Текст книги "Железо. Книга 1"

– Хай-гуа!.. – крикнул он и тяжело размахнувшись, метнул свою клюку куда-то в сторону шутника. Та хлопнулась об насыпь буквально в локте Арно от его головы и звонко запрыгала по камню. Еле увернувшийся шутник заставил себя хохотнуть.

– Ханчхора?! – гортанно переспросил он, картинно разыграв удивление и комично почесав затылок.

– Вуга-а-йа-а!.. – надзиратель показал ему кулак и грозно им потряс, но, к немалому удивлению Вохитики, его перекошенная рожа с усилием подавляла желтозубую смешинку.

Кирки застучали по скале быстро и несмолкаемо, будто пошел дождь. Марево пыли взошло, словно грозовая туча, и полностью заволокло собой небо. Плиты откалывались с громким треском и проклятиями корчащихся над ними мужчин. В этот раз Вохитика быстро сообразил, что их нужно оттаскивать с прохода и бросать в волокуши, тогда как другие тянули их за собой, отвозя неведомо куда и поспешно возвращаясь за новым камнем.

Отколотых камней хватало на всех, поэтому Вохитика больше не чувствовал себя глупо, мявшись без дела и привлекая к себе гневливый взор коротышки. А тот стоял с пустым взглядом прямо на оживленном проходе, уперев жердь в землю и мешаясь другим, но его обходили и объезжали по дуге, словно непреодолимый валун.

Влившемуся в работу Вохитике какое-то время было не на что жаловаться, пока пустой живот снова не решил напомнить о себе. Надувшиеся было мышцы на руках, довольно крупные для подростка с его количеством рубежей мудрости, на глазах опадали и артачились продолжать работу. Тяжело дыша раскрытым ртом, пересохшим и раздраженным от серой пыли, он безуспешно пытался вспомнить, правильно ли понял слова отца о том, что на карьере должников полагается кормить, и еду им приносят и кладут чуть ли не в глотку. Он уже было хотел урвать момент и незаметно от надзирателя подобраться к шутнику с этим вопросом, как из-за поворота осторожно показалась телега, на которой гремели кувшины с водой и, судя по запаху, с кукурузным варевом.

Ели все лихо и жадно, хватая грязными пальцами комья каши прямо из общей тары. Но несмотря на звериный голод и резкие движения, мужчины держались друг с другом уважительно, в отличие от вчерашних соплеменников, которых Вохитика видел на церемониальной арене. За руки никто не хватал, не царапал и не бил по ним, борясь за первенство.

Вохитике досталось с дюжину комьев обжигающей каши, прежде чем тара опустела. У матери он клянчил добавки и всегда получал, но здесь же он скорее с голоду умрет, чем обратится с подобной просьбой к коротышке.

Запив остатки голода водой благо той было в достатке, – он одним из первых вернулся к брошенным делам. Отец наказал ему, что на первых порах он должен удивлять всех своей жадностью к работе, и тогда ни у кого не возникнет вопросов об его пребывании в самой лучшей на всем карьере команде.

Кукурузное варево ненадолго оживило Вохитику. Но то, что начало происходить дальше, стало его понемногу умертвлять. Выработка росла на глазах, а камень летел во все стороны, подобно стае саранчи, что однажды обрушилась на посевы их племени. Мужчины стонали, упираясь истощенными руками в только что выдолбленный свод, пока другие спешно его укрепляли толстой подпоркой из обожженной древесины. Куски плит становились все неудобнее – не сразу было понятно, с какой стороны к ним подобраться, чтобы ухватить, но мутный взгляд надзирателя побуждал к торопливым ошибкам и сорванной коже на ладонях. Шутник больше не шутил и даже не ухмылялся. Упряжь от волокуши не выдержала и лопнула в руках носильщика, и коротышка столкнул его за это с уступа – благо тот в этом месте был не настолько крутым, и бедолага выжил. Кто-то сблеванул, забрызгав проход не прижившийся в животе кашей. Хлынул дождь, и стало еще темнее и невыносимее.

Вохитика стал все чаще поглядывать на небо, в надежде увидеть заходящее за кряду солнце, но морось истерично лупила по его глазам, требуя не отвлекаться от дел. Уставшие и распухшие от ссадин пальцы соскальзывали с мокрого камня. Коротышка что-то визгливо крикнул, и мужчины прекратили углублять нишу. Вместо этого они притащили однобалочные трапы и принялись вырабатывать скалу прямо над нишей. Конструкции были неустойчивы и их шатало, по паре трудяг изо всех сил удерживали каждую, не давая горняку с киркой улететь вместе с трапом в пропасть. Надзиратель собачился, лупя жердью по стенке, призывая бить камень быстрее. Сквозь завесу пыли и звон железа Вохитика расслышал ворчание шутника.

– Да не будет здесь никакой руды, уродец. Смерти нашей хочешь, так и скажи… Хоть поживу напоследок в свое удовольствие, глотки друзьям повскрываю…

Отколотые плиты теперь падали чуть ли не вместе с горняками – не хватало равновесия, чтобы их удерживать. С дюжину мужчин вместе с Вохитикой поставили прямо под удары кирок и велели вытянуть руки, чтобы ловить камень. Мужчины рядом с ним мрачно переглядывались и сплевывали.

– Кто-нибудь, скажите этому тупорогому ублюдку, что если продолжим в том же духе, полкоманды подохнет, притом бездарно… Здесь нечего ловить, Поганьюн, скажи ему, ты же горняк-тактик…

Кем бы не был этот Поганьюн, он никак не отреагировал на просьбу, а продолжил, как и все, корчиться и лить пот от страха, что кого-нибудь сейчас осколком точно убьет. У Вохитики уже звенело в ушах от голода и усталости, руки тряслись, но он их не смел опускать. И не напрасно. Камень прямо над ним вдруг крякнул, и горняк на трапе выругался, пытаясь замедлить его падение. Вохитика сумел упруго выставить ладони перед этой махиной и перенаправить ее полет точно в волокушу. Мужчины по бокам одобрительно присвистнули.

– Хорош!.. А следующий камень лучше так запусти не в сани, а прямо в тупорогую башку этого недомерка…

Вокруг заметно стемнело, и уже не было никаких сомнений, что солнце спряталось за горой. Коротышка шагнул к ним с какими-то распоряжениями, и Вохитика облегченно вздохнул – наконец-то их отправят отдыхать. Но хлесткий удар жердью по плечу быстро дал понять, что работа еще далека от завершения. Носильщики поменялись местами с подручными, встав под шатающимися на трапах горняками. Вохитика потащил за собой тяжеленную волокушу вслед за тем, кто плелся спереди. Он не запомнил маршрута, и даже не стал подсчитывать, в который раз он уже возвращается за новой ношей.

На карьер надвигалась ночь, а они все не заканчивали. Коротышка уже стоял с факелом над головой. Голод затмило отчаяние. А вслед за ним пришла отупляющая отрешенность. Вохитика вдруг обнаружил, что вопреки наказам своего отца, он начал увиливать от работы. Он все чаще допускал простительные задержки в монотонных действиях с упряжью, охотнее поддавался и проигрывал заносам на поворотах и был не против, если кто-то перед ним медлил, стопоря всю очередь. Если бы его сейчас увидела Колопантра, она бы расплакалась. Ему было непривычно плохо – даже хуже, чем в одну зиму, когда выяснилось, что припасы в их семье были засушены с ошибкой и потому сгнили, и пришлось какое-то время глодать собственные пальцы, пока Брюм не выменял все сбережения из кирпичей на мешок зерновых смесей. Вохитика успокаивал себя лишь одной мыслью – это когда-нибудь закончится, в любом случае. И потом он вспомнит, как он об этом подумал, и сможет убедиться, что был прав. Так оно и оказалось.

– Гу-йа-а-а…абчгор! Ху-гайа-а-авуйа-а!..

– О да, наш маленький умник созрел для большого открытия, что руды тут нет и быть не может…

– Хвали Отца, что он вообще до этого допер…

Мокрые, грязные, озлобленные на весь мир мужчины похватали с собой всю ранее принесенную утварь и поплелись обратно в штольню, с которой началось знакомство Вохитики с карьером. В этот раз в трещину в стене была воткнута скоба с факелом, свет которого грубо очерчивал тесное помещение сплошь из камня, рассчитанное на небольшую и неприхотливую семью. Чуть попросторнее хогана, в котором жил Вохитика. Но сейчас семья насчитывала две дюжины зрелых мужчин, и от всех разило мощным потом и нечистотами. На полу стояло корыто с кукурузным варевом, уже остывшим. Команда неспешно рассаживалась вокруг него.

Вохитика заозирался в поисках воды – мать приучила его к тому, что перед трапезой по возможности стоит промыть или хотя бы ополоснуть ладони, так как искренне верила, что абсолютно каждый камень, клочок земли, оглобли от телег, кувшины, скалы, чужие пальцы и все-все-все вымазаны в человеческом дерьме, ведь за столько зим племя так и не научилось после справления нужды как следует отмывать свои руки. Вместо рук порой использовали камни, а затем их швыряли за границу, чтобы выразить свою ненависть к каннибалам или в стену, огораживающую Площадь Предков от остальной общины – чтобы привлечь внимание совета. Листья кукурузной кожуры – по сути, единственная доступная растительность в пределах племени – на такую чепуху не шли, так как без остатка были задействованы в ткацком промысле.

Кувшины с водой ютились у входа, один из них Вохитика склонил над ладонью и стал лить.

– Ты чего это творишь?! – выхватил у него воду шутник. – Может, тебе еще ванну отгрохать? Эй, ребята, – окликнул он остальных. Некоторые неохотно оглянулись. – Чего расселись?! Несите кирки – пареньку бассейн по-быстрому выдолбим в полу. Ты, – он указал на худосочного, мрачного юношу, – сбегай, насобирай дождевой воды, а вы – тащитесь в плавильню, спросите горячих углей…

– Ой, да заткнись ты уже, Веселящий Стену, – отмахнулся от него немолодой мужчина, что сидел, скрестив ноги.

– Себя так называй!.. – оскорбился шутник. – Замучили уже с этим прозвищем…

– Веселящий Стену, – раздельно повторил мужчина, с вызовом выкатив на него глаза. – Шутки у тебя тухлее, чем подмышка Трех Локтей, и их никто не слушает, кроме стенки. Она бы рада уйти подальше или рухнуть тебе на голову, да вот только не может…

Физиономия шутника раздулась от обиды, как живот после очень плохой еды.

– Вот я и развеселю стену так, что обхохочется!.. Развеселится так, что осыплется и погребет вас, клятых… – проворчал он и повернулся к Вохитике. – Не выйдет у тебя помыться, понял?!

– Я просто хотел ополоснуть руки…

– А зачем?! Предпочитаешь эту баланду без специй жрать? Ты же за день столько всякого смака на пальцах насобирал, м-м… Нету в тебе чувства вкуса…

Подхватив кувшины, Веселящий Стену отнес их к корыту и занял свое место в круге. Вохитика вытер ладони о леггины и примостился рядом с ним.

Все ели сдержаннее, чем днем – наверное, потому что за спиной у них не стоял коротышка с жердью. Неторопливо перемалывая челюстями кашу, мужчины украдкой поглядывали на новенького. Вохитика исподтишка косился на них в ответ.

У каждого здесь на плече встречались рубежи мудрости черного цвета. Отец рассказывал ему, что как только попадаешь в карьер, чтобы вернуть долг, нож для рассечения нового рубежа на твоем плече смазывают какой-то угольно-рудной смесью – чтобы впредь никто не усомнился в количестве зим, которые ты уже отбыл. На большинстве плеч красовалось не более трех-четырех черных шрамов. У единиц – по восемь-десять. У шутника их было семь. И только у одного человека, того самого, кто осадил шутника, их было шесть.

– Вугулай? – обратился к нему Вохитика через корыто. Тот поднял на него набрякшие глаза. В них читался немой вопрос. – Ты же Вугулай?

– Так меня звать, – вяло согласился тот.

– Я сын твоего друга, Брюма. Это же ты передал ему, что в вашей команде освободилось место? Па договорился, чтобы меня пристроили сюда…

Вугулай сощурился, будто не понимая о чем речь. Мужчина слева от него, с тонким ртом и теплыми, как показалось Вохитике, глазами, толкнул соседа локтем.

– Это же который резчик по кости!.. Который еще через брата моего все интересовался, каково нам тут живется, помнишь? – напомнил он Вугулаю, и лоб того осененно разгладился.

– А-а… Паршиво нам тут живется, – ухмыльнулся Вугулай. В его рту недоставало половины зубов. – Но другим еще хуже…

Мужчин в кругу это почему-то развеселило.

– Да-а… Другим хуже, это уж точно… Хоть это греет по ночам…

– Обычно мы спим в штольнях, вроде этой, – пояснил Вохитике сосед. – Сквозняка тут нет, всякая гадость в яйца не заползает. Легочные меха работают всю ночь, воздух хоть и портят, но прогревают, не замерзнешь… А вот носильщики…

– А у носильщиков разделения по командам нет, да, – подхватил другой. – Их всех толпой сгоняют на склад с углем, а жечь его не дают, ха-ха… Вот и спят там все, вместе с этим Водэтодой… Храпит поди, как толсторог…

– Да он и выглядит, как толсторог…

– Как с толсторогом на плечах и балахоном поверх, – поправил сосед Вугулая.

– Чего несешь то? На кой ему толсторог на шее сдался?..

– А где его еще оставить? Вынюхают да сожрут, ты только отвернись… Только с собой носить, да тряпьем сверху прикрывать, чтоб не позарились на мясо…

– Это точно!.. Такая силища может быть только от мяса, а не от этой травы, – сплюнул через плечо Вугулай.

Вохитику это заинтриговало. От нечего делать он порой подымал над головой камни и даже целые глыбы, да те, что побольше. Те немногие мальчишки, что с ним дружили, пытались за ним повторять на спор, но безуспешно – один даже расквасил себе плечо, когда его локоть под тяжестью предательски подвернулся.

– О какой силище вы говорите?

Мужчина с теплыми глазами ему ответил:

– Ну, смотри сам… Наша братия, да и остальные рудокопы тоже, только и делаем, что колем плиты, роем подкопы, штреки, строим шахты, обеспечиваем к ним доступ. Ищем руду, в общем. А как найдем, копаем, а носильщики на подхвате несут ее обогатителям или сразу на плавильню. И иногда бывает так, что натыкаемся на непроходимые точки. Вот руда за ними есть, зуб даешь, но пройти никак… Ничего их не берет!.. Но на наше счастье, в карьере есть такой человек, как Водэтода… Непонятно вообще, почему он носильщик, а не рудокоп…

– А мне вот другое непонятно, Поганьюн, почему он вообще не воин?! – вставил свою лепту другой горняк. – Дай ему акинак, так он в одиночку все границы зачистит, как пить дать…

Поганьюн улыбнулся на это своим тонким ртом, но нечто истерическое промелькнуло на его лице из-за того, что его перебили.

– Так вот, стоило нам только наткнуться на непроходимую точку, как звали его, и в течение дня он ее ломал… – продолжал он. – А стоять рядом с ним в этот момент, да даже просто в одном помещении, невозможно… Сначала он закатывает балахон на одной руке, а под ней эта чугунная глыба… Одному Отцу известно, сколько она весит… Вынимает клин из пазов, и эта штука грохается оземь так, что все сотрясается… Разминает ее так спокойно, не торопясь…

Увлекшись, Поганьюн даже сам вытянул руку вперед, сжимая и разжимая пальцы, а мужики смотрели на него, разинув рты.

– А потом берет кирку. Но не нашу, а особую. Обычная кирка разлетается в щепки от одного его удара. Помню, как в каждого из стоящих повтыкались щепки, я там стоял… Вот, – он протянул над корытом ногу, указывая на какой-то шрам, больше похожий на ожог, – у него не кирка, а молот, что отлит из прокаленного на много раз железа. Так вот, берет он его в правую руку, а та ведь без чугунной глыбы у него начинает порхать, как крыло сойки, быстро-быстро так… И как начнет лупить по камню, так аж ноги у всех присутствующих подкашиваются… Невозможно рядом стоять… Будто тебе по морде прилетает, а не по плите… Жутко, в общем, – Поганьюн утер нос рукой, – но к вечеру появляется проход.

Горняки помолчали, запивая услышанное водой из кувшина и передавая его по кругу.

– Н-да, жаль что он не играет в муджок… Вот это было бы зрелище, все бы от него летали…

– А как играют в муджок? – заинтересованно спросил Вохитика. Мать ни разу не брала его с собой на игру, даже когда вождь наказывал присутствовать в зрительских рядах всему племени. Слишком много насилия, как считала Колопантра, для глаз ее любимого и неиспорченного сына.

Но Вохитике никто не успел ответить.

– А он в голову ужаленный, потому и не играет, – повысил голос Поганьюн, приковывая к себе внимание. – Хотя те, кто играет, тоже ужаленные, но это уже другой разговор… Против Отца ничего не скажу, но чтоб быть настолько повернутым на служении железу… Не знаю… Вот как тебя зовут, новенький?

– Вохитика.

– Ага… Вот стал бы ты обвешиваться весь железом – на руки, на ноги, на плечи?.. И это еще поверх обязательств носильщика, в братии которых он как раз и состоит… Ходит с железом, гремит и пыхтит, а сверху на нем еще скальные плиты и в руках сани с рудой. Вот зачем он это делает?

– Егон мне рассказывал, зачем… – сказал другой горняк.

– Это тот, с перебитой ногой, что среди обогатителей затесался?..

– Он самый. Этот гигант ему ногу-то и перебил. Спорили об Отце или что-то в этом духе, так Егон сказал… Говорит, это он так дань уважения Отцу преподносит, нося его, и спя, и гадя с ним на шее… А Егон ему сострил, мол, с двумя женщинами, сидящими на его плечах, тот смотрелся бы на карьере куда лучше, чем с чугунной колодой, и по итогу ноги, считай, лишился…

– Сколько он тут уже зим?

– Да кто знает? Он в балахоне вечно ходит, даже лица не видать, так рубежей на плече и подавно…

– А вы не думали, – поделился догадкой один горняк, – что этот ваш Водэтода попросту на воинов насмотрелся, и тоже решил себе кирасу сообразить? Думает, поди, что будет так расхаживать по карьеру, и тогда Бу-Жорал его заметит и передаст вождю, а тот его в свою личную гвардию пристроит…

– А задаром его туда, что ли, не пустят? Мне кажется, он если захочет, и сам туда придет без приглашений… Эх, хорошо вождю, наверное, что этот повернутый только о железе думает… А то точно бы его выпнул из Скального дворца и войной на каннибалов бы нас уже наконец погнал…

– Упаси нас Отец… Пока Пу-Отано держит наше племя в кулаке, я спокоен… Против каннибалов мы не вывезем… И против Грязь под Ногтями тоже. Как он ловко их стравил, вождь наш, чтоб только нас не втягивать… За нас, мужик.

– Чего ты мелешь про ногтевую грязь?.. С чего бы нам с ними не справиться? Они ж мужеложцы все…

– Вы на складе с освобожденным Отцом вообще бывали хоть раз? – с вызовом спросил Поганьюн. – Там выплавки лежат в ряд, выглядят, как акинаки наших воинов, только не заостренные по бокам и длинные, с три старика Арно, если не больше… Я говорил с Ил-Резоной, тот сказал, что освобожденному Отцу все равно, что с ним будут делать, главное, не в землю обратно совать… А вот Грязи под Ногтями не все равно, им вечно нужны все новые и новые мечи в сражениях с Пожирающими Печень… Вот пудлинговщики и куют им заготовки сразу в такой форме… Но вы знаете, сколько одна такая балда весит?.. Боваддин еле удержал двумя руками, а я так вообще поднять не смог… Слыхал, что только гиганту в железе удалось удержать эту балду в вытянутой руке. Да и то я сам не видел… И вот спросите себя, как должны выглядеть эти Грязь под Ногтями, если этими штуками они дерутся с людоедами?.. И почему они этими хреновинами их до сих пор не поубивали?.. Мое мнение, Водэтода от них к нам и перебежал… Может, и рожа не такая как у нас, вот и прячет ее под капюшоном… Мы и с ним одним не справимся, а вы про племя ему подобных заикаетесь… Пляшите от радости, что они еще не разбили друг друга до сих пор, а то победившие уже бы и к нам пришли… Наш вождь стравил их, а мы знай себе живем и делом угодным занимаемся… А все потому что думать надо головой, думать, – Поганьюн остервенело потыкал себе в висок, – а не железом размахивать!..

Мужчины не знали, чем ответить на эту тираду. Их головы переваривали услышанное, а животы – съеденное. Но что то, что другое, было не особо удобоваримым.

– А ты тоже, что ли, железо носишь? – вдруг спросил Вохитику сосед, сжав пальцы на его плече. – Рука толще моей в два раза, а ведь сам еще, поди, даже ни одной штольни между ног у девок не вырабатывал…

Мужчины в кругу поглумились.

– Да в жерло девок, зачем они сдались, покуда здесь такая махина… Вот эта гора будет твоей девкой ближайшие тринадцать зим, большая и неревнивая, ее нам на всех хватит…

– Так ты если сильный, Вохитика, то будешь помогать мне, – подал хриплый голос Вугулай. – А то я старый, рука совсем уже не держит член, когда мочусь, не справляюсь…

Уязвленный Вохитика хотел было порекомендовать старику мочиться, сидя на корточках, как это делали его знакомые девочки в кустах, но горняки перебили его сдавленный голос какой-то очередной шуткой и продолжили увлеченно гоготать о чем-то между собой.

Даже несмотря на то, что все обсуждали сейчас толщину его руки, Вохитику не покидало чувство, что пока что еще он здесь лишний. Веселящий Стену и то на него не смотрел – он жарко спорил о чем-то с коренастым горняком, похохатывая между делом. Впрочем, горняк с теплыми глазами, Поганьюн, хоть и участвовал во всеобщем веселье, но его взгляд иногда изучающе скашивался на Вохитику. Его тонкий рот дергался в непонятной, но вроде доброжелательной улыбке.

Был еще один горняк, он уже давно поел и отсел от остальных. Это тот молодой и мрачный, которого Веселящий Стену первым вовлек в свою шутку про ванну. Его лицо было обращено к единственному факелу в штольне, и на нем читалась откровенная неприязнь.

– Кондоры бьют тех соек, что отделились от стаи, – говорил Вохитике отец. – Не отчуждайся от братии, в которую я тебя пристрою. Смейся их шуткам, даже если не поймешь их. Ешь с ними из одного лотка. Спи с ними в обнимку, если окажетесь в одной яме. Они станут твоей второй семьей, а семью не выбирают, сам знаешь, ее терпят, если уж на то пошло…

– Так это же ты выбрал, в какую братию мне идти…

– Самую лучшую братию!.. – отец был непреклонен. – Если не поладишь с ними, то с кем вообще тогда сможешь ужиться?.. Куда денешься, если они тебя отвергнут? К пудлинговщикам? Уж лучше сразу умереть…

Вохитика незаметно выбыл из круга и отсел к стене, где ночевал в прошлый раз. Его рука скользнула в торбу и нащупала пимак из дедушкиной кости. Интересно, если он сейчас задует в него ту самую боль, которую он испытал пару лун назад, взгромоздившись на останец и наблюдая за Прощающими Холмами, как те медленно объедают плоть с мертвых тел – как на это среагируют те, кому предстоит стать его второй семьей? Он поднесет пимак к губам и засвистит в него сегодняшнее потрясение, которое он с таким трудом пережил, и мужчины отбросят свои грубые шутки и начнут неуклюже замирать… И только Веселящий Стену продолжит гоготать даже пуще прежнего, лишь бы сокрыть от остальных свою слабость, что охватила его от музыки, а Поганьюн велит всем заткнуться и не мешать ему слушать – он явно в этой братии обладал авторитетом, его все выслушают с разинутым ртом и уверенно последуют его примеру. А лицо того мрачного горняка, его сверстника, посветлеет. Вугулай испытает стыд за свою мерзкую шутку. А коротышка…

Вохитика нахмурился. Его греза сбилась, словно пальцы, играющие слишком сложную мелодию. Коротышку и вправду нелегко было представить в хоть сколько-нибудь хорошем свете.

Подсунув торбу под голову, он лег на бок и поджал под себя ноги, в надежде, что в этот раз об них не станут спотыкаться утром. Громкие голоса заставляли его вздрагивать, а в висках ломило до тошноты – такое он испытывал однажды, когда весь вечер просидел у костра и жадно вдыхал его вкусный древесный дым. За сомкнутыми веками вспышками отламывались над головой плиты, заставляя мышцы сокращаться, а его самого просыпаться. Одна такая вспышка ударила по его ушам и заставила аж подпрыгнуть…

– Слышишь, я говорю? Вали с моего спального места!.. – повторил резкий голос. Вохитика в ужасе вылупился на стоявшего над ним паренька. Тот самый мрачный горняк.

– Почему? – глупо вырвалось у Вохитики.

Горняк выдохнул то ли со злостью, то ли с непонятным облегчением, и медленно опустился перед лежачим на корточки.

– Почему? – переспросил он. – А ты греть меня, что ли, собрался в обнимку?

Добрая половина горняков в нише зашлась срамным хохотом. Почти все уже лежали по своим углам и внимательно следили за их диалогом.

– П-п-почему это твое место? – заикнулся Вохитика. – Здесь не было твоих вещей, когда я принес свои…

– Нет? – с нехорошей ухмылкой переспросил паренек. – А ты присмотрись повнимательнее…

Вохитика послушно встал, борясь с головокружением. Голова разболелась только сильнее. Щуря глаза и вороша свою торбу, он честно попытался отыскать хоть какие-то следы чужого имущества.

– Не понимаю, – промямлил он. – Но где…

– На пол глянь.

– Там пусто же…

– Видишь отметину? – спросил горняк. Вохитика нагнулся, но в полумраке сложно было разобрать неровности в скальной породе. – Она образовалась от моего взгляда. Я первый посмотрел на это место. Тебе этот отпечаток не по глазам, что ли?

В нише стало очень тихо. Все напряглись, ожидая и предвкушая ответ новенького. Но у Вохитики не был припасен на это ответ. Разве что меж его бровей пролегла хмурая складка. Горняк пожирал его взглядом, явно жаждая услышать хоть какое-нибудь слово поперек.

– Так и что? Не по глазам он тебе, говорю? Или он кажется тебе несерьезным и неприметным? Мне следует доказать обратное? – С каждым новым вопросом локти паренька оттопыривались в стороны все сильнее, а голос становился все зычнее. – А может, ты просто плохо видишь и тебе нужна пара больших и черных светильников под глазами, чтоб впредь видел даже в темноте?

Вохитика не выдержал его дерзкого и проникающего взгляда и опустил свои глаза в пол. Молча подобрав свою торбу, он направился в другой, никем не занятый уголок. Со всех сторон послышались разочарованные вздохи и крякающие насмешки.

– А чего промолчал-то? – огорчился за него Веселящий Стену. – Предложил бы ему в следующий раз погадить там, где собирается спать, и светильники под глазами бы никому не пригодились…

– Я боюсь, что меня отправят к пудлинговщикам, – вырвалось у Вохитики. – Поэтому не хочу ссориться ни с кем…

– Да чего вы все боитесь к пудлинговщикам-то? Нормально у них, – заверил весельчак. Еще днем Вохитике довелось услышать нечто похожее в каменоломне – Веселящий Стену бахвалился, что пробыл у пудлинговщиков одну штрафную зиму за драку с болотным рудокопом, и ему там очень понравилось. Но с тех пор, несмотря на браваду, кулаки он почему-то больше не распускал.

Паренек лениво покосился на Вохитику с отвоеванного спального места.

– Да никто не станет на тебя жаловаться!.. Пошли выйдем один на один, разберемся? Никто не узнает, зуб даю…

Вохитику обдало жаром и он отрицательно потряс головой. Горняк негромко и пренебрежительно хохотнул.

– Убожество…

Когда все уже спали, а факел давно затух, Вохитика все продолжал страдать от бессонницы. В кромешном мраке до сих пор висело жестокое, враждебное лицо этого паренька и требовательно ждало, не давая новенькому заснуть, пока тот не вымучает ему какой-нибудь ответ. Но то, что могло бы в Вохитике родить ответ, уже было мертво и разлагалось, заполняя нутро и спертый воздух вокруг него непроглядным смрадом пережитого стыда и унижения.