Текст книги "Черное Таро"

– Дай-ка, – Корсаков взял у него бутылку, повернулся к свету, – «Henessey», тысяча… – он почувствовал, как у него перехватило дыхание.

– Чего? – насторожился Трофимыч, – барахло?

Корсаков откашлялся.

– Трофимыч, ты хочешь купить этот особняк?

– А на хрена он мне? – озадаченно спросил напарник.

– Пивную устроишь, – ответил Игорь, чувствуя, что сердце забухало так, что вот-вот могло проломить ребра.

– Не люблю я пива, – сказал Трофимыч, – что с вином-то?

– Это не вино, родной ты мой, это коньяк!

– Хрен редьки не слаще. Продать можно будет?

– Можно, еще как можно. Только с умом надо, понял?

Игорь присел на край стола, лихорадочно соображая.

– Так, Трофимыч. Ты сидишь здесь, стережешь коньяк и все остальное, – Игорь поставил бутылку на стол, взял в руки книгу, смахнул ладонью пыль и полистал ее.

Трофимыч заглянул через плечо.

– Тоже не по-русски.

– Эта – на французском, – Корсаков отложил книгу и взял другую, – а эта на латыни. Эта… я даже не знаю на каком языке, но… – сказал он и замолчал.

На открытой странице он увидел удивительно знакомые символы. Именно такие он перенес на свою картину «Знамение», заставив человеческие фигуры тянуться к ним сквозь багровый туман.

– Что там?

– Не знаю, – задумчиво сказал Корсаков, – но книги тоже, мне кажется, немалых денег стоят.

– Вот свезло, так свезло, – выдохнул Трофимыч, – я одного барыгу знаю – книги можно разом ему сдать, и винцо тоже.

– Ты не спеши. Если я правильно понимаю, то у твоего барыги денег не хватит все это купить, – пробормотал Игорь.

– А картишки? Смотри ты, пакость какая, – Трофимыч скривился, рассматривая карты, размером с почтовую открытку, – прям порнуха, прости Господи.

– Это карты Таро, – пояснил Корсаков, – специальные карты для гадания. Играть в них нельзя, – он собрал карты и сложил в плоский футляр. – Трофимыч, слушай команду: сидишь здесь, стережешь это добро. Ни ногой отсюда!

– Может, мужиков позвать?

– Я тебе позову! Сначала надо знающего человека найти, оценить товар, продать и при этом не продешевить. А мужиков угостишь с выручки, понял?

– Понял.

– Ну, то-то, – Корсаков спрятал футляр с картами в карман, прихватил со стола бутылку и двинулся к двери. – Через час, ну, полтора, я вернусь. Ты даже не представляешь, что мы нашли. Одна такая бутылка целого состояния стоит. А если все продадим, то послезавтра уже будем на Канарах загорать.

– А почему послезавтра?

– Потому что паспорта заграничные еще сделать надо, – пояснил Корсаков. – Мебель тоже продать можно, но с ней хлопот много, а коньяк, дай Бог, сегодня уйдет.

– Понял, – радостно закивал Трофимыч, – давай, Игорек, не мешкай. А где это – Канары?

– Там, где всегда лето и все тетки загорают без лифчиков, – не пускаясь в детальные объяснения, сказал Корсаков.

Был почти час ночи, моросил дождь и на Арбате остались только самые голодные музыканты и самые влюбленные парочки. Впрочем, возможно, им просто некуда было пойти.

Корсаков почти бегом добежал до метро «Арбатская» и успел купить телефонную карту в закрывающейся кассе. Теперь бы еще вспомнить телефон Лени Шестоперова! Несколько раз он попадал не туда, наконец в трубке прозвучал недовольный голос Шестоперова. У него была странная манера говорить по телефону: вместо «алле», или «слушаю вас», Леня вопрошал «чего надо?».

– Чего надо? – раздалось в трубке и Корсаков с облегчением вздохнул.

– Леня?

– Я за него, – пробурчал Шестоперов. Он был явно не в духе.

– Как здоровье драгоценное?

– Ты что, смеешься? Только из-под капельницы.

– Что-о? – испугался Корсаков.

– Что слышал. Я, как с тобой расстался, так и не смог остановиться. Этот Георгин, в рот ему талоны…

– Герман, что ли? – уточнил Корсаков.

– Ну да. Просто бездонная бочка какая-то. И заводной, как апельсин. Константин на второй день сломался – мы его к маме отвезли, а сами продолжили. В моем возрасте после такого загула только с помощью капельницы отойти можно.

– Не обязательно. Я вот сам выхожу из штопора, – похвалился Корсаков, не упомянув, чего это ему стоит. – Но я по другому поводу звоню. Дело есть, Леня.

– Слушай, Игорек, давай завтра, а?

– Никак нельзя завтра – опоздать можем. Ты скажи, твой знакомый, ну тот, банкир, все еще на свободе?

– Михаил Максимович? – помолчав, вспомнил Леня, – Пока да. У него то ли Зюйд-банк, то ли Зип-банк, а что?

– А старье он до сих пор коллекционирует?

– Антиквариат? Да. Я его в Лондоне встречал – он на аукцион приезжал.

– У меня есть кое-что для него, – сказал Корсаков.

Шестоперов долго вздыхал, сопел в трубку. Игорь понял, что Леня не верит, будто он может предложить что-нибудь ценное.

– Ты уверен, что он заинтересуется? – наконец спросил Леонид.

– Думаю, что заинтересуется.

– Что именно ты хочешь предложить и причем здесь я, ты ведь и сам с ним знаком.

– Не по рангу мне теперь с Михаилом Максимовичем общаться, – усмехнулся Корсаков, – другое дело – ты. Известный живописец, живой классик…

– Ну ладно, ты уж совсем-то… – заскромничал Леня, – давай, дело говори.

– Говорю дело: есть коньячок. Старинный коньячок, французский.

– Ага, – буркнул Леня, – коньяк он может взять. Особенно, если начала двадцатого, или конца девятнадцатого века. Погоди, я ручку возьму, данные записать, – он пропал на несколько минут, – ничего не найдешь в этом бардаке. Все, диктуй.

– Пиши, – как можно небрежней сказал Корсаков, – коньяк «Henessey», на этикетке фамильный герб рода Хенесси – рука с секирой, пробка сургучная, выдержка двадцать пять лет. Записал?

– Записал, – деловито сказал Шестоперов, – все это хорошо, но главное – год производства. Год обозначен?

– Обозначен, – успокоил его Игорь, – пиши: год производства… – он выдержал паузу, – одна тысяча семьсот девяносто третий.

– Пишу, – повторил Леня, – одна тысяча… как? Что? Какой год? – внезапно заволновался он, – ты трезвый, Игорек? Не шути святыми вещами!

– Я не шучу, Леня. Год – тысяча семьсот девяносто третий. Год французской революции.

– Так… так… – Шестоперов быстро терял способность к членораздельной речи, – Игорь, э-э… м-м… Вот! Игорь, сковырни пробку! В начале девятнадцатого века, а может и в восемнадцатом, бутылки с коньяком запечатывали помимо пробки и сургуча расплавленными золотыми луидорами.

Корсаков расковырял сургуч, в тусклом свете уличных фонарей блеснул желтый металл.

– Если это не золото, то я не великий русский живописец, – заявил Корсаков, сдерживая ликование.

– Так, я сейчас звоню Максимычу, – зачастил Леня, – а ты стой там и жди нас, все, пока.

– Стой, – заорал Корсаков, – ты хоть спроси, где я.

– Черт, действительно. Ты где?

– Я у метро «Арбатская». Встречу вас на Гоголевском бульваре возле памятника Николаю Васильевичу. Через полчаса я туда подойду. Узнаешь меня по «стетсону». И главное – не задерживайся. Ты же знаешь, спиртное, даже раритетное, на Арбате долго не хранится.

– Игорек, да я… пчелкой, птичкой, ракетой… Слушай, – внезапно опомнился Шестоперов, – а я что с этого буду иметь? Как посредник, а? Десять процентов от сделки…

– Нет уж, дорогой, – категорично возразил Игорь, – пусть тебе банкир платит процент. Зря что ли ты его «Максимычем» зовешь.

– Ладно, черт с тобой. Но кабак и девки с тебя.

– Заметано, – с готовностью согласился Корсаков.

Игорь присел на скамейку во дворе в Филипповском переулке, недалеко от здания театра Новой Оперы. Полчаса можно было посидеть, подумать.

Постепенно радость от находки схлынула, оставляя множество вопросов – так дождевая вода уходит в водосток, оставляя после себя окурки, спички, павшие листья. Если Трофимыч удержится, чтобы не позвать мужиков обмыть находку, то коньяк они продадут – в этом Игорь был уверен. Деньги никогда не помешают, а деньги должны быть немалые. Можно будет наконец снять студию, поработать нормально. Ирке деньжат подкинуть – алименты ведь Корсаков не платил: при разводе решили, что хватит с Ирины квартиры, которую он ей оставил. Нет, не предстоящая сделка с банкиром беспокоила его, а книги. Письмена, которые Игорь увидел, не давали ему покоя. Он постарался припомнить обстановку потайной комнаты: голые стены, бюро, стол, ящик с коньяком, книги, карты… карты! Корсаков пошарил по карманам, ага, вот они. Он достал плоский футляр, погладил пальцами глянцевую поверхность. У него была одна знакомая, потомственная колдунья, как она себя называла. Гадала она по хрустальному шару, по пеплу, и в том числе по картам Таро.

Игорь открыл футляр, вынул колоду и раскрыл карты веером. Нет, у гадалки карты были другие – с ярким рисунком, а эти выполнены в двух-трех цветах: серо-черном и фиолетовым, что ли? Корсаков вытянул одну карту, повернулся к свету, разглядывая рисунок. К камню прикованы обнаженные мужчина и женщина, а над ними, восседая на камне, расправил перепончатые крылья демон, или языческое божество. Что-то знакомое было в изображении нависшего над людьми чудища. Помнится, когда Игорь начинал свой цикл «Руны и Тела», он изучал скандинавские руны – футарк, еврейские письмена, египетские иероглифы, и тогда ему попался на глаза шифр тамплиеров. Точно! Этого демона почитали рыцари храма, несмотря на свою приверженность христианской религии, а может, именно поэтому. Бафомет[30]30
  Бафомет – ослиноголовая культовая фигура рыцарей Тамплиеров, козел шабаша в средневековом колдовстве, – происхождение которого неизвестно. В ранних изображениях, он обычно представлялся приподнятым над троном или трехногим табуретом, окруженный исступленными женщинами. Теодор Реусс v посвященный во Франкмасонский орден около 1900 года и принимавший участие в посвящении Рудольфа Штейнера, а также основатель и Великий Магистр О. Т. О. (Ordo Templi Orientis), описывал Бафомета,= как андрогинное существо, состоящее из= субстанций всех элементов, и иногда тем, чьей сущностью было «проявление или отображение мира существ, созданных небесным дыханием». Е. П. Блаватская видела в Бафомете экстрасенсорную сущность, психическое силовое поле, в ее терминологии – «духовная магия», – каббалистическое орудие Великой Силы. Современные маги и ведьмы поклоняются ему как главному колдуну, воплощению экстатического наваждения и инстинктивной мужественности.


[Закрыть], вот как его называют. Одно из имен или воплощений Люцифера, падшего ангела. И кажется франкмасоны – вольные каменщики, переняли многое от разгромленного ордена тамплиеров. Надо будет сходить к этой гадалке, как ее теперь зовут, Лиана, Вивиана?

Занятый своими мыслями, он не услышал приближающихся шагов и поэтому вздрогнул, когда услышал, что к нему обращаются.

– Что за картинки? Порнушка?

Корсаков поднял голову. Рядом стоял Сергей Семенович Федоров – участковый. Вид у него был помятый: фуражка криво сидела на круглой голове, плащ был распахнут, галстук торчал из нагрудного кармана.

– Да вот, решил миниатюрой заняться, – сказал Корсаков, убирая карты в футляр и пряча его в карман.

– Что, платят больше?

– Платят меньше, но и расходов немного, – Игорь принюхался. От участкового крепко пахло спиртным, – празднуете что-то?

– А что, только в праздник пьют? – вопросом на вопрос ответил Федоров, – с горя тоже принимают, и бывает покруче, чем с радости.

– Что-то случилось?

– А-а, – Федоров махнул рукой, присел рядом, – выпьешь со мной? Не могу один, а выпить надо, – участковый с надеждой посмотрел на Игоря.

– Да я в завязке, Сергей Семенович, – попытался отказаться Корсаков.

– Ну, хоть по пять грамм, а?

– Если только по пять грамм, – согласился Игорь, проклиная свою интеллигентскую мягкотелость.

Федоров поставил на скамейку бутылку, в которой плескалось грамм сто пятьдесят водки, достал из кармана плаща два смятых пластиковых стаканчика и, расправив их, посмотрел на свет – не порвались ли.

– У меня и закуска есть, – он вытащил пакет соленого арахиса, бросил на скамейку и разлил водку.

– За что пьем? – спросил Корсаков.

– За Родину-мать! – неожиданно рявкнул Федоров и опрокинул водку в рот.

– Давно не пил за Родину, – пробормотал Игорь, осторожно выпил и, поставив стаканчик, прислушался к ощущениям. Вроде, водка прошла нормально.

– Понимаешь какое дело, Игорек, – Федоров разорвал пакет с орешками и сунул в рот горсть, – собирают нас сегодня в отделении и зачитывают приказ: в составе сводного отряда ГУВД такие-то и такие-то направляются в Чечню. Два дня на сборы, мать их за ногу. Вот и я сподобился на пятом десятке бандюганов по горам ловить. Будто мне их здесь не хватает. А я «калашников» с самой армии в руках не держал – двадцать лет с лишним.

– Да-а… – только и смог сказать Корсаков, – а что, подмазать кого-нибудь нельзя?

– Э-э, милый. Приказ из министерства, а там знаешь сколько живоглотов? Всех не подмажешь. Так что остаешься ты без прикрытия – капитана Немчинова тоже забирают.

Плохи дела, – подумал Корсаков. Коньяк продам, книги спрятать можно, а мебель надо побыстрее сбыть. И притихнуть, не высовываться, а то и съехать с Арбата. Если из «пятерки» ребят заберут, то сюда подкинут кого ни попадя. Такой беспредел начнется, что только держись.

Федоров с сожалением отправил пустую бутылку в урну, посмотрел на Корсакова.

– Может, еще возьмем?

– Еще? – Корсаков подумал, – Есть у меня, Сергей Семенович, что выпить. Коньяк будете?

– Видать, неплохо ты заработал, раз на коньяк перешел, – удивился участковый, – а чего ж не выпить, давай.

– Нож есть?

– Держи, – Федоров подал ему нож с выкидным лезвием.

Корсаков сбил сургуч, долго ковырял полурасплавленный луидор с чьим-то портретом.

– Давай горлышко отобьем, – предложил истомившийся Федоров.

– Нет, мне бутылка нужна.

– Сдавать что ли пойдешь?

– Сдавать… – усмехнулся Корсаков, – а что, сдам. Тоже деньги. Вот, все. Штопор есть?

Федоров подал ему свою универсальную открывалку, Игорь зажал бутылку между коленей, поднатужился. Пробка пошла с трудом, неохотно расставаясь с горлышком, в котором сидела два века. Наконец она с хлопком выскочила. В ночном воздухе разлился сказочный аромат. Участковый принюхался.

– А ничего пахнет. Французский, никак?

– Точно, французский, – подтвердил Корсаков, наливая по половине стаканчика.

– Давай уж по целому, чего тянуть, – предложил Федоров.

Игорь долил до краев темно-янтарную жидкость. Участковый приподнял стаканчик, пробормотал: «ну, будем», и в три глотка выпил коньяк. Игорь поднес свой к лицу, вдохнул аромат. У коньяка был смешанный букет запахов: пахло цветущими лугами, фруктами, выделанной кожей, дубом, но над всеми оттенками царил тонкий аромат ванили.

Федоров передернулся.

– Эх, хорошо пошел, только бочкой отдает. Левый, небось?

– Надеюсь, что нет, – пробормотал Корсаков и, по примеру участкового, залпом выпил двухсотлетний напиток.

Коньяк теплом скользнул в желудок, ударил мягкой волной в голову, слегка закружил ее. Игорь выдохнул и с блаженством откинулся на спинку скамьи.

– На, закуси, – Федоров протянул ему горсть орешков, – лимончик бы сейчас. Помню, с приятелем посидели мы за коньячком. Эх, жизнь была. Моя благоверная на дачу укатила, а мы…

Корсакова охватила приятная расслабленность. Он закурил, ощущая спокойствие и умиротворение.

Уедет Сергей Семенович? Ну что ж, проживем. И не из таких переделок выходили. Деньги вот только получить с банкира. В том, что напиток настоящий, старинный, Корсаков теперь не сомневался, хоть и не был большим специалистом по коньякам. Не может быть у подделки такого волшебного вкуса и аромата.

Федоров снова налил по полному стакану, выпил залпом, теперь даже не закусывая и продолжал что-то бубнить о тяжелой доле простого мента, на котором ездят все, кому не лень, а чтоб зарплату прибавить, так это хрен!

Наслаждаясь вкусом, Игорь покатал коньяк во рту. Что тебе зарплата, подумал он, ты с лоточников и с нас в пять раз больше имеешь. Мы ж не против – всем жить надо, а ты когда никогда поможешь. Вот, как с Владиком. Уехал Лось, где-то теперь свои картины малюет? А все-таки жалко, что и Анюта исчезла… Было в ней что-то такое, необычное. Тайна, не тайна, но загадка какая-то присутствовала. Не даром же она снилась. Кареты, шляпки, дамы, балы… Вот так подойдешь к ней, щелкнешь каблуками, склонишь голову: позвольте на тур вальса? И закружишься с ней, поплывешь под «Сказки венского леса»… нет, Лист тогда еще не родился. Ну, какая разница? Танец унесет, опьянит. Свечи, хрусталь в люстрах, платья дам, мундиры кавалеров – все кружится, мелькает вокруг. Музыка затихнет и ты проводишь ее к открытому окну, она обмахивается веером, глаза блестят, дыхание прерывистое. Вы простудитесь, Анна Александровна, осень на дворе, ветер такой холодный…

Корсаков очнулся рывком, словно его окатили холодной водой. Скамейка была пуста – видно Федоров заметил, что Игорь заснул и ушел. Черт, вспомнил Корсаков, а сколько времени я проспал. Он схватил стоящую возле него пустую бутылку и бросился к бульвару.

На Арбатской площади еще тусовался народ, по Гоголевскому в сторону храма Христа Спасителя двигались парочки и группы любителей ночных гуляний. Редкие машины проносились, разбрызгивая лужи и вызывая вслед возмущенные крики.

Машина банкира должна была припарковаться где-то здесь. Игорь огляделся. Нет, ни одного автомобиля, стоявшего возле тротуара не видно. Корсаков почувствовал беспокойство – Леня давно должен был приехать. Трофимыч там один…

Ладно, решил он, сбегаю, посмотрю, все ли в порядке и мигом назад. Если банкир заинтересовался – будет ждать.

Быстрым шагом он пошел к старому особняку, петляя в арбатских двориках. Вот и особняк. Игорь открыл дверь. На лестнице было темно. Не должно такого быть – отсвет от переноски был бы виден на лестнице. Снова нехорошее предчувствие заворочалось в груди. Корсаков чиркнул зажигалкой и стал подниматься по лестнице. В особняке стояла странная тишина, присущая только пустым зданиям. Неужели Трофимыч ушел? Вряд ли.

Мог приятелей позвать – выпить на халяву, но тогда их было бы слышно.

Осторожно ступая через кирпичи Игорь подошел к пролому. Внутри темно, ни отсвета, ни звука. Переступив через остатки стены Корсаков шагнул к потайную комнату. Пламя зажигалки металось, бросая на стены кривые тени. В комнате было пусто. Игорь подошел к столу. Книг не было… он заглянул за стол, увидел ящик с коньяком и облегченно вздохнул. Наверное Трофимыч решил спрятать книги, пока есть время. Игорь поднял руку повыше. Зажигалка нагрелась и он выключил ее, успев заметить на полу в углу комнаты что-то похожее на кучу тряпья.

Сделав несколько осторожных шагов Корсаков чиркнул колесиком зажигалки и едва сдержал крик – на полу, разбросав руки, лежал Трофимыч. Мятущееся пламя отражалось в мертвых глазах, горло было вскрыто от уха до уха и огромный разрез щерился на Корсакова, словно чудовищный рот, наполненный кровью.

Игорь пришел в себя от боли в руке – зажигалка опять нагрелась, и погасил огонь. Отступив к столу, он пошарил рукой позади себя, наткнулся на столешницу и привалился к ней. В голове было пусто, только перед глазами стояло мертвое лицо Трофимыча и лужа крови вокруг головы. Игорь нащупал на столе подсвечник, чиркнул зажигалкой. Как ни странно, свечи зажглись. Корсаков тупо уставился на пламя, боясь обернуться и вновь увидеть труп. Ему внезапно пришло в голову, что тот, кто зарезал Трофимыча, может быть еще в доме и он почувствовал, как страх сжал горло, а по спине поползла струйка холодного пота. Надо было выбираться из особняка.

Игорь вытащил из ящика бутылки. Всего их было пять штук, да еще одну они с Федоровым уговорили. Рассовав бутылки по кармана куртки и брюк, Корсаков погасил свечи, включил зажигалку и осторожно направился к выходу. Если повезет – никто не заметит, как он выходит из особняка. Ну и, конечно, оставалось только молиться, что Трофимыч никому не сказал, с кем будет ломать стены.

Спустившись по лестнице, Корсаков замер, прислушиваясь и выглянул в переулок. Никого. Он почти бегом перебежал по переулку, нырнул в какой-то двор и остановился, привалившись к стене. Сердце колотилось, во рту пересохло. Как же так, Трофимыч? Всю жизнь ты ждал свой шанс и когда выпал счастливый билет – такой нелепый конец… кто же это так с тобой? Корсаков вспомнил, как Трофимыч принес ему спирт, когда он лежал пластом после драки с охранниками Александра Александровича и ощутил, как к горлу подкатил комок и глаза наполнились слезами.

– Суки… – прошептал Корсаков, вытирая рукавом глаза, – за что? За коньяк? За книги? Твари…

Он поднял лицо к небу и глубоко вздохнул. Сырой холодный воздух привел его в чувство. Надо было уходить подальше от особняка, а еще лучше вообще валить, куда глаза глядят. Его могли видеть, когда он выходил, направляясь на встречу с Леней, а если так, то вскоре придут и за ним. Теперь и Федоров не прикроет – с мокрым делом он связываться не станет, к тому же послезавтра он «убывает» к новому месту службы.

Корсаков с трудом оторвался от стены и побрел, не разбирая дороги. Надо было выйти к Гоголевскому, может Леня все-таки привез банкира. Игорь огляделся, соображая, куда зашел. Ага, вот там церковь Воскресения, значит туда. Он перебежал Филлиповский переулок, нырнул в тень. Мимо церкви можно было выйти на бульвар. Вот с проблемами разберусь – закажу службу за упокой Трофимыча, подумал он. Вспомнить бы еще как его звали, а то все – Трофимыч, Трофимыч.

Корсаков вышел на бульвар. Фонари освещали мокрую мостовую, серые фасады домов. В скверике через дорогу было темно, с деревьев капало, на дорожках стояли лужи. Ни Лени, ни банкира… Куда теперь?

– Игорь! – Шестоперов, махая руками, как мельница, бежал через бульвар, – ну сколько же ждать можно?

– Я подходил раньше, вас не было, – пробормотал Корсаков.

– Мы минут двадцать, как подъехали. Пришлось его с банкета вытаскивать. Ты смотри, если коньяк туфтовый…

– Плевать, – сказал Корсаков, – какой есть – такой есть. Где этот Михаил Максимович? – ему показалось, что бутылки в карманах изрядно потяжелели и захотелось поскорее от них избавиться.

– Вон там, на той стороне, – Леня показал рукой в сторону скверика, – пойдем быстрее, а то он уже извелся весь.

– Мне бы его проблемы, – пробормотал Корсаков.

Въехав двумя колесами на тротуар под фонарем стоял шестисотый «мерин», чуть поодаль мок под дождем джип охраны. Из джипа им наперерез выскочили двое парней в темных костюмах, привычно прохлопали одежду на предмет оружия. Леня пытался возмущаться, мол, только что с вами приехал, но пришлось подчиниться. Да парни и не спрашивали разрешения – обыскали молча и быстро. В «Мерседесе» опустилось тонированное стекло, из полумрака салона показалось лицо с глазами навыкате, крючковатым носом и эспаньолкой.

– Добрый вечер, Игорь э-э… Алексеевич, – голос у банкира был тихий и изнеможенный, словно он только что сказал длинную речь и голосовые связки отказывались издавать более громкие звуки, – позвольте посмотреть на товар.

Корсаков достал из кармана бутылку и шагнул было к машине, но охранник остановил его, взял из руки бутылку и, осмотрев, передал в салон. Тонированное стекло поднялось, отгораживая банкира от ночной сырости. Игорь хмыкнул и закурил. Леня топтался рядом, пытаясь выспросить, откуда у Корсакова такой коньяк.

– Леня, не мельтеши, – наконец сказал Игорь, – тебе какая разница? Меньше знаешь – лучше спишь. И дольше живешь, кстати, – добавил он, вспомнив лежавшее в особняке тело Трофимыча.

Стекло в «Мерседесе» вновь поползло вниз.

– Господа, присаживайтесь, – сказал банкир, едва шевеля губами.

Из– за спины Игоря выскочил охранник, распахнул перед ним дверцу. Чуть пригнувшись, Корсаков и Шестоперов вошли в салон, устроились напротив банкира. Мягко хлопнула дверца.

– Анатолий, будьте любезны, поезжайте на набережную, – чуть слышно сказал Михаил Максимович. Бутылка с коньяком покоилась на сиденье подле него.

«Мерседес» тронулся с места, развернулся на Арбатской площади и покатил вниз по бульвару. Кроме банкира в салоне находилась дама лет двадцати в струящемся по телу черном платье с блестками, с тонким нервным лицом. Высокая прическа почти касалась крыши салона, скромная нитка черного жемчуга обвивала стройную шею спускаясь к вырезу глубокого декольте. В салоне витал тонкий аромат духов и дорогих сигар.

– Виски? – предложил Михаил Максимович, обращаясь к Игорю.

– Если не затруднит, – принимая его тон, сказал Корсаков.

– Дорогая, будь любезна.

Дама привычно открыла бар, наполнила на треть хрустальный бокал и не глядя протянула Корсакову, одновременно закрывая бар. Ах ты стерва – Игорь залпом выпил виски и вернул бокал.

– Не будете так любезны повторить?

Дама, приподняв в недоумении бровь, взглянула на Михаила Максимовича. Тот прикрыл глаза, подтверждая просьбу Корсакова. Леня, видимо ожидавший, что виски предложат и ему, демонстративно отвернулся к окну.

Миновав храм Христа Спасителя, «Мерседес» проплыл Пречистенской набережной, выехал на Кремлевскую и остановился. Джип встал чуть позади, четверо охранников вышли из него и заняли места по периметру «Мерседеса».

– Ну, что ж, Игорь э-э… Алексеевич, – сказал банкир, словно с трудом вспоминая, как Корсакова зовут, – визуальный осмотр меня удовлетворил. Думаю, что после проведения химического анализа можно будет поговорить о цене. Анализ займет…

– Михаил э-э… Максимович, – прервал его Корсаков, – я прекрасно понимаю, что пытаться вас обмануть – себе дороже. К тому же время у меня сильно ограничено. Поэтому я предлагаю заключить сделку немедленно. Поскольку вы являетесь несомненным знатоком подобных напитков, могу предложить вам провести экспресс-анализ, призвав на помощь ваше обоняние и вкусовые ощущения, – он полез в карман, вытащил пустую бутылку и протянул ее банкиру.

Тот взял ее, включил в салоне свет и, увидев, что на дне бутылки сохранилось немного коньяка, выпучил глаза.

– Вы что, пили этот коньяк?

– Да, с местным участковым засадили по стакану, – небрежно сказал Корсаков, – ничего, приятная вещица. Под орешки хорошо пошел, лимончика, правда не хватало.

Михаил Максимович, прижав руку к сердцу, глубоко вздохнул и, продолжая пялиться на него, осуждающе покачал головой. Шестоперов хрюкнул. Корсаков покосился на Леню и увидел, что тот едва сдерживает смех.

– Дорогая, – обратился банкир к даме, – ты не оставишь нас на минутку?

– Миксик, там же дождь, – сказала дама, надменно вскинув подбородок, – я лучше здесь посижу.

– Пошла вон, – рявкнул Михаил Максимович, наливаясь кровью.

Зашипев, как обозленная кошка, дама выскочила из автомобиля. Проводив ее взглядом и подняв стекло, отделявшее салон от водителя, Михаил Максимович подался вперед.

– Игорь, ты что, серьезно что ли высосал бутылку этого коньяка? – спросил он, видимо вспомнив что они с Корсаковым знакомы и переходя на «ты».

– Какие шутки, Миша, – Корсаков развел руками, – выпили, закусили. Все как у людей. Помнишь песню: выпил с участковым и гляжу – лето…

– Ты хоть знаешь, что содержимое этой бутылки сравнимо по цене вот с этой тачкой? – банкир похлопал ладонью по сиденью.

– Да ты что? – Игорь закурил, – спасибо что сказал.

– Леня, наш друг – сумасшедший, – заявил банкир, обернувшись к Шестоперову.

– Есть немного, – подтвердил тот, – но разве быть сумасшедшим зазорно?

– Ты тоже псих, – отмахнулся от него банкир.

Он поднес бутылку к носу, принюхался, затем опрокинул ее и, вылив на ладонь оставшиеся капли, слизнул их и почмокал, закрыв глаза.

– М-м… возможно, весьма возможно, – пробормотал он, – хотя, честно говоря, напитки такой давности мне пробовать не доводилось. Ладно, сколько ты хочешь и какое количество можешь предложить?

– Пять бутылок, – ответил Игорь.

– Хм… – Михаил Максимович вытащил чековую книжку, – я выпишу чек, обналичить сможешь, когда я проведу анализ содержимого.

– Миша, только не надо ловчить, – вступил в разговор Леня, – я знаю, сколько может стоить такой коньяк. Пустая бутылка тысяча восемьсот второго года на аукционе в Лондоне при мне ушла за триста фунтов.

– Чек на предъявителя, – уточнил Корсаков.

– А ты доверчив, Игорь, – прищурившись, заметил Михаил Максимович, – так верить людям…

Корсаков пожал плечами.

– Я не людям верю, я верю в судьбу. Ее не обманешь. К тому же, откуда ты знаешь, что у меня эти бутылки последние? Обманешь – остальные я сдам кому-нибудь еще.

– Какой обман, мы же деловые люди, – пробормотал банкир, привычно заполняя чек.

– Кстати, могу взять свой процент бутылкой, – сообщил, глядя в пространство, Шестоперов.

– Я тебе лучше этот «мерс» отдам. Шучу, шучу, – Михаил Максимович похлопал по колену насторожившего уши Шестоперова, – сейчас проедем в офис, получишь наличными. Вот, Игорь, держи, – он протянул Корсакову чек.

– Надеюсь, не на твой банк?

– Не бойся, на «Credite Suisse».

Корсаков спрятал чек во внутренний карман куртки и передал банкиру остальные бутылки. Михаил Максимович придирчиво осмотрел каждую и загрузил их в бар, предварительно вытащив стоявший там виски.

– Обмоем? – предложил он, заметно повеселев.

– Коньячком? – спросил Шестоперов.

– Леня, шутки у тебя дурацкие, – поморщился Михаил Максимович, разливая виски по бокалам.

– Может подругу твою позовем? Простудится еще, – предложил Игорь.

– Пусть остынет немного. А то забывать стала, кто в доме хозяин. Сам знаешь – баба чуть слабину почувствует, сразу пытается на голову сесть.

Чокнулись, выпили. Михаил Максимович достал коробку сигар, предложил угощаться. Леня с удовольствием взял «корону», отгрыз кончик. Корсаков отказался.

– Ты хоть знаешь, Игорь, что это за напиток? – благодушно вопросил банкир, раскуривая сигару.

– Мне без разницы.

– О-о… ты не прав, Игорь. Как ты не прав! Помимо того, что он старинный есть и еще немало тонкостей в коньяке конца восемнадцатого века. Начать с того, что в тысяча восемьсот семьдесят первом году все виноградники в Европе уничтожила эпидемия филоксеры. До этого коньяк производили двойной перегонкой сухого вина из винограда «фоль бланш», а после эпидемии виноградники восстановили, привившись лозой из Техаса. С тех пор коньяк делают из винограда «уин блан» выращенного исключительно в регионе Коньяк. Я имею в виду настоящий французский коньяк, который один имеет право так называться. Все остальное – контрфактная продукция, как теперь говорят. Кстати, дерево для бочек произрастает исключительно в тех местах. Ричард Хенесси обеспечил и себя и своих потомков, предпочтя военной службе производство этого нектара.

– По мне, так все равно, какого года коньяк, – пожал плечами Корсаков, – лишь бы похмелья не было.

– Эх, мужики, – расчувствовался Михаил Максимович, – должно же быть что-то святое в жизни!

– Ну, если у тебя теперь святости прибавится – буду только рад, – буркнул Игорь, – ладно, мне пора, – он допил виски, – пустую бутылку возьмешь?

– С удовольствием, – банкир отсчитал пять сотенных бумажек с портретом заморского президента.

– Не пропадай, Игорек, – сказал Шестоперов, пожимая Корсакову руку,.

– Постараюсь, – кивнул тот.

– Дорогая, ты не присоединишься к нам, – спросил Михаил Максимович, приоткрывая дверцу.

Посиневшая дама, процокав каблучками по асфальту, впорхнула в салон.

– Я тебе этого никогда не прощу, – зубы ее выбивали дробь.

– Да что ты, никогда-никогда? А пешком до дома не хочешь прогуляться? – услышал Корсаков, прежде, чем захлопнулась дверца.

«Мерседес» и джип ушли по направлению к храму Василия Блаженного, а он, подняв воротник куртки, побрел по пустынной набережной в сторону Арбата.