Текст книги "Жизнь удалась"

– Хорошо, я попробую.

– Не пробуй. Сделай, и все.

Ивана скрутило. Задергалась щека.

– Что за тон? – спросил он. – Ты что, забылся? Я тебе что, мальчишка? «Иди», «верни», «привези»… Поезд ушел, ясно?

– Ты сам под него попадешь, – сказал Хренов.

Выругавшись – впрочем, шепотом, – Иван развернулся и с сильно бьющимся сердцем опять потянул дверь приемной. Девчонке сказал, что забыл зонт. Постучался, заставил себя широко улыбнуться и вошел в кабинет, сразу найдя взглядом стул – портфель уже испарился, как не было.

– Мне только что позвонили…

– Мне тоже, – сухо ответил функционер.

– Ситуация резко изменилась…

– Я знаю. Сожалею. Человек сгорел на работе… Жаль.

– Надо все вернуть.

– Что именно?

– Ну… это.

– Я вас не понимаю.

– А чего тут понимать? Я забыл у вас свой портфель. Где он?

– Что за портфель? В чем дело, собственно?

– Мой портфель. Отдайте мне его.

– Я не видел никакого портфеля.

Иван придвинулся. Функционер отступил, но смотрел очень уверенно, сузив глаза и даже слегка набычившись; маленький, напряженный, выставивший вперед лысеющую головку. Оглушить одним ударом, подумал Иван. Быстро обыскать комнату. Впрочем, быстро ее не обыщешь, столы, шкафы, тумбы – куда, сука, спрятал полтора миллиона?

– Я вызываю охрану, – тихо произнес хозяин кабинета.

– А я успею, – сказал Иван. – Пока охрана прибежит – я тебе три раза шею сверну.

– Это Совет Федерации, господин Никитин. Здесь так никто не делает.

Иван выдавил еще какие-то слова, то ли умолял, то ли угрожал, но уже себя не слышал, слишком сильно шумело в ушах. Вдруг слух вернулся, даже обострился. Стало различимо слабое урчание в животе маленького уродца. Тот улыбнулся, обнажив ровные белые зубы.

– Бесплатный совет, – тихо, с отвратительной доброжелательностью произнес уродец. – Забудь про портфель. И про завод. И про свой фонд, кстати, тоже. Забудь прямо сейчас. Вали в свою уральскую дыру и сиди тихо. Это твой единственный шанс… Кристина! Проводи, пожалуйста, гостя… И свари мне кофе.

Задыхаясь, Иван двинулся прочь. Сначала шагал быстро – затем исчезли разом все силы, побрел, шаркая. Поборемся, поборемся, вертелось в голове. Надо побороться. Только как? Я не могу больше бороться. Просто не способен. Физически. Я всего лишь покрытая шрамами, пропитавшаяся водкой развалина. Где я возьму силы, чтобы бороться?

Вспомнил, набрал номер Кактуса. Боком, вдоль стены – чтоб не заметил собственный шофер, он наверняка стучит Хренову – прошел за угол. Пока ждал, замерз и едва не расплакался от отчаяния.

По всему выходило, что голова президента Межрегионального фонда ветеранов спорта полетит с плеч в любом случае. Старый хозяин потребует вернуть должок. Новые хозяева инициируют финансовую проверку завода, и Никитин надолго сядет за решетку.

Кактус приехал на такси. Едва Иван приблизился – выгнал шофера на холод. Бывшего большого человека выслушал без всякого удивления. Только глаза едва заметно сверкнули. Давно надо было сваливать, Иван, философски заметил он, ловко сразу перейдя на «ты». В фонде пахнет жареным. Полтора лимона ты не соберешь. Даже если продашь квартиру. Да и не надо ничего собирать. Пахан твой уральский долго не протянет. Если сам не помрет – ему помогут. Уходить нам надо. Иначе оба будем в Мордовии рукавички шить… Кстати, а что твоя крыша? Ребята со Старой площади? Не хочешь им позвонить?

– Меньше всего на свете я хочу звонить ребятам со Старой площади.

– Тогда надо уходить, Иван. Прямо сейчас.

– Куда? – тихо завыл Никитин.

– Много мест хороших есть на земле. Получше, чем эта вонючая Москва. У тебя ж накоплено немного, да?

– Почти ничего.

– И у меня – почти. Сложим вместе – что-нибудь изобретем. К тому же у нас есть должники. Тот же виноторговец. И я знаю, как из него быстро и эффективно все деньги вытрясти…

Боже, подумал Никитин, обмирая. Что я сделал, чтобы вот так закончить? Единственный друг – садист и патентованный подлец. Единственный выход – бежать. Как так вышло, что честный парень, мастер спорта, кумир мальчишек, знаменитый и уважаемый человек в течение часа превратился в объект травли?

Меж тем Кактус уже хлопал его по плечу. Успокаивающе – но и несколько покровительственно.

– Что за мировая скорбь, Иван? Очнись. Ты ни при чем. Тебя подставили, только и всего. Ты что, не знал, во что ввязался? Ты что, не был готов к такому с самого начала? Или ты думал, что вокруг тебя, как на хоккейной площадке, все играют по правилам? А сбоку суетится судья в полосатой фуфаечке? Свистит и нарушителей с поля удаляет? Вон урна стоит – иди, выбрось туда свой телефон, и поедем. Только аккуратно выбрось, тут центр города, тут за каждым мусорным ведром наблюдают, чтоб террорист бомбу не подложил…

– А жена, – вспомнил бывший большой человек. – Как мне быть с женой?

Кактус развел руками:

– Лучше пусть она будет женой пропавшего мужа, чем вдовой. О жене дочь позаботится. А как уляжется кипеж – лет через пять, – тихо перетащишь к себе и жену, и дочь. Сун-Цзы сказал…

– Пошел ты на хуй со своим Сун-Цзы!.. Я судимый… Меня по пальцам везде найдут…

– Пальцы я тебе новые сделаю. Сам, лично. Никому не доверю. Это проще, чем ты думаешь. Паспорта нам выправят – лучше прежних. Машиной до Польши доберемся, оттуда в Чехию – там полно наших, есть люди – помогут. Ты думаешь – ты один такой беглец? Отсюда сейчас сотни серьезных людей сваливают. И мы свалим. Хоть в Чили, хоть в Новую Зеландию. Но пальчики – затея небыстрая, тебе придется потерпеть, я тебе их к телу пришью…

– Делай что хочешь! – взревел Никитин. – Пришивай хоть пальцы к телу, хоть хер ко лбу – только вытащи меня из этого говна!

Взреветь он взревел – только на середине тирады явно осознал, что времена, когда ему можно было львиным басом отдавать приказы, требующие немедленного выполнения, безвозвратно прошли, поэтому последние слова прозвучали уже в сопровождении всхлипов и сглатываний горькой слюны.

2. Штурм

Капитан не стал заезжать в лес. Известно, что американские вездеходы, хоть и выглядят сердито, для русских ухабов и болотин не предназначены. Пришлось остановиться на краю дороги.

Потом он несколько минут сидел, так и эдак перекатывая в мозгу идею, мучившую его последние несколько часов: а стоит ли лезть на рожон, одному, с незаконным пистолетом, безо всякого официального прикрытия, без санкции руководства? Может, все-таки набрать номер полковника Мудрука и доложить по всей форме? И вернуться сюда с отрядом СОБРа – пусть ребята штурмуют себе, сколько захотят, это их прямая работа…

А что ты предъявишь подполковнику? Устную оперативную информацию, собранную с нарушением норм закона? Где протоколы допросов? Где, наконец, уголовное дело, возбужденное по всем правилам? Это первое, а второе – знаем мы этот СОБР; обложат дом со всех сторон, проведут переговоры, закидают цель дымовыми гранатами и попрут, со щитами, в стальных сферах, с автоматами наперевес. Бедолагу Матвеева к тому времени и уберут, и закопают… Никуда и никому я не буду звонить, а пойду прямо сейчас. Кстати, не факт, что Матвеев находится в доме. Не факт, что в доме вообще кто-то или что-то есть. Не факт, что стриптизерша и ее квадратные приятели сказали правду.

Он вышел из машины и мгновенно озяб. Ветер даже здесь, в лесу, гулял неслабо. Достав из багажника кеды, капитан переобулся, проверил свой «стечкин» – любимая игрушка, чеченский трофей, – подхватил нехитрое снаряжение – два мешка с живым товаром, а также полноразмерную кувалду – и двинулся к цели.

На первых же пятидесяти метрах пути через лес – по чавкающим мшистым кочкам, сквозь кусты – он опять напрочь промок, но 3 хлюпающая внутри ненадежной обуви ледяная вода только добавила ему охотничьего азарта.

Надо было опрокинуть боевые сто граммов. С другой стороны, я ведь не в бой иду. Бой – это когда впереди легитимный и злой враг. А сейчас я иду – не врага убивать, не преступников казнить. Я иду полюбовно договариваться. Я намерен просто спасти человека. А мешающих мне – устранить. Отодвинуть в сторону. Тихо, вежливо, без лишних проблем для меня и для них. Выпью – после, когда все закончу. Выдерну Матвеева, вручу несчастного его жене, а сам уеду к братовьям в деревню и там уже нормально выпью.

Начинать следовало с самого неприятного – со столба. Сбросив на землю поклажу, капитан обхватил скользкое круглое дерево и полез наподобие Винни Пуха из гениального мультфильма. Мгновенно пропитавшись водой полностью. Эх, Сережа, староват ты для экшена. Тебе сорок два, ты целый капитан, а чем занимаешься? Штурмуешь вертикально стоящие бревна. Сидел бы сейчас в каком-нибудь райотделе, собирал бы увесистые взятки, отращивал брюхо…

Добравшись до верха, он достал из заднего кармана нож. Перерезал телефонный провод – его всегда легко узнать, он черного цвета – и заскользил вниз. Нет, я не собираюсь пока отращивать брюхо. Я, может, еще раз женюсь. И даже карьеру сделаю. Захочу – и через годик вместо восьми маленьких звездочек на мои погоны упадут две большие. Майорские. А большие звезды – это вам не маленькие. В российском государстве у майора и генерала звезды, считай, одинакового размера. Нужно только проявить терпение. Дадут майора – а там и до полкана недалеко. Три-четыре года. Ты боевой офицер, у тебя медали, у тебя раскрытые убийства. В пятьдесят ты станешь полканом гарантированно. Дальше – открыта дорога в генералы. А милицейский генерал в этой стране в нынешние времена, под нормальным президентом (ведь он сам носил погоны, службу знает), – милицейский генерал есть величина и фигура.

Соскочив со столба, генерал Свинец стряхнул с плеч воображаемые звезды – генеральские и майорские, – пришел в себя, перевел дух и двинулся вдоль стены, на ходу развязывая первый мешок. Посмотрев на стену, примерившись, он дернул веревку на горловине и с натугой, силой своей главной, правой руки перебросил тяжесть на ту сторону. Подождал реакции.

Не прошло и минуты, как за стеной раздались характерные звуки вечного, как мир, кошачье-собачьего боя. Дикое сопение, хриплое мяуканье, сдавленное рычание, отчаянное шипение; торжествующий, сквозь сомкнутую пасть, сдавленный хрип, – поймал! прикусил! держу! – и отчаянный, вибрирующий возглас – убивают! сам убью! вцеплюсь когтями, зубами в нос, в глаза!..

Симфония животной драки позабавила капитана, но он поспешил к следующему углу забора, и там перебросил второй мешок, и опять быстро дождался характерных звуков. Потом нашел заранее облюбованную березу, взобрался, дополз по удобной, толстой ветке до края стены, оперся ногой, приметил тонкую, туго натянутую струну сигнализации, оперся второй ногой, осторожно миновал – вдруг ему показалось, что он задел, коснулся-таки мокрой штаниной опасного провода, но свисающие с нитки, отсвечивающие капли воды не поколебались, ни одна не упала, стало быть, все хорошо, а если и не хорошо, то и ладно, все равно надо поторапливаться – обрел равновесие, скинул вниз кувалду, прыгнул сам. Приземлился, едва не подвернув ногу.

Стар ты, Сережа, для таких подвигов. Пора тебе в полканы и дальше, в генералы. Пусть другие вместо тебя через заборы сигают…

Нет, не стар. Мне такое – в самый раз. Рано мне пока в старики.

Кстати, и в генералы.

Он вынул «стечкин», нашарил рукоять кувалды, выпрямился и зашагал вперед – через лужайку к дому.

Вокруг, в фиолетовом свете фонарей, развивались события, схожие с футбольным матчем, – только соперники охотились не за мячом, а друг за другом. И газон такой же, зеленый, ровно подстриженный, и свет – яркий, падающий с нескольких сторон. Команда собак с азартом уничтожала команду кошек, но вторые были в явном большинстве. Наиболее смелые и отчаянные игроки никуда не убегали, сидели на одном месте, вжавшись в траву, отпугивая врага шипением; другие, с более слабыми нервами, дико носились вдоль и поперек огороженного стенами пространства – собаки же подпрыгивали в основном на одном месте. Громко щелкали зубами, утробно рычали и выбирали наиболее подходящий, с наиболее нагло торчащей облезлой палкой хвоста, с наиболее наглой мордой, объект для атаки.

Всю схватку капитан наблюдал краем глаза. Он спешно шагал теперь от стены к дому, надеясь, что его не заметят ни собаки, ни видеокамеры.

– Иван! – тихо сказал Кирюха. – Вставай. К нам залезли.

Никитин заснул всего час назад, после двух стаканов джина, но теперь очнулся мгновенно, и вскочил, и дико завращал осоловелыми глазами.

– Кто? Где? – выкрикнул он. – Зачем?

Кактус потащил его к монитору.

– Видишь? Я его помню. Это тот самый судебный пристав, что приходил вечером.

– Какой пристав? – дико прохрипел Никитин. – Какой пристав? Где, на хрен, собаки?

– Взбесились. Не знаю почему. Бегают вдоль стен и брешут.

– На охрану звонил?

– Телефон не работает.

– Не работает?

– Нет.

Никитин жестоко обтер пятерней обвисшее заспанное лицо.

– Что он тащит?

– Кувалду и ствол.

– Судебный пристав? С кувалдой и стволом?

– Я не знаю, кто он такой.

– Звони на охрану!

– Я же сказал – телефон не работает.

– Звони по мобильному! – заорал Никитин.

– Тихо, – прошипел Кирилл. – Куда звонить? Я знаю только местные телефоны. Ноль шесть – первый пост, ноль семь – второй пост, ноль пятнадцать – начальник охраны. Зачем мне их мобильные? Они что, мои друзья?

– А у тебя они, вообще, есть?! Звони ребятам в город, в офис! Звони Хренову, пусть берет людей и мчит сюда!

– А он помчит? – спросил Кирюха.

– Поговори с ним сам! А про меня скажи, что я все ему объясню… Звони, а там я что-нибудь придумаю! Ты, кстати, двери закрыл?

– Да. Двери здесь все стальные. Ставни тоже. Он нигде не войдет. Он даже не узнает, что дом обитаем. Посидим, переждем. Если станет долбить своей кувалдой, охрана прибежит через пять минут и без нашего звонка…

Они посмотрели друг на друга. Оба дышали тяжело и часто.

Что у него с лицом, подумал Кир. Все блестит. А, он вспотел. Смотри, по вискам течет, по лбу.

Гляди, какой он мокрый, подумал Никитин. В пот ударило. Вся лысая башка в капельках. Я, правда, тоже не совсем в порядке…

– Кирюха, – тихо спросил он. – А ты гараж закрыл?

Молча, со все возрастающим ужасом, Никитин пронаблюдал, как Кактус, помертвев лицом, бросился вон – исправлять ошибку, – сплюнул прямо на ковер и стал ждать развития событий.

Кирюха опрометью пробежал через кухню, выпрыгнул в гараж и здесь замер: створка уже ползла наружу, влекомая крепкой пятерней вторгшегося незнакомца.

Оставалось только отпрыгнуть назад, захлопнуть за собой стальную пластину и задвинуть засов.

Кирилл прислонился спиной, перевел дух и вспомнил, что он забыл сделать укол. И не один. Инъекции нужно делать каждые четыре часа – только при таком режиме клиент пребывает в стабильном состоянии. Надо спешить. Он не сделал укол в двадцать ноль-ноль, потому что его до смерти напугал подозрительный тип, назвавшийся судебным приставом. Теперь, в полночь, этот же самый тип, уже не пытаясь как-то отрекомендоваться, ломится в дом – если пропустить и второй укол, клиент очнется.

Гараж, рассчитанный на две машины, пристроили вплотную к дому. Капитан оценил такое архитектурное решение. Хозяин особнячка всегда имел возможность, проковыляв утром какого-нибудь сырого, промозглого дня из теплой спальни в теплую кухню, выкушать там кофе с булочкой и тут же пройти в теплый и сухой гараж, оседлать любимую машину и выехать на свет божий, ни в какой момент не соприкасаясь с холодом и грязью внешнего мира.

Сейчас половину помещения занимал автомобиль неизвестной марки. Нечто малосерийное, обильно хромированное, лакированное, предназначенное для поездок в гольф-клубы, яхт-клубы и прочие клубы для особо богатых. Капитан стал обходить лоснящийся узкий корпус и услышал, как в углу полутемного помещения грянул металл о металл. Закрыли внутреннюю дверь – из гаража в дом.

Ясно. Внутри кто-то есть. И этот кто-то меня боится. Охранник давно бы вышел, с фонарем и револьвером, узнать, в чем дело. А тут хоронится тихая мышь, рассчитывающая, что я ничего не замечу.

Добежав до двери, капитан положил ладонь на шершавую поверхность, осторожно надавил – заперто.

Времени оставалось минут семь, десять максимум. Местную линию он перерезал, но оставалась недосягаемая для ножей и ножниц сотовая телефония. Сейчас они будут связываться со сторожами по мобильным аппаратам. Пока дозвонятся, пока те прибудут – надо ускориться, Сережа, иначе ты никогда не заработаешь денег, чтоб за квартирку свою уплатить…

Он осмотрел дверь, примерился кувалдой и обнаружил, что полноценному размаху мешает стоящее вплотную авто. Пожалев, он нажал руками на бампер и откатил чудесную технику на пару метров назад. Потом принялся за дело.

Рама всякой железной двери сопрягается со стеной в четырех точках, по две с правой и левой стороны. Верхние закладные детали на уровне головы, нижние – на уровне коленей. Если разбить стену в правильных местах, дверь упадет сама, вместе с рамой. Только бить надо сильно. С максимальной амплитудой. Вкладываясь весом всего тела.

Внизу он проделал дыру с пятого удара, вверху пришлось попотеть, шея и плечи уже устали, но капитан продолжал молотить, задыхаясь от штукатурной пыли. Дальше ему повезло: кувалда сломалась именно в тот момент, когда преграда поддалась. Халтурный подход в современной строительной индустрии касался не только стен и потолков как таковых, но и качества инструментов. Стальной наконечник слетел с рукоятки уже после пятнадцатого взмаха, едва не убив капитана – тот успел убрать голову, и беспорядочно вращающийся снаряд влетел в лобовое стекло чудесного автомобильчика.

Но дверь уже болталась, осталось ухватиться руками, оторвать ее и шагнуть в темноту.

Капитан передохнул пару мгновений, достал пистолет, ударил ногой по болтающемуся металлу и вдвинулся.

Темно, тепло. Слишком тепло, даже жарко. Пахнет не жильем, скорее – больницей. Йодом, стрептоцидом. Испражнениями. Держа пистолет на уровне глаз, он проскочил в заставленное шкафами помещение. Здесь подмешались запахи еды. Еще пару часов назад тут жарили и варили. Кухня, это кухня!

На миг напугали всевозможные огни, зеленые и желтые маячки готовности: плита готова! гриль готов! печь готова! И тостер готов, и кофеварка, и соковыжималка, и электромясорубка, и посудомоечная машина, все подмигивает и приглашает к действию. Давай, друг, нажми кнопки, изготовь какое-нибудь фрикасе, да с пумперникелем, да под рюмочку текилы! Побалуй себя и свой желудок!

Глаза привыкли, и он различил вереницы кастрюль и спины вместительных холодильников. Богатая кухня. Огромная плита. Гора немытой посуды, тарелки с полусъеденными деликатесами, бокалы с остатками всевозможных алкоголей. Тут же бутылки, их множество.

– Хозяин! – крикнул Свинец, крепче сжимая рукоять. – Слышь, хозяин! Кто строил тебе твой дом? Кто строил тебе твой дом, хозяин?! Молдаване? Или туркмены? А? Чего молчишь? Отзовись, друг! Скажи, кто строил тебе твой дом? Стеночки-то совсем ненадежные!

Выкрикивая, капитан пробирался все дальше – из кухни в коридор, мимо нескольких запертых дверей (кладовки?) – в комнаты.

В глубине большого дома кто-то нервно бегал, суетился и переругивался. Судя по шуму, минимум двое. Опасно выходить одному на двоих. Однако в стане врага, похоже, настоящая паника. Стало 3 быть, серьезного организованного сопротивления здесь не будет. Надо двигаться вперед, и побыстрее, и покончить со всем этим.

Он вошел в огромную душную комнату, пропитанную стойким запахом сигаретного дыма. Мерцал экран телевизора. В камине рубиново отсвечивали догорающие поленья. Вдоль стен теснились дорогостоящие мебеля: полураскрытые дверцы, захватанные пальцами полированные поверхности. Повсюду стояли бутылки, валялись смятые полотенца и салфетки. Полные окурков пепельницы дополняли атмосферу медленно осуществляемого безумия.

Посуда располагалась везде – на столах и столиках, на сиденьях стульев, на подлокотниках кресел, на полу; тарелки и блюда, фужеры и рюмки, а также подносы с наборами фужеров и рюмок; везде – недожранные яства, недонамазанные паштеты, недовскрытые устрицы, недообглоданные кости, недовысосанные и недовыхлебанные дозы крепкого; остатки, объедки, огрызки. Здесь вкусно и жирно жрали, много пили, отрыгивали по укромным углам сожранное и выпитое, натужно перекуривали, переводили дух – и снова жрали.

Ладно, подумал капитан, тут у них лежка, берлога, хавира. Но где сама яма, где пленник? Осторожно, мягко шагая, он пересек захламленное, пробздетое пространство. Опять проник в коридор. Невидимые обитатели уходили все дальше, хлопая дверьми и топая по лестницам.

Потом наступила тишина. Свинец замер. Издалека, сквозь некие твердые преграды, раздались отчаянные сдавленные выкрики, едва не рыдания, и глухие удары, затем еще несколько секунд тишины – и гулкий, сухой пистолетный выстрел.