Текст книги "Тост за Палача"

– Погоди, погоди! Ты говоришь – вскроем сейфы. Но ведь это не пуп царапнуть. Иной сейф мастера часами ломают!

– Никакие мастера не понадобятся. Мы используем обычную взрывчатку.

– То есть?

– Взрывы вполне впишутся в общую программу. Мы ведь пообещаем торгашам теракт, вот он и произойдет. Взрывы даже помогут нам, поскольку отгонят самых ретивых охранял. Ну, а напоследок можно и впрямь устроить хорошенький пожар. Если не ошибаюсь, – теперь Кудесник заговорил осторожнее, – торговым центром заведуют питерские, а мы с ними не в самых хороших отношениях…

Папа прервал его взмахом руки.

– Пожалуй, ты сказал достаточно!

– То есть, вы считаете…

– Я считаю, что тебе нужно помолчать. – Папа зловеще улыбнулся. Дымок сигары окутал его голову, сделав взгляд серых прищуренных глаз особенно пронизывающим. – Мда… Ты действительно головастый парень! И про питерских даже не поленился разузнать.

– Значит, мне…

– Тебе, милый мой, следует сейчас поразвлечься. Это во-первых, а во-вторых, завтра на свежую голову обмозгуй детали – тогда и явишься ко мне. Поговорим обо всем в более деловой обстановке. Идет?

– Я понял, извините. – Кудесник обескураженно кивнул. Мысль о том, что кому-то из своих помощников Папа тоже может доверять не в полной мере, пришла к нему только сейчас.

– Словом, иди и веселись. Там внизу Боча тебе все покажет. И сауну, и бильярд, и весь местный зоопарк с симпатичными обезьянками. Работа – работой, а об отдыхе, Кудесник, тоже нельзя забывать…

Как выяснилось, внизу обладателя кроличьих зубов и впрямь поджидал Боча. Сходу облапив удачливого комбинатора, он дохнул ему в лицо запахом алкоголя, сунул в руку бутылочку австрийского пива.

– Ну как все прошло? Стричься не заставили?

– Теперь и не заставят.

– Да ну? Ну, ты молоток!

От медвежьих объятий у Кудесника немедленно заныли ребра.

– Легче, Боча, легче!

Громила взглянул на него с интересом. В тронутых хмельной поволокой глазках мелькнуло уважение.

– Пожалуй, и правильно, что не стрижешься. Обрей тебя, как обычного братка, будешь походить на клоуна. А так – ништяк. Тебе даже идет.

От подобных слов Кудесник еще больше расхрабрился.

– Папа сказал, будто ты теперь будешь меня развлекать.

– Так и сказал?

– Ну да.

– Тогда пошли. – Покрутив головой, Боча вновь приобнял Кудесника за плечи, вывел в просторный хол, где гремела музыка и тусовалось десятка полтора бритоголовых гавриков. – Раз Папа сказал, буду развлекать. Точнее – найду тех, кто тебя развлечет.

Он кивнул в сторону лениво пританцовывающих на сцене девиц. Фигуристые, улыбчивые, покладистые дамочки, собственно, и были сюда приглашенны для исполнения специфических услуг.

– Как? Нравятся цыпочки?

– Ничего.

– Все твои будут, только кивни. – Боча придвинулся ближе, горячо задышал в самое ухо. – Послушай, я так понимаю, босс тебя приближает, верно?

– Вроде того.

– Так ты это… Не забывай старых корешей. И помни, я насчет твоего причесона никогда особо не вякал и против ничего не имел. В общем имей в виду.

– Буду иметь. – Кудесник нагловато тряхнул своей самурайской косичкой. Как известно, крысы бегут с тонущего корабля. И бегут на корабль, который уверенно держится наплаву. Вот и к нему начинали липнуть людишки. Двое из сидящих за столами приветственно подняли бокалы, гориллоподобный и начисто лишенный шеи Варлам радушно подмигнул Кудеснику. Новоявленный фаворит Папы не удержался от широкой улыбки, ответно поднял свою бутылочку.

Глава 12

Лифт, как выяснилось, не работал, и на родной девятый этаж пришлось подниматься пешком. Все бы ничего, но большинство лестничных площадок тонуло в темноте, и двигаться приходилось вслепую, осторожно ступая по хрусткой смеси стекла и ореховой скорлупы, шурша разбросанными газетами и целофаном. В конце концов, Аллочка чуть не упала, наступив на банку из-под пива.

Ощутив приступ стыда, Вадим остановился. Ему в самом деле стало неловко за свой подъезд. Пусть он здесь и не мусорил, однако особо и не приглядывался, за чистоту не радел. Разве что менял периодически перегоравшую на лестничной клетке лампу и на том полагал свой гражданский долг исчерпанным. Теперь же, взглянув на свое обиталище глазами секретарши, Дымов понял, что в полной мере ответственен за весь этот бардак. Тем более, что он действительно мог многое изменить. Мог, но не изменил, и винить теперь следовало не бабу Дашу уборщицу, не лодыря управдома, а прежде всего себя.

– Извини. Даже не подозревал, что у нас так захламлено.

– Причем тут ты? Это жизнь такая. – Она погладила его по плечу. – Я где-то читала, что нужно минимум четыре поколения, чтобы появилась настоящая благородная интеллигенция. А пока мы все интеллигенты в первом поколении.

– Про четыре поколения это, конечно, красиво, но по сути чушь.

– Чушь? Почему?

– Видишь ли, – Вадим вздохнул, – интеллигентный человек, если он действительно интеллигентный, – всегда интеллигент в первом поколении. Все остальное – миф и сказка. Выдумка барчуков для крепостных.

Обернувшись к Аллочке и не давая ей времени на возможные возражения, он бережно подхватил девушку на руки.

Ойкнув, она естественным образом обхватила его за шею.

– Зачем? Тебе же тяжело!

– Ну, во-первых, не так уж тяжело, а во-вторых, в этом свинарнике ты запросто можешь подвернуть каблук. Или таких сапожек у тебя дома не один десяток?

Продолжая отвлекать ее посторонними речами, он размеренным шагом одолел последние пролеты. Задним числом отметил, что физическую форму окончательно еще не утратил. Во всяком случае, Аллочку он доставил до места в целости и сохранности. Шумно дыша, поставил девушку перед дверью.

– Вот мы и на месте, сеньора.

Здесь было по крайней мере светло, и потому на секунду ему пришлось заслонить от Аллочки дверь. Незачем девочке знать, каким именно образом он открывает замки. Хватит и сегодняшнего чуда с лапой несчастной дворняги.

Подобные вещи он давно уже проделывал чисто механически, не прибегая к глубинному зрению. Владеющему метателом не нужны ключи. Все было просто и привычно. Подчиняясь мысленному импульсу, засов вышел из паза, щелкнул наконечником об ограничитель. Вадим пропустил секретаршу вперед, торопливо зажег свет.

– Я называю это своей берлогой. Осваивайся.

– Всего однокомнатная? – она выглядела изумленной.

– Ты ожидала, что я живу во дворце?

– Честно говоря, да. С вашими-то способностями давно уже можно было бы жить в какой-нибудь Швейцарии.

– Опять «выкаешь»?

Она смущенно пожала плечиками.

– Мне нужно привыкнуть.

– Привыкай.

– Но ведь я права. Ты действительно мог бы купаться в золоте и жить за границей.

– Предпочитаю купаться в обычной воде, а жить в России. В общем, красавица, мой свои прелестные ручки и проходи на кухню.

– На кухню?

– Да, тут сразу за поворотом, не заблудишься…

Когда, спустя пару минут, Аллочка села за стол и движением послушной ученицы продемонстрировала ему чистые ладони, он отечески погладил ее по голове.

– Умница! Чай или кофе?

– Лучше чай.

– Тоже хорошо.

– Почему?

– Как тебе сказать… Кофе – напиток вредный, а кроме того – откровенно грубоватый. Ценитель кофе – в некотором смысле ценитель самогона. Ароматно, терпко и никаких нюансов. Вот чай оценить по достоинству значительно сложнее. Зато и пользы от него не в пример больше. Чего улыбаешься? Это я тебе, как врач, говорю.

– Да какой ты врач! Ты маг и экстрасенс. Это куда значительнее.

– Тем более. Значит, должна поверить на слово, что чай лучше и полезнее. Хотя кофе у вас почему-то популярнее.

– У вас?

Вадим уставился на нее честными глазами.

– Я сказал «у вас»?

– Именно так ты и выразился.

– Видимо, оговорился.

– А мне кажется, что нет.

В воздухе повисло молчание. Слышно было, как нечто живое и сердитое толкается в чайнике, ударами изнутри подбрасывая крышку. Может быть, пар, а может, и нечто иное. Дымов, не вставая, развернулся на табурете, дотянулся до плиты и выключил газ. Тем и хороши российские кухоньки, что уютны и крохотны. Не сходя с места можно ужинать, рыться в холодильнике, мыть посуду и даже шлепать тапком настенных тараканов.

– Знаешь, Вадим, я ведь давно тебя вычислила.

– Да неужто?

С самым серьезным видом Аллочка кивнула

– Я не шучу. Ты не такой, как все. Самую малость, но не такой. И рекламу не смотришь, и фильмов наших не знаешь. То есть, ты, конечно, эрудированный человек, постоянно цитируешь какого-то Экклезиаста, Бергсона, Кирхгофа…

– Наверное, Киркегора? Кирхгоф – не философ, а немецкий физик. Работал в Петербургской Академии Наук.

– Вот видишь, а я и этого толком не знаю. И никто из моих сверстников не знает. У нас другое образование, понимаешь?

– Вот и помоги мне. – Разливая чай, Вадим кротко улыбнулся. – Подскажи, где и какие ляпы я совершаю. Обещаю, что буду к твоим советам прислушиваться.

Помешав ложечкой в кружке, Алла подняла голову. Глаза ее распахнулись во всю ширь, став похожими на пару женских зеркалец. В каждом из них Дымов с удивлением разглядел себя – сидящего на табурете, с кружкой парящего чая в руке.

– Скажи честно, ты шпион?

Он усмехнулся.

– Знакомая фраза. Не помню, откуда.

– Вот видишь. А люди твоего поколения смотрели этот фильм десятки раз.

– Какой фильм?

– «Адъютант его превосходительства».

– Кажется, я тоже его видел. – Осторожно сказал Дымов. – Одну или две серии.

– А ты целиком посмотри. Очень неплохой фильм. – Аллочка продолжала испытующе глядеть на него. – Если хочешь, можешь спросить у меня то же самое. В смысле, кто я такая. Но я-то не шпионка, и никто меня к тебе не подсылал. Честное слово!

– Я знаю.

Было видно, как она вспыхнула. Даже чуточку разозлилась.

– Между прочим, некоторые товарищи действительно подкатывали с разными вопросами. Пару раз даже деньги предлагали.

– Ну да?

– А ты как думал! Спрашивали о твоих методиках, интересовались пациентами. И знаешь, что я им отвечала?

– Знаю.

Она сердито бросила ложечку на стол.

– Послушай! Если ты умеешь читать чужие мысли, это не дает тебе право…

Вадим мягко накрыл руку Аллочки ладонью.

– Брэк, малыш! Я все понял. И в голову твою я не лезу, поверь мне. Просто о некоторых вещах несложно догадаться без всякой телепатии.

Тревога в ее глазах мгновенно сменилась детским любопытством.

– А ты, правда, умеешь угадывать чужие мысли?

Вадим ласково погладил ее руку, ответил не сразу.

– Видишь ли, Аллочка, чужих мыслей нет. Мысли – достояние целиком и полностью общественное. Кто-то и впрямь может их слышать. Извне, понимаешь? А кто-то нет. Так они и попадают в наши головы. Вот угадывать чужие намерения у меня действительно иногда получается. Но мысль и намерение – разные вещи.

– Как это?

– А вот так. Волк намеревается утащить теленка, но это не мысль, это зов голодного желудка. Шестнадцатилетний оболтус поедает взглядом красивую дамочку. Его желания также неверно отождествлять с мыслями, поскольку настоящие мысли – это нечто совершенно иное. Я бы сказал – качественно иное.

– Кто вы? – вырвалось у девушки.

– Я? – Вадим покосился за окно, рассеянно потер мочку уха. – Человек, Аллочка. Ко всему прочему еще и мужчина, если ты заметила.

– Ты знаешь, о чем я спрашиваю… – она порывисто вздохнула. – Я ведь давно стала подмечать все эти странности. Даже тетрадку завела с записями.

– Дневник, что ли?

– Ну да, дневник наблюдения. Совсем как в школе. Только я следила не за погодой, а за тобой.

– И к каким выводам ты пришла?

– Я поняла, что ты умеешь то, чего не умеют другие. Мало того, что ты излечиваешь самые жуткие болезни, успокаиваешь психопатов, так ты и говоришь немного не так, и одеваешься странно. А еще я помню того колченогого пса. Ты даже не воспользовался гипсом. Как такое возможно?

– Ну… Иногда бывает возможно.

Она упрямо мотнула головой.

– Ты не тот, за кого себя выдаешь.

– Верно, не тот. Мы все себя за кого-нибудь выдаем. Разве за это можно винить?

– А я не виню, я спрашиваю. – Аллочка прикусила губу.

– Ну, раз спрашиваешь, придется ответить. – Вадим грустно улыбнулся. – Ты права, Аллочка, я действительно беглец. Смертельно больной человек, покинувший свой мир и угодивший по нечаянности к вам.

– К нам?

– Ну да. Если честно, то ТАМ я долго бы не прожил. Месяц-полтора от силы. Так что терять мне, в сущности, было нечего, вот и рванул. От друзей, соратников, подчиненных.

– Но для чего?

– Может, для того, чтобы не превращаться в обузу, а может, по иным причинам. Самое странное, что здесь все неожиданно прошло. Более того – я не только поправился, но приобрел нечто иное.

– Иное?

– Ну да. Например, способности, которые, как выяснилось, могут приносить людям пользу. Таким образом, я и превратился в лекаря. Без сертификатов, лицензий и вузовских дипломов.

Ротик у Аллочки чуть приоткрылся, но она и не думала язвить. По лицу Вадима было не понять – шутит он или говорит всерьез, но как бы то ни было – сейчас девушка верила всему, что он говорил. Она не изображала сочувствие, она действительно его жалела, и, глядя на собеседницу, Дымов неожиданно ощутил, как нечто горячее начинает разгораться в груди, омывая сердце, жаркими огненными всполохами доставая ледяной сгусток мозга. Возможно, это следовало называть признательностью за то, что его готовы были выслушать, а может, он попросту изнемог от затянувшегося притворства. Даже Саше Изотову, коллеге и другу, он не говорил всей правды. Наперед знал, что в отношения вторгнется холодок недоверия. Чудесам, какие бы они ни были, верят только своим собственным, чужим же принято криво улыбаться… То есть так Вадим рассуждал еще совсем недавно, а сейчас до него вдруг дошло, что правду или, во всяком случае, часть таковой легко и просто может воспринять эта сидящая перед ним девочка. Каким-то образом его язык не стал для нее чужим, возможно, не станут чужими и мысли.

– Вадим, а там, в твоем мире… Там было хорошо?

Он покачал головой.

– Там было плохо. Очень и очень плохо. Там было страшно и голодно, а люди умирали на улицах сотнями и тысячами. От пуль, эпидемий, от природных катаклизмов.

– Скажи честно, это наше будущее? – вопрос дался Аллочке с явным трудом. Она даже затаила дыхание, ожидая ответа.

– Я не знаю. Правда, не знаю.

– Но вы… Ты не жалеешь, что пришел сюда?

– Как я могу жалеть? У меня не было выбора. Здесь я живу уже седьмой год, а там я бы давно умер.

Аллочка отреагировала чисто по-женски: схватив его ладонь, прижалась к ней щекой. Дымов потрясенно замер. К таким вещам он не был готов, и волна чужой нежности заставила его содрогнуться. Это было все равно что распахнуть настежь душу. Наверное, не следовало подставлять ей ладонь. В одну секунду он разглядел ее всю – от первой секунды рождения и до сегодняшнего вечера. Ее чувства вошли в него, как нож в масло, и на глаза сами собой навернулись непрошенные слезы.

Она подняла голову.

– Ты плачешь?!

– Кажется, да. – Он попытался отвернуться.

– Но почему?

– Сам не пойму. Даже там это случалось всего раз или два.

– Значит, ты наш. – Аллочка снова прижалась к его руке. На этот раз губами. – Я точно знаю: чужие плакать не умеют. Выходит, ты не чужой…

* * *

Они лежали, легко уместившись на кровати-полуторке, цепко обвив друг друга руками и ногами. Аллочка целовала его грудь, шептала на ухо смешную чепуху. Вадим отвечал, не думая. Мозг в эти минуты ему был без надобности.

– Когда ты дрался, ты был похож на Ричарда Гира.

– Это еще кто такой?

– Мой люимый американский артист.

– Значит, теперь и я угодил в любимые?

– Угодил, – она игриво лизнула его в губы. – А еще ты уникальный мужчина. Честно, честно!

– В каком смысле – уникальный?

– Видишь ли, в народе давно замечено: женщины принимают сначала ванну, потом мужчину. У последнего в лучшем случае – все наоборот, в худшем – ванна вовсе отсутствует. Знаковое отличие, правда? Мы хотим стать чистыми ДЛЯ вас, а вы спешите к чистоте ПОСЛЕ нас.

– Но ведь я первым отправился в душ.

– Потому я и назвала тебя уникальным. Ты не гонишься за деньгами, спишь на скрипучей кровати, питаешься кашей с сухарями и даже лечишь совершенно по-своему.

– Честно говоря, не по-своему. Многое из моих методик заимствовано у Бори Воздвиженова.

– Какого еще Бори?

– Был такой замечательный врач.

– Почему был? Он что, умер?

– Хмм… Можно сказать и так. Но он и в самом деле был замечательным человеком. Чуть ли не в одиночку пытался спасти мир – воевал с таймерными болезнями, выводил грибные споры, пытался замедлить ураганное старение. – Вадим улыбнулся своим мыслям. – Кто знает, может, часть его души переселилась теперь в меня.

Аллочка прижалась к нему крепче.

– Я слышала, такое бывает. Индусы называют это реинкарнацией.

Дымов кивнул.

– Помню. Кажется, Толстой тоже ощущал в себе умершего Паскаля. А Цветаева – умершую за семь лет до ее рождения Марину Башкирцеву.

– А ты? Кого ощущаешь в себе ты?

– Сейчас я ощущаю в себе маленькую смышленую девочку, которая почему-то решила подружиться со стариком.

– И вовсе не стариком! – Аллочка погладила его по лицу. – А если и стариком, то довольно бодрым для своих лет.

– Что ж, и на том спасибо.

– Лучше расскажи, где ты жил. Что это была за планета?

– Ты не поверишь, но это была все та же Земля. И даже город был, по-моему, такой же. Разве что назывался не Екатеринбургом, а Воскресенском.

– И континенты были такие же?

– И континенты. Африка, Америка, Европа. Что-то уже скрылось под водой, часть территорий обезлюдела после ядерных катастроф.

– Но вы ведь как-то жили?

– Мы не жили, мы боролись. Каждый год и каждый день. Кто-то верил в лучшие времена, а кто-то просто спускал тормоза и торопился отгулять оставшееся по полной программе.

Губы Аллочки скользнули по его лицу, приблизились к уху.

– Пообещай, что не вернешься обратно. Что останешься здесь навсегда.

– Обещаю, – Вадим закрыл глаза, сонно подумал, что, пожалуй, впервые за последние семь лет он засыпает абсолютно счастливым. Хотелось надеяться, что сны с этого момента у него изменятся, и вместо боевиков Пульхена, пылающих улиц Воскресенска, исхудавших детей придут иные картины – более красочные и менее страшные…

Погрузившись в темную вязкую дрему, Вадим не видел, да и не мог видеть, как, осторожно поднявшись, Аллочка приблизилась к вороху сваленной в кресло одежды, порывшись, нашла рубаху Дымова. Включив маленький ночничок, девушка склонила голову, пальцами ищуще провела по ткани. Наткнувшись на разрез в районе живота, приглушенно ахнула. Края дыры были окаймлены багровой корочкой, ручеек подсохшей крови сползал вниз, заканчиваясь замысловатым вензелем. Все было понятно без слов. Руки у девушки задрожали, рубаха упала на пол.

– Ну и пусть, – шепнула Аллочка. – Не все ли равно?

Трепетно обняв себя за плечи, она медленно обернулась. Вадим спал, откинув голову на подушку, но не храпел, как это нередко случается в такой позе. Лицо его было спокойно, и только бицепс правой руки едва заметно подрагивал. На мгновение девушке почудилось, что над Дымовым мутно пульсирует некая дымчатая тень – словно облачко, зависшее над грудью великана. И даже не облачко, а купол медузы аурелии, которую и в самой прозрачной воде пловцы скорее угадывают, нежели видят. Слыша, как гулко бьется ее сердце, Аллочка торопливо шагнула к кровати и взмахнула рукой. Прямо сквозь дымчатое облако – словно отпугивала привязчивую муху.

И, конечно же, ничего не почувствовала. Да и что, черт возьми, она должна была почувствовать? Надо было просто принять димедрол и не забивать голову нелепицами. После сегодняшних приключений людям, бывает, и не такое мерещится.

Осторожно Алла забралась под одеяло, вытянувшись, прижалась к Вадиму. Не просыпаясь, он рефлекторно обнял ее. Выждав немного, девушка скользнула ладонью по мужскому телу и очень скоро обнаружила то, что искала. Короста свежего рубца – как раз напротив печени. Врачом она не была, однако санитарные курсы успела закочить. А потому знала, как именовать собственное открытие. Ранение из разряда проникающих, затронувшее жизненно важный орган. Тем не менее, вопреки всему Вадим остался жив, как оставались живыми все те, кто попадали к нему на прием. Правда, их не пытались убивать и не били ножом в печень, однако Аллочка и не собиралась ничего себе объяснять. Там в парке он, кажется, прижимал к животу руку – совсем недолго, но, видимо, этого хватило. Во всяком случае, на что способны его волшебные руки, она уже немного знала. А потому восприняла факт удивительной неуязвимости с положенным спокойствием.

Опустив голову на грудь бессмертного Дымова, Аллочка судорожно вздохнула и вновь упрямо прошептала:

– Ну и пусть! А я все равно буду здесь и с ним…