какого цвета волосы у его любовницы.

Барон Ансеис выглядел прекрасно, но несколько утомленно. Немудрено – встать с рассветом, выдержать столько боев с лучшими рыцарями Британии, да еще посмотреть состязание чародеев в обществе Аннауры, которая по мнению Отлака могла утомить любого. А ведь сегодняшний пир, как Отлак знал по опыту, может продлиться до утра. И горе тем рыцарям, что вовремя не отправятся спать, а после пира сядут на коней, чтобы сразиться в общем бою. Не много рыцарей способно выдержать такую нагрузку. Гловер – способен. И граф не удивится теперь, если окажется, что и симпатичный французский барон – тоже. Сам граф предусмотрительно поспал перед выходом на пир. И заставил отдохнуть сыновей. Педивер и Морианс пытались воспротивиться, но спорить со строгим отцом бесполезно. Зато теперь возбуждение Педивера от боя с Гловером прошло, он был спокоен и полон уверенного достоинства. Как и полагает наследнику графа Маридунского.

Барон рассказывал своим недавним противникам какую-то историю, те с увлечением слушали. Казалось, они забыли об утреннем поражении. Когда Отлак подошел к ним, француз закончил рассказ и вся компания разразилась дружным хохотом.

– О, граф, – сэр Гловер заметил подошедшего Отлака и взял его под локоть, – вы не только храбрейшего воина привезли в столицу, но и приятнейшего человека. Впрочем завтра, бычья требуха, мы с ним снова встретимся на ристалище. Барон, вы очень расстроитесь, оказавшись побежденным?

– Нет, – без запинки и смущения ответил француз. – Если бы не ваши правила, я бы вообще не вышел завтра – не люблю толкотню и суету. Я предпочитаю сражаться один на один, лицом к лицу…

– А как же на поле боя, в битве? – спросил сэр Ковердэйл.

– Там – другое дело. Там убиваешь врагов и пощады не ведаешь. Как и осторожности, чтобы не причинить особого вреда противнику, как я старался сегодня. Надеюсь, вы тоже не желали покалечить благородных рыцарей, с которыми сражались? – обратился Ансеис к собеседникам.

– Да, конечно – дружно ответили рыцари.

Гловер нахмурился, он вспомнил убитого им огромного рыцаря.

– Единственное досадное исключение сегодняшнего дня, – сказал Ансеис, – тот огромный рыцарь, что неудачно упал на траву, сбитый грозным копьем сэра Гловера. Но я не понимаю, как ваши герольды допускают на турнир рыцарей, не умеющих падать с коня, не причиняя себе ущерба.

Гловер благодарно улыбнулся Ансеису. Он развеял сомнения его совести. Француз прочно завоевывал симпатии бриттских рыцарей.

«Умеет же барон внушить к себе приязнь!» – с белой завистью подумал граф Маридунский. Он уже знал, что Ансеис согласился взять лишь половину предложенного проигравшими зачинщиками выкупов за доспехи, оставил себе скромную сумму на дорожные расходы, а остальные деньги (немалые, к слову сказать) просил отдать герольдам.

Гловер отвел Отлака в сторону.

– Достойного сына вырастили, граф, клянусь всеми богами, живыми и умершими! На следующем турнире, пожалуй, мне будет с ним и не справиться, бычья требуха!

Граф довольно улыбнулся, но сказал:

– Вы тоже мастерски держались в седле. Четыре чистые победы на турнире – это далеко не каждому по силам! Я вижу обида на француза у вас уже прошла?

– Какая может быть обида, бычья требуха! Каждый способен сделать только то, что он способен сделать! Барон Ансеис оказался сегодня сильнее, порази меня молния! Но это не означает, бычья требуха, что и завтра он окажется победителем!

– Совсем не означает, – любезно согласился граф.

– А вообще барон – один из самых обаятельных рыцарей, что я встречал, клянусь своим мечом! Я рад, что на пиру буду сидеть рядом с ним. А как вы с ним познакомились, граф, если не секрет?

– В гостинице. Но он все равно ехал в Рэдвэлл. В своей далекой Франции барон прослышал об искусстве сэра Бана и хочет взять у него уроки владения мечом.

– Это при его-то мастерстве, бычья требуха, еще хотеть чему-то научиться?! Или он слабо владеет мечом?

– У меня не было пока возможности увидеть, но думаю, что не каждый выйдет живым после встречи с ним один на один с мечами в руках.

– Лаконично и убедительно, бычья требуха! – воскликнул Гловер и рассмеялся.

Королевский коннетабль громко возвестил о приближении Верховного короля и просил достопочтенных гостей занять свои места. Сэр Гловер, как и Педивер и барон Ансеис, вместе со своими дамами (если таковые имелись на данный момент) должны были сесть за главным столом по левую руку от короля – как проявившие себя сегодня на турнире рыцари. Сэр Отлак с достоинством пошел к своему месту за главным столом, по правую руку от трона – где сидели самые знатные дворяне Британии. Морианс, как его сын, хоть и не был еще посвящен в рыцари, сел рядом с ним, возле короля Пенландриса.