Текст книги "И опять Пожарский 5"

Первым делом решил мэр выбрать старших для всех народностей, что в Миассе проживают. Не мало, ведь их. Пальцев на обеих руках не хватит. Башкиры, мордва, ногаи, вогулы, торгуты, французы (гугеноты), испанцы (мориски), финны (суоми), шведы, немцы, татары, ну и русские. Вот с этими старшинами и повёл речь Шульга о приближающейся проблеме. Поначалу гул стоял, но Никита Михайлович его пресекать не стал, пусть пошумят, повозмущаются, зато потом думать начнут. Первую хорошую идею выдал финский выборный.

Оказывается, у них есть несколько вполне приличных способов рыбачить зимой. А что, замечательно. Рыба вещь полезная и питательная. Вогульский вождь Увачан пообещал по всем соседним стойбищам весть послать, чтобы по возможности больше мяса в Миасс несли. Ладно, иногда этой самой капли и не хватает. Интересную и самое главное, на самом деле здравую мысль, высказал представитель франков Ив Сотен. Нужно поговорить с народом и попросить свадьбы, рождение детей и прочие праздники проводить экономней. Там ведь и закуски и мёды с водкой рекой. Поговорим.

Ещё одну очень полезную мысль высказал представитель немцев Ганс Кнодель. Нехватка продовольствия вещь, понятно, не приятная, но если некоторые плохие хозяева съедят семенную рожь, пшеницу или другие культуры, то на следующий год просто вымрем. Понял после слов немца Никита Михайлович и где ошибся. Он, по прибытии двух последних партий переселенцев, опросил их, кто, чем будет заниматься, и для тех, кто будет крестьянствовать, выделил из запасов часть зерна и бобовых на семена для посева весной. Вот этих выделенных сейчас и не хватит. Нужно будет ещё и с первыми лодьями князю Пожарскому весточку подать и попенять ему, что плохих он помощников подготовил. В его отсутствие отправили переселенцев без семян и почти без скотины. Спасло то, что у монголов при последнем налёте отбили сотню почти коней и раненых с десяток выходили. Только ведь этих лохматых собак считать лошадьми можно с большой натяжкой. Хорошо, что свои жеребята подрастают. Год протянем, а там уже обеспечим всех крестьян нормальными лошадьми.

Спорную, но вполне разумную мысль высказал и Епифан Соловый – атаман прибившихся казаков донских. Он предложил еду для не семейных готовить на всех в полевых кухнях. Так продуктов меньше израсходуется. Может и прав, за добавкой в общий котёл под пристальным взглядом товарищей особо не находишься.

А что, должны протянуть до лета, а там грибы пойдут, да черемша разная, мастера вершиловские обещали стекла к весне много наделать и теплицы можно будет построить, ранние овощи вырастить. Протянем. Вот ведь скопом, всем миром, любую беду можно преодолеть. Не зря в Великом Новгороде Вече и до сих пор живо. Перезимуем.

Событие семьдесят девятое

Миньша Титов открыл пахнущую типографской краской книгу и бережно перелистал все двадцать страниц. Здорово. У него теперь есть «своя» книга. До этого он переделывал чужие. «Илиаду» грека древнего Гомера, потом его же «Одиссею», «Слово о полку Игоревом». Книжки все были интересные и толстые, и переделывать их на стихотворный манер было просто замечательно. А как его потом все хвалили, даже профессора немецкие. Только это всё равно были чужие книги. Эту сказку детскую предложил написать Миньше князь Пётр Дмитриевич. Когда книга была написана, князь прочитал её, хмыкнул, сказал непонятное: «Не хуже Ершова», и принялся исправлять. Вставил непонятные слова вроде: «под мухой» или «позаливаем зенки» и вернул Миньше, чтобы тот новые слова тоже зарифмовал, ну и объяснил, что они значат. Смешно выходило. Миньша тогда решил всю сказку переделать и так написать, чтобы чуть смешнее выходило. Второй раз Пётр Дмитриевич даже исправлять ничего не стал. Сам понёс её художникам и попросил нарисовать героев книги, коих назвал «персонажами» на франкский манер, смешными. Снова сравнил Миньшу с неизвестным Ершовым и отдал книгу в печать. И вот она вышла. Чуть-чуть ещё княжич Дмитрий Петрович подрастёт, и можно будем ему прочитать. Понравится, поди, вон какие зверушки получились чудные. У Миньши таких замечательных книжек в детстве не было. Да и вообще книжек не было, он и писать-то и читать только в Вершилово научился. Сирота, слава богу, скоморохи пригрели, не дали с голоду умереть. Дед Козьма, что у них частушечником тогда был, научил Миньшу вирши складывать. Только теперь бывший скоморох понимал, что и ему и деду Козьме далеко было до настоящих «Поэтов», как его теперь Пётр Дмитриевич зовёт. Что ж, подрастёт ещё немного поэт Титов, женится и через несколько лет прочитает сыну сказку про колобка, у его детей такая книжка будет. Да и не только у его. У всех детей Руси.

 
Слушай княжич. Дело было
В доме некого Гаврила,
Был Гаврила уж не молод,
И поднять не мог свой молот,
А ведь раньше был кузнец,
Первый парень, молодец.
Жил вдвоём он со старухой,
И вот как-то раз под мухой,
Говорит жене – Анют,
Мне, мысля, пришла вот тут.
Праздник, слышь-ка на носу,
Пора браться за косу,
А душа чего-то просит,
Без закуски не выносит
Ентот чёртов самогон.
Может, сходишь ты в загон,
И зарежешь гусака,
Заливные потроха
Будем кушать. Шкварки, гренки.
Ох, позаливаем зенки
Мы под энтот закусон.
Был не праздник бы, а сон.
А старуха от печи:
Ты Гаврил не трындычи,
Мы ж того гусёнка съели
На запрошлой ведь неделе.
Вот так-так, вздохнул старик,
И приняв за воротник
Пол стакана он зелья,
Говорит. А попадья
Нам должна стакан муки,
Ты давай-ка к ней беги,
Оторви от печки зад.
И спроси про самосад,
Может, даст щепоть иль две,
А то тяжко голове.
Делать нечего старушке
Поплелась она к подружке,
Изымать свою муку,
Да махорку мужику.
Попадья, такая же клюшка,
Нашей бабушки подружка,
Сделав вид, что позабыла:
И когда же это было,
Чтобы я брала муку?
Ты скажи-ка дураку,
Мужику, то бишь Гавриле,
Чтобы зря не говорили
На меня такой бедлам,
Но муки уж ладно дам.
Всё же праздник на носу,
И махорку принесу,
А то муж дымит – вонища,
Провоняла с табачища
Церква вся. Не храм – кабак.
Будь он проклят тот табак.
Щас пойду, сопру у мужа.
Только не было бы хуже.
Ты попу не говори,
Чёрт его бы задери.
Принесла муки стакан.
Был в ней, правда, таракан,
Но его достали бабки,
Оторвали ему лапки
И коту. Тот мигом сгрыз.
Уж видал я брат подлиз
Этот ж кот у ног всё вьётся,
И всё трётся, трётся, трётся.
Отвратительный был кот.
Ладно, чёрт с ним. Значит вот,
Получив муку, табак
И улыбок на пятак
От подружки дорогой
Отправляется домой
Наша бабушка Анюта,
С думкою, чего бы тута
К празднику сварганить можно
Торт? Нет, это слишком сложно.
Каравай? Так праздник всё ж.
Колобок! Румян, пригож,
Глазоньки нарисовать.
Скажет дед – спасибо мать.
И не будет даже бить,
Когда брагу станет пить.
Наварить ещё бы щей.
Стоп! А где достать дрожжей,
Чтоб состряпать колобок?
Ведь не напасёшься впрок,
Чуть достанешь сразу дед
Ставит брагу. Сколько бед
От неё на белом свете,
В позапрошлом эвон лете
Утонул в реке Касьян.
Был Касьян тот в стельку пьян.
А возьму-ка я дрожжей
Прям из браги, хоть убей,
Больше неоткуда взять.
Как пойдёт Гаврила спать
Я из жбана муть достану,
Муж не разберётся спьяну,
Почему тот колобок,
Позолоченный наш бок,
Отдаёт немного зельем,
Посчитает, что похмельем
Уж от самого разит.
Всё не напьётся, паразит.
Так! С дрожжами решено.
Сбегать надо на гумно
И яичко хоть одно
Отобрать у клушки Рябы,
Правду говорили бабы,
Ниочёмная несушка,
Эта чёртова пеструшка,
Но яичко может есть.
Не успела б только съесть
Эта Ряба то яичко.
Каннибалша, а не птичка.
Всё! Яйцо и дрожжи есть,
Глаз нельзя будет отвесть
От моего колобка,
Подрумянятся бока.
Маловато вот муки.
Ну, да мы не дураки.
По амбару пометём,
Там чуть-чуть, да и найдём.
По сусеку поскребу,
Пошукаю в коробу.
Наберётся в самый раз
На Гаврилов на заказ.
Вот пришла домой Анюта,
Смотрит, деда нету тута.
Она сразу хвать из жбана
Мути ровно пол стакана,
И запрятала за печку.
Вовремя, уж дед к крылечку
С огорода подошёл,
Та ничё он не нашёл,
Чем бы можно закусить.
Бабку, что ли мне побить?
Думает. А ладно, спать
Завалюся на кровать.
Вскоре храп избу потряс.
Бабка рада, чуть не в пляс
Припустилась. Миг и тесто
Уж готово. В тёпло место
Его тут же она ставит.
И пока дедулька давит
Храпака на целый мир,
Бабка уж готовит пир,
Моет, чистит и скоблит,
Скоро всё здесь заблестит.
Слышит – чу. Упала крышка,
То ли тесто? То ли мышка.
Нет. Опара подошла,
Уж почти, что и ушла,
Так и лезет через край.
Ой, хватай её, хватай.
Вот и колобок готов,
На старухе семь потов
От работы уж сменилось.
Тесто в печь… Ох, притомилась,
Вытирает бабка лоб,
И окошечками хлоп,
Чтоб проветрилось немного.
А за окнами – дорога
Сквозь поля уходит в лес,
Что поднялся до небес
Тёмной зелени стеной.
И зимою волчий вой
Будет по ночам крестьян,
Если кто не слишком пьян.
Вот проходит скоро час,
Колобок поспел как раз.
Наша бабушка Анюта из печи его достала
И на стол… Нет, это мало.
На окно, чтоб он остыл.
И кричит: Гаврил, Гаврил,
Просыпайся-ка, давай.
И рубаху надевай,
Ту, котора с петухами,
И какими-то котами.
Дед поднялся, чешет бок.
Фу – ты – ну – ты, колобок!
Глазоньки нарисовать,
Ротик. Даже страшно брать
Будет в рот. Ну, как живой.
Ой, ой, ой, ой, ой, ой, ой!
Приключилось колдовство.
Уж не знаю от чего.
Только ожил колобок,
Круглый и румяный бок,
И что выдумал пострел,
Сразу песенку запел:
Я весёлый колобок,
Позолоченный я бок,
По сусекам я скребён,
По амбару я метён,
Скучно мне лежать в окне,
Это дело не по мне.
А смотреть на острый нож
Мне уж вовсе невтерпёж.
Лучше убегу я в лес
Полный сказок и чудес.
Взял и спрыгну на дорогу.
Покатился. Вот ей богу,
Я не знаю, что случилось,
И как это приключилось
Может всё из-за дрожжей,
Что из браги. Хоть убей.
А пострел наш видно пьян,
Как в том лете был Касьян,
Что на речке утонул.
Эвон к лесу сиганул,
Только песня долетела.
Тут старуха заревела.
Дед ей врезал тумака,
Почесал свои бока,
И опять свалился спать,
Раз уж нечего пожрать.
Ну, а что же колобок,
Позолоченный наш бок.
Катит полем наш пострел,
Рад, что дед его не съел.
Тут навстречу ему волк,
Увидал, зубами щёлк,
Перегородил дорогу,
И глядит на недотрогу
Своим волчьим жадным взглядом.
Не хотел бы я быть рядом.
Кто ты есть? Куда ползёшь?
Иль шагаешь? Не поймёшь.
Расскажи всё без утайки.
Я люблю послушать байки,
Так сказать, перед обедом.
Ты один или кто следом?
Огляделся серый волк.
Отвечает колобок:
Я весёлый колобок,
Круглый и румяный бок.
По сусекам я скребён,
По амбару я метён,
Я от бабушки ушёл,
И от дедушки ушёл.
От тебя ж, волчище,
Красный язычище,
И подавно я сбегу.
Ой, смешно, ой, не могу.
И пустился колобок
Прямо между волчьих ног,
И ушёл от дурака,
Хохоча во все бока.
Катит дальше по дороге,
И заносят его «ноги»
В тёмный и дремучий лес
Полный сказок и чудес.
Тут дорога оборвалась,
Между кочек затерялась,
Превратилась сразу в стёжку,
Тоненькую, знать, дорожку,
Всю заросшую травой,
Шелковистой муравой.
Колобок по ней пустился,
Даже не перекрестился.
Но далече не убёг
Круглый наш румяный бок.
Увидал его медведь.
И давай тот час реветь,
Поперёк дороги сел.
Я б тебя паршивец съел,
Если б был поголодней,
А то пять уж полных дней
Я малину ем от пуза,
И не нужно мне арбуза.
Или ты, брат, не арбуз?
Кто ты будешь, карапуз?
Так вот сразу не поймёшь,
Может, песню мне споёшь?
Колобок в ответ: Ну, что ж,
Слушай песню если хошь.
Я весёлый колобок,
Круглый и румяный бок,
По сусекам я скребён,
По амбару я метён.
Я от бабушки ушёл,
И от дедушки ушёл.
Серый волк меня пужал,
И от волка я сбежал.
От тебя же, бурый мишка,
Косолапая кубышка,
Убежал бы и хромой
И безногий и немой.
Рассердился тут мохнатый,
Чёрно-бурый и кудлатый.
Как он страшно заорёт.
Да, как прыгнет он вперёд.
В это время колобок
Откатился чуть-чуть в бок,
Улучил удобный миг,
И под мишкой быстро шмыг,
Вдоль по стёжке напрямик.
А медведь тут снова в крик,
Обернулся вкруг себя.
Проглочу сейчас тебя.
Колобка уж след простыл,
Он давно уже отбыл
По тропинке дальше в лес
Полный сказок и чудес.
Скачет дальше вдоль ручья,
Распевая: Ай да я!
И от бабушки ушёл
И от дедушки ушёл.
Серый волк меня пужал,
И от волка я сбежал.
Косолапый поднял крик,
От него сбежал я в миг.
Только это он пропел,
Слышит: Эй, постой, пострел!
Оглянулся колобок,
Посмотрел на правый бок,
Не увидел ничего,
Кроме дуба одного.
Он на лево бросил взгляд.
Только ёлок тесный ряд.
Уж не сзади ль пела птичка?
Так и есть – стоит лисичка,
В красно-рыжей новой шубке,
Улыбаясь во все зубки.
Как отлично ты поёшь,
Да, и сам – румян, пригож.
Не пойму вот я ей-ей,
Кто ты будешь? Соловей?
Колобок застыл румяный.
Весь от лести словно пьяный.
Я лиса не соловей.
Подойди сюда скорей,
Про себя спою стишок.
Я зовуся – колобок,
По амбару я метён,
По сусеку я скребён,
Я от бабушки ушёл,
И от дедушки ушёл,
Серый волк меня пужал,
И от волка я сбежал,
Косолапый поднял крик,
От него сбежал я в миг.
От тебя ж лисичка,
Рыжая сестричка
И подавно я сбегу.
Ох, смешно! Ой, не могу!
 
 
И хотел пуститься вскачь,
Будто бы он детский мяч.
А лисичка говорит,
И хвостом его манит.
Ничего не разберёшь,
Очень тихо ты поёшь.
Или стала я глуха,
Что-то ты про петуха
Песню мне как будто спел.
Кто-то там кого-то съел?
Только вот при чём петух?
Да, слабеет видно слух.
Подойди ко мне дружок.
Что там делал петушок?
Колобок пустился в смех,
Чуть не сдул с лисицы мех.
И поближе подкатился,
В шаге лишь остановился.
Я не пел про петуха.
Ой, смешно! Ой, ха – ха – ха!
Слушай песенку мою,
Ещё раз тебе спою.
Я весёлый колобок,
Круглый и румяный бок.
По сусекам я скребён,
По амбару я метён.
Я от дедушки ушёл,
И от бабушки ушёл,
Серый волк меня пужал,
И от волка я сбежал,
Косолапый поднял крик,
От него сбежал я в миг.
От тебя ж лисичка,
Рыжая сестричка,
И подавно я сбегу.
Ох, смешно! Ой, не могу!
Говорит лиса вздыхая:
Видно песня не плохая.
Жаль вот только не понять,
Кто кого хотел поймать?
Ты мне объясни, пострел,
Точно волк старушку съел.
Тут прорвало колобка,
Ухватился б за бока,
Если б было чем хвататься,
И как начал он смеяться,
Хохотать и заливаться,
И вокруг лисы кататься.
Утомился еле-еле,
Не прошло и пол недели.
И лисице говорит:
Кто кого из нас дурит?
Или впрямь подвёл слушок,
Про другое мой стишок.
Что же делать мне, дружок?
Как тя звать-то? Пирожок?
Колобок меня зовут.
Ладно, ты постой вот тут,
Я на нос тебе вскочу,
Ну, а ты сходи к врачу,
Как закончу песню петь.
А то это надо ведь,
Во всё горло тут орёшь,
А она: Ох, не поймёшь,
Что-то тихо ты поёшь.
Изловчился колобок,
Позолоченный наш бок,
Сиганул, что было сил,
Словно мячиком он был,
И вскочил лисе на нос,
Будто птица альбатрос.
И давай кричать, прям в ухо,
Раз лиса лишилась слуха:
Я весёлый колобок,
Круглый и румяный бок,
По сусекам я скребён,
По амбару я метён …
И, наверно, уж вкусён,
Вдруг лисичка говорит.
Жадный взгляд её горит.
Как подбросит хвастуна
Носом кверху вдруг она,
И поймала прямо в пасть,
Не дала, значит, упасть
Ну, и съела колобка
До последнего куска.
Тут и сказочке конец,
А кто слушал молодец.
 

Событие восьмидесятое

Гетман польный коронный Станислав Конецпольский 9 февраля 1625 года отметил свой тридцать четвёртые день рождения. Разменял возраст Христа. Только вот в отличие от Сына Божьего ничего примечательного гетман совершить не успел. Даже в плену у Галзи-султана особых страданий не натерпелся. С ним обращались вполне сносно, кормили, позволяли гулять по саду, даже рабыню гречанку молодую и вполне себе смазливую предоставили. До поражения под деревней Цецорой Станислав хоть и дослужился до польного коронного гетмана, но отлично осознавал, что особых заслуг за ним нет. Вот женился первый раз правильно. А женился Конецпольский на дочери великого гетмана коронного Станислава Жолкевского.

В юности ему довелось поучаствовать в походе польско-литовской армии под командованием королевича Владислава и великого гетмана литовского Ходкевича на Москву. В 1615 году Станислав и женился на Катарине, дочери гетмана Жолкевского, под командованием которого он и принимал участие в этом походе. А уже с 1616 года с помощью тестя он – гетман польный коронный. Катарину Станиславу было жаль, она ещё в 1619 году умерла при родах. После её смерти Конецпольский женился вторично в 1620 году на Кристине Любомирской, дочери старосты сандомирского Себастьяна Любомирского, а через год у него родился сын Александр.

Сейчас вспомнилось, с какой неохотой собирался бывший тесть на ту войну. «Война с турками это не игрушка», – сказал он Сигизмунду. Но король настоял на сражении и обещал дать помощь, но так и не предоставил. Также обещал её и Гаспар Грациани из-за которого всё и началось, по сути. И ведь тоже не помощь вышла, а один вред. Мало того, что прибыл всего с небольшим вспомогательным войском, у Грациани оказалось всего 600 всадников, так ещё и удрал первым, сманив часть поляков и казаков, к бегству через Прут в Валахию, где все и сложили голову. Гаспар Грациани был убит, а вместе с ним и Александр Калиновсьский и его сын погибли во время переправы через Прут. И ещё три тысячи поляков.

После этого ужасного события войско Жолкевского стояло ещё 8 дней, тщетно ожидая помощи. Потом началось героическое отступление. Отступали войска окружённые лагерем из повозок. Они, взбираясь на горы, спускаясь в долины, переправляясь через речки и безустанно сражаясь с врагами, всё же дошли до Днестра около Могилёва.

Перед переправой через Днестр Жолкевский приказал стать лагерем в полу-миле от Днестра, чтобы добыть провианта и пороха, которого ему не хватало. Но среди войска возникли несогласия и некоторые отделились, чтобы быстрее переправиться через Днестр. В это время один предатель, скорее всего казак, из лагеря перешёл к калга-султану и сообщил, что в армии нет согласия, калга-султан тут же распорядился бросить в бой все силы Кантемир мирзы и разбить войско Жолкевского.

6 октября 1620 года у самой границы Речи Посполитой татарское войско под предводительством Кантемира мирзы окружило польско-казацкий лагерь, и на следующий день войско было полностью разгромлено. Великий гетман коронный Станислав Жолкевский погиб в бою под Могилевом-Подольским, на полях села Савки. Князь Корецкий и Струсь, Иван Жолкевский (сын гетмана), Лукаш Жолкевский (сын брата Станислава Жолкевского), Александр Балабан, Ференчбег и 6 других шляхтичей были взяты Искандер пашой в плен и доставлены к калга-султану. Капитан немецкой кавалерии – Денгоф был убит.

При дележе пленных, для последующего требования с родных выкупа, гетман Конецпольский и сын брата Жолкевского достались Галзи султану. В плен попали также: Мартин Казановский, Николай Потоцкий, Станислав "Ревера" Потоцкий. В бою погиб предводитель казаков Михаил Хмельницкий и в плен попал его сын Богдан Хмельницкий. Тяжёлое это было поражение для Речи Посполитой. Гетман Жолкевский был великий полководец и некем теперь его заменить.

А ещё через год состоялась битва при крепости Хотин, в которой погиб не менее выдающийся полководец великий гетман литовский Ян Кароль Ходкевич. Совсем недавно уже после того, как Станислав вернулся из плена, глупо погиб и гетман Лев Сапега. Так незаметно для себя Конецпольский стал чуть ли не единственным, кто мог повести войско на казаков. Был ещё, конечно, князь Кшиштоф Радзивилл, но Сигизмунд перестал ему доверять после его самовольного визита на свадьбу самого младшего князя Пожарского.

Находясь в плену у османов, Станислав пропустил многое. За три года всё в мире встало с ног на голову. Неизвестно откуда появился этот демон Пётр Пожарский, который воспользовавшись тем, что все силы Речи Посполитой были собраны для отпора нападения султана Османа II под Хотиным, подло напал на Великое княжество Литовское и Малую Русь. И в результате королю пришлось отдать и Смоленск и Чернигов и Витебск с Полоцком, да и ещё десяток городов и крепостей, чтобы остановить этого посланца Сатаны. Он же, скорее всего, втянул Сигизмунда и в не принёсшую ничего, кроме позора и разграбления Риги и Митавы, войну со Швецией. И не с его ли подачи восстали на окраинах казаки с холопами.

Усмирить взбунтовавшуюся чернь должен теперь он – коронный польный гетман Станислав Конецпольский во главе 30 тысяч квартяного войска (наёмного войска состоящего не из шляхты и нанимаемого за счёт четвёртой части (кварты) доходов от королевских имений), 3-х тысяч наёмной немецкой пехоты и отрядов, собранных крупными землевладельцами. Запорожцев не может быть больше. Гетман отлично понимал, что настоящих бойцов у бунтовщиков не более десяти тысяч, остальные просто в первый раз взявшие в руки оружие смерды. План он разработал такой – войско выступает в поход 5 июля и, переправившись через Буг, идёт на Паволоч и реку Ростовица, где к нему присоединится каменецкий подкоморий Николай Потоцкий. Отсюда поляки, переправившись через реку Каменица, двинутся мимо Белой Церкви в сторону Канева, где гетман и намеревается преподать холопам урок.

Есть только один терзающий душу разговор. Разговор состоялся с почти опальным гетманом Кшиштофом Радзивиллом. Даже и разговором это назвать было сложно. Князь задал вопрос.

– А известно ли тебе гетман, что предводитель этих холопов Марко Жмайло послал императору Михаилу просьбу принять его вместе со всеми землями Малороссии и всем войском под свою руку. Как поступит Михаил? И самое интересное. Как поступит князь Пётр Дмитриевич Пожарский меньшой?

И ушёл, что-то шепча себе под нос. Он-то ушёл, а вопросы остались.

Событие восемьдесят первое

Так уж получалось, что генерал-лейтенант Афанасьев ни одной воинской операции за свою более чем пятидесятилетнюю службу не спланировал. Советовал – бывало. А вот, чтобы от начала и до конца по настоящему разработать план военной компании или хотя бы операции, не довелось. Пётр Дмитриевич Пожарский планировал четвёртую. Сначала «раздражение» шведов в Ивангороде, потом польская войнушка и, наконец, полномасштабная война со Швецией. В целом все три операции прошли на «удовлетворительно». Первая так даже на «хорошо». Только Пётр сейчас понимал, что польская войнушка закончилась успешно не потому, что он великий стратег, а потому что все силы ляхов в это время были в грандиозной битве под Хотиным. Им там противостояла чуть не стотысячная крымско-турецкая далеко не слабая армия. И они свели дела к ничьей, а по сути – выиграли у турок.

Сейчас будет другая война. Ну, во-первых, у Речи Посполитой есть сильный раздражитель. Пётр дважды их побил, а первый раз ещё и значительный кусок территории откусил. А во-вторых, война со Швецией вполне для поляков могла закончиться более удачно, опять на стороне России сыграли татары. Зимой 1623–1624 годов Кантемир-мурза, во главе Буджацкой орды, опустошил обширную польскую территорию. Ногайцы дошли до Белзской и Холмской земель, Люблинского и Сандомирского воеводств. На следующий год, как раз во время войны со Швецией, в июне 1624 года, буджацкие ногайцы, под предводительством Кантемира, совершили новый разорительный набег на южные польские земли. Ногайцы прорвались в Малую Польшу, где разграбили окрестности Сендзишува и Кросно. И только 20 июня 1624 года Кантемир-мурза потерпел поражение от польской армии под командованием польного гетмана коронного Станислава Конецпольского под Мартыновом. Того самого Конецпольского, который сейчас назначен «вразумить» зарвавшихся холопов.

В Польше Кантемир-мурза получил прозвище «Кровавый Меч». В июле 1612 года Кантемир-мурза, во главе татарско-турецкой армии, оккупировал Молдавию и разгромил в битве под Сасовым Рогом на реке Прут польско-молдавское войско под командованием господаря Константина Могилы и старосты каменецкого Стефана Потоцкого. Молдавский господарь Константин Могила был тогда взят в плен и отправлен в Крым.

Через несколько лет в 1617–1618 годах Кантемир-мурза во главе Буджацкой орды совершил два опустошительных набега на южные польские владения. В сентябре – октябре 1620 года в боях под Цецорой в Молдавии Кантемир-мурза с буджацкими татарами участвовал в разгроме 10-тысячного польского войска под командованием великого гетмана коронного Станислава Жолкевского. После победы крымско-татарская орда переправилась через Днестр и вторглась в южные польские владения. Крымцы и ногайцы разорили окрестности Львова, Галича, Ярослава, Вишневца, Дубно, Острога и Заслава, захватив более ста тысяч пленников. Весной 1621 года Кантемир-мурза во главе Буджацкой орды совершил новый разорительный набег на польские земли и опустошил Галицию. В июне 1623 года «Кровавый меч», во главе Буджацкой орды, пройдя Галицию, прорвался вглубь собственно-польской территории и вышел к Висле, разграбив окрестности Тарнува и Сандомира в Краковском воеводстве.

Сейчас у «Кровавого меча» наступили чёрные времена. В том же 1623 году между Османской империей и Речью Посполитой был заключён мирный договор. Однако Кантемир-мурза продолжал нарушать мир и совершать набеги на польские земли. В июле 1623 года великий визирь лишил Кантемира-мурзу должности силистрийского бейлербея, а новый крымский хан Мехмед Герай, собрав большое войско, выступил в карательный поход на Буджак. Мехмед Герай планировал переселить Буджацкую орду на кочевья в древние Кипчакские степи у Молочных Вод. Осенью 1623 года Кантемир-мурза был вынужден подчиниться и вместе с 30 тысячами ногайцев перекочевать из Буджака на восток, в Кипчакские степи.

Вот Пётр и думал, как бы этого товарища сейчас подключить к делу. Крымчакам сейчас не до него. У них полномасштабный конфликт с Мурадом IV. Можно пообещать товарищу Кантемиру, что после совместного разграбления и принуждения к миру Речи Посполитой все казаки и вершиловцы обратят свой пристальный взгляд на этих самых врагов бедного мурзы Гиреев. И это будет чистейшей правдой. От Крыма нужно не оставить камня на камне, а Перекоп сделать русской крепостью. А Буджакская орда получит полную независимость. Ещё можно пообещать назвать в честь товарища дивизию. Кантемировская дивизия – звучит. Шутка. План не плохой. Осталось найти этого «Кровавого меча» и склонить к союзу.

Про все эти татарские заморочки Пётр узнал в Посольском приказе. Оказалось, что там всякие дьяки и подьячие совсем недаром хлеб едят, трудятся в поте лица. Руководство ещё бы сменить и под себя подмять. Поработаем.

Только это далеко не конец планирования, скорее – даже не начало. Это так, мечты вслух. Пётр сидел над картами (ну уж, какие есть) и решал, куда же он со своим полком отправится. Понятно, что гетман Конецпольский будет переправляться через Южный Буг и потом двинет в сторону Белой церкви. Вот где-то на переправе его потрепать самое милое дело. Но не разбить. Этого господина нужно заманить дальше вглубь Украины, отрезать путь к отступлению, и уничтожить армию полностью. Домой должны вернуться десять человек и рассказать Сигизмунду в Кракове, что армии больше нет, и что демон в людском обличии по имени Пожарский идёт на Краков и обещал вырезать всех даже грудных детей.

На самом деле в Краков Пётр не собирался. Пусть так думают ляхи, пусть стягивают к древней столице все войска. Мы пойдём другим путём. После уничтожения армии пойдём как бы по направлению к Кракову. Возьмём Каменец, Тернополь, Галич, Львов, Перемышль и свернём на Белз и Владимир-Волынский. При этом отправим опять выживших к королю и скажем ему через них, что «передумал князь брать Краков и решил взять на копье Варшаву». Не плохой ход. Пётр даже и не знал, что бы он сделал на месте Сигизмунда. Ринуться, со всеми войсками, защищать столицу? А ну как этот «демон» туда не пойдёт, а пойдёт, как и обещал на Краков? Вот ведь сволочь этот Пожарский. И за что Матерь Божья карает своих верных рабов ляхов? Пора послов засылать.

В это же время король будет получать совсем плохие новости из Прибалтики. Там другие Пожарские возьмут Ригу, Митаву, Дерпт, Динабург. Вот ещё бы пропустить товарища Кантемира с Буджакской ордой за Буг в район Люблина. Не кисло бы получилось. Далековато с кипчакских степей туда добираться, но ведь назад можно не возвращаться, снова осесть в буджакских степях. Да и не нужно десятитысячные армии посылать. Хватит пары тысчонок, панику навести.

Что ж, пора и нам послов засылать. Один поедет к Кантемиру, а второй в Стамбул. Нужно сообщить валиде-султан Кёсем, что если она хочет напасть через Молдавию на Польшу, то лето 1625 года по предсказаниям великого астролога Кеплера очень удачное время.

Держись Жигамонт, «Иду на Вы».