Текст книги "Железо. Книга 3"

Но тот продолжал лежать и громко плакать, немощно отмахиваясь от тыкающей его в бок палки.

– Вагала-а-а… – разочарованно протянул Три Локтя. – Абагала-а-а-абчгургала-а-а…

Еще один шлепок жердью по спине заставил всхлипывающего Вугулая еле как подобраться. Надзиратель схватил его под локоть и куда-то решительно поволок. Притихшие горняки, боясь отвлечься от работы, заперешептывались меж собой.

– Что происходит? Куда увели Стоящего без Дела?

– Новенький его подставил, – рыкнул Вычужан, зло высморкавшись. – Перевели Вугулая, похоже, в обогатители… К другим старикам, калекам и немощным…

– Вот и слава Отцу – хоть там, наконец, найдет для себя дело… А то надоело уже… Как ни посмотрю на него, вечно стоит и прохлаждается…

– А не надо ни на кого смотреть, – подал голос Поганьюн. Выглядел он очень сердитым. – На кирку свою только смотри… А то зазеваешься, и отберут ее, вручат кому-нибудь другому… А ты пойдешь в кювет вслед за нашим Вугулаем…

* * *

Коллектив снова перевели в новое место. Мужчины только начали понемногу смиряться с нечеловеческими условиями в душной штольне, как вдруг ее сочли непозволительно просторной для такой маленькой группы работяг. На смену им привели вдвое большую толпу подростков с ошалевшими глазами – явно только что прибывших из племени, – а братию Вохитики разместили в заброшенных, самых первых плавильнях с полуразрушенными сыродутными печами.

Места для сна были хуже прежнего – холодные, душные, вызывающие безостановочное чихание и давящие своим маленьким пространством. Ко всему прочему грянул сезон дождей, и по ночам в их суровую спальню стал задувать промозглый ветерок, от которого по утрам отказывала шея, а порой и сразу несколько конечностей. У Веселящего Стену и у нескольких других горняков к чиху добавился оглушительный кашель.

– Зимой завоняло, – авторитетно заявлял больным голосом шутник. – Потому и ломанулись все к нам на карьер… Смекалистые, не поспоришь. В каньоне уже шалаши свои поджигают, чтобы согреться, а нам тут от тяжелой работенки хорошо!.. От нее попросту некогда мерзнуть…

– Да еще немного осталось, и заживем припеваючи, – отвечал ему сжавшийся от холода горняк из другого угла. Его потряхивало, отчего он сидел с обхваченными коленями. – Железо заканчивается… Уже почти все вытащили и освободили… Отец обещал награду…

– И что же это будет, мужики? – загорелись глаза у третьего, дышащего себе в ладони. – На небеса все полетим, навстречу к Отцовским искрам?

– На небеса и задаром можно слетать, вон, у новенького спросите, – хмыкнул кто-то. – Такая себе награда…

Вохитику больше не называли лысым, ведь за несколько недель у него уже успела отрасти жесткая черная шевелюра. Но и по имени его тоже не называли – считалось зазорным обращаться на равных к тому, чье достоинство изо дня в день втаптывалось в грязь. А при слове новенький все мгновенно понимали о ком речь – о том, кто так и не прижился, кто так и продолжит им оставаться даже спустя зиму или две, кому не суждено было стать членом этой ненавидящей все вокруг братии.

– У меня есть догадка, что это будет за награда, – сказал Веселящий Стену. – Жерлоротый объявит страшным голосом судный день – муджок, который выйдет за пределы арены и охватит все, весь мир… Жерло, которое мы терпим – усугубится, и все равным образом подохнут в течение очень короткого времени. – Запавшие глаза шутника мечтательно закатились. – И когда все это начнется, я смогу наконец пожить в свое удовольствие, ни в чем себе не отказывая… Ну там… Захвачу с собой на тот свет пару-тройку друзей, кто успеет подвернуться…

– Ой, да избавь нас от своих фантазий, – встрял Друль. – Припадочный же говорил всем на арене и не один раз… Мол, мы все слишком скованы землей и ее низменными мерилами, отвечающими за чувства, поэтому нам не по зубам вообразить награду сейчас, пока плоть жива…

– Когда подохнем, тогда и узнаем, – мрачно подытожил Вычужан. – А если на том свете награда не по нутру придется, то пожаловаться уже все равно не сможем…

– Да не будет никакой награды, дурачье!.. – гаркнул Поганьюн. – Железо мы для военных нужд копаем!.. А как закончится, так соседей наших Пожирающие Печень нагнут… Вот тогда и узнаете, что это за награда такая, когда границы падут и всех нас выпотрошат за одну-две ночи!..

– Ну и зачем тогда Говорящему с Отцом нам врать? Какой тогда резон?.. Неужто нельзя было так и сказать – отливайте железные дубины, чтобы было чем бить жрунов, иначе всем нам кирдык?!

– А затем, что нашему быдлу одной лишь угрозы жизни недостаточно, – процедил горняк-тактик. – Нужно какого-нибудь удовольствия наобещать, да такого, которого в их жизни еще не было… Только тогда и купятся…

– А мне для счастья много и не надо, – хмыкнул Вычужан. – Штольню бы потеплее, жратвы бы чуть побольше… И пару бабенок бы сюда нам в братию, чтобы трудились для всех нас по вечерам, после того, как мы потрудимся в каменоломне… Ух, ни на что бы не променял такую жизнь!.. И чтоб компашка наша никогда не распадалась… Гребаный новенький. – Испытав внезапную злость, горняк зачерпнул горсть рудного шлака и швырнул в сторону лежащего в уголке Вохитики. – Подставил, сука, нашего Вугулая…

– Да, некрасиво поступил…

– Этот новенький вообще ни о чем… Никакого от него проку…

– Как это никакого? – удивился Поганьюн. – А с кем еще ты сможешь так делать? – горняк-тактик последовал примеру Вычужана и бросил в замкнутого подростка еще одну порцию мусора с пола.

Большинство захрюкало от смешков, и некоторые из них повторили действие за Поганьюном. Вохитика оставался отвернутым – спина его была неподвижной, даже когда в нее угодила пара комочков. Руган подал свой зычный голос.

– Кто в меня попал, э?! Кому подойти вломить?!

Его дружно проигнорировали.

– Да ну, не было это подставой, – громко высказал мнение Поганьюн. – Этот новенький слишком тупой, чтобы додуматься до подобного… Может, долдон хотел всего лишь хвастануть своей силой?.. Ты чего это?! – крикнул горняк-тактик в сторону Вохитики. – Решил, что твоя сила здесь хоть что-то значит?! Думаешь, она тебе поможет, если я сейчас к тебе подойду, э?!

– Чтобы кого-то жестко подставить, необязательно быть мозговитым, – рассудил горняк Бабажак. – Достаточно быть до безобразия тупым… Вспомните Дрюка, братцы!.. Шею-то он из-за кого свернул, если так подумать?.. Этот новенький принес в нашу штольню раздор…

– Точно!.. – одобрила пара горняков, и в Вохитику снова полетело крошево камней.

– Как приперся к нам, так посыпалась наша братия!.. Вугулай, Дрюк…

– И Выдрыг!..

– Да что вы такое несете?! Выдрыг сам виноват! – напомнил Веселящий Стену. – Он же заржал над Побеждающим Всегда, и воины отмутузили его…

– Этот долдон избаловал Выдрыга своей терпилоидностью, – нашел объяснение Поганьюн. – Безнаказанность его слишком расслабила, вот он и потерял нюх в присутствии советника…

– В точку!..

Еще один залп мелкого шлака полетел в новенького. Вохитика в своем углу сжался, держась изо всех сил. Руган снова что-то заорал и даже вскочил, но его будто не слышали.

– И последний муджок был дичью тоже из-за него, – рявкнул Вычужан.

Развеселившиеся горняки с интересом повернулись к обвинителю, но сам Вычужан замолк, странно косясь на Поганьюна. Тот, все поняв, растянул свои тонкие губы в кривой улыбке.

– Да, все верно говорит Вычужан, – подмигнул ему горняк-тактик. – Мой тупой братец, схвативший железную кость, даже не заметил, как болотник подошел к нему сзади, чтобы убить… А все потому, что взревновал меня к этому долдону!..

Мужчины похватались за бока со смеху.

– Да, Куланьюн же твой младший брат, как ни крути… А ты новенького на подъемном блоке катаешь, развлекаешь…

– Наверное, дошли слухи, как неровно к нему дышу и родным называю, – продолжал Поганьюн, неся издевательскую чушь всем на потеху. – Вот и рвал мой братец себе задницу безоглядно, лишь бы заслужить мое уважение снова… Стоял на арене и пытался выловить мой взгляд, вместо того чтобы смотреть по сторонам…

– Выходит, этот новенький полплемени подставил!..

– Гнида!..

В Вохитику снова полетел рудный шлак. Горняки входили во вкус, выдвигая все более и более абсурдные обвинения против новенького. Его происки изобличали уже и в самых незначительных мелочах, вроде зудящего и шелушащегося пятна на заднице Друля, и в самых масштабных проблемах, вроде нескончаемой войны на границе племени или того, что у женщин не четыре груди, а всего лишь две. И каждый озвученный грех сопровождался градом камешков, стучащих об угол, в котором забился Вохитика. Внезапно новенький подорвался на ноги.

– Отвалите, твари!.. Сдохните вы все!.. Уроды клятые, подохните, подохните, ПОДОХНИТЕ!.. – заорал срывающимся голосом Вохитика.

– О, наконец-то наш паренек на человеческом языке заговорил, – одобрил Веселящий Стену. Но остальные горняки его одобрения не разделяли.

– Уткнись, истеричка, и забейся в угол, чтобы я тебя не слышал, – властно произнес Поганьюн.

Вохитика продолжал стоять с горящим взглядом, а его грудь быстро вздымалась. Вычужан сплюнул в его сторону.

– Да в какой угол, я не буду с этим ужаленным в голову под одной крышей спать, – не согласился он с Поганьюном. – Он же нас всех перережет втихаря… Такому нельзя с людьми быть…

– Да нормальный он, просто с чувством юмора беда, – заступился Веселящий Стену. – Не вник в наши шутейки… Я вон в его возрасте тоже не понял шутки, когда батек мой мамке нос ни с того ни с сего своротил… А потом повзрослел, и ка-а-ак понял…

– Сядь, я сказал, – жестко повторил Поганьюн, не отрывая от вспыхнувшего подростка жестких, немигающих глаз.

Но Вохитика решительно зашагал на выход из плавильни.

– Куда ты, дурень?! Околеешь же снаружи! – крикнул ему вдогонку шутник.

– Ну а здесь зажарится от злости, – буркнул кто-то из горняков. – Выбор невелик.

* * *

Первые мгновения Вохитика сжимался во тьме под порывами омерзительного ветра и гадкой мороси, не зная, куда же ему пойти. На карьере уже стояла тьма, и не было ничего видно. Разрываясь от ненаходящей выхода злости, он поплелся куда-то вперед, вслепую. Куда угодно, лишь бы не обратно к этой своре койотов…

Нигде не было укрытий, в которых можно было бы переждать ночь. Он все шел, шаря ладонями по тянущейся вдоль него скале, а дорога клонилась в низину. Он не помнил, сколько уже прошагал, пока в какой-то миг путь не оборвался, и грубые очертания глыб не затмили ему полмира – ощупав их, мальчик понял, что это те самые, которые он сбрасывал в одиночку. Благодаря им он тогда смог поквитаться с гадким стариком, ни разу к нему не прикоснувшись. Может, они спасут его и в этот раз?

Следуя наитию, Вохитика взялся ворочать глыбу, толкая ее в самый угол ямы. Следом взялся за вторую и впритык приставил туда же. Уставшие за день мышцы кричали от боли и измождения, но все же с каждым новым камнем мальчик ощущал, что согревается и обретает покой.

– Ты тоже его слышишь? – вдруг раздался низкий голос откуда-то сверху.

Вохитика вскинул голову. На краю ямы возвышалась громадная и плечистая фигура в темном и промокшем тряпье. Огонек от просмоленного факела дрыгался под каплями дождя, но не гас – свет от него скупо обрисовывал костистый подбородок. Остальная часть лица была скрыта под капюшоном. Это был Водэтода.

– Голос нашего Отца, – уточнил гигант. – Сколько ни пытаешься уснуть, он не позволяет?

Мальчик потерял дар речи. Самая настоящая легенда карьера, о которой столько слухов, и которая обычно ни с кем не разменивается на разговоры, вдруг решает поболтать с ним – самым презираемым обитателем карьера.

– Нет, – честно признался Вохитика. – Я его не слышу.

– Что же движет тобой в миг, когда ты движешь эти камни?

– Я… Мне просто становится от этого спокойнее…

Водэтода удовлетворенно кивнул.

– Ты один из немногих сыновей, у которого есть уши, – покровительственно заявил гигант, обвешанный железом. – Хоть ты и отрицаешь это головой, но руками на зов ты все же откликаешься… И другие уши, у кого они есть, должны слышать себе подобных и тоже откликаться…

Вохитика не понимал его, но по интонации чувствовал, что его хвалят. Польщенно опустив взгляд, он мялся посреди здоровенных глыб и испытывал большую неловкость.

– Это означает, что тебя нарекают братом, – снисходительно пояснил ему Водэтода, медленно опустившись на корточки, отчего чугунные слитки на его поясе зазвенели. – И предлагают не держать в себе вопросы, ответы на которые позволят пробуриться нам к Отцу еще на шаг ближе…

– Ты всегда был таким сильным? – вылетело у Вохитики.

Гигант слегка усмехнулся.

– Всегда может быть только железо. Все остальное склонно к перемене, к огрубеванию, к росту… В этом легко разувериться на первых порах – ведь земля меняет свою форму, заставляя терять знание… Но железо не дает забыть, оно всегда напоминает нам о правде – главное, держать его как можно ближе к себе и непрерывно, и тогда просветление станет неизбежным…

Вохитика непонимающе нахмурился.

– Как можно ближе к себе? Ты имеешь в виду, необходимо носить на себе железо, чтобы стать таким же сильным, как ты?

– Быть сильным и быть ближе к Отцу – суть одно и то же, – произнес Водэтода. – Но истинный сын носит на себе железо лишь затем, чтобы отомстить земле…

– Как это происходит? – удивился мальчик.

– Завтра, через луну или через множество зим, но неминуемо настанет день, когда плоть, доставшаяся от земли, предаст каждого из нас. Она бросит. Она со всеми так поступает, – мрачно выдавил из себя гигант. – Но сыновья должны быть мудры, чтобы воспользоваться этим знанием заблаговременно… Надо мстить собственной плоти заранее, прежде чем она бросит… Ее надо насиловать и использовать во имя Отца нещадно!.. Пусть она страдает, пусть каждый миг жалеет о том, что сотворила с ним… Кто, если не мы, заступится за обманутого родителя?! Землю надо долбить железом с такой силой, чтобы кричать хотелось не только ей, но и даже нашей плоти – ее отродью… И тем крик будет сильнее, чем больше Отца будет давить на нее в этот момент сверху, – Водэтода вскинул свое ручищи, обнажая от тряпья чугунный наруч на предплечье.

– Если плоть так страдает, то почему тогда растет, а не чахнет? – задался вопросом Вохитика, смерив ширину плеч просветленного мужчины.

– Чтобы взять на себя страданий в еще больших объемах, – удивился его непонятливости Водэтода. – Приставленное к сыну вплотную, железо со временем начинает замечать, насколько угодным делом занят его освободитель… И оно начинает приманивать землю к своему искупителю, откуда только сможет – из воды, еды, окружающего шлака… Эти воплощения земли оказываются в ловушке, застревая в плоти истинных сыновей, и присоединяются к страданиям остального тела…

– А вместе с плотью, значит, растет и количество железа, которое можно на себе носить?

Гигант благосклонно кивнул.

– Все верно. Агония плоти должна быть уравновешена вдохновляющим вещанием Отца… Но есть подозрения, что подающему надежды сыну сила нужна не только для того единственного, что имеет значение… Названный братом задает вопросы таким образом, как если бы у него были какие-то своеличные виды на дар, ниспосылаемый исключительно на борьбу железа и земли…

– Ты прав, – выдавил Вохитика. Хоть ему и было страшно не оправдать ожиданий снизошедшего до него гиганта, его возможного нового друга, но врать такому человеку казалось слишком опасным. – Моя братия не дает мне житья… Я подстраивался под них как мог, пытался соответствовать их понятиям, но они против, чтобы я становился одним из них… Они против, чтобы я вообще жил на этом свете…

– Зачем подающий надежды сын подстраивался под них? – удивился Водэтода. – Подстраивается только земля. Только она принимает какую угодно форму, лишь бы угодить, оплести, а затем предать… Взгляни на железо!.. Оно упрямо и неподатливо настолько, что в него продевают черенок и пробивают его характером подземные тоннели в скалах…

Дождь почти прекратился. Вохитика стоял с ободранными ладонями и старательно выколупывал смысл из глубокомысленных изречений гиганта.

– Мне надо стать железом?

– Не стать, а понять, что ты и так уже оно и есть, – поправил Водэтода. – Железо ни под кого не подстраивается, ни под каким предлогом… Такова его природа. И если оно не ложится в одни руки, то все равно рано или поздно найдутся другие, которым его упрямство необходимо – в них-то оно и обретет новый смысл… В них-то и начнется настоящая работа…

Вохитике не удавалось толком вникнуть в подобную образность мышления, но все же… Все же его уставшему воспаленному уму удалось считать нечто важное в этой пространной мешанине слов. Он чувствовал, как будто по всему его телу трескается шлак, ранее сковывающий все его движения. Он чувствовал, как в нем больше не остается ничего лишнего.

– Спасибо, – тихо вымолвил гиганту Вохитика.

Факел осветил под капюшоном хмурое удовлетворение. Водэтода тяжело поднялся с корточек и расправил свои длиннющие ручищи в стороны, растягивая железные мышцы. Вдруг за поворотом послышалось шарканье по гравию и чье-то ворчание.

– Что тут происходит? Помер, что ли, кто?

Это был Веселящий Стену. С ним пришла еще парочка очень недовольных горняков. Но увидев, кто именно держит в руке светоч, все боязливо замолкли.

– Что ж, теперь я вижу, что мне пытались донести, – с кривой усмешкой покосился Водэтода на пришедших. Его скрытый в тени взор снова обратился на Вохитику. – Истинных сыновей здесь и впрямь только двое. И поговорят об угодном они в другой раз, – многообещающе сказал он и зашагал по колее к угольному складу. Горняки торопливо разомкнулись перед его неспешной поступью.

– Эй, шкет!.. – просипел больным горлом Веселящий Стену. – Ты что забыл в этой яме? Искал укромное местечко, где можно передернуть? Таких на карьере нет…

– Тьфу!.. – добавил другой горняк. – На х*р ты нас с собой тащил, Дроська… Я ж говорил, что ничего с ним не произойдет… Кишка тонка с собой покончить…

– От Трех Локтей отхватим что от живого, что от мертвого, – оправдался шутник. – Поэтому возвращаемся, малой… Нам проблемы из-за тебя не нужны…

Вохитика покосился на недорастасканные глыбы. Что-то внутри него переменилось, поэтому ему уже было все равно, где провести остаток ночи – здесь или в гнезде злобных скорпионов.

– Это с тобой, получается, болтал Водэтода? – поинтересовался скалящийся горняк, идя рядом с Вохитикой. – Ну и ну… Теперь у Трех Локтей будет достойный соперник за руку и сердце новенького…

Троица посмеялась, но подросток оставался с равнодушным лицом. Веселящий Стену хлопнул его по плечу.

– Чего не смеешься? В команде надо быть, а не отстраняться от всех, – сказал он. – В нашей братии каждый получает то, что заслуживает… Но при этом мы все – одна большая семья!..

– Да непохоже, – пробормотал Вохитика.

– Непохоже ему… Ты просто все слишком близко к сердцу воспринимаешь. Проще надо быть.

– Проще? – снова начал выходить из себя подросток. – То будь сложней. То будь проще… Как это вообще возможно вытерпеть?!

– Мы все тут терпим! – рявкнул шутник.

– Но не такое…

Веселящий Стену прикладывал немало усилий, чтобы оставаться серьезным и неравнодушным. Взяв за плечо новенького, он стал выплевывать ему слова прямо в ухо.

– Я что, препираться с тобой буду, шкет?! Я говорю – прими правила нашей большой семьи… Или попадешь к сброду.

– Какие, в жерло, правила?! – рыкнул Вохитика. – Я пытался следовать вашим понятиям!.. Но из раза в раз они оказывались очередной издевкой!.. На самом деле суть в том, что у вас тут нет никаких правил!.. Так что пошли вы все в жерло!.. – выдернув свое плечо, подросток ускорился, чтобы добраться до заброшенной плавильни в одиночестве.

* * *

Утром все неверяще шушукались, обсмаковывая историю шутника о том, как новенький завел себе нового большого друга. На Вохитику по-прежнему поглядывали, как на тухлятину, но колкости в его адрес приостановились. Руган же наоборот почему-то всячески избегал на него смотреть и выглядел угрюмее, чем обычно.

Вернувшись к заброшенной штольне, мужчины принялись за работу, но Вохитика через какое-то время отбросил кирку и демонстративно вышел в центр площадки. Ему что-то шипели в спину, но он будто оглох.

Три Локтя заметил наглое бездействие своего любимчика и с ругательствами на своей тарабарщине заторопился к нему. Вохитика смотрел на него сверху вниз со всем презрением, которое только испытывал к этому гнусному подобию человека. Три Локтя замахнулся тростью, но Вохитика ее ко всеобщему ужасу резко перехватил ладонью.

– Хугавугайа!.. Муйа-огайа!.. Хугавугайа-вуйа!.. – захлебывался в словах разгневанный коротышка.

В который раз безуспешно попытавшись вырвать клюку из руки парня, Три Локтя дернулся свободной ладошкой к его шее, но Вохитика увернулся и крутанул тростью так, что державшийся за нее коротышка повалился на землю и перекатился через бок. Напрягши плечи, Вохитика сломал жердь пополам и швырнул обломки в барахтающегося, как перевернутая панцирем кверху черепаха, ранее считавшегося неприкосновенным надзирателя.

Казалось, карьер покинули любые звуки – все вокруг помертвели в ожидании самого худшего. Коротышка медленно поднялся на свои две и сказал всего одно слово – не на своем, а на общем диалекте.

– Пудь!.. Линь!.. Гащики!..

Вохитика удовлетворенно кивнул и вытянул руки вверх, почувствовав себя как никогда сильным.