Текст книги "Перезагрузка"

Главное – помнить об очках. Следить, чтобы они не упали в воду – так было уже не раз, и тогда грустной маме придется лезть в холодную речку и шарить рукой на дне, пока очки не будут обнаружены и возвращены обратно на нос непослушному Гошке. Очки – противные, тяжелые, но без них ничего не видно, все становится мутным, двоится и расплывается. Гошку долго водили по дядям-врачам, дяди-врачи говорили какие-то слова – длинные, непонятные, страшные. Единственно понятными, и в то же время самыми страшными были только два слова: "Слепые пятна". Как пятна могут быть слепыми? Слепыми бывают люди. А еще бывают полуслепыми – такими вот, как маленький Гошка Маслов. Противно быть полуслепым, но для него это привычно – он был таким всегда, с самого рождения.

Потом уже, после смерти мамы, когда Гоша вырастет, когда станет голенастым подростком, зрение его вдруг исправится само собой, исчезнут куда-то близорукость и астигматизм, и даже атрофия зрительных нервов даст обратный ход, заставив покачивать головой и удивленно поднимать седые брови умудренных профессоров. Только слова "Слепые пятна" навеки засядут в памяти – как образ чего-то ужасного, потустороннего, фатального, не поддающегося лечению.

Дача, которую они снимали на лето, из года в год, стояла совсем недалеко от реки Линды. Папы на даче почему-то никогда не было, он работал в городе, был страшно занят ("Ведущий специалист" – пацаненок Гоша всегда гордился этим словосочетанием, характеризующим важный папин статус), а мама была рядом всегда. И так здорово было прибежать к ней, поймав панамкой красивую бабочку, или, наоборот, испугавшись огромного слепня – полосатого и очень гадкого, кусачего. Прижаться к ней круглой головенкой, посидеть на ее коленках – теплых, согретых солнцем, приласкаться, почувствовать прикосновение мягких маминых ладоней к макушке. "Гошка-стрикакошка", – говорила мама и целовала его в круглую, упругую, загорелую щечку, измазанную земляникой. Откуда взялось это таинственное "стрикакошка", Игорь не знал до сих пор. Замечательное слово. Игорь дорого бы дал, чтобы кто-нибудь сейчас назвал его так. Но назвать его так могла только мама. Или… Или Мила. Жаль, что он не рассказал о том, как его звали в детстве. Не успел. Некогда было.

У них когда-нибудь будут дети. У Игоря и Милки. У них будет сынок, и Игорь будет качать его на коленях, гладить его мягкие вихры и называть стрикакошкой. Или дочка. Дочку тоже можно назвать стрикакошкой – словечко универсальное. Главное, чтоб было кого называть. Главное, чтоб были дети, и родители любили их – ни за что, не за хорошее поведение, а просто потому что дети. Главное, чтобы дети рождались, и чтобы детей не убивали, чтобы они жили мирно под голубым небом, а для этого нужна лишь малая малость – выползти из этой тюряги, переиграть все заново, найти Милку…

Нет, нет. Это уже вторжение в запретное настоящее и еще более запретное будущее. Нельзя. It's forbidden[7]7
  Запрещено (англ.).


[Закрыть]. Думать только о прошлом.

Когда Гоша вышел из больницы, у папы появилась новая жена. Она хотела, чтобы Гоша называл ее мамой, но Гоша так этому и не научился – остановился на нейтральном "Тома". Тома была хорошей, симпатичной, она играла на фортепьяно и пыталась научить этому Гошу, но… она не была мамой. Родить своего ребенка у нее не получилось, а когда Игорю стукнуло пятнадцать, она ушла из дома. Это называлось разводом. Отец очень переживал… целых полгода, дальше нашел новую жену – еще моложе и симпатичнее. Ее звали… дай Бог вспомнить… кажется, Элла. Ее хватило только лишь на год. После этого отец больше не женился ни разу.

Отец, несмотря на ответственную рабочую должность (дорос со временем до замдиректора НИИ), был мягким человеком. Слишком мягким. Ездили на нем все, кому не лень, и в конце концов укатали сивку крутые горки. В пятьдесят лет – инфаркт, в пятьдесят пять – второй, потом инвалидность, в пятьдесят семь его не стало. К этому времени Игорь давно повзрослел; впрочем, и раньше он научился прекрасно обходиться без отца. Сейчас Игорь с сожалением подумал о том, что у них с отцом никогда не было духовной близости. С работы отец приходил поздно, всегда чудовищно усталый, с потухшим взглядом. Дома предпочитал молчание, и Гоша был не против.

Отец был очень похож на Игоря (хотя, конечно, правильнее сказать, что Игорь был похож на него). Высокий, тощий, голенастый, близорукий. Именно желание быть не таким нескладным, как отец, когда-то привело Гошу в спортивную секцию. Выдающихся успехов в легкой атлетике не добился – максимумом стал второй взрослый разряд… впрочем, и это неплохо. Близорукость остановилась на минус двух, полностью от нее Игорь избавился только тогда, когда стал креатором. Нет, опять креатор, опять запретная тема. Отвлечься… Что было дальше там, в прошлом? Дальше – все просто: в армию не взяли, помогла психбольница в детстве, хоть какой-то от нее прок, потом университет, исторический факультет, потом опять университет, все тот же факультет, на этот раз – младший научный сотрудник, увлечение Интернетом и сетевыми играми, "Эпоха Империй", ночная подработка оператором в "МУП Водоканал", история древних веков, Египет, Греция, Ассирия, само собой… Стоп, приехали. Дальше – сплошная Ассирия, куда не плюнь, хоть и фальшивая, виртуальная. Приехали.

Интересно получается: все слагаемые нынешнего дрянного положения – оттуда, из прошлого. Ключевые слова: Слепые пятна, Ашшур, сетевые игры. Все эти термины когда-то означали совсем не то, что означают ныне. К примеру, "Слепое пятно" – вовсе не нечто ужасное, даже не болезнь, а всего лишь участок сетчатки, куда выходит зрительный нерв и где нет всяких там палочек и колбочек – свето– и цветовоспринимающих элементов. И древняя страна Ашшур вовсе не была островом, где на обед едят умерших от непосильного труда темнокожих рабынь. Кто наполнил эти слова новым, отвратительным смыслом? Кто выдернул их из бредового подсознания и заставил расположиться на карте реальности?

Понятно кто. Он, Игорь Маслов. Креатор. Творец, так сказать. Натворил дел…

И эта жуткая раздвоенность на себя доброго и слабого, и себя же злого и сильного – откуда она взялась?

Да все оттуда же.

– Игорёчек, иди делать уколы! – голос тетеньки-медсестры из далекого-предалекого, старательно забытого психбольного прошлого.

В ответ – истошный вой, плач взахлеб. Не хочу уколы, от них больно!!! От них больно так, что ни сидеть, ни лежать на спине нельзя. И еще от них становишься глупым-преглупым, таким дураком, что даже читать не получается, не понимаешь, что написано. Детские кулачки молотят по подушке, тонкие пальцы вцепляются в железные прутья спинки кровати – не оторвать. Ну какой же ты глупый, Игорёчек! Маленький укольчик, как комарик укусит, и ты сразу выздоровеешь. И пойдешь в школу. И купим тебе мороженое. Враки! Не будет никакого мороженого! На ужин будет все та же манная каша – гадкая, с комками, застревающими в горле… И тогда Гошка вдруг начинал видеть себя со стороны – мелкого, тщедушного, писающего по ночам в постель, и начал понимать, что этот рыдающий шкет в очках – вовсе не он, Игорь Маслов. Это подделка. Настоящий Игорь стоял в углу палаты, невидимый никому, кроме самого Гошки. Он был высоким, ростом почти под потолок, строгим и очень красивым. На голове шлем, а в правой руке меч – длинный и острый.

– Убей их, – молил Гошка. – Убей, пожалуйста! Меня мучают ни за что, за просто так! Так нечестно!

И строгий воин делал шаг вперед, меч его описывал широкую блестящую дугу и отрубал голову медсестры напрочь. Маленький Гошка говорил спасибо, ему становилось хорошо, он засыпал. Суровый и большой воин Игорь стоял у его изголовья и охранял его сон. Правда, на следующий день медсестра появлялась снова – голова у нее отрастала очень быстро, – и снова приходилось звать воина с мечом.

А потом воин вдруг перестал появляться. И уколы перестали делать. А еще Гошка обнаружил, что он единственный умный в палате, а все остальные пять мальчишек – дураки. И тогда пришел доктор и сказал, что Гошу скоро выпишут.

Игорь вспомнил слова доктора при выписке из больницы. Доктор разговаривал с папой. Папа сидел как мрачный, нахохлившийся, длинношеий журавль. Доктор хотел поговорить с папой наедине, без мальчика, но Гошка ужасно боялся, что папа снова уйдет и оставит его наедине с палатой, таблетками, уколами, дураками-психами. Он вцепился в большую руку папы, он дрожал, и папа сказал: "Пусть посидит с нами, все равно он ничего не поймет".

Гошка и вправду ничего не понял. Думал даже, что не запомнил – ан нет, слова доктора впечатались в память, остались там навеки, записались вместе с его обликом словно на видеокассету. Десятилетия эта кассета валялась на пыльной полке запертого чулана, а теперь объявилась вдруг сама по себе, вставилась в магнитофон и начала прокручиваться.

– Нам удалось добиться стадии ремисии, – сказал доктор в игоревой голове. – Полным выздоровлением это, конечно, не назовешь, но, э… – он покосился на мальчика, – сейчас можно сказать, что у него все в порядке. Интеллектуальная сфера не пострадала, Игорь может ходить в обычную школу. У него довольно любопытный тип заболевания…

– Любопытный? – перебил его папа. – Что же здесь может быть любопытного? Для кого любопытного? Для вас, врачей?

– Извините, минуточку, – доктор увлекся долгим сморканием в платок – не смущенно, чего ему было смущаться, скорее, профессионально уходя от ответа. – Знаете что, Михаил Алексеевич, я не буду загружать вас сложными психиатрическими терминами. Вот здесь, в выписке из истории болезни, все написано. Диагноз, результаты обследования, проведенное лечение, рекомендации. Да-да, почитайте.

– Здесь все непонятно, – растерянно заявил папа, уставившись сквозь очки на бумажку, испещренную фиолетовыми каракулями на неизвестном языке. – У вас что, почерк такой, или вы это нарочно? Что с ним дальше-то будет? Прогноз у него какой?

– У него – склонность к редким рецидивам, – сказал доктор, снова скосив глаз на Гошу. – Это хорошо, что редкие. Я даже не могу сказать, когда это проявится снова. Может быть, никогда. Обычно обострения провоцируются сильными психическими травмами – ну, например, как… э… такими, какая была на этот раз. Так что берегите мальчика. Чтобы не было у него сильных стрессов…

– Будем беречь, – заверил папа.

Однако в дальнейшем Гоше не понадобилась особая опека со стороны отца и тепличные, специально приспособленные условия. Из-за года, пропущенного по болезни, в новом классе он оказался старше и выше всех, что само по себе давало немалую фору. К тому же, тренировка по выживанию в психушке закалила его детский характер, обычные школьные неприятности казались по сравнению с этим сущей ерундой. Года через два Игорь совсем уже забыл о больнице, вычеркнул ее из памяти как позорный, недостойный факт. Наверное, те доктора ошиблись – он вылечился полностью и не заболеет уже больше никогда.

Бумажку с лиловым диагнозом он прочитал намного позже, в подростковом возрасте, когда решал свои дела в военкомате. Вот что было написано там:

«Шизофрения, шубообразный тип течения, аффективно-бредовый синдром».

* * *

А еще Игорь вспомнил здесь, в карцере, свой сон – трехдневный, бредовый, с которого начались все приключения. Диалог со следователем Ереминым.

Игорь: Это он? Иштархаддон?

Еремин: Так точно. Он самый. Братец ваш.

И: Почему братец?

Е: Объясняю. Вы у нас специалист по истории, и в генетической идентификации, я так думаю, соображаете слабо. Так вот: мы имеем двоих людей с одинаковым генотипом, но разным фенотипом. Проще говоря, клетки и ткани у вас одинаковые, а внешность разная. Он -вон какой бугай, а вы, извиняюсь, тощий, чуть ли не дистрофик. Не думаю, что вы успели избавиться от мускулатуры за сорок пять минут. Единственное объяснение всем этим фактам может быть только одно – у вас есть брат-близнец. Причем абсолютный близнец. Ну, признайтесь: есть ведь? Не прикрывайте родственничка-преступника. Не заслуживает он этого…

И: Нет у меня никакого брата.

Е: Родители живы?

И: Да, мама. Отец умер давно.

Е: Ладно. Позвоню я вашей маме. Поинтересуюсь.

Почему там, во сне, было все наоборот: отец давно умер, а мама жива? Что за перверсия сознания?

Потому что он хотел все переделать. И начал переделывать. Правда, маму на отца не заменил, но вот брата-близнеца создал. Вылепил, материализовал. Разбирайся с ним теперь.

* * *

Грызун лупцевал Игоря шесть дней подряд. А утром седьмого дня Игоря привели в другой кабинет – к Шабалину. И Игорь понял, что сегодня его бить не будут. Если начнет вести себя правильно, конечно.

Игорь ничего не имел против. Появилось у него сильное подозрение, что если его будут обрабатывать еще пару дней, то он просто подохнет. И никакое самовосстановление не поможет.

– Ну, что скажете, Игорь Михайлович? – спросил Шабалин.

– Все очень просто, – прошлепал разбитыми, разорванными губами Игорь. – Я буду делать то, что вы скажете. Я готов к этому. Только не заставляйте убивать людей, все равно не получится. Я никогда не смогу такого… тормоз у меня в голове. Если хотите знать, я не совсем нормальный.

– Знаем, – Шабалин извлек из ящика стола прозрачную папочку с бумагами. – Теперь все знаем. Здесь ваша карта из районного психдиспансера. Жаль, что мы не получили этих сведений раньше. И вы тоже нам ничего не сказали. Напрасно, Игорь Михайлович – может быть, обошлось бы без неприятных эксцессов. Николаю Юрьевичу я сегодня попенял на неправильное поведение, ой, попенял… – Шабалин укоризненно покачал головой. – Ну, что взять с человека – Чечня, контузия, нервы не в порядке… Привык решать все грубыми методами…

Давай, заливай, штабс-капитан Шабалин, вешай лапшу на уши. Попенял ты этой псине… Пальчиком ему погрозил, ай-я-яй сказал, да? Все у вас давно согласовано – кто печенки отбивает, а кто склоняет к добровольному сотрудничеству.

– Ну так как, Павел Сергеевич, что со мной дальше делать будете?

– Знаю я, о чем вы мечтаете – чтобы спецпрепарат вам перестали вводить. Об этом и не думайте – с вашим диагнозом на полный контроль рассчитывать не приходится…

Вот значит, как: полный облом. Все надежды Игоря идут прахом.

– Понятно, – буркнул Игорь.– Может вы меня вообще в расход тогда пустите? Толку от меня никакого, только продукты зря перевожу. На унитаз работаю.

– Это вы зря, Игорь Михайлович, – Шабалин укоризненно покачал головой. – Никого мы в расход не пускаем, каждая человеческая жизнь для нас ценна. Особенно ваша. И дело мы для вас найдем. Работать теперь с вами будет доктор Петров – он подготовил серию очень интересных экспериментов. Надеюсь, с ним вы будете сотрудничать без особых инцидентов.

– Ладно, – вздохнул Игорь. – Петров так Петров.

Лишь бы не Блохин.

Глава 6

В жизни Игоря все переменилось. В комнату к Вадику и Дмитрию его не вернули, поселили в отдельной комнате. С остальными индукторами он встречался только в столовой, до и то редко – перешел на индивидуальный режим питания. Несколько раз видел Грызуна – все в той же столовой. Игорь скользил по Грызуну равнодушным взглядом, не выражал никаких чувств. В самом деле, что в таком положении делать – не о мести же мечтать? Пусть себе живет, урод жирный.

Игоря допустили к компьютеру – решили, видимо, что, задавленный транквилизатором, не сможет пустить в ход способности индуктора. Так оно, в сущности, и было. Правда, Игорь сделал приятное открытие – почувствовал, что компьютер подпитывает его организм энергией. Увы, энергии было недостаточно для того, чтобы вырваться из-под действия химпрепарата. Сладкая водичка, слабый ток, лишь будоражащий воспоминания о былом…

Игорь не спешил афишировать свою находку. Он собирал козыри – прятал их в рукаве, чтобы выложить их в подходящую минуту. Пока его козырем была единственная шестерка виней. Мало… Очень мало.

Эксперименты, проводимые доктором Петровым, заключались в том, что Игорь рубился в компьютерные игры. Компьютер представлял собой обычную станцию вайднет-баттла – к сожалению, полностью изолированную от Интернета. Два больших плазменных монитора, два кресла со всеми положенными прибамбасами – сенсорными перчатками, шлемами, фут-шутерами. Первое из кресел предназначалось для Игоря, второе – для его соперника. В качестве соперника обычно выступал любой подвернувшийся под руку охранник, изредка – кто-нибудь из индукторов. Сам доктор Петров не играл, он контролировал показания приборов и производил запись. В этом и заключалась главная суть экспериментов: пока Гоша бегал по виртуальным подземельям, стреляя в противника из всех возможных видов оружия, все параметры его жизнедеятельности улавливались датчиками, записывались многоэтажной аппаратурой, по сравнению с которой обычный многоканальный полиграф – детектор лжи – казался не сложнее карманного калькулятора. Десятки электронных ящиков, соединенные разноцветными кабелями, стояли на стеллажах вдоль стен, мигали экранами. Доктор Петров трудился в поте лица – отвлекшись на несколько секунд от игры, Игорь каждый раз видел его порхающим от одного аппарата к другому или согнувшимся над одним из трех пультов, управляющих процессом. Хотелось бы Игорю узнать, какого рода информацию получает доктор Петров и для чего эту информацию можно использовать. Впрочем, догадаться было несложно: его, Игоря Маслова, поведенческие реакции, и были драгоценным материалом для исследования. То, как он реагировал на экстремальную ситуацию, надлежало записать, и в дальнейшем изучить: электрическое сопротивление кожи ладоней, степень сокращения лобных мышц, кардиограмму, энцефалограмму, частоту дыхания и спирометрию, и даже кривую изменения тонуса ануса (почти рифма), ибо и в несчастный задний проход Гоши была вставлена маленькая металлическая штуковина, разновидность датчика; Гоша не раз мечтал выгадить ее, но куда ж тут гадить, не в кресло же, в котором ты сидишь… А дальше: разложить полученное на составляющие элементы, изучить и собрать снова, как конструктор, состоящий из сложных по конфигурации, но все же вполне стыкуемых частей. Попытаться смоделировать некий виртуальный образ СИЛЬНОГО индуктора, человека, способного созидать и убивать силой мысли. Последнее – убивать – конечно, гораздо ценнее. Кому вообще нужно это бессмысленное действие – созидать? Созидание – лишь необязательное приложение, плетущееся в хвосте за убийством, за созданием новых, все более совершенных видов оружия. Потому креаторов и переименовали здесь, на базе, в индукторов. Может быть креаторы, то бишь создатели, и умели что-то создавать, но вовсе не это умение интересовало докторов и тех, кто за ними стоял. Главным искусством индукторов оказалась способность отправлять людей на тот свет – быстро, нестандартно и гарантированно.

За две недели Игорь уложил сорок шесть противников – по два сменяющихся партнера каждый день, большинство из них угробил не по одному разу. Его тоже убивали раз пять, но только в первые дни, пока он еще не приобрел должной сноровки. Судя по всему, результаты нравились доктору Петрову – доктор одобрительно качал головой, временами записывал что-то ручкой в блокноте, не доверяя, очевидно, электронной памяти компьютера и время от времени, не удержавшись, проявлял эмоции – показывал Гоше большой палец правой руки. В отличие от обширного телом и немолодого доктора Иванова доктор Петров был худощав, мелковат, возрастом около тридцати, с аккуратным кустиком темной растительности на подбородке – в конце двадцатого века такие бородки начали именовать рэйверскими, хотя до этого звали просто козлиными. Короче говоря, доктор Петров напоминал внешностью скорее продвинутого программиста, чем спецслужбиста, и уже этим был приятен Игорю. Появлялись в лаборатории и другие персоны, чаще целой группой: Шабалин, Блохин, доктор Кузнецов и другие личности начальнического вида; они стояли за пультом, негромко обсуждали что-то, и делали жесты, означающие энергичное одобрение и поддержку сверху. Игорь охотно перестрелял бы всех этих скотов… увы, его возможности были ограничены виртуальной стрельбой, поэтому он старался не выдать своих чувств – тем более, фиксируемых аппаратурой. Он ждал своего часа, хотя представления не имел, в каком виде этот час может придти.

Если бы Игорь перенесся сейчас в недалекое прошлое, в то время, когда еще были разрешены клоузнет-баттлы, то смог бы заработать своим искусством кучу денег – мастерства в вышибании противников он достиг просто небывалого. К концу первой недели начал выносить любого противника в считанные минуты, поэтому против него поставили сразу двоих, а еще через несколько дней – и троих (для этого в лаборатории пришлось поставить еще два игровых кресла). С тремя приходилось попыхтеть… что ж, по крайней мере, это было интересно.

Поглядеть со стороны – ничего особенного. Сидит чувак в игровом кресле две недели подряд, режется в вульгарный FPS[8]8
  Сокращенно от First person shooter – компьютерная “стрелялка” от первого лица.


[Закрыть], – натренировался, естественно, набил руку. Нет-нет, господа! Игорь знал, что это совсем не так. Даже если против него посадили пятерых… да что там пятерых – десятерых, он угробил бы их без особого труда. Способности его в игре были больше чем простой сноровкой. А чем же? Ну да, конечно: проявлением креаторских способностей и ничем иным. Игорь давно уже понял это. И не сомневался, что мучители его тоже поняли – гораздо раньше, чем он сам. Более того, они запланировали это, и сейчас Гоша оправдывал их ожидания.

Как такое могло произойти? Гоше по-прежнему исправно кололи спецпрепарат каждые три дня. Может быть, препарат заменили другим? Или уменьшили дозу прежнего? Игорь вполне допускал любой из вариантов. Продумано все тщательно – убежать он по-прежнему не может, киберспейс по-прежнему недоступен, индукторские реакции проявляются только при определенных условиях – в компьютерной стрелялке. Зато изучать Гошу можно было вдоволь – вдоль и поперек.

Нет… Не только изучение Игоря было целью докторов. Его готовили к чему-то, обучали и натаскивали. Увы, сопоставив факты и подвергнув их анализу, Гоша мог прийти только к одному выводу – готовили из него убийцу. Убийцу виртуального, свободно перемещающегося по сетям, бегающего по ним, как по коридорам.

Что знали о нем люди из проекта "Спасение"? Здесь, в нынешнем временном отрезке, после перезагрузки, на Игоре висело только одно мокрое дело – усекновение головы Василия Селещука. Убивать он отказывался наотрез, корчил из себя этакого пацифиста. Но и пацифиста можно заставить убивать – главное, чтобы это дело ему понравилось.

Господи, да что же за судьба у Гоши злосчастная! Как ни крутился он, как ни пытался выйти из злодейского амплуа, даже после перезагрузки отводится ему лишь одна роль – производителя трупов. Проклятый проект виноват, да? Да и сам ты, Гоша, лоханулся – отдал им в руки креаторов, и самого себя впридачу. Выкручивайся вот теперь…

Очень просто было свалить все на неудачные обстоятельства. И все же Игорь чувствовал, что первопричина его несчастий лежала не во внешних воздействиях – причина находилась внутри него, Игоря Маслова, в самой сердцевине его больной души.

Два извечных российских вопроса встали перед Игорем. И чтобы ответить на вопрос "Что делать?", предстояло решить основное: "Кто виноват?"

Кто виноват во всем этом дерьме? – спросил себя Гоша однажды ночью, лежа на кровати, мучаясь от привычной бессонницы. И ответил четко, не пытаясь увильнуть: виноват я, Игорь Маслов. Именно виноват. Именно я.

И сразу же ему стало легче. И вдогонку за ответом немедленно пришла мысль, нарисовалась в пространстве огненными буквами. "Чтобы преодолеть двойственность мира, надо преодолеть двойственность самого себя", – гласила фраза.

Он не знал, что означает эта сентенция. Бред какой-то… впрочем, не больший бред, чем вся его теперешняя жизнь. Фраза почему-то понравилась Гоше – содержался в ней некий сакральный смысл. Двойственность самого себя – это понятно что: это добрый я и злой Иштархаддон, а вот двойственность мира… Что это за штука такая? Что имеется в виду? Дуализм? Старые добрые материя и сознание? Набившие оскомину, изжеванные до неприличия добро и зло? Или просто старина Бог против древнего пакостника Сатаны – стенка на стенку?

Фраза звучала как директива, как руководство к действию, и, стало быть, отвечала на вопрос "Что делать?" Туманно, конечно, расплывчато… но в качестве жизненного девиза на ближайшее время… почему бы и нет?

Игорь повернулся лицом к стене, свернулся калачиком и заснул – впервые за несколько месяцев спокойно.

* * *

День, наступивший за этим, не предвещал спокойствия. Как только Игорь вошел в лабораторию, он обнаружил компанию сволочей-шефов в полном составе: доктор Кузнецов, Блохин, Шабалин, и несколько других бригаденфюреров проекта. Самый неприятный сюрприз: в кресле противника сидел Грызун Бобров собственной тушей – гнусно ухмылялся и смотрел на Игоря как на утренний завтрак – примерно так смотрит гиена на удачно подвернувшуюся падаль. «Ща порву тебя на хрен, щенок», – читалось в его глазах. «Сам щенок, – ответил Игорь так же, глазами, – притопчу тебя за три минуты, пёрнуть не успеешь». На этом их беззвучная перепалка была прервана словами Шабалина.

– Игорь Михайлович, доброе утро, – сказал Шабалин. – Кратко введу вас в курс дела. Сегодня – один из важных этапов эксперимента. Вам предстоит провести игровой тренинг с Михаилом Станиславовичем.

– А что, Михаил Станиславович умеет играть в компьютер? – притворно удивился Игорь. – Вы его научили, да? Вы молодцы. Я вот слышал, недавно самца-гамадрила научили делать покупки в Интернет-шопе, и он тут же заказал себе резиновую самку обезьяны. Это приблизительно то же самое…

Согласно логике персонажа, Грызун должен был немедленно вскочить на ноги и наговорить кучу всяких грубостей, однако промолчал, только пошевелил кустистыми бровями и усмехнулся еще паскуднее.

– Михаил Станиславович умеет все, что нужно, – заверил Шабалин. – Он начал тренировки одновременно с вами, только в другой лаборатории. Он достиг очень высокого уровня.

– Но я ведь круче, да? – хвастливо выкрикнул Гоша. – Доктор Петров, скажите им – я самый крутой, я самый мощный!

– Кончай клоунаду, Маслов, – сказал Блохин, брезгливо поморщившись. – Некогда юмор шутить. Садись в кресло и поехали. Посмотрим, как ты бегаешь.

На этот раз оба игрока получили продвинутую экипировку – помимо обязательных перчаток и шлема им пришлось облачиться в сенсорные костюмы. Собственно, полным костюмом это не было – что-то вроде обтягивающих колготок (ох, хорошо они смотрелись на бегемоте-Боброве), серебристая жилетка, пояс, налокотники. Гоша ни разу в жизни не играл в подобной амуниции – стоила она дорого, и по слухам, использовалась в основном для виртуальной тренировки спецназовцев. Ну да ладно, что ж поделать, придется попотеть в воздухонепроницаемой одежке. Игорь опустил шлем, дужка стереочков мягко легла на переносицу.

Что предстоит нам сегодня? Ага, "Железные Боги Марса" – популярная "тэпээска"[9]9
  TPS – Third person shooter – компьютерная “стрелялка” от третьего лица.


[Закрыть], движок стандартный, особых заморочек нет, игра имеет одну противную особенность – когда по какому-нибудь пути проходишь в третий раз, из стен резво выезжают огромные каменные блоки и норовят расплющить игрока в кровавую лепешку. Поэтому желательно проходить всю карту с первого раза, назад не возвращаться. Ну да ничего, дело знакомое, каждый коридор оббеган сто раз, и от плит, если придется, уворачиваться привык.

Игорь увидел на кране себя, точнее, своего юнита – двухметрового громилу, облаченного в зеленую блестящую броню и увешанного разнообразным оружием. Ай, мама дорогая, красавец я, Иштархаддончику бы точно понравился. Игорь поднял средний палец левой руки, но юнит не среагировал на движение сенсорной перчатки – не пошел, как ему было положено, вперед. Шевеление указательного пальца – громила повернулся влево, да так и застыл тупо на месте.

– Это что такое? – возмутился Гоша. – У вас перчатки не работают.

– Все в порядке, просто управление игрой в сенскостюме имеет свои особенности, – сказал Шабалин. – Я вам сейчас объясню, Игорь. Правой рукой вы только задаете направление движения. А чтобы начать двигаться, вам придется поработать ногами. Нет, так сильно не надо, – остановил он Гошу, зашевелившего коленями, отчего юнит на экране сплясал ирландскую джигу. – Поднимайте стопы поочередно, потихонечку. Ага, видите – пошел!

Гоша чуть задвигал стопами, и виртуальный воин вразвалку поплюхал по коридору. Быстрее, еще быстрее… Громила побежал, едва не вмазавшись в стену, Гоша едва успел повернуть. Уф-ф, вот геморрой-то… Учись теперь работать в этой потной сенсорной шкуре – тут только на адаптацию пара часов нужна. А вот Грызуну ничего не объясняют. И означает это одно – то, что он в костюме уже играл. Небось, чувствует себя в нем привычно и комфортно. Итак, господа, подстава номер один. Посмотрим, сколько их еще будет сегодня – таких подстав.

– Количество боеприпасов сегодня ограничено, – продолжал между тем инструктаж Шабалин. – На полчаса боя должно хватить. Я думаю, этого времени достаточно, чтобы выполнить поставленную задачу. Задача стандартная: убить противника. Приступайте.

Игорь приступил. Медленно пошел вперед, стараясь привыкнуть к новому управлению. Перепрыгнул через расселину в полу – получилось. Уцепился руками за выступ в стене, подтянулся, пошел по балкону, тянущемуся вдоль туннеля. Пригнулся, нырнул в узкое отверстие, упал в колодец, успел сгруппироваться в падении, приземлился на корточки – грубовато, потерял десять очков защиты. Потянулся к рубильнику включить свет… Передумал, остался в темноте, включил инфракрасное зрение. Выбрал ионный излучатель, проверил заряд – маловато, всего три тысячи единиц, пожмотилось сегодня начальство. Ладно, при точной стрельбе на то, чтобы уложить Грызуна, хватит и тысячи. Двинулся вдоль шершавой стены, внимательно прислушиваясь, не появится ли топот противника. Спешить некуда, бежать тоже ни к чему – Грызун сам придет, куда он денется.

Пока все получалось – коряво, но для начала терпимо.

Сканер, прощупывающий пространство, показал движение невдалеке – метрах в двухстах. Ага, вот и Грызунчик ползет. Интересно, как он тут выглядит? Всяко не толстяком – в игре предлагался выбор из двух десятков юнитов, и все они были атлетически сложенными верзилами с твердокаменными мордами, отмеченными средней степенью дебильности. Сейчас увидим… Игорь материализовал на ладони шарик видеозонда и пустил его катиться по полу.

В отдельном окне появилось изображение – коридор, поворот, еще коридор… Вот и великий воин Грызун Бобров. А Грызун-то у нас, оказывается, пижон – не захотел быть человеком, выбрал себе тело марсианского бога Онтурави. Всякий пацан знает, как выглядит марсианский бог. Для тех, кто не знает, объясним: это тварь типа большого человека, снизу две мощных ноги, сверху одна весьма уродливая голова с зубастой пастью. Руки четыре штуки. Преимущество марсианского бога – может бегать по стенам. Недостаток – бегает довольно медленно. А в остальном – юнит как юнит, ничего интересного.