Текст книги "Жизнь удалась"

3. Расскажи корове про говядину

Негативных эмоций не бывает.

У эмоций нет знака.

Стыд оздоравливает, но может служить сильной помехой. Гнев очищает – но и приводит к трагедии. Злость разрушает нервы, но злой спортсмен выше прыгает и сильнее бьет. Страх может парализовать – однако выброс адреналина спасает жизнь.

А зависть? Разве она вредна? О, это ведь великая сила; она, может быть, и создала мир людей. Когда смышленый троглодит развел первый в истории человечества костер, и сел возле него греться, и гордо усадил рядом подругу – разве не позавидовал ему его конкурент из соседнего племени? Замерзший и уставший бояться темноты, он, наверное, долго смотрел издалека, сквозь деревья, на диковинный огненный цветок, дающий свет и тепло, – что тогда он чувствовал в своей мутной доисторической душе? Зависть. Он завидовал до тех пор, пока сам не приручил пламя.

Что мучило Петра Великого, когда он под личиной плотника расхаживал по передовой стране Голландии?

Нет, не нужно спешить и отталкивать от себя зависть как нечто низкое.

Конечно, не одна только зависть движет миром. Но без нее мир двигался бы медленнее.

Зависть создала всю жизнь Кирилла Кораблика, она дала ему главное: ориентиры и цели. Обделенный фантазией, он зато умел наблюдать. Внимательно и скрытно. Видеть нечто, чего сам был лишен, а другие имели в роскошном избытке.

Матвей Матвеев учился годом старше, и его знала вся школа. Кирюху тоже знала – но его обходили стороной, и если на перемене он приближался к той или иной компашке беседующих мальчишек – разговоры немедленно прекращались. Пацаны ждали, когда кривоногий очкарик уйдет. А вот появление Матвея Матвеева сопровождалось радостными возгласами. Не потому, что Матвей Матвеев считался интересным чуваком, или авторитетным пацаном, или лучшим рассказчиком анекдотов. Просто всем нравилось вслух произносить его имя; сам факт того, что рядом находится некто, называющий себя Матвеев Матвей Матвеевич, поднимал настроение.

Фамилия Кораблик тоже звучала очень весело, вызывала улыбку. Но никто не кричал Кирюхе Кораблику: «Привет, Кораблик! Как дела, Кораблик?» Никто не хлопал по плечу и не угощал жвачкой.

В массе других ординарных парней Кирилл выделил ординарного парня Матвея Матвеева как главный объект для наблюдения.

Матвеев не тяготился своей ординарностью. С него достаточно было звонкого прозвища, чтоб чувствовать себя на коне.

Выйдя из подросткового возраста, объект расцвел, превратился в высокого, румяного, добродушного малого. Девчонки с ним кокетничали. А Кирюха был щупл, близорук, кривоног, носил при себе нож и имел отца, отбывающего срок за убийство.

Он привык к одиночеству и находил в нем пользу – но не понимал, отчего не самому красивому, не самому умному, не самому сильному, не самому хитрому и ловкому девятикласснику Матвееву живется так приятно и легко, в то время как скромный и очень смышленый, с отличной памятью, весьма начитанный восьмиклассник Кораблик никого не интересует.

В тот день играли в футбол в зале, класс на класс. Носились потными лосями. Вдоль стен на скамьях теснились болельщики. А главное – болельщицы. Ради них и исполнялись финты и рывки. Матвееву доверили игру в атаке. Кстати, и тут он не преуспел. Бегал, но не то чтобы быстро. Отдавал пасы, но не то чтоб точно и вовремя. Играл нормально – но не более того. А группа поддержки неистовствовала. Тройной, давай хет-трик! Работай за троих! Включай третью скорость. Тройной!

Кирюха смотрел, слушал. Он не умел играть в футбол. Он даже болельщиком не стал – был лишен азарта. Он ощутил прикосновение к затылку. Помстилось, что сидит сзади страшная тварь, широко разевает пасть, норовит откусить половину головы.

Матвей Матвеев топал, вопли сочувствующих девчонок явно нравились ему, и на его затылок не покушались злобные когтистые чудовища; Кириллу стало дурно от такой несправедливости, и он закричал.

Он закричал так громко и сформулировал столь глупо, что болельщики притихли, и даже игроки забыли про мяч и недоуменно приостановились. Матвеев ответил не менее оскорбительной тирадой, но Кирюха, не помня себя, уже спешил, расталкивая всех, к выходу, его лицо горело, в груди жгло, затылок, расцарапываемый ледяными когтями, сводило судорогой.

Кеды Тройного он узнал сразу. Вся одежда ненавистного везунчика была давно изучена, пусть и на расстоянии. Хорошо выглаженная, опрятная одежда хорошего мальчика при заботливой маме.

Папкин острый ножичек все сам сделал. Содрогаясь от рыданий, Кирюха бежал из школы и весь вечер бродил по улицам, уговаривая себя успокоиться и забыть.

Но не получилось забыть.

Узнав о том, что некий виноторговец по имени Матвей Матвеев собирается попросить у Никитина ссуду, Кирилл пришел в сильнейшее возбуждение. Он стал радостен и светел. Он давно не верил в хаос. Считал, что в природе все уравновешено, организовано в стройную систему. Случайностей не бывает. Всякая случайность есть невыявленная закономерность. Спустя пятнадцать лет объект школьной зависти Кирилла Кораблика вернулся, чтобы стать полностью зависимым от Кирилла Кораблика – разве это случайность? Это высшая справедливость. На долгие годы судьба отвела Кирилла Кораблика от Матвея Матвеева, чтоб Кирилл Кораблик окреп, вошел в силу. И сейчас получил возможность со вкусом и знанием дела компенсировать свои детские страдания.

На первой встрече раздобревший, загорелый, явно вполне довольный собой виноторговец очень понравился Кирюхе. Так гурману нравится прекрасно зажаренный, сдобренный тонким соусом кусок сочного мяса: источая ароматы, он покоится на просторном блюде, готовый к употреблению. Он никуда не денется. Разрезай и жри.

Кирюха задумал сожрать Матвея Матвеева без остатка.

Он собирался сделать так, чтоб Матвей Матвеев сам принес ему все свои деньги. Чтоб отдал все, что имеет.

Кирилл Кораблик решил, что Матвей Матвеев станет пылью под его ногами.

Ножичек в глазик – ерунда. Детский сад. Хотелось большего. Хотелось управлять людьми. Кир завидовал не только Матвею Матвееву, но и своему шефу Ивану Никитину, а тот имел не деньги и не бизнес, а нечто неизмеримо большее – власть. Иван Никитин выходил один на один с толпой мужчин и женщин, брал в руки микрофон, улыбался, шутил, рассказывал что-то простыми, даже примитивными, очень короткими фразами – и через десять минут его, Ивана Никитина, все любили. Он шутил – люди смеялись. Он призывал – люди возбуждались и шумели.

Кирилл Кораблик задумал добиться того, чтобы люди, им сожранные, исполняли его приказы и содрогались от обожания.

В ту первую встречу они – однокорытники – улыбались друг другу, припоминали общих знакомых: кто, где, как, кто спился, кто женился – обычный треп. Матвеев, как заметил внимательный Кирюха, здорово прибавил. Стал уверенным в себе, заматерел. Опытный бизнесмен. Такой нормальный.

Виноторговец пришел не с улицы. Его рекомендовал известный банкир. Первое время Кактус предполагал и банкира сожрать тоже. Но, осторожно собирая информацию, понял, что банкир ему не по зубам. А вот Матвеев – вполне. Собственная фирма, все легально. Женат, без детей. Врагов нет, но и друзей нет тоже. Нет серьезных связей во властных и силовых структурах. Рекомендатель вовсе не друг, а всего-навсего бывший компаньон.

Никто не бросится защищать Матвея Матвеева. Никто не пожалеет о нем.

Естественно, виноторговец не вернул деньги в срок. Деньги никто вовремя не возвращает. Взять деньги в долг и вернуть вовремя – очень нетипичная ситуация. Во всяком случае, для русской разновидности капитализма. Может, виноторговец и хотел бы вернуть – но в августе девяносто восьмого грянул дефолт, и Матвеев оказался обречен. Коготок увяз – всей птичке пропасть.

Кирюху тогда часто мучили сомнения. В фонде его считали злодеем, мясником, кровопускателем – но сам он думал о себе как о добром и справедливом человеке, вынужденно взвалившем на себя грязную работу. Не от природной склонности к грязи, а от внутренней крепости. Да, он жесток – но разве жизнь не жестока? Разве паханы фонда – Никитин, Хренов – не могли подобрать другого, кто умеет произносить фразу про ножичек и глазик? Разве не нашли бы они лепилу, умеющего штопать бандюганам покоцанные морды?

Все оказались слабаками, чистоплюями. Все, кроме Кира Кактуса.

Возможно, Матвеев мог избежать своей участи. Уцелеть. Мог удостоиться чести быть прощенным. Очень возможно! Ходить вокруг жертвы, кропотливо приноравливаться, предвкушать, но вдруг пожалеть и великодушно отпустить ее, ничего не подозревающую, – редкое и тонкое наслаждение можно испытать тогда. Уподобиться богу! И Кирюха долго колебался. Он наметил себе в пищу многих, не одного только виноторговца. Однако в день дефолта он увидел в офисе Матвеева его жену – и зависть, горевшая дохлым костерком, полыхнула до небес.

Когда Марина вошла, он поздоровался и даже привстал со стула – как полагается меж хорошо воспитанными людьми. В ответ поимел благосклонный кивок, сопровождающийся мерцанием зеленых глазищ, и в самый момент кивка, когда пришли в движение шелковистые волны волос, обонял Кирюха легчайший запах сладчайших духов, смешанный с ароматом кожи; ах, и ее бы сожрать, мечтал он, но не выйдет, женщины плохо поддаются психологической ломке; что поделать, сильный пол, всякая женщина стократ крепче мужчины.

Вот, значит, как, горько подумал в ту минуту Кирюха, сжигаемый завистью. Не просто Тройной Матвей, любимец публики. Не просто бизнесмен, без особого труда сколотивший деньжат. Не просто чувак, вольготно окопавшийся в среднем классе. А еще и супруг девахи, сверкающей, подобно редкому бриллианту. Вот, стало быть, как нынче устроился наш футболист. Крутит налаженный бизнесок, винишко снобам задорого толкает, а вечером прыгает в постель, где ждет его все самое гибкое, гладкое и сладкое. Где же равновесие всего на свете, раз и навсегда установленное и никогда не нарушаемое? Вот несут ангелы над головами человеков мешок счастья – и опрокидывают, значит, над первым встречным? Одному кривые ноги, слепые глаза и папку-уголовника, а другому любовь, деньги, здоровье и лучшую женщину?

Не появись тогда случайно в офисе виноторговца его жена Марина – очень возможно, что уцелел бы виноторговец.

Марине надо было в тот день дома сидеть. Ногти красить.

Женщины, слушайте. Это говорю я, Кирилл Кораблик по прозвищу Кактус, умеющий испортить жизнь одной фразой. Почаще сидите дома. Красьте ногти, конфетки кушайте. Появляйтесь возле своих мужей с осторожностью. Иначе попадетесь мне на глаза, и я перестану сомневаться в том, в чем сомневался.

Вплотную приблизившись к возрасту Христа, Кирюха укрепился в убеждении, что жизнь ему удается.

Ну, он не стал богатым. Не завладел элитной недвижимостью, банковскими депозитами и яхтами – но ведь и не стремился. Богатство казалось ему опасным, оно порабощало, а в итоге и разрушало своего владельца. Кирилл не хотел богатства. А зачем? Все, чего он желал, появлялось само.

Он не прилагал усилий для достижения жизненных благ.

Обычный его день начинался с позднего, часов в двенадцать, пробуждения в пропахшей каннабисом спальне просторной четырехкомнатной квартиры с окнами на Серебряный Бор. Потом приходил массажист, когда-то задолжавший Киру некую сумму и теперь вынужденный отрабатывать в поте лица; иногда приходилось все же давать трудяге какие-то деньги; надо же человеку на что-то жить. После часового сеанса массажа – теплая ванна; вызов такси, поездка в ресторан, принадлежащий фонду, обед. Стейк, или форели, или бараньи ребра со шпинатом. Там же, в ресторане, в особенной комнате с удобными диванами, Кирилл посвящал положенное время обстоятельному отдыху. Как правило, выкуривал маленький шарик марокканского гашиша. Две затяжки – полчаса высококачественной эйфории. Листал какой-нибудь журнал, в основном безнапряжное глянцевое издание под многозначительным названием «Самый верхний этаж». Далее – главное событие всякого дня: обязательный визит в бассейн. Сухопутный человек, Кирилл безумно уважал все, что связано с большой водой, и первым условием идеального самочувствия считал плавание – ежедневно не менее трех тысяч метров, с паузами после каждой тысячи. Загребая прохладную воду, грамотно контролируя дыхание, он думал, что дело, может быть, в его фамилии, что дедушка Гаврила Кораблик, неизвестно откуда появившийся сто лет назад во Владимирской губернии, был мореходом, матросом, бороздил океаны, а на суше оказался по стечению обстоятельств? Прирезал, например, надоевшего капитана или боцмана – и сбежал?

Далее, опять на такси, внук Гаврилы возвращался домой.

Своей машины он никогда не имел. Вращение рулевой баранки считал уделом плебеев. Его возил все время один и тот же таксист, когда-то задолжавший некую сумму и теперь вынужденный отрабатывать в поте лица; иногда Кирюха все же давал бедняге какие-то деньги – надо же человеку на что-то жить.

Вечера проводил дома. Опять курил гашиш, смотрел телевизор. Постепенно сделавшись законченным синефилом, он приобрел домашний кинотеатр, подключился к «НТВ-Плюс» и часами напролет путешествовал по двумстам каналам, всегда имея под рукой подробную программу передач, где отмечал фломастером время трансляции наиболее интересных картин. Особенно возбуждал его «Полуночный экспресс» Алана Паркера.

Дважды в неделю вызывал девочек, подмешивал в их мартини амфетамин и забавлялся. Сексуальным маньяком он себя не считал, садомазо презирал, никогда не поднимал руки даже на самую глупую или дерзкую шлюху. Великодушие было его главным жизненным принципом.

Великодушие – вот последнее прибежище всякого палача и людоеда.

В первые годы нового тысячелетия дела в фонде пошли хуже. Предполагалось, что Никитин станет депутатом Государственной думы, но в стране начался мучительный, подчас и кровавый процесс, в газетах осторожно называемый «укреплением вертикали власти». Люди девяностых – профессиональные демократы, перекрасившиеся бандиты и махинаторы – покидали насиженные кресла, на их места приходили немногословные и очень дисциплинированные функционеры, действующие исключительно по приказу федерального центра.

Шеф Никитин не стал депутатом. Москва не одобрила его кандидатуру. Кое-где на уральских ветеранов спорта уже посматривали косо. Кирюху все реже вызывали на стрелки и разборки. Уголовная субкультура стремительно хирела. Вместо жуликов и боксеров перетирать и базарить теперь приезжали веселые сотрудники РУОПа, совершенно неотличимые от жуликов и боксеров. Но Кирилл Кораблик не переживал насчет своей невостребованности. Проблемы укрепления властной вертикали его не беспокоили. Погружать ножичек в глазик можно при любой политической системе. Гораздо больше, чем будущее фонда, его волновало новое дело, которому он посвятил себя целиком: устройство подвала.

Оборудованием двух пятнадцатиметровых комнат, с железобетонными перекрытиями, звуконепроницаемыми стенами и автономной системой отопления, электропитания и вентиляции, он занимался два года. Наступление стабильных времен сопровождалось бумом частного загородного строительства, и при покупке нужного оборудования проблем не возникло. Правда, затея обошлась в крупную сумму, но Кирюха, недолго думая, стал вкладывать в дело деньги, получаемые от Матвеева.

К тому времени он жил в основном именно на деньги Матвеева.

Взяв в начале девяносто восьмого года триста тысяч долларов, виноторговец обязался выплачивать двадцать пять процентов годовых. Сначала Кир дисциплинированно отдавал все деньги в кассу фонда, либо Хренову, либо лично Никитину, но вскоре стало очевидно, что для Никитина это не деньги. Шеф занимался прикрытием сделок с лесом, удобрениями и золотом, в Государственную думу и Таможенный комитет заходил, как к себе домой, постепенно он совсем перестал интересоваться виноторговцем, и Кирюха стал оставлять доллары Матвеева себе.

Такое положение вещей забавляло его. Матвей Матвеев сам оплачивал строительство собственной пыточной камеры. Сам содержал своего палача.

И тот и другой были довольны. Кирилл Кораблик плавал в бассейне и кушал морепродукты, Матвеев имел офис в престижном районе, богатую клиентуру, шикарный автомобиль и штат из пятнадцати сотрудников – потеря нескольких штук зеленых баксов не сильно била по его карману.

Всякий нормальный человек обязательно станет сопротивляться, когда его начнут поедать. Важно уметь вывести нормального человека из нормального состояния. Здесь Кир возлагал основные надежды на свою коллекцию химических субстанций. Наркотики дарят свободу. К сожалению, впоследствии они забирают ее обратно. А заодно и все остальное. Взрослые, полные здоровья молодые мужчины, сделав несколько затяжек безобидной марихуаны, принимаются хохотать, как безумные. Скромные интеллигентные студентки, всосав понюшку кокаина, превращаются в разнузданных валькирий. Бандиты-мокрушники, разжевав марочку кислоты, объявляют себя птичками, машут руками и пытаются выпрыгнуть в окно.

Кирюха считал себя серьезным специалистом и все пробовал на себе. Он выяснил, что комбинация кокаина и героина дает невероятную по силе эйфорию, но чревата остановкой сердца. Он выяснил, что стакан водки, выпитый после курения гашиша, превращает человека в имбецила – обратная же комбинация соответственно дает противоположный эффект. Он научился нейтрализовывать действие ЛСД внутривенными инъекциями галоперидола. Он экспериментировал с опиумом и первитином – вводил себя в состояние сильнейшей депрессии и нашел способ выхода из такой депрессии. Он выписал из Голландии десятки дисков с психоделическими видеоинсталляциями и однажды, наевшись галлюциногенов, почти сутки не мог оторвать глаз от экрана телевизора. Он экспериментировал с суфийской музыкой, записями Брайана Ино и камланиями якутских шаманов. Он понял, что пытается заглянуть в бездонную пропасть, и одновременно обнаружил, что до него туда пытались заглянуть и заглядывали многие тысячи людей – не самых худших людей – на протяжении всей истории человечества, причем большинство там и сгинули.

Летом две тысячи пятого года он понял, что готов. Метод разработан и теперь требует полевых испытаний. Правильная трапеза предполагает полноценную сервировку и начинается с аперитива.

Не особо задумываясь, Кирюха подобрал пробную жертву из числа случайных знакомых.

Однажды шеф Никитин вспомнил про потайной домик – тот самый, где строился подвал. Коттедж купили в середине девяностых, за копейки, сгоряча, – фонд создавался как солидная фирма, а в солидной фирме непременно должна быть загородная резиденция, для интимного отдыха боссов и их деловых друзей. Однако впоследствии обнаружилось, что поместье слишком скромное. Неприлично скромное! Нельзя приглашать министров, олигархов и прочих сильных мира сего туда, где нет бассейна с раздвижной крышей, зимнего сада и вертолетной площадки. В итоге пришлось разориться на виллу в средиземноморском стиле на двух гектарах земли по Минскому направлению. Про тайный домик почти забыли, он пустовал, Кирилл давно считал его своей вотчиной. Вдруг шеф вспомнил, приехал, проинспектировал, подвал не заметил, потом рассеянно объявил, что нужно все продать, а перед продажей привести участок в порядок. Не надо ничего продавать, твердо возразил Кирюха (уже вложивший в создание подвала пятнадцать тысяч), загородная недвижимость дорожает, глупо продавать. Ладно, буркнул шеф, мы это обсудим; пока же приказываю все тут благоустроить, в том числе разбить идеальный английский газон; ты и займись, все равно сидишь без дела.

К тому времени Кирилл Кораблик хорошо знал себе цену, ботинки дешевле трехсот долларов не покупал, давно забыл запахи метрополитена, и его сильно покоробило распоряжение шефа. Никитин повесил на мастера заплечных дел Кактуса мелкое поручение – зачем? Чтоб не терял связи с реальностью – так, что ли?

В тот день зависть к шефу достигла очень высокого градуса. Шеф, без сомнения, знал, что настоящая власть дается только тому, кто умеет как поднять, так и унизить. Тому, кто ловко чередует кнут и пряник.

Кирюхе пришлось приобрести специальный журнал, изучить рекламные объявления и нанять ландшафтного дизайнера – вялого мужичка средних лет. Мужичок стоил дорого, но прочие – еще дороже. Бедные граждане не нанимают ландшафтных дизайнеров. Ландшафтные дизайнеры работают для состоятельных слоев населения и ломят цены. Впрочем, мужичок уверял, что стоимость его услуг – вполне средняя. Как он выразился, «нормальная».

Газон засеяли. Дизайнер велел поливать каждый день и звонить через неделю, когда появятся всходы. Выждав восемь дней, Кирилл послал за бедолагой машину с водителем.

Пробу он решил делать в фонде. В комнате для переговоров. Шикарно обставленный зал площадью в сто метров гарантированно произведет на клиента нужное впечатление. Клиент оробеет. А тут его попросят подождать и чашечку чая поднесут, и не какая-нибудь дура с голыми коленками, а профессиональный референт, седой вежливый мужчина, который вовсе и не референт, а замаскированный под референта доверенный человек товарища Золотых, бывший пьяница Хренов, всем обязанный товарищу Золотых и поставленный товарищем Золотых присматривать за хозяйством. Кирюха же понаблюдает за действием отравы дистанционно. Когда-то он самолично установил в помещениях фонда камеры скрытого наблюдения. Политики – ребята скользкие, за ними нужен контроль…

Дизайнер оказался слабеньким. Возможно, Кирилл переборщил с дозой. Выпив чаю с мескалином, несчастный не продержался и пятнадцати минут. Сначала упорно пытался открыть запертые снаружи двери – видимо, искал туалет. Потом ходил из угла в угол.

Кирюха наблюдал и ждал. Ему не мешали. Зал для переговоров редко использовался по назначению. Шефу Никитину не удалось выстроить политическую карьеру, олигархи и министры постепенно перестали его уважать; теперь шеф не вел переговоров на своей территории, бегал, как мальчик, по чужим кабинетам, сидел в приемных – неостановимо терял лицо.

Еще через три минуты мужичок-дизайнер не выдержал, его обильно стошнило прямо на дорогостоящий ковер, и Кирюха решил, что момент настал.

Вошел. Скрестил руки на груди. Клиент, шаря вокруг безумными глазами, сидел на полу и размазывал по лицу липкое.

– Что, плохо тебе? – спросил Кир.

– Я не хотел…

– Ты про ковер?

В ответ раздалось слабое мычание. В голове у подопытного взрывались миры, дикие тени плясали, норовя защекотать до смерти – варианты галлюцинаций зависели от богатства внутреннего мира; свою же задачу Кактус видел в том, чтобы суметь вытащить чувака из страшного омута – и опять опустить туда, и так несколько раз, до тех пор пока не ослабнет воля к сопротивлению.

– Газон… – стонал дизайнер. – Ковер…

– Тебе плохо?

– Страшно…

– Не бойся. Они ничего тебе не сделают. Я же рядом. Я им помешаю. Но вот с газоном – проблема. Газон не взошел.

– Не взошел…

– Да, не взошел! – заорал Кирилл. – Его поливали – а он не взошел! Ты знаешь, чей это газон? Ты знаешь, кому ты газон делал? Ты знаешь, что они с тобой сделают, когда узнают, что газона – нет?

– Они уже знают… – заскулил дизайнер. – Они прыгают… Они меня хотят убить… Они везде…

– Не бойся их. Я тебе помогу. Но нужен газон.

– Мне врач нужен.

– А мне – газон!

– У меня нет газона…

– А портфель за пятьсот долларов у тебя есть?

– Мне плохо… Страшно…

– Не бойся. Я врач. Сейчас сделаем тебе укольчик – и все пройдет… Вставай.

Кир взял дизайнера за локоть, рывком поднял – и едва успел отпрыгнуть. Клиента опять стошнило. Палас придется менять, подумал Кирюха. Хренов будет недоволен. Впрочем, тут и не такие дела творятся. А вот рвоту я обязан был предвидеть. Прием галлюциногенов часто сопровождается рвотой. Это всем известно. С другой стороны, если парень блюет, это его дополнительно угнетает, это правильно…

Дизайнер плакал. Кирилл сделал укол реланиума. Тоненькие ручки дизайнера, с почти отсутствующими бицепсами, вызвали в нем сильнейший приступ презрения. О таких вот дизайнеров только ноги вытирать, подумал он, что будут делать все эти дизайнеры, когда золотой век кончится? А те, кто умеет ножичек в глазик воткнуть, нужны всегда.

Он вытащил из кармана куртки подопытного его бумажник, нашел кредитную карту.

– Какой ПИН-код?

– Зачем ПИН-код… Вам же нужен газон…

– Газон, – ласково ответил Кирюха, – уже не нужен. Теперь нужен ПИН-код. Вместо газона будет ПИН-код. У тебя есть газон?

– Нет…

– А ПИН-код?

– Да…

– Ты хочешь, чтобы они тебя съели?

Лицо дизайнера стало розоветь, но дышал он тяжело, со лба падали крупные капли пота. Успокоительное не отменило действия отравы, но кошмары, судя по всему, постепенно сменялись более приемлемыми видениями – Кирюха не знал, как скоро это окончится, он впервые пытался сожрать живого человека; в теории клиент должен быть истощен морально и физически, а дизайнер выглядел сытеньким; он пребывал в сильнейшем шоке, Кактус мог поклясться, что его пульс достигает ста пятидесяти ударов, но он сопротивлялся.

– Говори ПИН-код. Мне скажи, и больше никому. Я тебя спас. Скажи ПИН-код, и забудем про газон. У нас мало времени. Они придут в любой момент. Какая первая цифра? Восемь?

– Нет.

– Пять?

– Нет.

– Три?

– Да… Три…

Через полчаса терпеливый, вспотевший от напряжения Кирилл добился всего, чего хотел, и поспешил сделать еще одну инъекцию. Три куба простой водки, внутривенно, с небольшим добавлением старого доброго клофелина идентичны литру выпитого и гарантируют тяжелое алкогольное отравление. Лучше было бы, конечно, ввести водку через задний проход клизмой – более гуманный способ, но победила брезгливость. Влив в безвольный рот дизайнера еще стакан – чтоб пахло, – Кактус распорядился подогнать к черному ходу автомобиль и вскоре сдал потерявшего сознание ландшафтного специалиста в вытрезвитель. И бумажник, и карточку вернул обратно. Он не собирался пользоваться деньгами несчастного. Что может иметь на банковском счету ландшафтный дизайнер? Несколько тысяч? Требовались не деньги, а положительный результат. Взять с улицы едва знакомого человека, накачать его снадобьями, психологически сломать, подавить, подчинить полностью, чтоб не только ПИН-код сообщил, но и всего себя преподнес в подарок, – вот была его цель.

Затея с дизайнером обошлась без последствий. Возможно, очнувшись, он что-то вспомнил. Возможно, сообщил домашним. Возможно, даже пожаловался в милицию. Но в милиции наверняка остались равнодушны к его рассказу. Подрядился дядя оформить газон богатым влиятельным людям, работу сделал плохо, заказчики разозлились, высказали претензии – испугался, выпил лишнего. Материально никак не пострадал.

А глаза его, вытаращенные, подернутые слезой, бессмысленные, глаза пожираемой жертвы, Кирилл запомнил. Ему они не понравились. Глаза не должны быть такими. Ясными должны быть глаза и чтоб читалась в них благодарность.

Чтобы подавить человека, понял Кир, его мало просто напугать. Очень желательно, чтобы клиент уже был изначально напуган. Фрустрирован. Напряжен. Ландшафтный дядя не был напряжен. Расслабленный малый, интеллигентный, выбравший себе чистую спокойную работу, женскую работу. Такие люди не любят напрягаться – если их пытаться закошмарить, они впадают в реактивное состояние.

Хорошо пугается тот, кто заранее готов испугаться.

Кирюха Кактус понял тогда, почему криминальные телепрограммы никогда не исчезают из эфиров, идут в прайм-тайм. Напуганные граждане всегда послушны.

Между тем Матвеев сам шел в руки. Долги отдавать не спешил. Разумеется, деньги принадлежали не Никитину, их сняли со счетов фонда, но Кирилл убедил Матвеева в том, что ссуду дал сам шеф, из своих личных средств, и теперь этот большой человек – без пяти минут депутат Государственной думы! – очень разочарован тем, что его новый товарищ оказался парнем, не умеющим держать слово. На Урале люди так не поступают. На Урале считают московских людей порядочными.

Я плачу проценты, стонал Матвеев. При чем тут проценты, грустно возражал Кирюха, тут дружба, тебя рекомендовали. Если б не рекомендовали – ты бы к Никитину и близко не подошел. Мы некоммерческая контора, мы спортсменам помогаем. Бывшие чемпионы, отдавшие здоровье ради престижа страны, получают из фонда помощь. Для Никитина фонд – святое. Сам же он человек совсем небогатый. Считай – святой. Его попросили тебе помочь – он помог. А ты теперь задом крутишь, слово не держишь…

Кирилл был убедителен. Он знал, что убедить можно кого угодно в чем угодно. Но он четко видел, что виноторговца не трогают речи о благодетелях с Урала. Виноторговец явно хорошо понимал, что посредством разговоров о «дружбе» и «помощи» его банально разводят. Виноторговец сидел на своем вине с девяносто третьего года. Он прошел путь от каменного века русского капитализма до золотого века, и вести с ним беседы о дружбе было бессмысленно. Но как иначе поддерживать в клиенте нужный уровень напряжения?

Размявшись на дизайнере, Кир стал готовить себе в пищу более интересного клиента – своего давнего приятеля по учебе Гагика Джафарова, жизнерадостного представителя национального меньшинства.

Гагику жизнь не очень удалась. Бывший врач скорой помощи зарабатывал на хлеб торговлей наркотиками, в основном метадоном. Но не брезговал и героином. Умный человек, он искал покупателей в основном в богемных кругах – и выгоднее, и безопаснее.

Кирилл долго и тщательно готовился. Нанял людей из частной сыскной фирмы – те организовали слежку, скрытое видеонаблюдение, прослушивание телефонов. Это стоило дорого, но в итоге себя окупило.

Изучив видеозаписи и расшифровки, Кир с изумлением понял, что его товарищ, некогда большой любитель девчонок, пива, мопедов и дискотечных драк, сделался рьяным семьянином и жил только интересами жены и детей. Предполагалось, что вскроются тайные пороки, инфернальное блядство, минимум лудомания – горцы очень азартны, – но оказалось, что Гагик не такой. Едва не полдня в день он проводил за рулем, развозя сыновей то на стадион, то в музыкальную школу. Потратив много часов на внимательный анализ собранных материалов, Кир даже позавидовал своему бывшему приятелю. Да, он был барыга, он жил за счет торговли кайфом, но жил, оказывается, не для себя.

Кактус заплатил двум быкам из охраны фонда, опытным ветеранам спорта, – однажды вечером они затолкали Гагика в свою машину, усыпили хлороформом и привезли, куда им было велено.

Кавказского мужчину опустить непросто. Такие ребята – внутренне твердые особи. Упрямы, недоверчивы, физически крепки. Русские в молодости тоже бывают богатырями-великанами, но водка и отсутствие царя в голове быстро превращают их в дряблых доходяг, сорокалетний русский мужчина, как правило, мучим десятком хронических болезней. Азербайджанец Гагик, в свои тридцать восемь, был словно из камня сделан. Его вены вздувались веревками.