Текст книги "Тост за Палача"

Глава 13

– Вадим просил перед вами извиниться. К сожалению, он пока занят, но мне велено развлекать вас, а я человек исполнительный. – Саша Изотов церемонно раскланялся с оперативниками. – С Сергеем мы уже знакомы, а вот с капитаном…

– Это Шматов, – представил Миронов напарника. – Зовут Потап, но легко откликается на Потапыча. Так что можно без фамильярностей. Ну, а это мсье Изотов. В простонародье говоря – Саша. По профессии – экстрасенс и психиатр, по призванию – бабник и балагур.

– Зачем же так сразу, Серж?

– Ничего, Потапыч человек свой, ему лучше знать правду.

– Да разве это правда? По-моему, у меня есть другие замечательные качества.

– Например?

– Например, я люблю родину.

– Нашел чем хвастать! Мы все ее, распроклятую, любим.

– Еще я неплохой фотограф. Моя «Обнаженная под кустом бузины» заняла в прошлом году второе место на городском смотре.

– Вот видишь, только второе.

– Ничего себе! Ты знаешь, сколько фотографий присылают на конкурсы? Десятки и сотни тысяч!

– Но ведь снова на обнаженке выехал.

– Что ж тут зазорного? Обнаженная женщина – это не голый мужик.

– То-то и оно! Голую красотку любой дурак сфотографирует, а ты попробуй потного грязного мужика снять – да так, чтобы потом смотреть было не противно.

– А чем сейчас занят Дымов? – прервал разгорающуюся пикировку Шматов. – Мы ведь с ним вроде договаривались на сегодня.

– Увы, Вадик у нас на расхват. Так что своим временем распоряжаться в сущности не может. Таков удел всех талантливых людей.

– Себя к талантам, ты, видно, не причисляешь?

– Если говорить о медицине, то, увы. Бездарен, аки, пес. Зато не завидую и не ревную. Уж в этом Вадим может на меня полагаться.

– Разве завидуют только талантливые?

– Еще бы. Они более, чем кто-либо, осознают насколько сильнее и интереснее та или иная личность. Талантливый Прокофьев терпеть не мог Рахманинова. Ученик подрос и стал отвечать учителю тем же. Склоняемый в веках Сальери тоже был отнюдь не бездарен, и именно поэтому, по мнению нынешних историков, ему крепко завидовал Моцарт.

– Может, наоборот?

– Как раз нет. Успех больше способствовал Сальери, вот Моцарт и дулся. Кстати, и финал говорит сам за себя. Свинью-то в итоге подложили Сальери, а не Моцарту. Считай, ославили и оскандалили на весь свет. Так что вся история с отравлением появилась на свет, во многом благодаря стараниям автора знаменитого «Реквиема». А уж Пушкин поставил окончательную точку, заставив всех нас поверить в то, чего не было.

– Однако! – фыркнул Шматов. – Интересные факты можно узнать у психиатра. Слушай, Сергунь, может, нам взять Александра с собой? Сам говоришь: он тоже экстрасенс. Да еще вон какой эрудированный. По крайней мере будет не скучно.

– Скучно, может, и не будет, – скромно возразил Изотов, – но, увы, я Вадиму не ровня.

– Что, значит, не ровня?

– Мы с ним в разных весовых категориях. Мое дело трепаться и выслушивать, а он сразу подноготную видит. И, честно говоря, лечить мог бы без всего этого антуража. – Изотов обвел рукой помещение. – Да чего там туман напускать! Без Дымова мы были бы заурядной клиникой, а теперь к нам просятся со всей страны. Последние два года и иностранцы начинают заявки присылать. Если бы не жесткие лимиты, давно бы перешли на западного клиента. Но мы патриоты и предпочтение отдаем соотечественникам.

– Бедные, бедные иностранцы!

– Да не особенно бедные. Во всяком случае, с них мы ломим тройные тарифы…

Продолжая болтать, Изотов провел офицеров по выложенному белыми панелями коридорчику, задержавшись перед лестницей, указал направо:

– Здесь у нас стационар на двести коек, а за той дверью музей. Небольшой, конечно, но довольно любопытный. Кстати, есть там и мои бессмертные фото.

– Опять какое-нибудь «ню»?

– Ну почему же. Снимал наших пациентов. До и после курса лечения.

– А там что? – Миронов кивнул налево.

– Там у нас столовая. А чуть дальше идут физиокабинеты, бассейн с душевыми кабинками, мастерские…

– Мастерские? Что еще за мастерские? – удивился Потап.

– Самые обыкновенные – со станками, кульманами и слесарными столами. Кто желает, может и поплотничать. Весь необходимый инструмент тоже имеется.

– Так это для вас или для больных?

– Разумеется, для больных. Такова одна из методик Дымова. Пациенты не должны валяться по палатам и слоняться без дела. Так что наши больные трудятся в поте лица.

– Неужто добровольно?

– Само собой! Еще и очередь устанавливать приходится. Тут ведь у нас и озон, и ионы, и с кислородом никаких проблем.

– Хмм… Интересно было бы взглянуть на ваши мастерские.

– Нет проблем, прошу. – Изотов приглашающе кивнул: – Одно из правил центра – никаких секретов от общественности. Во-первых, один черт, искомая общественность все пронюхает, а во-вторых, глупо возражать против тиражирования доброй практики.

– Что ж, разумно.

– Еще бы!..

Они одолели пару лестничных пролетов и, миновав душевые секции, очутились в миниатюрном дендрарии.

– Это наш мини-парк, оазис для страждущих. А вот там за стеклом залы с мастерскими.

Они приблизились к просторным окнам, выходящим в соседнее помещение, и, глянув вниз, Миронов удивленно присвистнул. Вероятно, дендрарий намеренно расположили чуть выше мастерских. Отсюда, как с балкона, можно было созерцать всех работающих в зале. Размерами мастерские напоминали стандартную волейбольную площадку, только вместо игроков ее заполняли копошащиеся внизу люди.

– Еще одна новация Дымова. – Изотов постучал костяшками пальцев по стеклу. – Как известно, глядеть на работающих людей куда полезнее, чем пялиться в экран телевизора. Чужой азарт заражает. Очень часто посетители дендрария, поглазев часок-другой на трудяг за стеклом, спускаются в зал и просят принять их в бригаду.

– Хмм… Забавно. А это ничего, что мы тут торчим?

Изотов пожал плечами.

– По-моему, ничего запретного наши больные не делают. Кроме того, это полупрозрачное зеркало. Мы их видим, они нас нет. То есть, конечно, догадываются, что на них смотрят, но по большому счету им это до лампочки. Они увлечены, понимаете?

– Но мы ведь все равно подглядываем. Как-то неудобно.

– Мы не подглядываем, а наблюдаем. Это входит, между прочим, в обязанности врачей. Кроме того, во всех без исключения больницах практикуется обмен опытом. Все равно как на открытых уроках в школе. Вот и сюда приходят коллеги из других больниц, бывает, с ординатуры кого-нибудь присылают. Тем более, что посмотреть у нас действительно есть на что. Мы ведь в каком-то смысле новаторы, поскольку традиционной электротерапии, иглоукалыванию и хирургическим вмешательствам предпочитаем более продуктивные методики.

– Например, трудотерапию. – Ухмыльнулся Шматов.

– Совершенно верно. Зачастую этого бывает более чем достаточно, чтобы поставить клиента на ноги.

– Почему же другие лечат иначе?

– Увы, современная медицина остается все такой же консервативной. Чтобы изменить менталитет общества, нужны даже не десятилетия, а века. Скажем, ту же флюрографию, безусловно вредную и малоэффективную, во всем мире уже отменили. Крохотный мазок из мокроты – и все дела. А мы продолжаем рентгеном народ портить, от чего имеем, кстати, определенный процент онкозаболеваний. – Изотов поморщился. – Но ладно – мы, взрослые! На рентген ведь и младенцев посылают, а это опаснее вдвойне.

– Ну, это ты явно загнул! Кто их на рентген-то пошлет?

Саша Изотов снисходительно улыбнулся.

– Милые мои, где вы живете, позвольте поинтересоваться? Знаете ли вы, к примеру, что такое детская дисплазия?

– Чего, чего?

– Проще говоря – послеродовой вывих тазобедренного сустава. Штука весьма неприятная, а посему требующая срочного выявления. Вот и кладут вашего младенца под рентгеновский аппарат. При этом ничем не прикрывают и самым безжалостным образом облучают то, что облучать крайне не рекомендуется. А потом доктора чешут в затылках и дивятся ранней импотенции и повальному бесплодию.

– Вот тебе на! Зачем же тогда это продолжается?

– Здрасьте! А куда девать аппаратуру, что делать со специалистами и десятками тысяч новообращенных кандидатов наук? Это их хлеб, и ничего другого делать они не умеют. Так что поверьте мне, изменить что-либо в медицине так же трудно, как реформировать армию.

– Этак ты и по милиции пройдешься?

– А что? Или скажешь, не заслуживаете?

– Лучше объясни, что они там сколачивают? – Миронов ткнул пальцем в стекло. – Все гляжу и никак не могу понять.

Изотов посмотрел в указанном направлении.

– А-а, это… Кажется, пирамиду.

– Что, что?

– Пирамиду, – терпеливо повторил Изотов. – Разумеется, в уменьшенном масштабе.

– Зачем?

– Как это зачем? По-моему, о свойствах египетских пирамид наслышаны уже все. Чудо – оно и есть чудо. Без объяснений и комментариев. Я не о том, как их возводили, а о том, что претерпевают помещенные в пирамиды тела.

– Помнится, тела туда помещали, предварительно убедившись в их полной безжизненности.

– Так-то оно так, но если даже мертвая плоть под куполом пирамид избегает тления, почему не поэкспериментировать с живыми? Вот ученые и экспериментируют.

– И каковы результаты?

– Смею вас уверить, кое-что интересное порой получают. Собственно, уже выяснено, что пирамиды – это не только мумификация плоти, но еще и нормализация всех полевых структур, антибактериальный допинг, активизация метаболизма живых клеток. Почему и отчего это происходит – никто толком объяснить не может, – все на уровне первичных гипотез. Однако согласитесь, глупо не использовать полезные качества, только потому, что мы не знаем их первоприроды. Этак следовало бы отказаться от большинства мировых открытий… – Изотов ухмыльнулся. – Что же касается деревянных пирамид, то мы не первые до этого додумались. На западе подобная практика прижилась уже давно. Кстати говоря, несколько палат в нашем центре также имеют пирамидальный свод.

– Даже так?

– Я же говорил: в каком-то смысле мы новаторы. Честно говороя, пару раз я и сам успел там переночевать. Любопытно было попробовать.

– Попробовать – оно всегда любопытно. – Миронов шутливо подмигнул психиатру. – Ночевал-то один или с пациенткой?

– Ну, один или не один – не в этом дело. Суть в том, что пару ночей я там провел. Чисто ради эксперимента.

– И каков итог?

– Честно скажу, ничего особенного не ощутил, хотя это не показатель. Статистика по больным, проводящим в пирамидах по месяцу и более, свидетельствует, что сдвиги и улучшения наступают практически у всех. Нормализуется давление, очищается кровь, восстанавливается иммунная система и так далее, и тому подобное. Даже энцефалограммы существенно меняются.

– Поэтому, надо полагать, ваши больные и проявляют столь бурную инициативу? – Шматов кивнул за стекло.

– Точно. Палат-то с пирамидальным сводом немного, а в фараоны хочется всем. Поэтому проводим индивидуальное тестирование, определяем сорт родного дерева, после чего даем добро на строительство. Кстати, у нас и под окнами много чего растет. Вадим – так тот на полном серьезе уверяет, что люди, оголяющие окна, впускают в дом беду. Что-нибудь обязательно должно стоять на страже вашего жилья – ветви яблони или рябины, какое-нибудь растение в горшочке. Женщины это интуитивно чувствуют – потому и садят кругом что ни попадя. А уж если угадывают родное дерево или растение…

– Секунду! Про родное дерево с растением я что-то не очень понял. Это что – миф или нечто, подтвержденное наукой?

– Насчет науки это вы лучше к Дымову, не ко мне. Собственно, официальная наука этим у нас еще не занимается. Как говорится, не доросла-с. Ну, а тестирование по поводу родственности проводит преимущественно Вадим. Каким именно образом – могу только догадываться. Мы ведь не с любым деревом уживаемся. Кого-то заряжает сосна, кого-то орешник с березой или лиственница. Тот же тополь с калиной наоборот могут снимать нервное напряжение, сбивать боль и давление, высасывать нездоровую энергию. Дымов эту стыковку определяет сходу. Ну, а после этого заказываем нужную древесину, и пациенты сами начинают работать. Пилят, шкурят, лакируют, а после в разобранном виде перевозят пирамиды к себе на дачные участки. В принципе есть и посторонние заказчики, так что лишние пирамиды у нас не залеживаются.

– Да уж, – наблюдая за работающими пациентами, Миронов покачал головой. – Пашут они, будь здоров. Уверен, ваше начальство хорошие проценты с этого имеет.

– Вот тут ты ошибаешься. Пирамиды, мебель и прочие поделки существенных прибылей не приносят. Главная цель подобного творчества – осмысленная трудотерапия. Если бы они сколачивали обычные табуреты, эффект был бы тот же самый. Но, если делаешь нечто особенное, азарт, разумеется, более острый. – Изотов присмотрелся к работающим за стеклом. – Жаль, нет сегодня господина Гвоздева. Это художник из местных. Угодил к нам вконец прокуренный – практически едва дышал. Вот он у нас трудится по специальным проектам. Делает персональные бюсты, недавно вытесывал из дерева «Статую Свободы».

– Эта та, что в Америке?

– Ну да. Правда, вместо факела вручает ей то оливковую ветвь, то букет ромашек, то хрестоматийное весло. За полтора года этот титан успел сотворить одиннадцать копий. Теперь вот перевез их к себе в мастерскую, готовится к персональной выставке. Тема целиком и полностью посвящена наследию архитектора Бартольди. Говорит, что уже есть заявки из-за рубежа.

– Легкие-то свои он вылечил?

– А как же! Трудотерапия – вещь страшная. Мертвого на ноги поднимет.

– Хмм… По-моему, ты говорил, что твой Вадим мог бы лечить и без всех этих хитромудрых наворотов.

– В общем, наверное, да.

– Тогда зачем устраивать этот цирк? Пирамиды какие-то, табуреты со статуями…

– Это не цирк, а воспитание сознания.

– Помню, – Миронов фыркнул. – Труд сделал из обезьяны человека – и так далее.

– Не просто труд, – Саша Изотов глубокомысленно постучал себя пальцем по виску, – а труд осознанный и творческий. Не сомневайся, если бы в ваших зонах это понимали, давно бы на раз преступность пресекли.

– И выходили бы из тюрем не рецидивисты, а чистые ангелы. – Пробурчал Миронов.

– Зря, между прочим, смеешься. Так оно и есть. Человек без идеи мало чем отличается от животного. Так что мудрость любой политики в том и состоит, чтобы означенными идеями заразить большую часть населения.

– А как быть с меньшей?

– Меньшая сама до своих идей дойдет. Не все же, слава Богу, тупые да плоские.

– Значит, по-твоему, хищников можно перевоспитывать?

– Да проще простого! Чем, скажем, занимаются ваши подопечные до зоны? Грабят, пьют, убивают, женщин портят. Ну, берете вы их, сажаете, а дальше что? На зоне они в авторитете, работать – опять не работает, актив в упор не видят и, разумеется, снова пьют, в карты режутся, кого-нибудь калечат, а за отсутствием дам занимается мужеложеством. Есть тут элемент перевоспитания? Да ни на грош!

– Ишь ты, аналитик! – Шматов фыркнул. – Ну, а в вашем центре они что будут делать? Библию с кодексом штудировать?

– У нас они будут делать то, на что вы никакими статьями их не сподвигнете. Да я и выдумывать ничего не буду, – приведу свеженький пример… – Изотов воодушевился. – Так вот, навестил нас как-то один питекантроп. Приехал на джипе с кавалькадой охранял. Цепь до пупа, рот полон золота, татуировки по всему тулову и все такое. Пришел – пальцы веером, морда лопатой, язык такой, что только с третьего раза сообразили, что ему нужно.

– Чего же правильный пацан хотел от тугих медиков?

– Правильный пацан хотел избавиться от туберкулеза и печень поправить. У него, как он выразился, уже, типа, реальный цирроз нарисовался и водка стала плохо перевариваться. Вот и решил мужик отправиться к лепилам на лечение. К нам, то есть.

– Ну и как, договорились?

– А как же! Сначала этот красавец деньгами перед нами тряс, потом пообещал зачморить, если не поставим на ноги. В итоге пришлось отправлять его к Дымову. Я с такими кабанами разговаривать не умею, а вот Вадик его враз обломал.

– В каком смысле?

– Ну, это я не в курсе. На то он и экстрасенс, чтобы слово заветное знать. Так или иначе, но в тот же вечер этот красавец уже пахал в нашем зале. Рубанком полировал гроб.

– Чего, чего? – Серега Миронов даже рот приоткрыл от удивления. – Какой еще гроб?

– Самый натуральный, из сосновых досок. Сначала снял с себя мерки, потом чертежик набросал, а после давай пилить да строгать.

– И как? Получилось?

– Не сразу, конечно. Первый гробик кривой вышел. И по размерам основательно подкачал. Только третий по счету и получился. Но видели бы вы, как он тут пыхтел да старался. В азарт вошел мужик! Работал, считай, в одних трусах. Цепь скинул, кольца-печатки поснимал. Вкалывал по двенадцать часов. Тут же у нас и в баню ходил, и душ Шарко принимал, и прочие процедуры. Теперь, сами видите, пирамиду вместе с другими сколачивает.

– Погоди, погоди! – Сергей пригляделся. – Этот тот кривоногий, что ли? Весь синий от татуировок? Так это же Ломоть!

– Он самый. Ломтев Павел Игоревич. Он у них теперь вроде бригадира.

– А почему все-таки гроб? – не выдержал Шматов.

– Это лучше у Вадима поинтересуйтесь. У него свои подходы к подобной клиентуре. Но я так понимаю: гроб – это символ. Что-то вроде вызова смерти. Дескать, я спокоен и готов. Даже ложе смертное сработал своими руками. То есть, это, значит, на первом этапе, а на втором эту же самую смертыньку пациентам предлагается оставить с носом. По крайней мере на ближайшие лет двадцать или тридцать. Гроб – это для доходчивости. Мы же все гордецы, не знаем куда от амбиций деваться. Вот Дымов и ломает гордыню. С самых первых шагов. По его мнению, официальную медицину давным-давно уже надо ставить на попа. Все там через пень колоду. По сути не лечим, а прихорашиваем. Гниль, болячки – все остается внутри. А очки, контактные линзы, антибиотики, дорогие операции – все это по большей части стало уже бизнесом. Во главе угла – кошелек клиента и его финансовые возможности.

– Значит, не нравится официальная медицина?

– А что в ней хорошего? Дорого и ненадежно. Мы же лечим практически все – и что более важно – с помощью иммунных сил самого пациента.

– Занятно… – Миронов покачал головой. – И как у Ломтева с печенью?

– Полный порядок, – Саша Изотов произнес это с мальчишеской гордостью. – Половина камней уже вышла, вторая, думаю, к весне выйдет. И никаких скальпелей, никакого ультразвукового дробления. Хватило одного молотка и рубанка.

– Прямо чудеса какие-то!

– Отнюдь. Все просто до оскомины. Если мужик работает в тепле да с настроением, может за сутки два-три литра пота слить. Это значит, что из тела выйдет как минимум полкило шлаков и солей. Вот вам и пресловутые камни, и нездоровая кровь, и дурной запах изо рта. Полгода такой работенки, и про цирроз можно смело забывать. – Изотов с гордостью кивнул через плечо. – Сами видите, каким шустряком он теперь стал. Сейчас и не скажешь, что пару месяцев назад на ладан дышал.

– А если сорвется с резьбы и снова начнет пить горькую?

– Честно говоря, сомневаюсь. На то у нас и поставлен Вадим, чтобы задавать долгосрочные программы.

– Что-то вроде кодирования?

– Еще чего! Я же вам нарочно про идею толковал. Кодирование с установками – это по сути своей блоки и запреты. Мы же работаем не с запретами, а с идеей. Есть идея, начнется и творчество, а с творчеством появится жизненный смысл. Даже самый протухший мужик любит делать что-то своими руками. Надо только чтобы он разок это прочувствовал, а уж там и сам втянется. Вдохновение – лекарство серьезное. И болячки способно вылечивать, и тягу к наркотикам гасит.

– Вы и с наркотиками боретесь?

– А вы еще не поняли? Я ведь уже сказал: мы лечим практически все. В этом смысле от нас отстают даже столичные больницы. А процент эффективности в нашем центре даже выше, чем в знаменитой клинике Назаралиева.

– В таком случае объясни, почему часть ваших работяг разгуливает в валенках? Или в вашем хваленым центре нет средств на обычные больничные тапочки?

– Валенки, Сережа, – это шерсть, а шерсть – это здоровье, – Изотов поворошил свою шевелюру. – Обрей нас всех налысо, выгони на мороз, и ни один не выживет. Так что недостаток шерсти полезно время от времени восполнять.

Капитан со вздохом посмотрел на часы.

– Все это крайне интересно, но может, нам пора навестить Дымова?

– Ну, если он освободился… – Изотов приглашающе махнул рукой и, пройдя пальмовой аллей, вывел милиционеров из дендрария. – Здесь, пожалуйста, потише и говорить лучше шепотом.

– Тут тоже больные?

– Тут наш директор – Раиса Дмитриевна. Дама без всяких «но». Всемогущая и ядовито-мудрая, которую, боятся все, кроме Дымова.

Они прошли мимо мраморной статуи какого-то греческого бога, по ковровой дорожке добрались до секретарской. Оторвавшись от экрана компьютера, Аллочка обратила к ним лицо, глазами изобразила вопрос.

– Привет, зайчик! – игривым шагом Изотов приблизился к секретарше. – А я гостей к Вадиму привел.

– Помню, это, кажется, из милиции, да? Только он еще, наверное, занят.

– Что ж, сейчас мы ему напомним о себе. – Александр с загадочным видом достал из кармана ключ.

– Саша, ты же знаешь, он этого не любит! – Аллочка столь по-детски насупилась, что Миронов поневоле залюбовался девушкой.

– Ну, во-первых, мы тихонечко, а во-вторых, нельзя заставлять людей ждать. Мне что, до вечера их по центру водить? Погляди на них, рыбонька, они уже с ног валятся от усталости. Где твоя женская сознательность? – Изотов украдкой успел погладить кисть секретарши. Отдернуть руку Аллочка не успела.

– Ух, какие мы красивые, когда сердимся! Ну почему мне не положена по штату секретарша? Аллочка, признайся, пошла бы ко мне в секретари?

– Ни за какие коврижки!

– Вот такие у нас высокие отношения, – взглянув на Сергея со Шматовым, Изотов с деланной грустью развел руками. – Такая уж, видно, у меня судьба – быть презираемым женщинами… Ну что, господа офицеры, пройдемте в секретный кабинетик? Уверен, очень скоро туда заглянет и Дымов.

* * *

Перед ними было окно – на этот раз совсем небольшое, и там за окном в кабинете находилось двое – Дымов и его пациент – человек солидной наружности, с глазами обиженного ребенка.

– Судя по всему, большая шишка, – шепнул Изотов. – Обычно подобную клиентуру подбирает Раиса Дмитриевна. Шушеру отсылает к нам, богатеньких буратин – к Вадиму.

– Разве это справедливо?

– Наверное, да. Вадим ведь не столько их лечит, сколько перенастраивает.

– Что, что?

– Я же вам рассказывал про Ломтя. Был бандит – да весь вышел. Теперь рубанок ему милее пистолета. С остальным контингентом Дымов проделывает примерно ту же работу. Грубо говоря, из шакалья превращает в нормальных людей.

Шагнув к стене, Изотов щелкнул неприметным тумблером, и в комнатке послышались голоса беседующих за стеклом.

– Если хотите, можно даже послушать.

– А это удобно?

– Почему нет? Я же говорил, у нас тут особые правила и полная открытость. Не заглядываем разве что в спальни с уборными. Кроме того, Вадим уже знает, что мы здесь.

– Как это?

– Он экстрасенс, не забывайте, и это стекло для него не препятствие. Так что рассаживайтесь и наблюдайте. Возможно, специально для вас он даже что-нибудь продемонстрирует.

– Что именно?

– Этого я и сам не знаю. Знаю только, что на сюрпризы он горазд. Ну, а я с вашего разрешения отправлюсь к своим больным. Я хоть и не Вадим, но тоже вроде как на работе. Словом, еще увидимся… – кивнув Сергею с Потапом, Изотов бесшумно выскользнул за дверь.