Текст книги "Бледнее бледного"

Впрочем, нарадоваться на себя Осси не успела. И восхититься своей проницательностью и смекалкой тоже, потому как судьба, решив видимо, что подопечная ее передохнула уже достаточно, а расслабилась – так и вообще сверх всякой меры, спокойный и размеренный ритм жизни сломала просто на раз, и события дальше развивались быстро, непредсказуемо и совершенно неуправляемо.

Причем, началось все довольно невинно и вообще – безобидно. Если только можно назвать невинной и безобидной лохматую оскаленную морду здоровенного пса, показавшуюся из будки в которой, не особо стесняя друг друга, вполне могли бы разместиться пара-тройка гвардейцев его величества.

Тактические установки этой зверюги были просты и незатейливы как сахарная кость, которую, правда, еще предстояло заработать, а потому мгновенно оценив оперативную обстановку и классифицировав ее как подлое и вероломное вторжение, пес прямо с места – из той самой будки – рванул в наступление. И ладно бы наступал он тихо, в том смысле, что – беззвучно. Так нет же – чудовищных размеров волкодав летел прямо на Осси, оглашая всю округу громоподобным лаем, поднявшим птиц с окрестных деревьев и здорово разозлившим Мея. А может, он просто собак не любил… По старой, как говорится, памяти.

Как бы то ни было, но непримиримые уже по одному своему рождению враги столкнулись в центре двора, причем схватка их была недолгой – скоротечной, как лучший миг бренной жизни, вспомнившийся перед смертью. И ею же она и закончилась. Неравные изначально были силы, но глупая кудлатая псина этого не знала, и понять вовремя не смогла. А когда поняла, то было для нее уже слишком поздно…

Мей стоял над поверженным противником в своей излюбленной позе – то есть, прямо над ним, слегка склонив голову на бок, и скалился уже просто так – не по злобе, а от удовольствия и предвкушения. Примеривался, в общем, к новой голове. А из прокушенного горла волкодава прямо в песок, обильно питая сухую землю и превращая ее в бурую жижу, стекала яркая алая кровь.

Легкий проказный ветерок, сорвавшийся с гор, подхватил терпкий запах истекающей жизни и мягкой своей ладошкой мазнул прямо по лицу стоящей поодаль девушки. Этого нежного почти незаметного движения было достаточно, чтобы сорвать в мозгу молодой вампирши все с таким трудом воздвигнутые пределы и границы и одним легким взмахом невидимого крыла превратить ее в зверя много более опасного, чем те два, которые только что делили жизнь и смерть посреди пустого двора. Интесса леди Осси Кай перестала существовать, уступив свое тело, душу и разум молодой и безумно – до самого запредельного отчаяния – голодной вампирше. И началось… И закрутилось… Полыхнуло внутри опаляющей разум радугой, замешанной на крови, и понеслось…

Картинки воспоминаний нахлынули, накрыли и закружились, словно в бешено вращающемся калейдоскопе все помнящем и ничего не забывшем. Даже то, что забыть бы хотелось…

Вот Осси шутя и играючи, перемахивает через невысокую изгородь и мчится к разваленному на песке псу. Еще в прыжке отталкивает ничего не понимающего Мея – да так, что он бедолага отлетает на несколько шагов в сторону, а сама она уже, прильнув к разодранному горлу, жадно глотает горячую, полную жизни кровь. Пьет ее, не отрываясь, что называется – залпом, давясь и захлебываясь, но все никак не может утолить горящий в ней огонь голода, а лишь пьянеет, как иной бродяга после чашки дешевой браги, срываясь в липкие объятья безумия, затмившего собой все и заслонившего целый мир.

Вот широко распахивается дверь, и на пороге дома появляется невысокий рыжеватый мужичок с топором. На хозяина он никак не тянет – слишком молод, тщедушен и глуп, так что, скорее всего, – сынок-переросток или ублажающий мельничью дочку зятек.

Разбуженный лаем и шумом, еще мутный со сна он стоит в одних серых подштанниках, перехватив топор за обух, и смотрит, смотрит на Осси, всю грязную и перепачканную в крови, медленно поднимающуюся над трупом собаки. Она поворачивается к нему, стряхивая тянущуюся с уголка губ тягучую, липкую струйку крови, и делает шаг в его сторону, а он хлопает своими пустыми глазами, и, все одно, ничего не понимает.

– Нитка, Нитка, – зовет он, но, так и не сообразив, что Нитка его уже находится там, куда не докричаться и не дозваться, сам падает с порванным горлом, так и не успев перехватить бесполезный тяжелый топор.

Длинными острыми, почти, что вурлочьими когтями Осси вспарывает слабую и беззащитную плоть, добираясь до сердца, а затем, прокусив его, пьет прямо из источника. Вот оно – истинное наслаждение!

Человечья кровь бурлит и пенится как самое дорогое вино, которое хочется пить еще и еще и снова, и за этим самым «снова» она бросается в дом, отшвырнув в сторону почти до самого донышка опустошенный сосуд в серых подштанниках и с все еще зажатым в руке топором.

Дом встречает ее тишиной. Предутренней и мирной. Но она лжива, обманчива и не может скрыть то, что Осси чует всем своим нутром и чем-то… чем-то новым, что ведет ее, тащит за собой, безошибочно отыскивая дорогу в темноте незнакомого дома.

Старик – вот он хозяин! – он уже много пожил и кровь его стара и крепка, как забродившая ляра[33]33
  – дешевый крепкий напиток, употребляемый средним и низшим сословием.


[Закрыть], которую упустил нерадивый хозяин. Не очень-то вкусно и, наверное, не очень полезно, но после стольких дней воздержания и с голодухи – сойдет и это…

Еще комната, и еще юнец – то ли сын, то ли внук – поди тут это мельничье отродье разбери, – но как бы то ни было, а кровь его сильна, вкусна и пахнет солнцем. А главное – Осси почти насытилась и теперь ей нужен только десерт. Легкий, как пенное облако в утренней чашке, горячий, как ворованный поцелуй и терпкий, как дамское вино, что пьют из высоких широко распахнутых кверху рюмок. И что самое приятное, она чувствует – десерт этот где-то здесь. Совсем рядом.

Найти его не составляет труда, а поиски почти не занимают времени, потому что Осси точно знает, где его прячут, и идет по дому уверенно, не таясь и никого не опасаясь. Да и некого тут опасаться – почти все обитатели этого дома уже мертвы и выпиты досуха, а потому безобидны, как осенняя трава, и вреда причинить не могут никому. А уж ей и подавно.

Десерт ждет ее на втором этаже, и Осси не спеша, оттягивая удовольствие и наслаждаясь, – просто-таки упиваясь каждым мигом ожидания, – поднимается по широкой аккуратной лестнице, огороженной резными перильцами. Красиво живут в этих краях мельники…

То есть жили…

От этой мысли ей становится почему-то очень смешно, и, будучи не в силах сдержать в себе накатившее веселье, она продолжает подниматься, глупо хихикая себе под нос:

– Жили… Жили себе – жили, красиво так… и вот на тебе… Дожили…

На этих словах смех разбирает ее до такой степени, что молодая вампирша уже не может найти в себе сил сделать еще хотя бы шаг, и останавливается, опершись на перила и согнувшись от неуемного хохота.

Наконец, поборов накрывший ее припадок смешливости и утерев выступившие слезы, она продолжает свой путь. Шатает ее как пьяную, в глазах плывет и жутко хочется спать. В какой-то момент она даже решает, что бес с ним – с десертом, – не стоит он таких мук, и чуть было не поворачивает назад, но воля и привычка доводить все до конца побеждают, и, поборов, внезапно накатившую сонливость и лень, она таки бредет к заветной двери.

– Все. Еще немного и спать. Спать, спать… – Она повторяет это как заклинание, но мысль о том, что между ней сейчашней – такой усталой, измученной и несчастной и желанным, но совершенно недостижимым сном находится досадная помеха, неожиданно приводит ее в ярость. Позабыв обо всем, она в бешенстве вышибает ногой массивную дубовую дверь, которую, находясь в другом состоянии и в другом обличии, и открыла бы с трудом.

Комната была большой и просторной. И по всему, именно тут еще совсем недавно почивал давешний герой в подштанниках. Во всяком случае, половина широкого супружеского ложа сейчас пустовала, а смятая подушка все еще хранила отпечаток его головы. На другой половине высокой двойной кровати, раскинувшись во все стороны и широко разбросав темные, отливающие бронзой волосы, спала молодая женщина. То есть, после того как леди Кай в припадке звериной злобы вынесла входную дверь, раскрошив ее в щепы, девице, конечно, было уже не до сна, но это ничего не меняло. Ни для нее, ни для Осси.

Закончилось все быстро. Бросок, удар и горло наполнилось мягкой, еще сонной, но все равно освежающей, как запах утренней росы, кровью.

Есть уже не хотелось, да и, честно говоря, не моглось, а потому Осси сделав пару небольших глотков, без сожаления отбросила почти полный сосуд, овладеть которым было, скорее, делом принципа, нежели необходимостью. Она была сыта и довольна жизнью. Все о чем теперь она мечтала, так это – о сне. О кратком забвении, которое унесет ее далеко-далеко, позволив оставить в стороне все проблемы и тревоги, и сотрет напрочь боль и горечь последних дней. Но… Но сначала надо было убраться. Хотя гостей и не ждали, но трупы во дворе оставлять не хотелось. Мало ли, как говорится…

Осси не могла никому – даже себе – объяснить, откуда взялась у нее в голове такая странная и, в общем-то, прямо скажем – не очень уместная фантазия, но спорить сама с собой она не стала. А потому, кликнув Мея, принялась наводить порядок.

Вместе они стащили трупы в подвал, на дверь которого она навесила старый, немного пожеванный ржавчиной, но все же очень внушительный замок, затем затерла, как могла две уже подсыхающие лужи крови, и, опять-таки, прибегнув к помощи Мея, заволокла на чердак так и не пришедшего в себя Иффу.

Уложив торговца на кучу мешков в углу, Осси разодрала на нем рубаху и внимательно осмотрела рану.

Рана была плохая, мерзкая, но не смертельная. А это означило, что жить он будет, если только… Если только Осси удастся избавить его от второй души, поспешившей занять его тело раньше чем оно сделалось бесхозным. Поторопилась она. Не угадала, не учла, что леди Кай два щупальца подрубит прямо влет, и тело в которое она уже вселялась, так и останется живым… Бывает же невезуха, вот и у нее случилась. Впрочем, Иффе тоже не сильно повезло…

Сделать больше леди Кай пока ничего не могла, а потому, оставив Иффу на попечение целителя, который должен был озаботиться восстановлением бренной плоти, она отправилась спать, резонно рассудив, что о чем – о чем, а о душе подумать никогда не поздно. Тем более – о чужой. Всему, как говорится, – свое время…

«Да положи ты его уже», – раздраженно буркнула Хода.

– Что?

«Ребенка, говорю, положи куда-нибудь. Уронишь еще».

Осси закрутила головой по сторонам в поисках подходящего места, но ничего, как на грех, не попадалось. Коморка под крышей была не слишком велика, зато захламлена была сверх всякой меры. Видно, такова уж участь всех без исключения чердаков.

Не найдя ничего лучшего, Осси подошла к мешкам, на которых скрючился в забытье Иффа, и аккуратно положила сверток рядом.

Но едва только убрала руки, как ребенок заголосил с новой силой, причем так, что казалось – еще немного и барабанные перепонки лопнут от этого ора, будто мыльные пузыри.

– Чего он орет? – Нахмурилась Осси. – Мне что – его теперь все время на руках таскать?

«Может, есть хочет?» – предположила Хода.

– Есть? – Похоже, что такое простое объяснение в голову леди Кай не приходило. – Пожалуй… И чем его прикажете кормить?

«В смысле – после того, как ты его мамашу того…» – не удержалась Хода.

– Убью! – Глаза интессы сверкнули так, что можно было не сомневаться – убьет и не поморщится. – В пыль сотру, если еще хоть слово…

«Ладно. Не закипай, – буркнула Хода. – Я так… по привычке… Я же знаю, что это не ты, а то, что в тебе… Короче, ты не виновата».

– Виновата, – буркнула Осси. – Только не надо мне все время этим тыкать.

«Не буду, – Хода уже пожалела, что не удержалась от язвительности. Действительно, гнобить Осси за то, что она сделала, не будучи в силах противиться звериному инстинкту, было, по меньшей мере, нечестно и несправедливо. Не в ее это было силах – и посильнее люди ломались… – Не буду, прости».

– Ладно, проехали… С ним что делать? – Осси кивнула на малыша, который просто зашелся в душераздирающем крике и от натуги аж бордовым стал.

«Ну, чем кормить пока не знаю – искать надо, а пока возьми тряпицу какую-нибудь чистую, сыпани туда муки немного, сверни и дай ему… На какое-то время занят будет, а там что-нибудь придумаем».

– Откуда…

«Откуда знаю? – Усмехнулась Хода. – А ты как думаешь? Книжки читать надо. Хотя бы с картинками. Очень, знаешь ли, развивает».

Самопальную соску Осси смастырила быстро. Великовата немного получилась, но зато почти как на картинке, которую леди Кай никогда не видела. Малыш, во всяком случае, остался доволен, – тут же затих и принялся самозабвенно этот кулек с мукой обсасывать. Идиллия, которая только что казалась недостижимой в принципе, неожиданно наступила, примирив на время всех – и правых, и виноватых, и тех, кто ни сном, ни духом…

Леди Кай стояла и в задумчивости переводила взгляд с Иффы на малыша и обратно, пытаясь сообразить, что же ей теперь с ними двумя делать и за что, собственно, хвататься. Будто своих проблем ей мало было…

Понаблюдав за всем этим со стороны, Хода не выдержала, отлепилась от стены и медленно подплыла к тому месту, где лежали Иффа и последний оставшийся в живых обитатель этого дома.

«Слушай, а хорошо лежат ведь…»

Осси подняла глаза на перламутровую звезду, зависшую прямо перед ней.

– Ты о чем?

«Да я, вот, думаю… Тебе ж пустой сосуд, вроде как, нужен был?.. Так может, вот он – сосуд? И одной морокой меньше…»

– С ума сошла? – Осси даже рукой прикрыла малыша, который сосредоточенно единственным своим зубом вгрызался в выданную ему соску, смачно при этом причмокивая. – Совсем спятила? Хватит нам уже…

«Ладно, ладно, – Хода быстро пошла на попятную. – Это я так… В порядке бреда…»

– Вот именно, что бреда…

Договорить Осси не успела, потому что ее перебили. Грубо, по-деревенски и самым хамским образом.

Впрочем, человек, который орал во дворе, про то, что он весьма невежливо перебивает графиню, интессу, да еще и вампиршу не знал, как говорится, и ведать – не ведал. А если б знал, то не орал бы, наверное, а тихо-тихо, бочком-бочком и на выход – отсюда и от греха подальше. А так – продолжал себе надрываться и оглашать округу своим ревом, явно вознамерившись переорать водопад, шум которого висел в воздухе слегка колышущимся на ветру шумовым занавесом.

– Шор! Шор, пес тебя задери! Да где вы там все?.. Шор! Оглох что ли? Или помер уже, старый дурак? – Знал бы орущий насколько он близок к истине, наверное, не так бы орал…

«Помер, помер твой дурак… а от того и оглох», – от комментария Хода удержаться не смогла, даже в такой не очень подобающий момент. Такова уж натура…

– Шор! – Выкрикнув в последний раз, мужик замолчал. То ли голос сорвал, то ли устал, то ли – задумался, наконец.

Со двора послышался скрип колес, а потом голоса.

Говорили двое, но тихо, так что отсюда с чердака Осси разобрать ничего не могла. Время шло, но бубнеж не прекращался. То ли спорили о чем-то, то ли обсуждали – понять было невозможно.

Наконец, разговор смолк, послышалась какая-то возня, шевеление, а потом шаги. И это было плохо. Просто хуже всего это было.

Осси скользнула вдоль стены, подбираясь к окошку, и глянула в щель. При этом, – а деваться ей было некуда – она зацепила рукой настырный луч, продолжающий развлекать местную пыль, и, что примечательно, он на нее никак не отреагировал. И она на него тоже. То есть – никаких ожогов, дыма и паленой плоти… Это было странно, но удивляться было некогда. Потом… Все потом.

Во дворе стояла телега, доверху груженная пухлыми, плотно набитыми мешками, а от нее к дому не торопясь, вразвалочку направлялся мужичок, который, стало быть, на этой самой телеге сюда и заявился. По всему звал Шора именно он, потому как такой зычный рев принадлежать его попутчику, сидевшему на невысокой серой кобылке, никак не мог по причине малолетства и невероятной его худобы.

Впрочем, кто из них каким голосом имеет обыкновение разговаривать, – представляло интерес больше академический, и на развитие событий во дворе никоим образом не влияло. В отличие, скажем, оттого, что мужичку до крыльца оставалось всего-то шагов пять не больше.

И он их сделал.

Почти.

То есть четыре из пяти. А на пятом на него обрушилась смерть, для большего устрашения принявшая на этот раз облик гигантского саблезубого кота. И даже не его самого, а его разупокоенного скелета.

Сиганувший прямо с чердака сквозь прикрытое ставнями оконце Мей от падения нисколько не пострадал, чего нельзя сказать о несчастном мужичке, на которого с высоты третьего этажа рухнуло хоть и костлявое, но очень тяжелое тело.

Для Осси прыжок Мея, за которым ранее никакого особого своеволия не замечалось, был такой же, в общем-то, неожиданностью, как и для мужичка. С той лишь разницей, что она была не участником разворачивающегося на крыльце действа, а его зрителем. Причем, наблюдала она за развязкой пьесы «незваные гости» из королевской, можно сказать, ложи, для самих участников оставаясь при этом совершенно незаметной и невидимой. А посмотреть, надо сказать, было на что.

С появлением на сцене Мея ритм действия резко сменился с нудно-тягмотного, нагнетающего атмосферу и неспешно подводящего к апофеозу, на невероятно быстрый и до крайности кровавый. Подмяв под себя гостя, Мей этим не удовлетворился, а тут же с ходу перехватив его своими саблеподобными клыками за шею, резко мотнул головой, да так, что тело несчастного, оторванное от земли, описало в воздухе широкую дугу и шмякнулось с другой стороны Мейла-куна уже безвозвратно мертвым. Для него все было кончено.

Для него, но не для Мея.

Разобравшись с первым, Мей нарочито медленно и очень театрально начал разворачиваться ко второму.

По всему, нападать на мальца он не собирался, но намерение, тем не менее, выказал весьма недвусмысленно, и намерение это было понято и истолковано правильно. Мальчишка не стал дожидаться продолжения, а, стеганув изо всех сил несчастную лошадку, рванул в карьер и, перелетев через ограду, скрылся за поворотом.

Двор, таким образом, снова очистился, правда теперь там стояла доверху груженая трофейная телега, и прибавился еще один труп. Иначе говоря, лучше не стало.

Глава тринадцатая

«Надо уходить. – Хода нарушила молчание первой, и первой же озвучила мысль, которая висела в воздухе. – Сейчас малец доберется до дома, подымет тревогу, растрезвонит про монстра на мельнице, который выпрыгивает из окон и убивает всех направо и налево – народ его послушает, посмеется, а потом, почесав в бородах и затылках, пойдет проверять…»

– Угу, – кивнула Осси. – Причем, прихватив с собой топоры, вилы, а то и чего покруче.

«Всенепременно, – согласилась Хода. – Как же без этого. Без этого они никуда. А вот с этим, да всем кагалом – завсегда и запросто… В общем, шансов у нас нет».

– Никаких, – единодушие на этот раз было полным, и это пугало даже больше, чем перспектива встать скудными силами против целой деревни.

Короче, надо было уходить. И уходить быстро, пока гости не нагрянули. И хорошо, что солнца больше опасаться не надо было, а то ушли бы… До середины двора – не дальше.

– Ты видела, что с солнцем случилось?

«А что с ним случилось?» – Встрепенулась Хода.

– Ну… я рукой под него попала, и ничего… – пояснила Осси.

«Тьфу ты, а я уж невесть что подумала… Это не с солнцем, душа моя. Это с тобой».

– Со мной? А что со мной опять не так?

«Да, наоборот, все так. Поела, попила и снова человеком стала, – Хода помолчала, но от колкости таки не удержалась. – На время… Зато сейчас – ни клыков, тебе, ни солнцебоязни, или как она там называется…»

– Фенгофобия.

«О! какие мы слова знаем! И как легко с ними в разговоре расстаемся, – восхитилась Хода. – Так вот, ни клыков, ни фенги этой самой у тебя пока нет. Если повезет, может, даже в зеркале отразишься, а то, поди, соскучилась уже…»

– А что, сильно страшная? – Робко поинтересовалась Осси.

«Да нет, с чего ты взяла? Я не к тому, – и видя, что ответ ее леди Кай не очень удовлетворил, Хода вздохнула. – Да, не страшная. Не страшная. Изможденная – да, усталая – да… Ну, изменилась немного, осунулась… Не переживай, – пройдет все. Все вернется…»

– Ну, ладно. Будем надеяться… А с ними нам что делать. – Осси кивнула в сторону мешков, на которых только что не в обнимочку посапывала сладкая парочка – один в отключке и забытье, другой – натрескавшийся собственных слюней вперемешку с мукой. – С собой тащить?

«С собой? Не знаю… Не думаю… Слушай, – Хода встрепенулась и ощетинилась колючками ярко зеленых лучей. – Нам же, вроде, ванг-ламар нужен был?

– Ну?

«Так вот он… На крыльце валяется».

– На крыльце? Точно! Если только Мей ему еще голову не оттяпал. – Осси выглянула в окно. Мей восседал на крыльце неподвижно как изваяние и охранял дорогую добычу. Даже мух не подпускал. Так что добыча была целой, нетронутой и голова была на месте. Пока.

– Вроде цел еще.

«Ну, вот и ладненько. Давай побыстрому. Это ведь не долго?»

– Да вроде, нет. Не очень. – Осси пожала плечами. – Если все нормально пойдет.

«А если не нормально?»

– Если не нормально, то толпа с вилами нам уже не страшна будет.

«Вот оно значит как, – протянула Хода. – Не думала, что все так серьезно. Может тогда – ну его? Оставим как есть?»

– Нет, – возразила Осси. – Как есть – мне не нравится.

«Ну, мне тоже не очень нравится, но…»

– Все, – прекратила дискуссию леди Кай. – Это не обсуждается. Делаем и уходим. А чем больше говорим – тем меньше у нас времени.

Тело ванг-ламара со сломанной шеей перетащили быстро. Мей против этого не особо возражал, и хотя затеянная с его добычей игра была ему не до конца понятна, он с интересом и воодушевлением крутился рядом.

Некоторое время пришлось потратить на то, чтобы куда-то переложить малыша. Не очень как-то хотелось, чтобы он присутствовал при ритуале, ибо переселение душ – действо хоть и простое, но достаточно тонкое и не ровен день… В общем, не место ему тут было.

Пометавшись по чердаку с кульком на руках, леди Кай ничего подходящего так и не нашла, но ребенок от этих метаний проснулся и естественно, сразу же, прямо сходу включился в подготовку к ритуалу, о чем тут же возвестил надрывным ревом. Этот новый монотонный звук запредельной громкости сильно нервировал Мея, который, похоже, здорово его боялся, а потому старался держаться от подозрительного свертка подальше.

В конце концов, малыша пришлось отнести вниз, перепеленать – при этом выяснилось, что это все-таки мальчик, – уложить в обновленную по такому случаю родительскую постель и сунуть ему новую блямбу с мукой. Только после этого Осси смогла вернуться наверх к Иффе и безымянному трупу, который так неудачно для него самого, и к великому счастью для торговца подвернулся под руку. А точнее – под Мейевы клыки.

Перво-наперво надо было подготовить место, что в условиях основательно захламленной тесноты сделать было не так уж легко. Тем не менее, с задачей этой леди Кай справилась довольно быстро, может быть, правда, потому, что с барахлом чужим особо не церемонилась, а просто расшвыряла, не глядя, по сторонам, освободив центр комнаты.

Поместив тела в образовавшуюся зону, иначе говоря – просто уложив их на пол, Осси ковырнула кончиком меча один из мешков и подставила под струю муки глиняную миску с отбитым краем, которая будто специально для этого валялась рядом. Рисовать мукой подобие круга, просто пересыпая ее через край, было намного быстрее, а главное, легче, чем давеча вычерчивать заумные кривые углем, ползая на карачках.

Никакой точности и красоты тут не требовалось, и единственное за чем надо было следить – так это за тем, чтобы в линии не было разрывов. С этим Осси справилась без проблем, швыряя на пол муку полными горстями, благо хватало ее тут с избытком.

Критически осмотрев тот воплощенный кошмар мельника, который получился в результате ее стараний, Осси осталась, тем не менее, довольна – линия была густой, жирной, а большего от нее и не требовалось. Можно было двигаться дальше.

Строго настрого наказав Мею черту-границу не трогать, и ни под каким видом к ней не приближаться, Осси метнулась вниз, на кухню, где задержалась ровно настолько, чтобы выгрести все из стоящего в углу шкафа и, подхватив из образовавшейся кучи коробку с самодельными сальными свечами, вернуться назад.

Расставить найденные свечи вдоль нарисованной мукой линией и подложить под каждую из них пару волос с головы покойника тоже много времени не заняло. Свечи, правда, были кривыми, стояли плохо и все время норовили упасть, но, в конце концов, Осси справилась и с этим. Теперь все несложные декорации были готовы.

По-хорошему, конечно, можно было притащить снизу еще и пару зеркал, но это было хлопотно, тяжело и, в общем-то, не обязательно, а потому Осси решила обойтись без них.

Можно было начинать.

Сам ритуал, действительно, был не сложным и, по сути своей, сводился, лишь к приготовлениям и тщательном соблюдении начальных условий, а дальше, запущенный разрешающим заклинанием процесс развивался сам собой, следуя, как и все в этой жизни, по пути наименьшего сопротивления и совершенно неуправляемо. Со стороны это выглядело примерно как перемещение воды в двух сосудах, соединенных между собой шлангом или трубкой.

Шлангом таким, по которому по аналогии с водой должна была переместиться душа, служила, как не трудно догадаться, кровь. Причем, не просто кровь, а смешанная в равных долях кровь двух особей – источника и ванг-ламара. Она-то и должна была служить и приманкой для блудной души и мостиком, соединяющим два тела. И надо было теперь этот мостик организовать и выстроить.

Леди Кай перегнулась, через очерченную мукой границу и сложила руки Иффы и покойника крест-накрест, так, что запястье мертвеца оказалось на запястье торговца, этими самыми мертвецами в былые и лучшие для него времена торговавшего. А потом потянула из-за пояса меч.

«Свечи!»

– Что? – Осси остановилась и непонимающе посмотрела на Ходу.

«Свечи зажги».

Действительно, – впопыхах, спешке и подгоняемая желанием поскорее все это закончить и убраться отсюда подальше, Осси забыла зажечь огонь, который должен был обозначить для блудной души границу. Глупая ошибка. Не фатальная, конечно, но для опытного мага непростительная.

Выругавшись сквозь зубы, леди Кай запалила двенадцать пляшущих над сальными столбиками огоньков, а потом, прикрыв глаза, глубоко вздохнула и качнула в разгорающееся пламя силы. Немного. Совсем чуть-чуть. Но даже этого оказалось достаточно, чтобы пламя вспыхнуло будто факельное, а двенадцать весело потрескивающих костерков соединились в воздухе тончайшей огненной нитью, очертившей для блудной души грань дозволенного ей пространства.

Не очень большого, надо сказать.

Снова блеснул красным клинок Гасителя, только теперь к его собственному розоватому свечению примешивались еще и оранжевые блики отраженного огня. Закусив губу, Осси провела кончиком меча по скрещенным в извращенном объятии рукам, вспарывая кожу и перерезая вены. Мертвые и живые.

И потекла кровь.

Висящее в воздухе заклинание выкачивало кровь мертвеца эдаким невидимым насосом, смешивая ее с вырывающейся толчками из рассеченной вены алой кровью Иффы. Темная, уже густеющая, смешивалась с живой, только что прошедшей через ритмично сокращающееся сердце, и эта жуткая противоестественная смесь бурлила, пузырилась и дымилась все больше и больше и, наконец, вспыхнула.

Она полыхнула тем самым пронзительным голубым светом, так хорошо знакомым всем присутствующим еще по уложению отступника. Полыхнула и растеклась по лежащим на полу телам, окутывая и обволакивая, удерживая их в липком непроницаемом ни для чего внешнего коконе.

Некоторое время не происходило ничего. Кровь продолжала истекать из пораненных рук, свечение горело ровно и ярко, а Мей, Хода и леди Кай замерли в ожидании.

Снова заорал оставленный внизу ребенок – то ли блямбу свою мучную выронил, то ли еще чего. Осси дернулась, было, но, справившись и подавив в себе разбуженный обстоятельствами материнский инстинкт, осталась на месте. Не до этого сейчас было.

«Смотри», – замечание Ходы было излишне, потому что леди Кай и сама уже заметила, что сияние, укрывшее лежащие на полу тела, перестало быть равномерным, а собралось вокруг Иффы. Его фигура теперь пылала так, что смотреть на нее было нестерпимо больно и почти невозможно.

Фигура мертвеца же, напротив, стала блеклой, невзрачной, будто остаточный свет выпил ее полностью, оставив лишь неясные, колышущиеся в воздухе контуры, подобные бестелесному призраку.

Оба эти процесса продолжались, и останавливаться, похоже, не собирались. Иффа сиял все ярче, хотя ярче уже казалось некуда, и становилось совершенно непонятно, как он еще не прожег доски и не провалился вниз. Мертвец же растворялся в воздухе все больше, и лишь глаза его оставались не тронуты этим разрушительным процессом, и теперь они как-то очень нехорошо и неприятно таращились на леди Кай из-под наполовину растаявших век. Жуткий это был взгляд, надо сказать. Взгляд смерти, отравленной жизнью.

«Слушай, – не выдержала Хода. – А так оно должно быть?»

– Не знаю, – прошептала Осси. – Я первый раз это делаю…

«Здорово. Тогда, я думаю – впредь повторять этого не надо. Что по мне – так одного раза вполне достаточно».

Размышления о грядущем были прерваны беззвучной и ослепительной вспышкой, после которых в глазах у Осси еще долгое время прыгали радужные зайчики. А когда они устали скакать и, наконец, исчезли, то мир уже изменился.

Сияние, которое почти полностью скрывало Иффу пропало, а лежащий рядом с ним мертвец со сломанной шеей мертвецом быть перестал, хотя голова его оставалась вывернута самым неестественным образом. Глядя на нее, леди Кай испытала какое-то тянущее и очень неприятное ощущение, отчего жутко захотелось покрутить головой во все стороны, разгоняя кровь и разминая позвонки. Еле сдержалась.

Глаза мертвеца стали вполне нормальными, в том смысле, что веки его перестали быть прозрачными, немного приоткрылись, а из-под них на леди Кай смотрел взгляд вполне осмысленный, но не очень, чтобы дружелюбный. Губы бывшего покойника пытались растянуться, но пока это получалось у них не очень, а из горла раздавались невнятные хрипы, перемежающиеся невнятными же свистами. По всему, управление переломанным телом выходило у души отступника не очень. Если, конечно, это была она, а не…

– Иффа, – испуганная непонятно откуда взявшимся вдруг сомнением имя торговца Осси почти выкрикнула. И тут же, словно устыдившись своей несдержанности, тихо повторила. – Иффа, ты меня слышишь?