Текст книги "Черное Таро"

На лестнице раздались крадущиеся шаги. Игорь вжался в темный угол. Сердце колотилось так, что готово было разорвать грудную клетку. Шаги замерли возле комнаты, где он прятался – преследователи прислушивались, пытаясь обнаружить его. Неужели они не слышат стук сердца, сдерживаемое дыхание? Шепот, хруст битого стекла под ногами… Кажется, двинулись выше. В доме три этажа, проверят верхний – спустятся вниз и непременно его найдут.

Корсаков выглянул из окна. Третий преследователь стоял внизу, почти под окном. Итак: внизу один, сверху – двое. По лестнице не успеть – даже если Игорь справится с тем, что ждет внизу – двое настигнут его обязательно. Решившись, Корсаков осторожно влез на подоконник, смерил взглядом расстояние до земли. Метра три… Он чуть присел, готовясь к прыжку. Из-под ног посыпалась штукатурка.

Дальше все пошло, как в старинном фильме, где персонажи бегают, словно наскипидаренные: преследователь внизу начал поднимать голову и Корсаков прыгнул. В полете он успел увидеть под ногами запрокинутое лицо, темные провалы глаз, открывающийся в крике рот. Мужчина не успел даже поднять руки, как Игорь врубился ему в лицо подошвами ботинок. Мужчина осел под ним, как рыхлый сугроб, успев издать короткий вскрик. Корсаков упал на бок, вскочил, пнул его под ребра и бросился бежать.

Позади снова закричали. Поворачивая за угол, Корсаков обернулся: они не остановились посмотреть, в каком состоянии их напарник – один даже перепрыгнул через тело, чтобы не терять времени. Вылетев в Гагаринский переулок, Корсаков бросился вправо. Тут же сзади взревел двигатель автомобиля, свет ударил в спину, бросил под ноги неправдоподобно огромную тень. Корсаков метнулся к домам, пронесся через скверик, перепрыгивая кусты и скамейки. Толстый кокер-спаниель бросился под ноги, волоча за собой хозяйку. Игорь запутался в поводке, обложил трехэтажным матом дамочку, отпихнул заливавшегося лаем кокера и кинулся к ночному универмагу. Знакомый продавец выпучил глаза при виде влетевшего в магазин Корсакова.

– Ты меня не видел, – успел крикнуть Игорь, вбегая в подсобку.

Грузчик с охранником, присев на ящики, как раз принимали на грудь по сто пятьдесят белого.

– Здорово, мужики.

– Привет, Игорь, – грузчик поднял стакан, приветствуя его, – употребишь?

– Не могу, друг. Там за мной какие-то уроды гонятся.

– Чего? – грузчик опрокинул в рот стакан, который казался в его лапе рюмкой и поднялся с ящика, – ну-ка, кто это там гоняется? – он шагнул в зал магазина, засучивая рукава.

Корсаков проскочил подсобку, толкнул обитую железом дверь и оказался на улице. Ноги подкашивались от усталости. Пробегая мимо посольства Габона, он окликнул стоявшего перед воротами лейтенанта и ткнул большим пальцем себе за спину.

– Лейтенант, террористы… не иначе, сам Бин Ладен… спрашивали посольство Габона.

Милиционер скептически кивнул головой.

– Они не на самолете, часом? – спросил он, зевнув.

– Нет, на машине.

Лейтенант бросил на всякий случай взгляд вдоль переулка и скука мгновенно слетела с его лица – в переулок вырулил «Опель» с затемненными стеклами.

Лейтенант бросился к воротам, а Корсаков припустил к зданию МИДа. Позади визжали тормоза, орал грузчик, надрывался, вызывая по телефону наряд, лейтенант.

Вот и Садовое Кольцо. Если бы дело происходило днем, Корсаков ни за что бы не побежал через самую оживленную магистраль столицы, но сейчас он, не останавливаясь, выскочил на проезжую часть.

Петляя между автомобилями, вызывая вслед ругань и возмущенные гудки, он уже почти достиг противоположного тротуара, как вдруг справа, непонятно откуда вынырнула красная Daewoo Matiz. Корсаков подпрыгнул, бампер малолитражки ударил его по голеням. Обрушившись на капот, Игорь свалился на землю и ударился головой. В глазах все поплыло, он хватанул ртом воздух, как рыба, вытащенная на берег. Хлопнула дверца, простучали быстрые шаги.

– О, черт! Игорь! Ты живой? – донеслось до него, как сквозь вату.

Корсаков повернул голову. Анюта, присевшая возле него на корточки, казалась пришелицей из другого мира. Там не пьют, давясь, вонючую водку стакан за стаканом, там не поджигают дома, там не режут людей.

На девушке были голубые джинсы в обтяжку, снежно-белая толстовка и изящные кроссовки.

– Живой я, пока живой, – прохрипел Корсаков, переворачиваясь на бок, – увези меня отсюда, – он уперся ладонями в асфальт. Руки подгибались.

Анюта подхватила его подмышки и с неожиданной силой приподняла. Кое-как они добрели до автомобиля. Она распахнула дверцу, помогла Игорю устроиться в салоне и села за руль.

– Куда ехать?

– Не знаю. Куда угодно, только подальше отсюда, – попросил Корсаков.

Анюта рванула с места так, что завизжали покрышки. В салоне пахло духами и новенькими кожаными сиденьями. Судорожно дыша, Игорь откинул голову на подголовник и закрыл глаза. «Это судьба, – подумал он, – или рок, что в сущности, одно и то же. Видно, на роду мне написано постоянно встречаться с этой девчонкой». Он посмотрел на Анюту. Она сосредоточенно вела машину, но почувствовав его взгляд, повернула к нему серьезное лицо. Челка упала ей на лоб, она сдула ее.

– Почему ты так смотришь?

– Не видел давно, соскучился, – объяснил Корсаков, отвернулся и снова закрыл глаза.

За окном снег с дождем, слякоть. Мокрые фасады домов кажутся солдатами на плацу в отсыревших шинелях. Колеса стучат по булыжной мостовой, разбрызгивают грязь, окатывая редких прохожих.

А здесь тепло. Возле ног в чугунном коробе тлеют угли, полумрак сделал твое лицо таинственным, будто ты задумалась о чем-то отвлеченном, но глаза блестят, дыхание короткое, грудь вздымается под шерстяной пелериной. Я целую тебя чуть ниже розового ушка, где завивается выпавший из-под шляпки непослушный локон и ты, словно ожидала сигнала, порывисто оборачиваешься ко мне…

Боже, как здесь тесно. Какие неудобные сиденья, как качает карету, будто корабль в шторм. Я путаюсь в юбках, чувствуя пальцами гладкую кожу твоих бедер, пелерина спадает с плеч, я целую тебя в ямку между ключиц, потом чуть ниже, еще ниже. Между грудей затаился кулон, я сдвигаю его в сторону губами… ты стонешь, прижимаешь к груди мою голову, откидываешься назад.

Шторм, буря, скрип снастей, ветер в парусах… твой крик, мой стон…

Пахнет паленым. Черт, это твои юбки упали на чугунок с углями и тлеют. Ты смеешься, распахиваешь дверцу и бросаешь их в ночь. Холодный ветер врывается к нам, но мы вместе, нам тепло, нам жарко… и снова карету бросает, точно корабль и мы держим друг друга, боясь упустить, потерять, как будто одного из нас может унести штормовая волна. Звонит колокол. Судовой колокол? Нет, это колокол в церкви…

– Игорь! Да очнись же ты!

– Что… что случилось? – с трудом открывая глаза, спросил Корсаков.

– Ты вырубился, завалился прямо на меня. Я еле-еле машину удержала, – испуганно сказала Анюта.

Корсаков осмотрелся. Машина стояла возле церкви, купол ее был подсвечен и горел в ночном небе, похожий на елочное украшение. Мимо проносились автомобили, впереди, по ходу движения угадывалась эстакада. Гулкий удар колокола разнесся в воздухе, перекрыл шум улицы.

– Где мы? – спросил Корсаков.

– В конце Волоколамки. Сейчас поворот на Пятницкое шоссе.

– А чего это нас сюда занесло?

– Ты же не сказал, куда тебя везти и я поехала домой. Я живу в Митино. Сань-Сань мне квартиру купил в честь окончания колледжа.

– А кто у нас Сань-Сань?

– Папашка, – фыркнула Анюта, – думает, что я теперь, в знак благодарности, буду ему в рот глядеть! Ха, нашел гимназистку. Ну, ты очухался?

Да, Анна Александровна Белозерская вряд ли допускала подобные выражения.

– Очухался, – сказал Корсаков, – далеко еще?

– Десять минут и мы на месте, – Анюта включила передачу и резко вырулила на середину проезжей части. Позади возмущенно засигналили. Анюта опустила стекло и, высунув в окно руку оттопырила средний палец, – пошел ты, козел. Рулить сперва научись!

– Слушай, а как твоя фамилия? – вдруг, неожиданно для самого себя, спросил Корсаков.

– Шпигель-Приамурская, в девичестве Абрамзон-Гуленвангель, а что?

– Все шуточки шутишь. Я серьезно спрашиваю…

– Кручинская моя фамилия, – Анюта посигналила велосипедисту, рулившему по середине проезжей части, – я из-за папаши стараюсь не афишировать.

– Кручинская – это хорошо, это можно, – пробормотал Корсаков. Значит, просто совпадение. Ну, похожа она на Анну Александровну Белозерскую, ну и что? Мало ли двойников на свете живет.

Четырехэтажный дом, в котором жила Анюта, начиная со второго этажа был построен уступами, как египетская пирамида. Девушка высунулась в окно автомобиля, мило улыбнулась подошедшему к воротам охраннику. Тот кивнул ей, как старой знакомой, скрылся в будке и ворота отъехали в сторону. Машина зарулила на стоянку.

– Идти сможешь? – спросила Анюта.

– Смогу, не инвалид пока.

Корсаков выбрался из малолитражки. Голова кружилась и он оперся о крышу автомобиля. Анюта взяла его под руку.

– Давай, соберись. Там консьержка такая зараза, а у тебя вид, как у последнего наркоши. Папашке доложит – тот мигом примчится.

– Все равно доложит.

– Нет, к мужикам она привыкла… – Анюта осеклась, – я в смысле, что компании у меня часто собираются.

– А мне все равно, – проворчал Корсаков.

Подъезд был ярко освещен, вдоль стен стояли цветы в высоких вазах, ковровая дорожка вела к лифту. Откуда-то вывернулась моложавая тетка в очках, со строгим выражением костистого лица и худосочной фигурой.

– Добрый вечер, Анна Александровна. Не поздно ли для гостей? – спросила она, с сомнением посмотрев на Корсакова.

– Все нормально, Виолетта Олеговна, – Анюта оставила на минуту Корсакова, подошла к женщине и сунула ей в нагрудный карман сложенную в несколько раз купюру, – я вас попрошу: не надо огорчать папу.

– Ох балует он тебя, – притворно вздохнула тетка.

Зеркальный лифт поднял их на четвертый этаж. Пока Анюта отпирала двери, Корсаков обессилено привалился к стене. Щелкнул последний замок, девушка распахнула дверь, зажгла в коридоре свет.

– Заходи.

Отклеившись от стены Корсаков пошатываясь вошел в квартиру. Захлопнув дверь, Анюта критически осмотрела его.

– По-моему, тебе надо в ванную.

В огромном зеркале Корсаков увидел себя. Если бы он не был так измучен, то наверняка испугался. Спутанные волосы, одна щека расцарапана и в грязи, одежда в таком состоянии, будто он неделю ночевал среди строительного мусора.

– М-да… пожалуй ванна не помешала бы, – признал он.

– Сейчас полотенце дам, – Анюта ушла в комнату.

Корсаков стянул куртку, снял с шеи висевшую за спиной шляпу, кое-как скинул ботинки.

– Вот, держи, – Анюта подала ему огромное полотенце, – иди сюда.

Пройдя коридором, она распахнула еще одну дверь. Ванная комната сверкала кафелем и никелем. Вместо обычной ванны было джакузи цвета морской волны. Анюта пустила горячую воду, заткнула пробкой сливное отверстие, выдвинула откуда-то сбоку пульт.

– Вот сюда нажмешь – со дна пойдут пузырьки. А если вот сюда, то из вот этих дырочек ударят водяные струи. Массаж, вроде как. Ну, я пошла. Если опять плохо станет – кричи. Утонешь еще, и куда мне труп девать?

– Распилить и в унитаз, – мрачно посоветовал Корсаков, расстегивая рубашку.

Анюта хмыкнула и вышла.

Покряхтывая от боли Корсаков разделся, придерживаясь за стенку, шагнул в джакузи, с маху сел в воду и заорал не своим голосом – в ванне был крутой кипяток. Вылетев из джакузи, он пустил холодную воду.

Дверь за спиной распахнулась. Он оглянулся.

– Что такое? – Анюта испуганно вытаращилась на него.

– Ты что, сварить меня хотела? – сварливо спросил Корсаков.

– А у тебя что, рук нет? – в свою очередь поинтересовалась девушка, – мог бы и сам холодной водой разбавить.

Корсаков скрипнул зубами.

– Ладно, зато взбодрился, – успокоила его Анюта, – а то как вареный был.

– Это я сейчас вареный, – проворчал Корсаков, – может ты все-таки выйдешь?

– Может и выйду, – усмехнулась девушка с интересом его разглядывая, – а ты ничего, – сказала, исчезая за дверью, – я думала будет хуже.

– Куда уж хуже, – Корсаков оценил синяки на ребрах, свежие ссадины на голени, – хуже только если экскаватор переедет.

Осторожно попробовав воду он влез в ванну, откинулся и с блаженством закрыл глаза. Постепенно боль отпустила, вода расслабила тело, накатила истома. Чтобы не заснуть, Игорь попробовал все приспособления: сначала включил пузырьки воздуха, потом струи воды. Казалось, будто нежные пальчики разминают тело. Он поворачивался боком, ложился на грудь, постанывая от наслаждения. «Стану известным и знаменитым – непременно куплю себе джакузи», – решил он.

Мыла в ванной не обнаружилось – только женский гель для душа с запахом сирени. Зато шампунь был практически любых сортов. Корсаков уже и забыл, когда принимал ванну – они с Владиком ходили в Сандуновские бани, или принимали душ у знакомых, и поэтому плескался, забыв о времени. В очередной раз намылив голову, он услышал стук в дверь.

– Можно? – Анюта слегка приоткрыла дверь.

– Заходи, – Корсаков вслепую зашарил по стене в поисках душа.

– Давай смою, – предложила девушка, – голову наклони.

Она смыла с его головы пену, Корсаков протер глаза.

– Ну вот, как живой, – сказала Анюта.

– Почти. Теперь я есть захотел.

– Это поправимо. Закругляйся и выходи – ужин на столе.

– Спасибо, – с чувством сказал Корсаков.

– Слушай, а чего ты на охранника полез? Ну на того, который Владику врезал.

– Видишь ли, девочка, по законам моей юности полагается бить, когда «наших бьют». Даже если ты с «нашим» познакомился пять минут назад. А юность у меня была бурная.

– Понятно, – протянула девушка, – кстати, Владик звонил. Он в Питере. Забудь, говорит, что мы знакомы. Вот так-то.

– Тебе обидно?

– Нет, – она качнула головой, – мне все равно. Даже странно как-то.

Повесив душ Анюта вышла. Корсаков пустил холодную воду, постоял под ледяными струями, ощущая, как тело наполняется бодростью. Правда, одновременно заныли ссадины и ушибы, но это не страшно – значит действительно живой.

Комната была такая большая, что стены лишь угадывались в темноте. Трехсвечный подсвечник, стоявший на туалетном столике, отражался в зеркале и в огромных, доходящих до пола окнах. Две свечи, по одной возле каждого прибора, освещали изящно сервированный стол, накрытый белой скатертью. Под ногами был пушистый ковер. Корсаков замер на пороге, оглядывая это великолепие.

Завернутый в полотенце он напоминал римского патриция, приглашенного на ужин к гетере. Анюта, в серебристом струящемся по телу кимоно, сделала шаг навстречу. Волосы она успела убрать в высокую прическу и теперь настолько напоминала портрет Анны Белозерской, что Корсакову показалось, будто портрет ожил. Если бы она сейчас присела в книксене и сказала: не соблаговолите ли присесть, милостивый государь, Игорь не удивился бы.

– Классно я придумала, да?

Очарование пропало. Вздохнув, Корсаков взял ее за руку и припал к тыльной стороне запястья губами.

– Искренне восхищен, сударыня, – он почувствовал, как дрогнула ладонь девушки в его руке.

Повисло неловкое молчание. Наконец Анюта высвободила руку, тряхнула головой.

– Да ладно. Присаживайся. У меня есть заливная рыба и ромштексы. И еще я сделала салат из помидоров. Вино будешь?

– Можно и вина, – Корсаков присел к столу, развернул салфетку и положил ее на колени, – «Дом Периньон» шестьдесят восьмого года меня устроит.

– А у меня только «Мартини», брют и водка, – смутилась девушка.

– Я шучу, – успокоил ее Корсаков, – что есть, то и будем.

После всех переживаний у него проснулся зверский аппетит. Анюта ела изящно и мало. Они посматривали друг на друга через стол, Корсаков поднимал бокал с вином, бормотал какой-нибудь тост, они чокались и тонкие бокалы позванивали, как колокольчики. Утолив первый голод, Игорь откинулся на стуле, повертел бокал в руках.

– Ты мне сегодня дважды спасла жизнь: когда подобрала на Садовом и сейчас от голодной смерти.

– От кого ты бежал?

– До сих пор не знаю, но ребята были настроены очень серьезно. Ты знаешь, что наш дом сгорел?

– Нет. Когда?

– Позавчера ночью. И вообще много чего случилось. Трофимыча убили, – решившись, сказал Корсаков.

– Ох… – Анюта поднесла ладонь к губам, – соседа вашего? Кто?

– Не знаю, но кто-то хочет повесить это на меня. Какая-то чертовщина творится. Вот, к примеру: ты знаешь что-нибудь о своих предках?

– О родителях? Ну, отца ты видел…

– Нет, из какого ты рода. Ну, корни свои.

Анюта задумалась, подперев кулачком щеку.

– Вроде предки были дворянами. У меня есть бабушка, не родная, а, как бы, двоюродная. В общем, тетка отца. Она точно из дворян, но у нее с головой не все в порядке – долго сидела в лагере, потом в психушке. Она из дворянского рода Белозерских. Не знаю…

– Вот! – воскликнул Корсаков, – я так и думал, – он вскочил и, придерживая на плече спадающее полотенце, пробежался по комнате.

Девушка рассмеялась.

– В чем дело? – удивился Игорь.

– У тебя смешной вид.

– Не обращай внимания. Ты представляешь, я только вчера видел твой портрет, написанный в начале девятнадцатого века. То есть не твой, а твоей пра-пра… и так далее бабки. Ты просто копия, особенно сейчас ты на нее похожа. Ну-ка, встань.

Анюта поднялась с места. Корсаков схватил подсвечник и поднес его к лицу девушки.

– Просто поразительное сходство, – он покачал головой, – но это еще не все. Она родила внебрачного ребенка от приговоренного к ссылке офицера и, как уверяют мои друзья, он очень похож на меня. Я видел его портрет в двадцатилетнем возрасте. Определенное тождество действительно есть.

– И что теперь? – спросила девушка.

– Вот и я думаю: что теперь? В последнее время что-то много странных событий, так или иначе укладывающихся в одну цепочку. Старинный особняк, потайная комната, убийство Трофимыча, твой портрет. Ты знаешь, что ты мне снишься? Может, это не ты, а та женщина из позапрошлого века, но мне кажется, что вы – одно целое. Даже наяву я вижу ее.

Лицо девушки посветлело. Она налила в бокалы вино и подала один Корсакову.

– Предлагаю тост за дворянское происхождение, – она подошла так близко, что Игорь увидел свое отражение в ее зеленых глазах, – она тебе нравится?

– Кто? Княжна? М-м… – Корсаков взял бокал, не переставая смотреть ей в глаза, – я не знаю, как определить это чувство. Это наваждение, фантасмагория…

– А я?

– Что?

– Я тебе нравлюсь?

– …

– Предлагаю выпить на брудершафт, – шепнула Анюта.

Они сплели руки и, не отрывая друг от друга взгляд, выпили вино. Корсаков сделал движение высвободиться, но Анюта удержала его.

– А поцелуй? – едва слышно спросила она.

Ее губы были теплые и чуть кисловатые от вина. Корсаков закрыл глаза, голова закружилась и он обнял ее за плечи. Бокал из ее руки выпал и разбился ударившись о край стола. Анюта прильнула к нему, Игорь почувствовал, как тело ее обмякло, стало покорным, мягкие губы раскрылись, как лепестки цветка. Корсаков уронил свой бокал на ковер и поднял ее на руки. Она обняла его, тонкие пальцы скользнули по его груди, по шее, поднялись выше, запутались в волосах. Корсаков почувствовал, что теряет голову.

– Где спальня? – на мгновение оторвавшись от ее губ, спросил он.

– Нет… здесь. Я хочу здесь.

Ее лицо порозовело, влажные губы подрагивали, глаза были закрыты. Он поставил ее на ноги, развязал пояс кимоно, распахнул его и оно скользнуло вниз невесомой волной. Она стояла, не открывая глаз и у Корсакова защемило сердце – настолько невинной и незащищенной была нагота девушки. Ведь он уже видел ее обнаженной, но тогда она был натурщицей, которую он воспринимал лишь как обобщенный образ женщины для перенесения на полотно.

Он сбросил полотенце, привлек ее к себе и они опустились на ковер.

Глава 8

Корсаков открыл глаза, полежал, вспоминая прошедшую ночь, потерся щекой о подушку. Щетина заскребла по шелковой наволочке розового цвета. Он приподнялся, осматриваясь.

Огромная постель была пуста. За окном царил солнечный день, в приоткрытую балконную дверь вливался прохладный воздух. Корсаков перевернулся на спину, забросил руки за голову. Да, живут же люди: необъятных размеров постель, одна стена зеркальная, другую заменяет окно. Телевизор в углу с экраном, чуть меньше, чем в кинотеатре и шелковое постельное белье! Розовое! То-то у него возникли странные ощущения, когда ночью они перешли в спальню и продолжили занятия любовью на кровати. Корсаков поморщился: занятия любовью… а может просто – любили друг друга? Нет, слишком возвышенно. Я старый, ехидный и циничный, поэтому именно «занятия любовью». Своего рода гимнастика. И не дай Бог показать женщине свою любовь – хомут обеспечен. Если не хомут, то капризы и скандалы уж точно. Хватит с нас семейного счастья, будем жить без обязательств и клятв. Ну, перепихнулись в охотку и что с того? Черт, какая я скотина! Ведь давно уже не испытывал того чувства, какое возникло к этой девчонке, так нет, надо все опошлить… но как мы красиво отражались в зеркале…

Почувствовав, что запутался, Корсаков потряс головой и спустил ноги с постели. И здесь ковер. Да, Сань-Сань свою девочку любит. Не заявился бы проведать.

– Куда это мы собрались? – в дверях бесшумно возникла Анюта.

Кроме воздушного передничка, прикрывавшего грудь и бедра на ней ничего не было. В руках она держала маленький столик с коротенькими ножками. На столике дымился кофейник, стояли чашки, какие-то вазочки, лежал нарезанный хлеб, масло в хрустальной масленке.

– Я потрясен. Неужели это все мне?

– Нам, – поправила его Анюта, – подержи, – она передала ему столик, развязала передник, сбросила его и нырнула под одеяло, – вот теперь давай есть. Я готовила, а ты сервируй, – сказала она, прижавшись к Корсакову и положив голову ему на плечо.

Мысли о завтраке отступили, но Корсаков решил не торопить события. Он разлил по чашкам кофе, намазал маслом хлеб, открыл вазочки с джемом и паштетом и провозгласил:

– Прошу к столу.

Анюта выбралась из-под одеяла до пояса, обнажив небольшую грудь с розовыми сосками. Корсаков отвел глаза.

– Слушай, ты не провоцируй меня, – попросил он.

– А что такое, – невинно спросила она, намазывая паштет, – тебя что-то смущает?

– Еще слово и завтракать будем в обед, – грозно нахмурив брови, сказал он.

– Ладно, не буду провоцировать, – она натянула одеяло повыше.

Есть лежа с непривычки было неудобно, но Корсаков здорово проголодался – в последнее время он не ел, а только закусывал.

– Мне нравится такой завтрак, – сообщил он с набитым ртом, – а то я все больше пивом завтракал, чтобы руки не тряслись.

Он налил себе еще кофе, откинулся на спинку кровати. Анюта отставила чашку, повернулась к нему.

– Ты наелся?

– На некоторое время. Вообще-то я удивительно прожорлив, хочу сразу предупредить. Кстати, а что на десерт? – спросил Корсаков и почувствовал ее руку на бедре, – прекрати хулиганить.

– Ты же хотел десерт, – ее рука опустилась ниже.

Корсаков поперхнулся, кофе потекло по подбородку. Анюта невинно захлопала глазами.

– Столик же перевернем, белье испачкаем, – взмолился Корсаков.

– Плевать!

– Ах так… – он откинул одеяло, поднос полетел на пол.

Схватив ее за руки, он раскинул их и прижал к постели, поцеловал ее в шею, потом опустился ниже и припал к груди. Анюта глубоко вздохнула…

По розовому шелковому пододеяльнику расплывалось кофейное пятно, но они этого уже не замечали.

Корсаков вышел на балкон, закурил. Ветерок остудил разгоряченное тело. Пальцы немного подрагивали. Игорь усмехнулся – надо же, в кои то веки руки дрожат не с похмелья, а от физической и эмоциональной усталости. Он чувствовал себя опустошенным, но странным образом был уверен, что это ощущение вскоре сменится наполненностью новыми чувствами, новыми красками, которые приобретал мир, жаждой жизни и уверенностью в исполнении желаний. Проблемы отодвинулись на второй план, он забыл о людях, которые преследовали его, о том, что его, возможно, разыскивает милиция, обо всем на свете, кроме той девчонки, которая спит сейчас под испачканным кофе одеялом.

Выбросив окурок Корсаков осторожно вошел в комнату. Анюта спала, обхватив плечи руками, одеяло сбилось на сторону и он поправил его, бережно укрыв ее. Она спала, чуть приоткрыв рот, спутанные волосы разметались по подушке. Он присел, глядя ей в лицо, которое показалось ему необыкновенно красивым. Ресницы ее дрогнули.

– Почему ты так смотришь? – шепотом спросила она.

– А почему ты притворяешься, что спишь?

– Я сплю, только почему-то я даже во сне чувствую, когда на меня смотрят.

– Я художник и мне позволено смотреть на женщину, даже когда она спит. К тому же я не просто смотрю – я любуюсь.

– Тогда можно, – разрешила она и от смущения зарылась лицом в подушку.

Чтобы не мешать ей спать, Игорь побродил по квартире, выкурил несколько сигарет. Делать было нечего, звонить некому… хотя почему некому? А Леня? Корсаков отыскал трубку радиотелефона, ушел на кухню и закрыл за собой дверь. Номер телефона Шестоперова он теперь запомнил наизусть. Однако на звонок никто не отозвался. Может быть Леня загулял на проценты от продажи коньяка, а может работал запоем и отключил телефон.

Корсаков вернулся в холл и включил телевизор. Шла заставка программы новостей. Игорь прибавил звук и вышел в лоджию, которая тянулась через обе комнаты и кухню. Он едва не пропустил сообщение, и только услышав краем уха знакомое имя бросился в комнату.

– …Максимович, тридцати девяти лет, его знакомая и трое охранников. Один охранник банкира в критическом состоянии был доставлен в больницу. Нападение произошло в загородном доме, принадлежащем банкиру. На его теле обнаружены следы пыток. По предварительной версии убийство произошло из-за разногласий в сфере финансовой деятельности потерпевшего. Прокуратурой возбуждено уголовное дело по факту убийства, ведется следствие. Переходим к международным новостям…

Нашарив за спиной кресло, Корсаков упал в него.

– Твой знакомый? – Анюта стояла в дверях встревожено глядя на него.

– Недавно встречался.

– Его позавчера еще убили – мне отец рассказывал. У него свои источники в прокуратуре. Еще Сань-Сань сказал, что банкиру отрезали пальцы перед смертью, а потом вонзили нож в сердце. И нож необычный: длинный, узкий, рукоять в виде креста.

– Зачем он тебе такие подробности рассказывает?

– А-а, приехал сам не свой. Я пристала, ну он и рассказал. Сань-Сань как услышит про убийство какого-нибудь предпринимателя или депутата, так начинает трястись – следующий я, говорит.

– Значит есть чего бояться.

– Большие деньги – большие хлопоты, – философски заметила Анюта.

– Ничего себе хлопоты – за жизнь трястись, – хмыкнул Корсаков, – нет уж, лучше я буду нищим, но живым.

– Ты же сам только что от кого-то бегал, – напомнила девушка.

Корсаков нахмурился. Может, убийство Трофимыча и банкира каким-то образом связано? Чушь! Кто был Трофимыч, и кто Михаил Максимович! Однако, уж очень совпало все по времени. Допустим, Трофимыча зарезали, пытаясь что-то найти в особняке. Потом поняли, что Корсаков мог забрать интересующую их вещь, выяснили, с кем он встречался и пришли к банкиру. Однако сработали профессионалы, если с охраной справились. Интересно, что они выпытывали у банкира, и что он им рассказал? Скорее всего все, что знал. Может это они и гонялись за Корсаковым по Арбату? Если так, то надо предупредить Шестоперова пока не поздно – он тоже участвовал в сделке.

Корсаков снова позвонил Леониду домой и опять никто не взял трубку.

– Мне надо уехать, – сказал он.

Анюта вздохнула.

– Надолго?

– Хочу проведать Леню Шестоперова, я тебе про него рассказывал.

– Хочешь, я тебя отвезу.

– Это было бы хорошо, – кивнул Корсаков и пошел одеваться.

Куртка висела в прихожей, он критически оглядел ее. Да, в метро в таком виде не пустят – рукав порван, спина в известке. Брюки были не в лучшем состоянии.

– Если ты не против, – сказала Анюта, наблюдавшая за ним, – у меня есть кое-что из одежды.

– Откуда?

– Игорь! Я уже не маленькая девочка, чтобы давать тебе отчет о своей жизни. Есть и все!

– Ладно, проехали. Давай, что есть.

Девушка принесла ему джинсы, толстовку и кожаную куртку.

– Подходит?

– Как на меня шили, – буркнул Корсаков.

Анюта исчезла в спальне. Игорь приготовился к долгому ожиданию, но через пять минут она вышла уже одетая в дорогу. Волосы она заколола в хвост, чуть подвела глаза и слегка коснулась губ помадой.

– Едем?

– Едем, – Игорь чмокнул ее в щеку, – ты молодец.

– Не перехвали, – счастливо улыбнулась она.

Красный автомобильчик бодро вырулил на Пятницкое шоссе и намертво встал в пробке. До выезда на кольцевую автодорогу тащились минут сорок. Корсаков проклял все на свете, но другой дороги из микрорайона Митино не было.

– Можно еще на электричке до Тушино, а там на метро, – неуверенно предположила Анюта, терзая коробку передач, – тут недалеко платформа «Трикотажная», но, говорят, здесь не все электрички останавливаются.

– Нет уж, – отказался Корсаков, – едем, как едем. Может я напрасно волнуюсь и Леня валяется в стельку пьяный, а телефон просто не слышит.

На кольцевой движение было тоже сумасшедшее, но машины хотя бы двигались. Анюта вела автомобиль уверенно, хотя и несколько авантюрно: немилосердно подрезала, переходя из ряда в ряд; нахально втискивалась между попутными машинами.

Шестоперов жил около метро «Варшавская», по кольцу дорога заняла полчаса, но на Варшавке они опять застряли. Повернув на Чонгарский бульвар, Анюта вопросительно взглянула на Игоря.

– Куда теперь?

– Ты – никуда. Вот здесь остановись. Так, теперь сидишь в машине и ждешь меня. Если в течении часа я не появлюсь – уезжаешь и забываешь о том, что мы знакомы.

– Еще чего. Я иду с тобой, – Анюта решительно отстегнула ремень безопасности.

– Ты сидишь здесь и ждешь, поняла? – Корсаков почувствовал, что начинает злиться, – одному мне будет легче скрыться, если что.

– Почему скрыться? Шестоперов тоже замешан в твоих неприятностях?

– Не знаю, но рисковать не хочу. Девочка, – Корсаков привлек Анюту к себе и коснулся губами уголка губ, – ну, не спорь ради Бога.

Анюта шмыгнула носом.

– Ладно, уболтал. Но учти, если ты не придешь через час, я иду за тобой.

– Согласен, – кивнул Корсаков, выбираясь из малолитражки.

«Пусть идет, – подумал он, – все равно не знает, где Леня живет».

Несколько раз он обошел вокруг дома Шестоперова, пытаясь разглядеть, открыты ли окна в его мастерской, но деревья загораживали обзор. За квартирой могли присматривать и Корсаков некоторое время посидел на лавочке во дворе, наблюдая за подъездом. Несколько старушек сидели возле подъезда, обсуждая свои вечные проблемы: внуков, зятьев и невесток, погоду.

Ощущая на себе их подозрительные взгляды, Корсаков с независимым видом подошел к двери и набрал на домофоне номер квартиры Шестоперова. Подождав, нажал «сброс» и набрал снова. Бабки примолкли, наблюдая за ним.