Текст книги "Владыка ядов"

Глава пятнадцатая

Гэйбар эс-Таннорт, герцог островов Хадой, Лаку, Рамин и Ёф, сжал губы и хмуро посмотрел на посетителя. Старик склонился в поклоне, его взгляд выражал отчаянье и мольбу. Некоторые из рыцарей, охранявших герцога, вероятно, сочувствовали посетителю, но еще более ясно Гэйбар ощущал их гнев.

Старика звали Рикан Найру, и он был одним из придворных барона Фальне. Его сын, Пален Найру, погиб, когда головорезы Мангуса и Хангера заняли замок, и, вероятно, Палену еще повезло – в отличии от его собственных детей, Дейры и Зейгара, взятых в плен вместе с Риканом. Старика бросили в яму вместе с другими не слишком богатыми придворными и слугами – там не было крыши, и когда шел дождь, вода лилась прямо на головы пленников; грязи там было выше щиколотки, а вонь от их собственных испражнений стояла невыносимая – пиратов мало волновали условия, в которых были вынуждены существовать те пленники, что были отбракованы их капитанами и не должны были быть забраны в рабство. Зейгара посадили не в яму, а в башню, и это значило, что красивый четырнадцатилетний паренек вскоре окажется в трюме пиратского корабля, а затем будет продан в рабство на острове Энгеу или на каком-нибудь другом. Но хуже всего обошлись с Дейрой – малышкой Дейрой, которую Рикан когда-то качал на руках, напевая ей колыбельные песни; красавицей Дейрой, обрученной с одним из двоюродных племянников Фальне – ее утащили куда-то наверх и все две недели, что Рикан провел в яме, он слышал ее крики из верхней части донжона. Сторожа, охранявшие яму, развлекались тем, что мочились на головы людей, находившихся внизу; один из них в ответ на отчаянный вопль Рикана «Что вы творите с моей внучкой?! Есть ли у вас сердце?!» засмеялся и сказал, что Дейру и еще одну молодую девку, из служанок, привязали к кроватям: этих двух Мангус и Хангер отдали на потеху своим командам, прочих же молодых и смазливых девок запретили трогать, поскольку они предназначались для продажи. Рикан кричал, умолял, проклинал – над ним либо смеялись, либо не обращали внимания.

Когда замок осадили, ничего не изменилось. Крики Дейры становились все глуше, лишь изредка взрываясь истошным воплем: ступни ее ног жгли раскаленным железом, если она вдруг проявляла строптивость, отказывалась делать те отвратительные вещи, к которым ее принуждали пираты. Затем, в какой-то день, старика вдруг вытащили из ямы и приволокли в донжон, где бросили на колени перед Краснозубом – Хангер, раненый при последнем штурме, отлеживался в это время в другой части Фальне. Мангус сказал, что Рикан еще может спасти своих внуков – как и всех прочих людей, взятых в плен в этом замке. Для этого Рикан должен отправиться в лагерь Синвора эс-Цагара и сообщить о том, что Мангус и Хангер готовы отпустить пленников, если Синвор отведет войска. Замок Фальне стоял на побережье, и бухта была хорошо видна из его окон, и корабли пиратов, пусть и захваченные островитянами, по-прежнему, стояли у причала. Чтобы не было подвоха, первой из замка выйдет небольшая группа морских разбойников – они проверят корабли и подготовят их к отплытию, после чего дадут сигнал остальным. Тогда отряды Мангуса и Хангера покинут Фальне, оставив тут и пленников, и большую часть добычи – в противном же случае Мангус обещал перебить всех. Чтобы мотивировать Рикана, он показал ему внуков: Зейгар исхудал, но выглядел лучше, чем опасался Рикан, однако вид Дейры поверг его в ужас. Ее обожженные ступни были покрыты волдырями, груди и живот – в синяках и мелких порезах, один из сосков откушен, губы разбиты, а изо рта воняло мочой. Грязные простыни были в пятнах крови, также следы семени и крови были на бедрах и промежности Дейры. Ее взгляд – бессмысленный, остановившийся, взгляд отчаявшегося животного был так не похож на веселый и внимательный взгляд жизнерадостной девушки, которую помнил старик. Она уже ни на что не надеялась и просто ждала смерти. Однако, она была еще жива – в отличии от другой девушки, умершей от издевательств два дня назад. Рикан протянул руку, хотел коснуться ее, пообещать, что вытащит ее отсюда, но его схватили, выбросили за ворота и вновь поспешно закрыли их, не желая давать отрядам Синвора ни шанса. Прихрамывая, старик побрел к лагерю, его остановили, он сообщил о своей миссии, его доставили к предводителю и Рикан повторил свой рассказ. Синвор задумался. Он не хотел ошибиться, да и мольбы старика тронули его сердце. Он продолжил осаду, но дал Рикану коня и отправил вместе с ним своего кузена, велев тому узнать решение герцога и сообщить о нем в лагерь.

И теперь Гэйбар, разглядывая больного седого старика, должен был принять решение, которое окончательно сломит его.

– Никаких сделок, – проговорил он. – Уступить один раз в подобном деле – значит дать понять этим и подобным им негодяям, что нами можно управлять, захватывая заложников. Пойдя сейчас на сделку ради спасения обитателей замка Фальне, мы поставим под угрозу множество других жизней в будущем: у нас на Ханое слишком много прибрежных поселений – рыбацких и торговых деревушек – которые легко захватить…

– Неееет!!!! Молю вас!!! – Закричал старик. – Заклинаю всеми богами!..

Гэйбару стало жаль старика, но менять решение он не собирался.

– Как ты думаешь, чем займутся Секира и Краснозуб дальше, если мы их сейчас отпустим, и сколько еще жизней ими будет отнято, прежде чем кому-то представится случай покончить с ними?

Старик, однако, не слышал вопроса: он кричал, умоляя герцога спасти его внуков. Он пополз на коленях к трону, и тогда Гэйбар, поймав взгляд одного из охранников, показал глазами на старика. Солдат поднял Рикана за плечо и ударил по лицу, отстраняя от герцога и заставляя замолчать.

– Ваша светлость, – подал голос Милнир эс-Цагар. – Позвольте сказать.

Герцог перевел на него взгляд.

– Слушаю, – тон его голоса был холоден и как будто предупреждал: не смей присоединяться к просьбе старика.

– Почему бы не пойти на хитрость? – Сказал Милнир. – Сделаем вид, будто мы приняли их условия. Пусть выйдут из замка и побегут к своим кораблям. Мы перекроем выход из бухты и перебьем их.

– Ты предлагаешь мне дать слово, а затем нарушить его? – Гэйбар прищурился.

– Простите, ваша светлость, – рыцарь склонился в поклоне. – Ничего подобного я не осмелился бы вам предложить. Посланника пираты отправляли в наш лагерь и им совсем необязательно знать, что мы отвезли его в Айдеф для того, чтобы вы приняли решение. Мы сделаем вид, будто говорим сами за себя; и я спокойно солгу в лицо этим негодяям, потому что они бесчестные люди, и я не вижу бесчестия в том, чтобы солгать тому, кто сам не имеет чести. Позвольте нам сделать это, ваша светлость.

Герцог некоторое время разглядывал рыцаря, размышляя о том, стоит ли после этой войны приблизить его к себе за ум и умение обходить моральные запреты, или же стоит держать его на расстоянии – по той же самой причине.

– Я хорошо помню замок Фальне, – сказал он наконец. – Я был там несколько раз. Из башен прекрасно просматриваются и бухта, и море. Если корабли, которыми вы решите заблокировать бухту, будут близко, пираты заметят их, поймут, что мы задумали и не выйдут. Если же корабли будут далеко – у Краснозуба и Секиры появится шанс уйти, а я не хочу давать им этого шанса. Поэтому вы согласитесь на сделку, но не подпустите людей, которых они вышлют, к кораблям. Захватите их, но не убивайте. Сообщите тем, кто останется в замке, что к сдавшимся мы проявим милосердие, а те, кто станет сопротивляться – будут умирать мучительно и долго. У них и так мало людей, и лишившись еще одной группы, они вряд ли сумеют отразить новый штурм. Если они согласятся и сдадутся, убейте всех быстро, если откажутся и продолжат упорствовать – отдайте заплечным мастерам тех, кого удастся взять живьем после штурма. Но не медлите со штурмом: я хочу, чтобы этот гнойник был выскоблен как можно скорее.

Милнир молча поклонился. Он держался иного мнения относительно того, как следует поступить, но был слишком умен, чтобы спорить с герцогом тогда, когда тот явно желал настоять на своем решении. Старик огласил зал новым воплем, в котором мешались мольбы, рыдания и проклятья.

– Заприте его где-нибудь, пока все не уляжется, – поморщился герцог.

Стража уволокла Рикана. Пока его тащили вниз, он оглашал коридоры замка криками, и придворные выходили из своих покоев или посылали слуг узнать, что происходит. Мольвири отправила служанку, заплетавшую ей волосы; вернувшись, Рейма поведала ей печальную историю старика. Мольвири попросила Рейму уйти; она в беспокойстве ходила по комнате, думая о том, чем может помочь. Когда пришел Эдрик, она рассказала ему все, но он безразлично пожал плечами.

– Наш молодой герцог пытается изображать из себя жесткого и бескомпромиссного правителя, – сказал тел-ан-алатрит. – Но что-то я сомневаюсь, что он будет успешен в этой роли. Для такой роли маловато у него жизненного опыта. И ума. Хотя как знать. Со временем опыт у него появится, да и ума, может быть, наберется.

– Меня беспокоит не герцог, – сказала Мольвири. – А люди в Фальне, подвергающиеся невыносимым пыткам и унижениям и почти наверняка обреченные на смерть – если только вдруг пираты не поверят Синвору и не сдадутся, после того, как их товарищей схватят. Но я не верю, что они сдадутся. Не после того, как Синвор схватит их товарищей, показав тем самым, что не считает себя обязанным держать слово.

– Скорее всего, ты права. «Скорее всего» – потому что люди иногда совершают поразительные глупости, слепо следуя за своей верой, и если вдруг пираты поверят, что их помилуют, то могут и не сложить два и два. Люди легко обманываются и склонны видеть лишь то, что хотят увидеть.

– Но ведь ты не думаешь, что они обманутся на этот раз?

– Не думаю.

– Значит, пленники замка Фальне обречены?

Эдрик пожал плечами.

– Похоже, что так.

Мольвири поймала его взгляд.

– И это говоришь ты? Бессмертный воитель, который освободил меня? Меч, сразивший одного из Адских Князей?

Эдрик закатил глаза.

– Я не вижу разницы, умрут они сегодня или завтра, – сказал он.

– Мне их жалко.

– А мне нет. Я тел-ан-алатрит. Я рассказывал тебе, что это значит.

Мольвири положила руку ему на грудь.

– А еще ты сказал, что, может быть, ваша Школа неправа. Преклони-ка колено.

– Зачем?

Мольвири с упреком на него посмотрела.

– Разве ты признавался мне в любви? Дарил цветы? Пел романтические песни под окном? Мы живем здесь как люди, но ты ничего этого не сделал. Ты просто совратил меня, воспользовавшись моей неопытностью и незнанием тонкостей человеческих отношений. Вставай на колено. Будем добирать то, что пропустили.

Вздохнув, Эдрик преклонил колено. Ситуация забавляла, но он запретил себе смеяться и даже улыбался не так широко как хотелось бы. Она что-то задумала. Ему было любопытно посмотреть – что, и ради этого он согласился поучаствовать в ее маленьком спектакле.

– Эдрик Мардельт! – Торжественно произнесла Мольвири. – Я, дама твоего сердца и твоя возлюбленная, велю тебе, не мешкая, отправиться в замок Фальне и освободить всех томящихся там пленников.

– Ты делаешь успехи в куртуазии. – Заметил Эдрик.

– Вы. – Мольвири сверкнула очами.

– Ах, простите. Вы делаете успехи, моя прекрасная госпожа.

– То-то же. – Она довольно улыбнулась. Затем с сомнением посмотрела на него. – Так ты поедешь?

– Ну а куда мне деваться?…

Мольвири нахмурилась, и Эдрик поправился:

– Благородный рыцарь не может отказать в такой пустяковой просьбе своей прекрасной даме.

Мольвири кивнула.

– Отправляйтесь, сир, и пусть ваши намерения и поступки будут благородны и чисты, и да пребудет с вами мое благословление.

Глава шестнадцатая

– Я выбрал Ильсильвар в качестве первой страны, которую мы возьмем силой, потому что ее защищает Школа, – произнес Лицемер. – Школа может оказать нам сопротивление в мире людей, следовательно – ее необходимо нейтрализовать. Ты не возражал. Я полагал – это от того, что ты оцениваешь ситуацию также, как и я. Позже рассказ Истязателя о силе, которую тел-ан-алатриты, украв у меня и у Гедкая Оружейника, стали использовать для достижения бессмертия, лишь укрепил меня во мнении, что выбор сделан верно. Но теперь становится ясно, что твои мотивы были совсем не такими, как мне казалось.

– Ты говорил с Кукловодом. – Констатировал я.

– Дело не только в нем. – Возразил мой брат. – С момента воскрешения я похитил множество лиц, и некоторые из них принадлежат бессмертным обитателям неба. Там гуляет слух, что Князья Света не вмешиваются в происходящее на земле потому, что наша деятельность их полностью устраивает. Источник ереси в Ильсильваре раздражает их уже много лет, но выкорчевать его они не способны. Слишком много тех, кто некогда обучался в Школе, обитают теперь на нижних небесах и в верхних кругах Ада, слишком много родственных связей у людей и небожителей, слишком много союзов заключено. Если Солнечные нанесут удар по Ильсильвару, то могут получить гражданскую войну у себя на небесах. Раньше они уже так поступали, и Школа, несколько раз едва ими не уничтоженная, сделала выводы из предыдущих поражений. И поэтому наша деятельность Солнечным как нельзя более кстати: мы спалим Ильсильвар, а они явятся под конец, выступив в роли спасителей, и низвергнут нас.

– Несомненно, они мечтают об этом. – Я улыбнулся.

– Почему ты не сказал мне о том, что заключил союз с одним из Князей Света?

– Союз? – Я отрицательно покачал головой. – Я бы так это не назвал. Он принес мне в дар Живой Алмаз Палача и дал совет относительно действий, которые нам следует предпринять, если мы хотим избежать открытого противостояния в первое время. Затем у меня был разговор с тобой, мы обсудили стратегию, и ты объяснил, почему наш первый удар должен быть направлен на Школу и Ильсильвар. Выходило, что предложенное Солнечным полностью соответствует нашим интересам. Пусть они видят в происходящем свою выгоду – какое нам до этого дело? Нам нужно время для того, чтобы накопить силы и возродить братьев. Пусть думают, что мы выполняем за них грязную работу.

– Ты не ответил на вопрос о том, чем объясняется твое молчание, – сказал Лицемер, посмотрев на меня. – И потому у меня закрадывается подозрение, что ты ведешь собственную игру и вовсе не желаешь достичь той цели, которую мы все ставили перед собой изначально.

Я усмехнулся.

– А как в эту версию укладывается то, что я помог тебе возродиться?

– Не знаю. Возможно, ты хочешь войны для того, чтобы вновь предать всех нас в самый решительный момент – на этот раз для того, чтобы выгадать себе наилучшие условия. Может быть, присоединение к тем, кто возлег на Дне, не способно удовлетворить твои аппетиты. Возможно, ты хочешь создать собственное царство в срединных мирах, покорив своей воле Сферы в верхних кругах преисподней и даже, возможно, какие-то из тех, что находятся на нижних небесах. Я не знаю.

В ответ мне оставалось только рассмеяться.

– Ты жил во мне, пока я был человеком…

– В частице тебя, а не в тебе…

– …и я согласился отдать тебе свою душу. Ты получил доступ к моей сущности Князя и мог бы сделать меня своей маской. Ты видел все мои мотивы.

– Я помню это, – признал Лицемер. – Однако это не означает того, что теперь ты думаешь также, как и тогда, когда я владел тобой.

– По-твоему, на протяжении столетий у меня могли быть одни намерения, а теперь вдруг стали другие? И это твое обвинение основано лишь на том обстоятельстве, что я не счел нужным посвящать тебя в свои секреты?

– Это обвинение основано на предположении о том, что ты мог предусмотреть мою сделку с человеком Льюисом, – как всегда ровным голосом ответил Лицемер. – Ты мог отделить и спрятать часть себя, и забыть о том, что спрятал. Я увидел ту часть, которую ты был готов мне показать, убедился в твоей искренности и позволил Льюису соединиться с тобой. А затем, когда ты стал восстанавливаться уже в качестве Князя, проникать в свои бисуриты и осознавать целые миры как части собственного внутреннего пространства – ты впитал ту часть, которую некогда отделил и все вспомнил. Твоя божественная сущность была разбита на тысячи частей, и Льюис – лишь одна из них. Думаешь, я об этом не помню? В любую из остальных ты мог вложить свои самые тайные, самые коварные намерения и планы, которые не собирался показывать мне.

Я расхохотался. Но смеялась лишь одна из моих личностей – другие занимались своими делами в Нижних Мирах, а третьи обдумывали, что ответить Князю Лжи. При общении с ним у всех рано или поздно возникали сложности. Ирония судьбы: Князь Лжи требовал абсолютной искренности и не соглашался на меньшее.

– Все это попахивает тотальной паранойей, – сказал я. – Ты не веришь Кукловоду, не веришь мне… наверное, при желании можно и Истязателя в чем-нибудь уличить… кого еще? Крысолова? Палача?…

– Истязатель потерял память и почти всю свою силу. Местонахождение Крысолова нам по-прежнему неизвестно. Палач мертв.

– Ну, с твои настроем после того, как первый восстановится, второй найдется, а третьего мы воскресим – всегда можно придумывать какую-нибудь хитроумную теорию заговора, объясняющую, каким образом все это было нацелено против тебя, против Властелина или против наших планов по освобождению Солнечного Убийцы.

– Ты уходишь от прямых ответов, – холодно произнес Лицемер. – Ни опровергаешь, ни подтверждаешь обвинение – потому что знаешь, что я в любом случае почувствую ложь… или ее отсутствие.

– Мне не нравится то, что меня вообще в чем-то обвиняют – тем более, совершенно бездоказательно. – Резко ответил я. – Мы ведь хотели забыть прежние распри. И что? Все-таки возвращаемся к старому?

– Мне бы этого не хотелось.

– Тогда не начинай эти разговоры без причины.

– Причина есть, – сказал Лицемер. – Ты вел переговоры с одним из Солнечных. Вероятно, вы заключили какую-то сделку, пусть ты это и отрицаешь.

– Ты уже знаешь, почему…

– Я хочу полностью увидеть вашу беседу. – Перебил меня Князь Лжи. – В том виде, в каком она происходила. И, пожалуйста, без лишних фантазий. Ты ведь знаешь, что я их сразу замечу.

Я пожал плечами, выдохнул ядовитый дым и соткал из него видение для своего брата.

* * *

…Солнце взошло, как обычно, и небо, не считая редких облаков, было почти ясным, но что-то случилось с миром людей на востоке Яртальского княжества. Свет казался тусклым и безжизненным, вместо утренней свежести ветер приносил горьковато-сладкий запах гниения, и все вокруг – землю, воду, воздушное пространство – словно поглотила незримая тень. Потом тень стала гуще, а вонь – невыносимие: всякий, кто вдыхал аромат, исходивший от далеких холмов на востоке, терял рассудок и умирал. Темное облако сгустилось на вершине одного из холмов и поползло вниз. Растения на расстоянии мили от него чернели и выгнивали, животные сходили с ума и гибли, а духи полей и цветов забывали себя, теряли прежнюю природу и становились исчадиями мрака. Вода в ручьях засмердела, земля стала слизкой, как густой кисель.

По мере продвижения облака на запад начинало казаться, что в его центре кто-то есть: там двигалась фигура человека, целиком состоящего из темноты, или, быть может, человекоподобного демона. Когда ядовитая аура накрыла одну из деревень, ее обитатели умерли прежде, чем успели обратиться к своим богам. Тень двигалась к столице княжества – неспешно и властно.

На перекрестке дорог, на сером валуне, сидел молодой монах: светло-алые и голубые цвета одежды, амулет на шее и пояс, завязанный определенным образом, определенно выдавали в нем служителя Шелгефарна, Бога Смирения. Монах беззаботно улыбался, глядя на надвигающуюся тьму и поигрывал в пыли концом длинного посоха; когда тьма приблизилась и ядовитые пары протянулись к монаху, к пространству вокруг него и за него – он поднял посох и велел ядовитым парам смириться, а затем повелительным движением отбросил назад силу, источаемую аурой демона.

Темнота стала еще гуще; и не нужно было обладать ясновиденьем, чтобы ощутить, как стягиваются в эту точку силы подземного мира, как разрастается мощь демона в центре темного облака; как приходят в движение мистические Сферы, пребывающие за пределами Сферы видимого человеческого мира – чтобы, совместившись в указанном Князем Демонов месте, уничтожить не только монаха, но и всю страну за его спиной, обрушив на нее дожди из кислоты и разрушительные вихри.

Однако прежде, чем это произошло, монах улыбнулся и поднял руку, прося пришедшего остановиться.

– Я много наслышан о тебе, и мое уважение к твоей силе и к твоим подвигам, совершенным в древности, безмерно, – с легкой улыбкой произнес юноша. – Но должен заметить, что сейчас ты лишь начал восстанавливать свою прежнюю мощь и потому быстро проиграешь мне этот бой – особенно, если я призову своих родичей. Но я не хочу сражаться. Я пришел не для войны, а для беседы.

Темнота клубилась и разрасталась, Князь Демонов увеличился в размерах и перестал быть похожим на человека; в мглистых клубах дыма и пара скользили многочисленные черные щупальца. Сначала казалось, что демон так и не ответит, но затем над перекрестком дорог раздался голос, похожий на переливание тягучей вязкой жижи:

– Я тебя слушаю.

– У меня есть два дара, – сказал юноша. – Один из них – Живой Алмаз твоего брата.

Он сунул руку в складки одежды, извлек на свет мерцающий красноватый камень и протянул его темноте.

Темная фигура стала меньше и вновь обрела черты, схожие с человечьими. Человекодемон, окруженный ореолом ядовитого темного дыма, шагнул вперед и протянул руку. Юноша вложил камень в открытую ладонь.

– Второй мой дар – совет, – столь же легко и непринужденно продолжил он. – Если вы с братом ищите место на земле, где можно посеять хаос, обратите внимание на Ильсильвар. Там, под кожей человеческого королевства, притаилась организация, состоящая из людей и бессмертных, что желают низвергнуть Князей и заменить их в управлении Сальбравой. Если ваш обреченный, но бесспорно героический поход против всего сущего начнется на западной части материка, если Ильсильвар превратится в пустыню, а Школа Железного Листа будет истреблена – думаю, Князья Света удержат свою руку и не нанесут по вам немедленный удар после того, как станет известно, что вы с Палачом возродились. На долгую задержку рассчитывать не следует, но какое-то время у вас будет – можете попытаться за это время осуществить любой из ваших безумных планов. Небеса уверены в своей силе и им кажется, что они готовы ко всему.

– А это не так? – Спросил человекодемон.

Монах беззаботно пожал плечами.

– Может быть, и так, может быть и нет – кто знает? Будущее предугадать невозможно… если, конечно, ты не владеешь анкавалэном, – он улыбнулся. – Это все, что я хотел сказать. А теперь прощай и всего наилучшего.

Он повернулся и уже вступил на призрачный путь, ведущий на небеса, как вдруг вспомнил о чем-то, и поставил ногу обратно на землю.

– Да, и еще… Я действую от своего имени, а не от лица всех Князей Света – многие из них слишком хорошо помнят вас и скорее откусили бы себе языки, чем вступили бы в переговоры. Поэтому лучше бы тебе не рассказывать никому о нашей встрече. Я помог вам один раз, и, быть может, помогу еще, но лишняя болтовня с вашей стороны может и не позволить мне сделать это. Теперь прощай.

Монах вежливо поклонился и исчез, став тающим бликом света.

* * *

– Шелгефарн, сын Травгура и Элайне, первый принц света, бог смирения и послушания… – Задумчиво произнес Лицемер, когда видение развеялось. – Когда нас убивали в Шейдобхе, о нем еще ничего не было известно. Я знаю о нем из памяти моих новых лиц… но не нахожу причин, в силу которых он стал бы действовать против своей семьи.

– Могу сказать тоже самое, – кивнул я. – Но, полагаю, он-то как раз считает, что действует в интересах Солнечных. Он не помнит ни первой войны Изначальных, ни Войны Остывших Светил, и не знает, какой ценой далась Солнечным их победа. Он не видел ни гибнущих миров, ни истребленных рас, не переживал распада сотворенных им Сфер и безжизненного хаоса там, где недавно цвела жизнь, которую он ощущал как часть своей собственной… Он Князь Света и думает, что почти всемогущ, а лизоблюды на Дне чешут ему пятки и тешат его самомнение. Его раздражает Школа, а нас он не воспринимает как серьезную угрозу. Вернее, он думает, что мы открытый и явный враг, уничтожить которого можно в любой момент, а Школа несет скрытую угрозу, и особенно – его силе, ибо предлагает смертным свободу вместо послушания и гордость вместо смирения – и поэтому, с его точки зрения, Школа более опасна, чем мы.

Лицемер долгое время не отвечал. Он казался полностью погруженным в себя.

– Ты говоришь убедительно, – произнес он наконец. – И вероятно, какие-то из Солнечных действительно думают так. И я бы согласился с тем, что ты верно угадал мотивы Шелгефарна… если бы не видел созданного тобой видения. Оно во всем точное? Ты ничего не добавлял и не убавлял?

– Точное. Не добавлял и не убавлял.

– И тебе ничего не показалось странным?

– Послушай, братец, – я покачал головой. – Я тогда только воскрес из мертвых. Я переживал восторг и ощущение стремительного роста силы, возвращение власти над бисуритами, объединение различных сознаний в одно соборное… много чего еще. Я не был настроен на холодный анализ происходящего. Сам факт того, что кто-то из Солнечных пришел для переговоров – уже показался мне довольно странным. А что странного увидел ты?

– Обрати внимание, как он говорит: «Князья Света», «они», «им кажется»… он ни разу не сказал «мы». Он отделяет себя от них.

– Либо хочет, чтобы мы так думали. Это может быть и уловкой.

Капюшон, под котором пряталась каменная маска, чуть сдвинулся вправо, потом влево. Лицемер не был согласен со мной.

– Не стоит все усложнять. Наилучшая ложь ничем неотличима от правды, ибо во всем соответствует ей.

– Ты полагаешь, он и вправду что-то затевает – или готов затеять? Устал быть всего лишь принцем и хочет занять трон Судьи Богов? – Я сделал паузу, обдумывая эту идею. – Я бы не стал на это рассчитывать. Слова о том, что он готов помочь, скорее всего – лишь уловка.

– Мне нужно поговорить с ним. – Сказал Лицемер. – Я должен понять, в чем он лжет. Князь Света думает, что может переиграть нас на нашем же поле… Нуу что ж, посмотрим, как он играет.

Хотя его голос оставался, как и всегда – кроме тех случаев, когда он одевал краденую личину – безэмоциональным, а каменная маска не меняла своего выражения, мне показалось вдруг, что мой брат улыбается.