Текст книги "Железо. Книга 3"

Старшие женщины не соврали – в малоприметном углублении за россыпью валунов в конце берега действительно обозначилась трещина в скале. Стараясь не поскользнуться на мокром камне, подружки углубились в нее. Толстые своды давили на них своей тьмой и беззвучием, отчего дрожащая ладошка Онэты впилась в пальцы Андры и сжала их. Путь был извилистым, но недолгим. Под осторожно ступающими лодыжками резко возник обрыв, отделяющий их и соседнюю кручу темной пропастью.

– А где болотники?

Если болотные рудокопы где-то и были внизу, то попасть к ним можно было только разбившись вдребезги. На дне пропасти угадывались проблески жижи, неохотно отражающей свет от лучины в руке девочки.

– Эй, деточки!.. – громко прошептал кто-то во тьме. Андра в ужасе забегала глазами по круче напротив, но та была слишком темной и недосягаемой. – Ниже смотри, деточка!.. Правее!..

Изо всех сил щурясь, подружки таки сумели отыскать взглядом маленькую нишу в соседней горе, тем более что туда уже притащили факел. Несколько костлявых и грязных мужчин толкались острыми плечами, борясь за место у самого края.

– Жерло меня поглоти, какие же вы красотки!.. – восхитился один из болотников. – В первый раз?..

– Да точно в первый, я бы таких сладеньких запомнил, – уверенно пророкотал второй. Его одутловатые щеки сплошь усеивали рытвины. – Новенькие, да?.. Потанцевать деточкам захотелось, поэтому и пришли?!

– Мы пришли узнать правду, – ломким голосом отозвалась Андра. Взяв себя в руки, она добавила увереннее: – Правду ли нам рассказывали про это место…

– Если вам говорили, что здесь душат змей чаще в прямом, чем в переносном смысле, то это правда, – невесело осклабился третий. Зубы в его рту смахивали на грязные сосульки.

Самый первый заговоривший с девушками болотник врезал шутнику локтем в живот, а затем повернулся с извиняющейся физиономией.

– Прошу прощения за этого невежу, – прохрипел он. – Красоткам ни к чему знать всякую гадость… За какой же правдой вы пришли, девчата?.. В этом клятом месте правда о чем угодно будет не для ваших розовых ушек…

– Да, поищите правду лучше где-нибудь у себя в садах – я слышал, там на деревьях порой вырастают сочные титьки… Так почему Гнад до сих пор еще не вывалил их у себя на прилавке вместе с другими фруктами? – снова подал голос рябой и расхохотался над своей шуткой.

– Какие же они мерзкие, – боязливо пробормотала Онэта и невольно отодвинулась за спину подружки. – Сестринство нас обмануло. Пошли назад.

– Сюда ходит кто-то из наших девушек? – громко спросила Андра, не сдвинувшись с места. – Что вы с ними делаете?

– А что бы мы могли сделать, дорогуша? – улыбнулся ей через пропасть болотник. – Разве что немного поболтать… А если вдобавок кому-нибудь из вас есть чем хвастануть перед нами, то милости просим…

– Да, показывайте уже титьки, не жадничайте!.. – подхватил рябой. – Мы вам в ответ тоже покажем, да такое, что будете потом бояться засыпать!..

– Здесь настоящие мужчины, не то что ваш рохля Упускающий Своих Девушек Всегда, – хрюкнул от смеха третий. – Показывайте уже, на что годитесь!.. Мы оценим!..

– Станцуете для нас, девчата? – поддержал остальных первый болотник. – Вы наша единственная отрада в этом гадючьем гнезде…

Андра оторопела. Она ни разу в жизни не плясала, да и еще перед такими сомнительными зрителями. Последний танец, который она видела – это виляние бедрами Блулькары. За ней тогда пристально следило почти все племя, и пристальнее всего – Матаньян-Юло. Его кривые и раскосые глазки пытались тогда усмотреть в движениях молодой ставленницы скрытые таланты к вспоможению и перераспределению благ между малоимущими. Но что же хотят попытаться усмотреть эти скособоченные мужчины в Андре, которая, в отличие от Блулькары, совершенно ни на что не претендует?

– Не надо думать!.. – крикнул ей своевременную подсказку рябой болотник. – Просто двигайтесь!..

– Покачивайтесь, как деревца на слабом ветру, – вставил свою лепту обходительный рудокоп. – Деревцам все равно, что про них скажут – они без спроса распускают свои веточки на ветру… Да, вот так…

Онэта позади уже задвигалась, хихикая. Ее большие смеющиеся глаза говорили Андре – а почему бы и нет? Девочка поддалась влиянию подруги, и зашаталась ей в такт.

– Да-а-а… Крутитесь, только медленно!.. – потребовал шутник. – Еще медленнее, мы не успеваем видеть!..

– А теперь деревца сбрасывают свои листочки!.. Наступила пора осени, и веточки надо оголять…

Андра уже и не слушала их. Ей не было интересно, что видят и уж тем более, что хотят видеть эти жалкие, присвистывающие им мужчины. Ей было даже все равно, когда краем глаза заметила, как двое из них уже, не скрываясь, вытащили свои отростки и задергали их, что есть сил. Все ее внимание было приковано к покачивающейся рядом Онэте. Они переминались друг вокруг друга, их руки переплетались, а лица с полуприкрытыми веками то сближались, то отдалялись, будто и в самом деле движимые неким ветерком.

– Может, поцелуетесь, девчата?! – с надеждой крикнул им болотник. – Красиво будет!.. Хоть один разок ради нас…

Чувствуя себя, словно в трансе у алтаря под ритмичный топот провозвестников Отцовской воли, Андра последовала их просьбе, и Онэта с готовностью отозвалась ей своими зовущими губами. Восхищенные вздохи мужчин где-то вдалеке практически вытеснились из их поля ощущений. Девочки увлеклись друг другом. Их ладони скользили по телам под туниками, нежно и в то же время жадно. Андра не замечала, как начинает задыхаться, одной рукой теряясь в волосах лучшей подруги, а второй пытаясь прочувствовать утопающую мягкость ее ягодиц – ее пальцы сжимались и разжимались, будто туловище гусеницы, отчаянно ползущей куда-то по зову древнего инстинкта. Они с наслаждением увязали в этой мякоти, похожей на желудевое тесто, которое любила месить и выпекать ее мать Демона, и продвигались все выше и выше, пока, наконец, не почувствовали на себе слизь…

Оторвавшись от ее губ, Онэта охнула звонко и искренне – нетерпеливые пальчики Андры проникли в самую ее глубь. На соседней горе тоже хрипло заорали – там кто-то уже успел сам себя ублажить.

– Не здесь… – тяжело прошептала лучшая подруга. Ее широко расставленные глаза будто опомнились и забегали по откровенно неприглядной обстановке. Лодыжка ерзнула по камню, и пальцы ног зачерпнули прохладную пустоту, подымающуюся из пропасти. – Только не здесь…

Приобнявшись, девушки отступили обратно в расщелину под разочарованные охи и жалобные мольбы болотников.

* * *

– Вы где ошивались в такое позднее время? – голос Юльджеды был очень напряженным. Она встретила Андру и Онэту у самого входа в поместье, когда те надеялись украдкой проскользнуть внутрь и незаметно разбежаться по своим покоям. – Его владычество созывает всех девушек в чертог. Всех, кроме тебя…

Андре стало неуютно от вперившегося в нее ядовитого взгляда Кормящей Молоком.

– Он велел тебе продолжить выпалывать сорняк до самого утра, – заниженным голосом произнесла Юльджеда. – Велел мне за этим проследить, а затем возвращаться на собрание… Почему так?

– Откуда же я могу знать?..

– Ты пойдешь со всеми, – решила Кормящая Молоком. – Но наденешь широкополую шляпу, а на шею намотаешь платок – поднимешь его до самого рта и ни разу не раскроешь его, пока я не позволю… Будешь в общей толкотне. И не лезь лишний раз на глаза его владычеству…

Андра робко кивнула, и они последовали за старшей наложницей в гардеробную. По пути Онэта пыталась прознать хоть какие-то подробности того, что намечалось в большом чертоге, но Юльджеда мрачно отмалчивалась.

– Скорее всего, опять будет инсценировка нападения людоедов, веревки на сложенных в мольбе запястьях, ну и все остальное… – прошептала Онэта в ухо Андре. Даже несмотря на тревогу и плохие предчувствия, девочка ощутила ползущие по шее мурашки от прикосновения губ ее подруги. – Ничего особенного…

– Но почему без меня? Мне-то все равно, но маленький воин как-то слишком демонстративно дал понять, что не желает меня видеть под одной крышей, – пробурчала Андра. – Вдруг он видел нас? Или кто-то другой заметил и донес ему?..

Побледневшая Онэта засмущалась и подняла ворот туники повыше, чтобы укусы и покраснения на ее коже не так бросались в глаза.

– Может, он таки решился подтянуть к своим постановкам других мужчин, – предположила подруга. – А ты явно его любимица, и он не хочет, чтобы на тебя лишний раз глазели…

Бидзиил давно мечтал задействовать для своих постановок каких-нибудь тщедушных мужичков из племени или карьера, которые бы отыгрывали злодеев, вооруженных акинаками. Затупленными акинаками, само собой, ведь шрам на бедре его владычества, оставленный Чунгой, Спящим на Острие, был широким и неприятно стягивающим мышцу при ходьбе. В те редкие моменты, когда Бидзиил посещал манеж для тренировок, если ему хотелось помочиться, он не упускал случая лишний раз пустить струю на полузасыпанный песком череп несговорчивого воина.

Но несмотря на свою вседозволенность и маленькую мечту, Бидзиил все равно не мог позволить себе подобный фарс, так как обычные мужчины из племени по категоричному наказу вождя не должны были видеть, что происходит в Материнском Даре – хоть маленький воин и старался, чтобы слушки о его мнимых свершениях так или иначе просачивались даже в самые глубокие карьерные штреки.

Можно было еще задействовать для этой затеи воинов, но Бидзиил им не доверял. Впрочем, время от времени, приняв на грудь дары из Мелфорд-сити, он созывал свой взвод и предлагал сделать шаг вперед всем желающим, кто готов себя… оскопить, чтобы попасть в его гарем и подыгрывать своему командиру. Желающих из раза в раз не оказывалось, да и в целом все мужчины напрягались, ожидая, что на смену открытым предложениям пойдут прямые приказы, и тогда придется их ослушаться, а следом, по всей видимости, совершить военное преступление.

Но, к счастью, Побеждающего Всегда, видимо, не отпускала неприятная мысль, что его воины, даже будучи оскопленными, все равно по случайности или по неуклюжести нанесут ущерб его авторитету в широко распахнутых глазах девиц. Так что единственную схватку, которую он мог себе позволить – это рубить воздух перед собой.

– Отправить копаться в грязи посреди ночи – достойное отношение к своей любимице, тут не поспоришь, – с сомнением хмыкнула Андра.

Юльджеда велела ей заткнуться и швырнула в лицо первый подвернувшийся в корзине шарф. Насупившаяся девочка покорно намотала его на шею.

На подходе к дверям чертога троица услышала обрывки невнятной речи Побеждающего Всегда.

– Он начал без нас, – в ужасе ахнула Кормящая Молоком и ускорилась.

Бидзиил полулежал на своем меховом троне, потягивая из сосуда что-то крепкое из своих старых запасов. Его ноги были обуты в вычурные сапоги со шпорами – одна перекинулась через спину Моемы, изображавшей подлокотник, а вторая болталась над полом, время от времени лениво теребя каблуком выпуклый зад лежащей рядом Пэпины. Слезящиеся глазенки плыли, не в силах сосредоточиться на всех присутствующих разом, а рука щелкала пальцами, подзывая то одну, то другую девушку к себе.

– Ну давай уже, чего так долго тащишься, – промычал его владычество очередной наложнице. – Противно подходить ко мне, ага?..

Бабилина заоправдывалась, что-то ему жестикулируя. Бидзиил неуклюже перехватил ее мечущиеся руки, прерывая объяснения, и бесцеремонно полез ей за ворот пожамкать груди.

– А чего не сопротивляешься мне, э?! – неожиданно разразился пьяным выкриком маленький воин. Все вокруг напряженно притихли. – Чего ты это… А?.. Ты же меня не хочешь, да?.. Или хочешь?

Бабилина стояла с пунцовым лицом, не в состоянии вымолвить ни слова.

– Ну и не хоти меня!.. – проревел ей Бидзиил, чуть не свалившись с трона. Подобравшись, он встал на свои подрагивающие кривые ноги и стал примериваться к другим подопечным. – Останешься ни с чем… Будешь вечно одна, да… А я, Побеждающий Всегда, буду на твоих глазах с другими…

Кормящая Молоком смотрела на него так, будто тот объявил, что с завтрашнего дня все жительницы Материнского Дара переходят с каплунов и яблок на червей и скорпионов. Ее жилистая рука дергалась в порыве что-нибудь слебезить, а пальцы сжимались, будто на рукоятке погремушки, с помощью которой его владычество обычно отвлекали от проблем и успокаивали… Но женщина со сломанным носом бездействовала. Чувства явно не подводили ее, подсказывая, что старые приемы сейчас все только усугубят.

Бидзиил снова придвинулся к Бабилине.

– Или ты этому будешь только рада, ведь так?.. Пусть я буду с другими, лишь бы не с тобой, да?.. Но я не буду спрашивать, нравлюсь я тебе или нет… Я буду брать тебя только силой, – он грубо ухватил ее пальцами за щеки, заставив губы расплющиться. – И только сзади!.. Чтобы не видеть твое кривящееся лицо, потому что мне противно на него смотреть… Противно на все это смотреть!..

Раскричавшийся маленький воин разбил ногой посудину с соком и швырнул свой новый меч с красивой гардой в стену. Подарок Хоббы с оглушительным звоном врезался в камень, выщербив несколько мелких крошек, и гулко запрыгал по плитке.

– Все, с меня довольно!.. Вы мне здесь больше не нужны!.. Валите собирать свои пожитки, чтобы к утру уже были готовы, – разбушевавшийся Бидзиил обвел побелевших девушек необычайно презрительным взглядом. – Отныне вы – отряд удовольствий!.. Будете ютиться в загоне, рядом с казармой на манеже…

– Владыка… – севшим голосом прошептала Юльджеда. – Пощади нас…

Половина присутствующих зарыдала. У Андры подкашивались коленки, а в глазах плыло. У маленького воина в мировосприятии была огромная расщелина, в которую не следовало заглядывать, и уж особенно ему самому. И вот она, дурочка с тринадцатью рубежами, сунулась туда, пренебрегнув предупреждениями старших. Она действительно верила, что так будет всем лучше, но по итогу…

– Владыка, дай нам все исправить!..

– Не будь таким, Побеждающий Всегда!..

– Пощади!..

– Обратно в племя вам нельзя!.. – продолжал сумасшедше орать Бидзиил. – Вы жили на военном объекте, вы слишком много видели, слишком много знаете, чтобы вернуться к простому люду!.. Вы, глупые щели, разболтаете всем военные тайны, и это пошатнет наши оборонные позиции, ослабит перед врагом!.. Забудьте про племя!.. Теперь вы будете прислуживать моим воинам, и больше ничего!..

Рыдания усилились. Пара женщин хлопнулась в обморок, а другие попросту забились в истерике. Даже Ванона, эта похотливая девица с вечным недостатком мужского внимания, нафантазировавшая неукладывающуюся в голове чушь про болотников, выглядела сейчас ошеломленной. Юльджеда распласталась на полу и умоляюще поползла к ногам его владычества. Но тот отвернул от нее носки своих черных сапог со шпорами.

– Чтобы к утру собрали все свое шмотье!.. – зычно напомнил он и в полном расстройстве чувств зашагал в свои покои.

Глава 14. Порог плавления

Три Локтя стал часто ошиваться там, где работал Вохитика. Всякий раз он оказывался где-то позади него и пристально рассматривал. Когда приходила пора долбить киркой скалу, коротышка приказывал мальчику тужиться на чуть более высокой точке, чтобы была возможность встать прямо под ним и глазеть на его потуги с нижнего ракурса. Когда же приходила пора таскать тяжести, он поручал приглянувшемуся новичку бросать груз в конкретной точке, а сам оставался поблизости, якобы для контроля.

Сначала коротышка следил и запоминал, в каком месте Вохитика возится с ношей дольше всего и в какую сторону наклоняется, когда ее утрамбовывает. А потом, когда мальчик возвращался со следующим камнем, Три Локтя уже стоял таким образом, чтобы находиться точно за его спиной в момент наклона. Вохитика заранее испытывал дурные предчувствия и вовремя улавливал движение короткопалой руки, еле успевая увернуться.

Что-то противопоставить этому издевательству было нельзя – давясь от хохота, остальные горняки все же не забывали время от времени набирать в грудь воздух, чтобы выкрикнуть подростку напоминание: держать свои ручонки при себе. Чтобы ни при каких обстоятельствах он не прикасался к Трем Локтям, даже если вдруг это окажется лишь желанием его призывающе погладить.

Вохитика ходил по грани во всех смыслах. И по грани уступов и обрывов, чтобы коротышке было неудобнее домогаться, и по грани собственного рассудка. Из раза в раз он едва сдерживался, чтобы не наброситься с диким криком на всех разом, нанося удары киркой направо и налево, по кому придется. Но желание быстро угасало, стоило только нащупать загнанным взглядом Поганьюна – его тонкую недоулыбку, его теплые и немигающие глаза, и его острейшее шило с бечевкой в тощей, поигрывающей мускулами руке.

Единственный, кто не подтрунивал над ним, был Руган. С того раза, как его наградили прозвищем Стоящий Между, строптивый подросток делал все возможное, чтобы его опровергнуть. Но по-своему. Он больше не пытался отстаивать достоинство Вохитики, однако стоило ему увидеть, как на новенького наезжают, он под сторонним предлогом вклинивался в диалог и извращал его логику таким образом, будто наезд происходил уже исключительно на него самого.

– Ну и где я стою между то, э?! – допытывался Руган у очередного горняка, решившего поглумиться над Вохитикой. – Я стою прямо перед тобой. А за моими плечами стена… Ну встал я между вами, мешаю тискаться, что ли. Так давай обвенчаю ее и тебя, прямо с разбегу. Я, конечно, не Говорящий с Отцом, да и алтаря здесь нет, но в камень твою башку вколочу так, что и души ваши, и сердца, и все остальное сольются воедино и до скончания дней…

Помогал новенькому и Веселящий Стену. По крайней мере, так считал сам шутник.

– А чего ты отвергаешь Трех Локтей и даже не хочешь рассмотреть его кандидатуру? – недоумевал он. – Да, ростом не вышел!.. Да, красивыми словечками голову не вскружит!.. Да и вообще со словами у него беда… Зато без вредных привычек, – Веселящий Стену зажал один палец на руке, перечисляя преимущества. – Видал, как отобрал у Вугулая самокрутки с горчаком?.. Раз… Отжимается. Два… Встает чуть свет, раньше всех – и не как мы, с помощью ударов жердью, а сам, на одной только воле!.. Это говорит о завидной самодисциплине и большом чувстве ответственности… Три!.. Верный – я сколько слежу за ним с того вечера в штольне, ни разу не заметил, чтобы он одновременно еще кому-то знаки внимания проявлял… Такого мужчину ты не застанешь врасплох с кем-то еще… Четыре!.. Поет – карьер так и не смог убить музыку в его чуткой душе… Пять!.. – у горняка закончились пальцы на пятерне. – Тебе мало, Вохитика?! Где ты еще такого найдешь?..

Вохитика не отвечал ему, а продолжал монотонно и с пустым взглядом вколачивать в трещину клин. Шутник сострил что-то еще, но, так ничего и не добившись, потерял к нему интерес. Этого Вохитика и добивался. Отныне все, о чем он только мог мечтать – это чтобы его не замечали.

Но это было трудновыполнимой мечтой. На карьере кирками выдалбливали проходы не только в камнях, но и в любых личных границах, какой бы прочности и высоты они ни были. Спрятаться от чужих глаз и непрошеных мнений тут казалось невозможным, однако в некоторых случаях все же можно было почувствовать себя незаметным. Таким могли похвастаться надзиратели, замершие с жердью посреди оживленного прохода: взгляды соскальзывали с них, подобно пальцам с лохмотьев на изворотливом болотнике во время муджока, или те, кто взвалил на себя самую тяжелую работу – от таких держались подальше и даже боялись с ними заговорить из страха, что те в ответ неожиданно попросят их подменить. А это как раз и было тем, что необходимо Вохитике, поэтому отныне он хватался только за самый тяжелый труд, где было место только для одного человека.

И действительно, в эти мгновения его практически не донимали. Он выполнял свою тяжеленную работу с упоением и в своем темпе, в котором время летело незаметно, а душа зализывала раны, из раза в раз наносимые за ужином перед сном в штольне.

Впрочем, последние дни Вохитику все чаще выдергивали из идиллии – на карьере нарастала непонятная суета. Слухи о заканчивающемся Отце все крепли, а народу, прибывающего в эту дыру, почему-то становилось только больше. Все чаще горняков и носильщиков беспорядочно меняли ролями по несколько раз на дню, нагружая непривычными для их братий делами, которые зачастую оказывались в конце концов еще и бестолковыми. В этой неразберихе Вохитику отрывали даже от самой незавидной работы и приставляли помогать делать какую-то чушь к одному, но всегда находился второй, кто пытался его дернуть, чтобы запрячь на выполнение нелепицы уже в совершенно другом месте. Если Вохитика отказывал, то нарывался на бурное негодование, поливание грязью и угрозы, где одной из излюбленных была жалоба коротышке – конкретно Вохитику это пугало даже больше, чем обещание перебить ему колени вагой.

Если же Вохитика поддавался на уговоры помочь второму, злился уже первый, к кому его приставили изначально. И первый, и второй при этом никогда не спорили друг с другом – они молча и с затаенным дыханием ждали решения Вохитики. Но что бы он ни выбрал, решение всегда оказывалось неправильным – подростка снова оплевывали и в который раз сравнивали с дерьмом. Так что Вохитике только и оставалось, что стучать киркой еще громче и оглушительнее, не переставая, да с таким размахом, чтобы сзади невозможно было подойти и подергать его за плечо – только так можно было избежать издевательской просьбы, выслушав которую, неизбежно попадал в безвыходный конфликт.

– Слышь, замри, говорю, – негромко произнес Поганьюн, и Вохитика послушно остановился.

Горняк-тактик приводил новенького в животный ужас. Как бы он ни пытался избегать его и ненавидеть, прямые обращения Поганьюна выбивали почву из-под ног, а глаза предательски опускались, забывая о страшном предупреждении Ругана.

– Три Локтя куда-то запропастился, а мне срочно необходим кое-какой инструмент, – без своей привычной улыбочки сказал Поганьюн. – Твоя задача отыскать его и попросить передать мне еще одно такое мерило, – он демонстративно покрутил шилом в своих пальцах.

Вохитика без лишних слов кивнул.

– Но на нашем языке он не поймет, поэтому озвучишь мою просьбу на его диалекте. Слушай и запоминай, – брови Поганьюна сосредоточенно сдвинулись. – Йа-а!.. Муйаогайа!..

– Йамуагайа… – неловко повторил Вохитика.

– Йа-а!.. Муйаогайа!.. – настойчиво поправил его горняк-тактик и ткнул кулаком с острыми костяшками себе в ладонь. – Вот так еще покажешь ему, и он сразу поймет, что речь о мериле идет…

Вохитика исподлобья косился на Поганьюна, не уверенный, в самом ли деле это всего лишь рутинная просьба или все же очередная попытка подтолкнуть его к зрелищной гибели. Поганьюн выглядел усталым и серьезным. Казалось, ему сейчас не до шуток. Но умудренный опытом Вохитика понимал, что именно с таким видом Поганьюн разыгрывает свои самые злобные шутки.

– Разве Три Локтя не должен знать названия наших инструментов наизусть? – буркнул подросток. – Уж слово мерило то он должен знать, как звучит…

– Тебе поговорить со мной охота, долдон? – быстро завелся горняк-тактик. – Наизусть ему там что-то должны, ты смотри-ка… Сам-то до сих пор еще не выучил наизусть одну простую вещь – свое место, а еще от других при этом что-то ждешь… Лучше не заводи меня, а то терпение и так на исходе… Передашь ему – йа-а-муйаогайа… Принесешь не тот инструмент – заставлю его сожрать…

Отложив кирку, Вохитика с отрешенным лицом отправился выполнять поручение, но его грубо перехватил за локоть Руган.

– Ты – говноед.

– Понятно, – без выражения ответил Вохитика и двинулся было дальше, но сверстник не пустил.

– Ты что, тупой совсем? – взбеленился Руган. – Что тебе понятно?! Я повторяю еще раз… Йа-муйаогайа на языке надзирателей переводится как ты – говноед… Тебя послали не за инструментом, а за пендюлиной, которую ты с очень большой вероятностью отхватишь от нашего коротыша…

Не особо удивившись, Вохитика помрачнел еще больше.

– Чего ты его там отвлекаешь, э? – прикрикнул двум подросткам Вугулай. Он уже лениво посмеивался над чем-то, прислонившись к стенке возле вернувшегося к замерам Поганьюна. – Опять ты, Стоящий Между?.. Ночи не можешь дождаться?! Успеете еще позажиматься в штольне, в уголке!.. А сейчас нам нужен инструмент!..

– Тебе нужен, так ты и сбегай с этой фразой к Трем Локтям!.. – зычно ответил ему Руган. – А то как ни гляну, всегда торчишь здесь без толку!.. Так что давай, Стоящий без Дела, изобрази хоть какую-нибудь работу…

Все горняки, кто слышал их перепалку, забарахтались от смеха – новое прозвище, которое Руган выдумал для ушлого старика, всем пришлось по душе. Оскорбленный Вугулай попытался его оспорить, но только сильнее спровоцировал остальных его задразнить.

– Я стоял за делом, еще когда тебя, щенка, на свет не выродили, – громко прохрипел старый рудокоп Ругану. – Я на границе стоял грудью, когда еще копий для Смотрящих в Ночь не настрогали!.. И над твоей мамашей я стоял, когда она лобызала мои яйца!.. Сколько себя помню, я всегда стоял за делом, и теперь я заслужил отдых!.. Проживи с мое, сопляк!..

Ошалев от этих слов, Руган отодвинулся от Вохитики и встал с широко раздвинутыми локтями, не отрывая прищуренных глаз от обидчика. Остальные притихли и приостановились в своих делах.

– Ладно, старик, убедил!.. – выкрикнул Руган. – Раз ты у нас всю жизнь стоял, то в самом деле пора бы уже и полежать. Давай, спускайся сюда – моя нога тебя убаюкает… Чего хмыкаешь?! Иди сюда, говорю!..

– Еще чего захотел, сопляк? – с деланной ленцой произнес Вугулай, встав поближе к напрягшемуся Поганьюну. – Если так хочешь быть вздрюченным, то поднимайся сам – не мне же за тобой бегать… Возраст уже не тот.

– А бегать тебе придется, старик, – заверил его Руган. – Ведь теперь я буду тебя поджидать… Отныне куда бы ни пошел наш горняк-тактик, тебе лучше поспевать за ним… Отстанешь хоть на шаг, и я отметелю тебя до безобразия… И твой влиятельный дружок даже не успеет ничего предпринять…

Поганьюн, к величайшему удивлению Вохитики, ни слова не произнес в ответ на тираду юного горняка. Он только наблюдал за ситуацией, да криво улыбался своим мыслям. Вугулай рядом с ним крепился, насколько мог, но мелкие телодвижения выдавали, что к драке с молодым бузилой он совсем не готов.

– Да ходи за мной и Поганьюном, и поджидай, сколько угодно, – проскрипел старик. – Только инструменты наши не забудь на шею себе повесить, чтобы хоть польза попутная была, да и нам спины разгрузишь…

Руган не успел ему ответить, как на площадке показался Три Локтя. Вохитика заранее предчувствовал его появление, поэтому заблаговременно вернулся к своей кирке и начал крошить упрямый камень в завале.

– Ха-ау-угвуйа-а-а!.. Хугайа-а-авуйа-а?! – недовольно поинтересовался коротышка, жахнув жердью по горстке больших глыб, которые столкнули подальше от общего прохода.

Братию Вохитики в этот раз подрядили растаскивать осадочную породу из старой обвалившейся штольни, которую еще множество зим назад отказались вырабатывать из-за ее непробиваемости. В те времена еще было куда податься, поэтому казалось разумным сберечь силы на более податливые участки карьера. Но теперь эти времена подошли к концу.

Горняки выколачивали камни наружу, дробя их на мелкие осколки и развозя кучи на волокушах или в корзинах на своих плечах. К крупным же и неподатливым кускам никто не прикасался и старательно делал вид, будто их нет. Каждый внутри себя отчаянно надеялся, что они испарятся как-нибудь сами и без его вмешательства.

Коротышка ожидаемо выбрал Вохитику. Подросток осторожно приблизился, стараясь выдержать безопасную дистанцию между ним и надзирателем, а тот уже высматривал мутными глазками кого-то еще.

– Вагала-а-а!.. – Три Локтя властно вытянул ладошку в сторону скрючившегося за имитацией какого-то бурного дела Вугулая. – Агвайа!.. – он хлопнул себя по бедру, будто подзывая к себе зверушку. – Йа-а!.. Вугала-а-а-агвайа-а-а!.. Йа-а!..

Искрясь неудовольствием, старый горняк сгорбился рядом с Вохитикой. Коротышка жестами дал понять, чтобы оба хватали глыбу с двух сторон и тащили ее вниз по склону к обрыву, куда все сбрасывали мусор. Старик и подросток подчинились.

Вохитика терпеливо ждал, пока Вугулай нащупает удобную для себя выемку в камне. Найдя ее, тот выпучил глаза на мальчика.

– Чего ждешь?! Бери со спины!..

Скрежетнув зубами, Вохитика присел, пристраиваясь к глыбе самым неудобным образом. Но его неудобство компенсировалось повышенным комфортом для самого Вугулая. Но даже идя сзади, старик умудрялся откровенно халтурить – он либо слишком замедлялся, либо слишком наваливался вперед, отчего глыба ударялась Вохитике в поясницу.

– Будь аккуратнее, – процедил сквозь сцепленные челюсти подросток.

– Ты лучше помалкивай там, – выдохнул Вугулай и снова толкнул его глыбой в спину. – Привыкай, что кто-то всегда будет сзади тебя… Всегда кто-то будет тебя иметь… Вот так!.. – сдавленно усмехнувшись, он саданул его камнем куда-то в бедро.

Вохитика без предупреждений разжал пальцы – ноша грохнулась, оцарапав старому горняку руки. Не успел Вугулай выругаться, как подросток резво приподнял камень, подлез под него и невероятным образом взвалил его на свои плечи в одиночку.

Спешивший к ним Три Локтя осекся, потеряв повод для придирки к мальчику. Вместо этого жердью досталось старику за то, что тот стоял, вместо того чтобы бежать назад за другой глыбой.

С мрачным удовлетворением добравшись до обрыва, Вохитика сбросил со своего хребта ношу и поспешил обратно. Вугулай ему по пути не встретился – он до сих пор стоял у груды остальных камней и делал вид, что пытается поднять глыбу в одного, но, само собой, ничего не получалось.

Когда мальчик вернулся на площадку, старый горняк в отчаянии вылупился на него, требуя взглядом, чтобы он вернулся работать с ним в паре и коротышка от него отстал. Но Вохитика демонстративно встал напротив другой глыбы, снова подлез под нее и с кряхтением поднял ее самостоятельно. Три Локтя проводил его мутным взглядом и поцокал, но придираться не стал. Он выжидающе уставился на Вугулая, и тот в который раз попытался поднять глыбу сам.

– Мне нужна помощь, – наконец проворчал утомленный старик.

Три Локтя хлестнул его жердью по спине, а потом снова и снова, пока не заставил Вугулая припасть к земле и с воем распластаться. Трость укоризненно ткнулась в сморщенное плечо, обрисовывая дряблую мышцу. Коротышка дал понять, чтобы тот немедленно принялся отжиматься.

– Гайа-а-а… агвай!.. Гайа-а-а… убугвай!.. – завел счет надзиратель, хлопая при каждом выкрике себя по бедру, как бы подбадривая старого горняка делать упражнение.