Текст книги "Академия волшебства"

Тут стоит немного отвлечься и рассказать о самой Меланте. Вернее, пересказать вкратце то, что она сама рассказывала о себе в то время, когда они с Дэвидом ещё пытались построить любовь. В далеком, но далеко не безоблачном детстве, родители Меланты пытались сделать из своей дорогой малютки аватару богини войны; однако что-то пошло не так, и процесс сближения богини и маленькой девочки пришлось прервать ещё в самом начале. Потом ее папа (папа Меланты, конечно, а не богини) увлекся бизнесом и как-то вдруг охладел к религии, но на дочке былое увлечение родителя свой след оставило. Меланта не стала аватарой, однако приобрела способность входить в особое состояние сознания, при котором ее реакция, сила и скорость возрастали в разы. Спокойно стоять при этом она не могла, только двигаться и убивать. В детстве и ранней юности «вылеты» происходили чаще неосознанно, помимо ее воли, и, не будь ее родители сравнительно неплохими магами, умеющими быстро унять (или хотя бы обездвижить) свое распоясавшееся дитя, на совести Меланта были бы уже, как минимум, два трупа – а может быть, и больше. Повзрослев, она сделала своим кумиром то, что спасало ее от безумия – абсолютный порядок, мироздание, в котором по полочкам разложено все и вся.

Она превосходно владела оружием и без выхода в режим, когда же она во время схватки в последние десять минут испорченной тренировки вошла в него, то превратилась… нет, не в богиню войны, не будем преувеличивать. Но в кого-то она превратилась, это точно.

Вообще надо ещё ухитриться, чтобы на тренировке – при том количестве целителей, которое отпивается поблизости – отправить кого-то на тот свет. Сломанный кадык восстановят прежде, чем пострадавший умрет от удушья, оторванную руку или ногу прицепят на место задолго до того, как бедняга погибнет от потери крови. Болевой шок будет немедленно снят, остановившееся сердце – запущено вновь. Даже Ёлло до сих нор так и не сумел никого угробить на тренировках – а никто не может сказать, что он не пытался.

Меланта ударила Елло ногой в лицо, снизу вверх и вперед, вбивая то, что осталось после ее удара от носа, в то, что осталось от лица. Острые носовые хрящи вошли в мозг, смерть наступила мгновенно. Попытки реанимировать беднягу результата не принесли.

– Я случайно, – без всякого выражения произнесла Меланта. – Так получилось.

…Теперь, припомнив эту историю, Дэвид покачал головой и сказал:

– Нет, не из-за Елло. Этот дурак сам нарвался.

– Да?… – Идэль улыбнулась. – А что вообще произошло?…

Он объяснил.

– Что-то опять мы куда-то не туда забрели. – Идэль решительно забросила свою длинную косу за спину. – Пойдем, потанцуем лучше.

– Ну пойдем.

Они присоединились к парам, двигающимся в центре зала. Притомившиеся за вечер музыканты собрались за отдельным столиком, чтобы что-нибудь поесть и выпить. Теперь вместо них атмосферу ресторанчика насыщали мелодичными звуками музыкальные камни. Брэйд куда-то пропал – вместе с обеими девушками.

Во время медленного танца Идэль негромко спросила:

– Ты что делаешь?…

На что Дэвид совершенно честно ответил:

– Целую тебя в шею.

Поскольку, когда он продолжил свое занятие, она не стала отстраняться или возмущаться, он понял, что не ошибся, углядев в ее глазах зеленый свет.

Потом они ещё долго целовались, раскачиваясь в такт неторопливой, тягучей и сладкой, как мед, музыки. Солоноватый привкус ее губ таил в себе страсть и сладость; их языки терлись друг о друга, и он гладил ее по бедрам и ягодицам… Очень неприлично – кильбренийскую принцессу, да ещё и в общественном месте, но Идэль только теснее прижималась к нему: принцессам, даже кильбренийским, так хочется иногда совершить что-нибудь непристойное. Они обнимались, словно хотели врасти друг в друга, стать единым целым. Потом стало слишком жарко, нужно было освободиться от одежды, только не здесь… когда они выбрались на улицу, ночная прохлада опьянила их сильнее, чем все вино, выпитое в этот вечер. Путь до гостиницы показался слишком долгим, и поэтому они не раз останавливались, чтобы поцеловаться. Под козырьком, нависшим над чужим крыльцом, они уже не смогли оторваться друг от друга. Взаимные ласки становились все более требовательными; когда Дэвид поднял ее сорочку и стал теребить губами сосок, Идэль, с проказливым блеском в глазах, в ответ рванула его рубашку так, что пуговицы полетели во все стороны. Следующим на очереди был поясной ремень; Дэвида пронзила нестерпимая игла наслаждения, когда кильбренийка, будто невзначай, провела рукой по его напряженному члену. Опираясь лопатками об угол между крыльцом и стеной дома, она обвила Дэвида руками и ногами, и он вошел в нее на ночной улице, под пение сверчков и стрекот цикад… Потом они привели себя в порядок и добрались-таки до гостиницы, где на мягком белье повторили все с самого начала, уже не торопясь и не оглядываясь, заслышав шаги случайного прохожего… Потом был омут сна, в котором все дышало ароматом ее кожи и волос, хранило тепло ее тела… Утром он проснулся раньше Идэль и долго лежал, смотря на спящую девушку, думая о том, может ли она быть частью его сна. Он долго не мог набраться храбрости, чтобы погладить ее – страх разрушить этот удивительный сон был слишком велик; когда же он наконец осмелился, она, ещё не просыпаясь окончательно, выгнулась и довольно промурчала что-то неразборчивое. Он продолжил гладить Идэль и ласкать, одновременно испытывая нарастающую нежность и вожделение. Начатое вчера ночью продолжили утром, кувыркаясь в постели едва ли не до середины дня, пока не насытились друг другом… по крайней мере, на ближайшие несколько часов. Оделись, заглянули в ванную и спустились вниз: аппетит у обоих был просто волчий.

Дни, и прежде незаметно пролетавшие один за другим, теперь понеслись быстрее ветра. Дэвид и Идэль не думали о будущем, довольствуясь вечным Сейчас, они боялись, что время, вторгнувшись в их хрупкий мир, тотчас же его разрушит. Кем они были там, во внешнем мире, где существовало время, порядок и цель? Никем, просто случайными знакомыми; у каждого свое прошлое и своя дорога в будущее – своя, а не одна на двоих. Слишком разными они были, но пока не пробило двенадцать и карета не превратилась в тыкву, а лошади – в крыс, принц и принцесса избегали смотреть на часы…

Между тем начался второй курс обучения. Идэль выбрала все те же предметы – она могла себе это позволить; Дэвиду же пришлось исключить из списка псионику и прикладную ритуалистику. Но даже при этом денег, после внесения необходимой суммы за второй курс, почти не оставалось; и он с тревогой думал о том, на что и как будет жить в наступающем году. В этом мире он был Золушкой, и сердце Юийдиальи превратило его в прекрасного принца только на время.

С точки зрения Идэль, изначальная обреченность их отношений проистекала от другой причины, и эта причина заключалась не в Дэвиде, а в ней самой. Дэвид был беден, но свободен, она была обеспечена, но столь полной свободой не располагала. Происхождение, воспитание, обязанности перед семьей связывали кильбренийку тысячами незримых нитей. Несмотря на устроенный в юности бунт против ненавистного замужества, она понимала, что рано или поздно ей предстоит вернуться на родину и заключить брачный контракт, направленный, несомненно, на укрепление политических позиций ее собственной семьи. Когда-то она мечтала бросить все и сбежать вместе с любимым; становясь старше, все яснее осознавала свою ответственность и долг. Нимрианская Академия была для нее, может быть, последним глотком свободы. На третьем курсе, проведя, в общей сложности, в этих стенах около пяти лет, она закончит обучение и вернется в Кильбрен; пора безумств и мечтаний уступит место холодному расчету. Поэтому она бросилась в водоворот новой любви без оглядки и сожалений, осознавая вместе с тем, сколь непрочным и недолговечным будет ее счастье.

И все-таки, как ни старались они не глядеть на часы, мысли о предстоящей разлуке втайне посещали их обоих, хотя они и прилагали все усилия для того, чтобы скрыть их и от себя, и от друг друга. Но вместе с тем было ещё кое-что, о чем они забыли и что напомнило о себе в самый неожиданный момент… Точнее, не что, а кто.

Возобновившиеся занятия шли уже второй месяц; ритм обучения был таким, что Дэвиду и Идэль едва удавалось выкраивать время на любовь; впрочем, не совсем так – ведь, в конце концов, все ночи принадлежали только им двоим и больше никому. В среду, отсидев три пары, они встретились на террасе между первым и вторым этажами, и посидели немного среди цветов и карликовых деревьев, обсуждая, чем займутся сегодня. Потом спустились вниз, в вестибюль, и вот тут-то они и наткнулись на Кантора кен Рейза.

До сих пор им удавалось избегать встречи с ним, по крайней мере когда они были вместе. Может быть, это и глупо, тем более что Кантор успел уже показаться на публике с двумя-тремя длинноногими девицами и вообще от разлуки с Идэлью горьких слез не проливал. Да, не показываться ему на глаза кен Рейзу и трусливо и глупо, но Дэвид, будь у него выбор, предпочел бы избегать встреч и в дальнейшем.

Землянин почувствовал, как напряглась Идэль, которую он обнимал за талию. Он посмотрел в холеное, красивое лицо Кантора, поймал его презрительный взгляд – и понял, что его «глупость» таковой отнюдь не была, а подсознательный страх имел вполне весомую причину.

Возможно, сегодня Кантор пребывал в дурном расположении духа, возможно, он искал этой встречи давно.

– Здра-а-аствуйте… – потянул он, перегораживая влюбленной парочке дорогу. Издевательская ухмылка гуляла по его губам, смотрел он только на Идэль.

– Здравствуй, – спокойно сказал Дэвид. Идэль молча кивнула.

– Ну и ну… – неторопливо, растягивая слова, произнес кен Рейз. Он явно наслаждался моментом. – Влюбленные голубки. Как мило… А знаешь, – с нажимом сказал он, в упор смотря на Идэль, – я был о тебе лучшего мнения. Думал, ты одна из нас. Ведь должно было же что-то сохраниться в твоей крови от великого Гельмора кен Саутита… Послушай, – тут его тон стал преувеличенно наивным, изумленным, – а может быть, в Кильбрене все спят с рабами и животными?… Тебя саму-то не тошнит, когда ты целуешь эту Бездарную обезьяну?

– Меня тошнит, когда я смотрю на тебя, – холодно ответила Идэль. Она выпрямила спину, и Дэвид заметил в ней то, чего ни разу не видел прежде: властность и высокомерие.

Сам Дэвид в этот момент отнюдь не ощущал себя героем. Герои – по крайней мере, киношные – не испытывают страха; его же внутренности скручивало сейчас это противное, мерзкое чувство… Он не боялся в пещере, полной демонов: был бой, и для страха просто не оставалось времени. Кроме того, он знал, что благодаря своему колдовскому Дару гораздо сильнее любого гиора или мирмеколеона. Но сейчас… вступать в бой с Кантором – чистое самоубийство, без всяких преувеличений: в колдовском противостоянии шансов у Дэвида не больше, чем у подростка – в рукопашном бою с морпехом.

– Не будем ссориться, – стараясь оставаться спокойным, сказал Дэвид. – Дай нам пройти.

– А мы и не поссоримся, – также спокойно, почти дружелюбно, откликнулся Кантор, не двигаясь с места. – Я не ссорюсь с рабами.

– Я не раб, – негромко произнес Дэвид.

– Нет? – Кантор улыбнулся. – А кто?

– Кантор… – попыталась вмешаться Идэль. Тот вскинул руку.

– Подожди, пусть скажет. – Теперь он смотрел только на Дэвида. – Ну?!

– Я свободный человек, – медленно и четко произнес землянин. Возникло чувство, что он подписывает свой смертный приговор.

– Вот как? – Кантор чуть наклонил голову. – Свободный?

– Да!

На поднятой руке кен Рейза едва заметно шевельнулись пальцы – и Дэвид вдруг ощутил, как страшная сила, сминая охранное поле амулета, поднимает его в воздух и швыряет вниз, к подножию лестницы. Он успел сгруппироваться и только поэтому не сломал при падении пару-тройку костей, но удар был так силен, что из него вышибло дух. В глазах помутилось.

Когда муть прошла, он увидел Идэль, из рук которой изливался смертоносный свет, и кен Рейза, левой рукой удерживающего Щит Тьмы… Губы Идэль были плотно сжаты, а сама она – содрогалась от напряжения, как натянутая струна; Кантор же стоял спокойно, даже небрежно, будто на уроке. Когда Дэвид начал подниматься на ноги, кен Рейз сделал вращательное движение левой кистью, в результате чего Щит Тьмы преобразовался в водоворот, рассеявший и поглотивший серебристые лучи Идэль. Одновременно он изменил положение корпуса, выбрасывая вперед правую руку – и сила, подобная той, что поразила Дэвида, обрушилась на кильбренийку. Идэль подняло и ударило об стену; похоже, на какое-то время она потеряла сознание, потому что чуть позже, когда Кантор отпустил ее, беспомощно скатилась вниз по ступенькам. Платье задралось, обнажив длинные ноги, которые Дэвид столько раз гладил и целовал… Поднявшись на колено, Брендом закрыл глаза, приложил одну руку ко лбу, а вторую вытянул вперед и вверх: Зрячая Молния, снабженная Когтистыми Клинками из Огня и Света, с грохотом и визгом разорвала воздух. Закричал кто-то из первокурсников, не успевших покинуть вестибюль в начале разборки: помимо разных боевых свойств, которыми наделил свое заклятье Дэвид, молния распространяла вокруг себя ярчайший свет, настолько сильный, что всякий, смотревший на нее, мгновенно слеп. У землянина не было лишнего мгновения, чтобы вызвать Око, но и без него Дэвид, пусть и не так отчетливо, мог ощущать магические потоки. Он почувствовал, как его заклятье наткнулось на что-то аморфное, неопределенное и едва ли не мгновенно было выжато, выпито, развеяно и иссушено: Кантор успел выставить Щит Тьмы. Открывая глаза и поднимаясь на ноги, Дэвид одновременно сотворил самое мощное из своих защитных заклинаний: он знал, что долго ответа ожидать не придется, и оказался прав. Однако в тот момент, когда Кровавый Молот обрушился на его оболочку, составленную из десятка Форм и всех подвластных землянину стихий, Дэвид мимолетно пожалел о том, что потратил свой последний ход на защиту… возможно, следовало бы ударить ещё раз – вдруг все-таки удалось бы достать Кантора?… Его оболочка была сметена сразу, будто стена песочного замка, смываемая океанской волной. Бороться с урожденным магом – все равно что бороться с приливом. Схожее ощущение, наверное, испытывали охранники, натасканные и вооруженные Эрбаном и Каи, когда Лайла давила их, одного за другим, тратя на каждого по одному заклятью, не больше.

Проломив все барьеры, Кровавый Молот обрушился на Дэвида, опрокидывая на спину и вминая в пол. Разом лопнули кровеносные сосуды в носу, из ушей хлынула кровь, кожа на лице раскрылась, из множества пор выступила кровавая влага. Он ослеп – и на телесном, и на более «тонком» плане реальности; выставляя перед собой руки в тщетной попытке защититься, он понимал, что второго удара не переживет.

Но второго удара не последовало, вместо него пустынное пространство вестибюля прорезал сухой и холодный голос:

– Что тут происходит?!

Дэвид не сразу узнал говорившего, но то, что ситуация изменилась, ощутил немедленно. Провел рукой по лицу, шепча исцеляющее заклятье.

– Ничего особенного, господин Дильбрег, – откуда-то издалека донесся вежливый голос Кантора. – Господин Брендом попросил меня показать ему одно боевое заклятье, которое его очень интересовало… конечно же, я не мог ему отказать…

Дэвид помотал головой. Мутные пятна постепенно обретали формы двух человеческих фигур. Дильбрег, как всегда, в красном и черном, и Кантор, почти такой же высокий и намного более мускулистый, чем преподаватель прикладной ритуалистики – в белой сорочке, темно-сером камзоле без рукавов и черных бриджах…

– А эта девушка?… – Черная перчатка Дильбрега указала на Идэль, по-прежнему пребывающую в беспамятстве. – Она тоже вас попросила… что-то ей показать?…

Лицо Кантора приняло растерянный вид. Он посмотрел на Идэль так, как будто видел ее впервые.

– Девушка?… Ой, кажется, ей плохо!.. В обморок, наверное, упала… от переутомления, должно быть… у нас такая напряженная программа обучения, господин кен Аунблан, что не все с ней справляются… особенно эмигранты и гости – они ведь такие хрупкие, нежные… Ничего-ничего, не беспокойтесь, сейчас я ей помогу… – и начал спускаться по лестнице.

– Мразь… – приподнявшись на локте, прохрипел Дэвид. – Не тронь ее… – Перевел взгляд на Дильбрега. – Все ложь… все, что он сказал… Помогите… – и зашелся в кашле, выхаркивая на мраморный пол вестибюля собственную кровь.

Когда он вновь поймал взгляд Дильбрега, тот равнодушно покачал головой. Кантор довольно ухмыльнулся: учитель оказался не дураком. А может, добить Бездаря-выскочку прямо сейчас, к их обоюдному удовольствию?… Окажется ли препод настолько правильным, что согласится поучаствовать в забаве? Сомнение все ещё читалось в его глазах, когда Дильбрег сказал:

– Значит, практикуетесь на второкурсниках в боевых заклятьях, досточтимый господин кен Рейз? Похвальное прилежание. Прошу вас, продолжайте. – Дильбрег сделал широкий приглашающий жест.

Однако что-то в его тоне было не то, потому что Кантор продолжать не стал, а только напряженно, с подозрением, уставился на учителя.

Пауза затянулась. Дэвид кое-как сел – прямо на пол. Он с избытком наглотался собственной крови и все ещё продолжал выплевывал ее наружу.

– Ну что же вы, Кантор? – с отеческой укоризной пожурил ученика Дильбрег. – Продолжайте, не стесняйтесь.

– Я не…

– Неужели вы полагаете, что я стану вмешиваться? Ну что вы!.. – Учитель успокоительно махнул кистями рук, как будто подчеркивая очевидную нелепость этой идеи. – Неужели я враг сам себе?… Уверяю вас, господин Кантор, у меня и в мыслях не было мешать вам. Молодым идиотам вроде вас я многим обязан: например, мне не нужно бегать по хеллаэнским городам, разыскивая живой материал для наших практических занятий. Следующее занятие такого рода намечено у меня только через два-три месяца, но обещаю, я сохраню до этого времени вас в полной неприкосновенности внутри замедляющего заклинания… Продолжайте, пожалуйста, и побыстрее: у меня скоро начнется урок, а до этого времени мне бы хотелось обеспечить вашу безопасность… на ближайшие два-три месяца.

– Какое вам до него дело? – презрительно скривив губы, спросил Кантор. – Что вы так печетесь об этом смерде?

– До него – абсолютно никакого, – доверительно сообщил Дильбрег. – Более того, мне нет дела даже до престижа Академии, который вы – совершив убийство в ее стенах – собираетесь вымазать в грязи. Все, что меня заботит – моя скромная, личная работа с четырьмя различными группами весьма настырных учеников, нуждающихся не только в сухой теории, но и в живой, непосредственной практике… каковую работу вы, господин Кантор, любезно хотите мне облегчить. За что я вам безмерно признателен.

– Только троньте меня – и будете иметь дело с моей семьей! – процедил Кантор, чуть приподнимая руки – так, будто ждал нападения и готовился его отразить.

Дильбрег не пошевелился.

– Не думаю, что буду иметь, – спокойно сказал он. – Ваша семья не настолько глупа, насколько вы воображаете, и не станет лезть в бутылку из-за одного молодого идиота. Неписаные правила знают все… ох, простите. Кантор – все, кроме вас. Совершив в этих стенах убийство человека, который заплатил за обучение и, можно сказать, доверился нам на этот период, вы как бы распишетесь в том, что прямо-таки горите желанием стать учебным пособием на одном из уроков. Понимаете, Кантор, ваша семья будет иметь дело не только и не столько со мной, сколько со здешней администрацией, каковая абсолютно не желает, чтобы престиж Академии – а значит, и цены на обучение – резко упали вниз… Кстати, вы слышали о кен Церультах? Известная была семья. Четыреста лет тому назад их возмутили действия Академии в отношении одного из учеников, происходившего из их семьи… да-да, он, как и вы, Кантор, оказался настолько глуп, что позволил себе совершить убийство другого ученика прямо в этих стенах… в этом оплоте разума, подлинной колыбели прогресса. – Голос Дильбрега преисполнился силой, даже пафосом. – Кен Церульты были недовольны – очень недовольны – трагичной судьбой юного убийцы. Настолько недовольны, что не вняли голосу разума и – смешно сказать – решили восстановить какую-то якобы нарушенную справедливость. Например, они утверждали, что на их мальчика напали и он убил, защищаясь… и что это будто бы должно было стать причиной, по которой мы потеряли бы право использовать ткани его эфирного тела в опытах на уроке, посвященном строению, разрушению и восстановлению человеческих энергополей… И ведь заметьте, администрации не пришлось ничего делать, поскольку как раз в этот период у нас обучалась любовница одного из Обладающих Силой. Мы всего лишь известили упомянутого господина о происходящих в городке событиях, и он сам – я подчеркиваю, сам – пришел к выводу, что метеоритный обстрел может угрожать здоровью и душевному равновесию его пассии… Ну а что случилось потом, вы, наверное, знаете и без меня – была локальная скоротечная война, в ходе которой кен Церульты… я имею в виду, центральная ветвь их рода, которая и начала всю эту бузу… перешла из состояния непосредственного бытия в состояние присутствия исключительно на страницах авантюрных романов и исторических хроник… Так вот, господин Кантор де Рейз, при всем моем уважении к вам, я отчего-то убежден, что ваша семья в целом не окажется настолько глупа, что захочет разделить трагическую участь безвременно покинувших нас кен Церультов… даже ради такого откормленного и самоотверженного экземпляра, как вы.

– Ладно, – процедил Кантор, с ненавистью смотря на безмятежное лицо Дильбрега. – Хорошо…

Дэвид, только-только пришедший в себя, почувствовал, как кулак великана сжимает его, приподнимает над полом и волочет к дверям.

– …прикончу на улице. Удовлетворены?!

– Вполне, – кивнул Дильбрег, и мелодичный перезвон, разлившийся в воздухе, как бы подчеркнул его слова. – Ну вот, мне уже пора… Хотя лучше бы вы, Кантор, не ходили так далеко, право – не стоит. Понимаете, если вы нападаете на другого ученика Академии, силой уводитe его отсюда, а потом… а потом он вдруг пропадает… это ведь тоже свидетельствует о нашей неспособности обеспечить безопасность учащихся, не так ли? Так что сделайте все сразу прямо здесь, так будет проще… а потом поднимайтесь сразу ко мне в кабинет. Зачем устраивать все эти погони, поиски, чистки и восстановления информационных полей, нелепые, заранее обреченные на неудачу, колдовские поединки?… Это пошло и скучно. Вы знаете, где находится мой кабинет? Нет? Западное крыло, третий этаж, четвертый кабинет справа. Как покончите с ним… или с ней… или с обоими вместе… сразу поднимайтесь ко мне наверх. Я гарантирую вам качественные сонные и замедляющие чары. Вы абсолютно ничего не почувствуете. Никаких болевых ощущений, когда мы начнем работать с вами на уроке. Никаких. Ноль. Как будто заснули и – сразу проснулись в Стране Мертвых… А теперь прошу меня простить… я и так с вами чересчур задержался. Не могу пожелать вам удачи – потому что ни одному из вас она больше не понадобится. Всего доброго.

И он неторопливо стал подниматься вверх по мраморным ступенькам.

– Ладно-ладно, – сказал Кантор, поднимая руки так, будто собирался сдаться в плен, – видите, я никого не трогаю. Видите? Все, я ухожу…

– Жаль, – вздохнул Дильбрег. – Очень жаль. Я надеялся, что вы будете более… самоотверженны.

– Ничего. – Кантор оскалился. – Подожду этого придурка за воротами. Надеюсь, так далеко Академия свои гарантии безопасности не распространяет?

– Нет, ну что вы! Ваши отношения с господином Брендомом за воротами нашего учебного заведения – это уже ваше личное с ним дело. Никто не собирается лезть в вашу личную жизнь.

– Ну вот и отлично. – Кантор развернулся и решительно двинулся к выходу. Створки огромных дверей распахнулись перед ним, а затем с грохотом захлопнулись, когда хеллаэнец вышел из здания.

– Спасибо… – хрипло сказал Дэвид вслед Дильбрегу. На последней ступеньке кен Аунблан помедлил, прежде чем скрыться из виду.

– Я только что спас жизнь одному молодому идиоту, – произнес он, – но, право, не представляю, чем мог бы помочь вам, Дэвид. Надеюсь, вы понимаете, что не сможете отсиживаться в этом здании вечно?

Дэвид кивнул, хотя на заданный Дильбрегом риторический вопрос ответа, в общем, не требовалось. Когда он вновь поднял голову, Дильбрега на лестнице уже не было.

Землянин опустился рядом с Идэлью, просунул руку под ее голову, чуть приподнял, второй рукой выводя в воздухе знак Жизни и настраивая исцеляющее заклятье на гэемон девушки. Через несколько секунд Идэль открыла глаза.

– Тихо-тихо… – прошептал Дэвид. – Я ещё не закончил…

Для того чтобы убрать все последствия сотрясения, исцелить все ушибы и ссадины, потребовалось несколько минут. Он сам нуждался в лечении гораздо больше, чем она, но о себе не думал: боль была просто досадливым насекомым, от которого нетрудно отмахнуться – в то время как одна-единственная ссадина на теле Идэль нарушала весь порядок мироздания, была апокалипсисом, катастрофой, чем-то немыслимым, чего не должно быть… Держа ее голову на коленях, он ощутил в этот миг, насколько она ему дорога. Он сам удивился своим чувствам, ибо прежде пребывал в уверенности, что уже давно не способен испытывать ничего подобного…

– Что произошло? – тихо спросила Идэль. – Где Кантор?…

– Ждет меня за воротами.

Дэвид помог ей сесть, после чего встал, пересек вестибюль и подошел к окну. Кантор уже должен был покинуть пределы видимости, но кто знает – может, он задержался и удастся понять, к каким воротам он направился?… Дэвид не собирался послушно идти на убой. Может быть, бегство – не самый героический выход, но лучше быть живым шакалом, чем мертвым львом, не так ли?…

То, что он увидел из окна, абсолютно его не порадовало. Кантор все ещё находился здесь, крутился перед входом в главный корпус, но он уже был не один. Возможно, он встретил «волчат» из своей «стаи» случайно, возможно – пригласил специально, чтобы вместе, сообща весело провести время. Рядом с «вожаком» крутились детки из старинных хеллаэнских семей… Дэвид узнал Аллека кен Скийбла и Таггара кен Ярджа, имена двух других были ему неизвестны. Прямо на его глазах из воздуха появились Рескайн кен Хельберт и Озберт из Хоремона… Для полного «комплекта» не хватало ещё одного или двоих… вероятно, в данный момент они сидели на лекциях и с прискорбием были вынуждены пропустить «развлечение».

Народ собирался повеселиться, и Дэвид стиснул зубы, вспомнив, как дальмоты рвали на части тело брошенного им, уже полумертвого человека… и вот теперь он сам находился на его месте.

Он почувствовал, как грудь заполняет бешенство, страх отступил. Идэль уже стояла на ногах; он подошел к ней, обнял и попросил:

– Не выходи пока, ладно?

– Что?…

– Я не могу тут прятаться. Рано или поздно придется выйти. Лучше сейчас… Ты им не нужна. Пожалуйста, не иди за мной. Я не хочу, чтобы ты видела…

– Я тебя не оставлю, – твердо произнесла Идэль.

– Я умоляю тебя. Хочешь, встану на колени?… Будет в тысячу раз хуже, если тебе придется смотреть, как… – Он понял, что без лжи не обойтись, и, сколь мог уверенно, добавил: – Обещаю, со мной ничего не случится. Я все улажу. Только не мешай мне. Идет?

– Как уладишь?…

– Есть план. Просто не мешай мне. Ты меня любишь?

– Да.

– Тогда верь мне. Что бы ни случилось, не вмешивайся.

Кильбренийка долго смотрела ему в глаза.

– Ты клянешься? – тихо спросила она.

– Клянусь, – солгал Дэвид.

Поскольку затягивать прощание не следовало, он быстро поцеловал ее и отстранился. Возникло чувство, как будто, расставаясь с нею, он отрезает часть себя самого. Но это необходимо сделать… если он вообще хотел, чтобы она осталась жива, а не погибла вместе с ним.

Минуту назад он вспомнил присказку про льва и шакала, теперь же, положив ладонь на дверную ручку, подумал: «Если остаться живым шакалом… стоит ли жить вообще?…»

Открыл дверь и вышел из здания.

Кантор и его дружки заулыбались при его появлении. Вряд ли Кантор изложил им события так, как они происходили на самом деле, скорее небрежно бросил что-нибудь вроде: «Выпендривается тут один… воображает о себе слишком много», – и этого оказалось достаточно, чтобы объявить сезон охоты открытым.

Глумливо лыбясь и переговариваясь между собой, ждали, когда безродный чужак подойдет поближе.

– Bay! Да ты настоящий герой! – громко сказал Дэвид. – Вон какую команду собрал, чтобы убить одного-единственного Бездаря.

– Кто тебя собирается убивать, что ты!.. – Кантор засмеялся. – Не трясись так, не бойся. Тебя никто не обидит. Ты забыл свое место, но такое со всяким может случиться, правда ведь?… – Он, будто нуждаясь в поддержке, обвел недоуменным взглядом своих друзей. Послышался смех. – Я готов тебя простить. Просто извинись – и можешь идти куда хочешь.

– Хорошо. Извини. Ты доволен?

– Нет-нет. – Кантор покачал головой. – Рабы извиняются не так. Во-первых, ты должен стоять на коленях, во-вторых, после того как ты попросишь прощения, ты должен поцеловать мой сапог. Смотри, – Кантор приподнял правую ногу, – он ведь не особо грязный, правда?… Надеюсь, ты не побрезгуешь?…

Дэвид несколько секунд рассматривал Канторову ногу.

– Ну ты и мразь, – задумчиво сказал он. – Просто удивительно, как такой выродок мог появиться в «благородном» роду… Знаешь, я думаю, ты не совсем кен Рейз. – Землянин чувствовал, что его несет, но не мог остановиться. – Думаю, твоя мать переспала с каким-нибудь рабом, а тебе, когда подрос, сообщить об этом забыла… Да, наверняка так оно и было. У тебя и замашки раба, и манеры. Да ты и труслив, как раб. На равного по силе ты и в мыслях не посмел бы тявкнуть.

– Ууу… – потянул кто-то из Канторовых дружков. Сам кен Рейз, сделав огорченное лицо, развел руками: мол, я к нему со всей душой и пониманием, даже простить его готов – а он что?…

– А пойдем-ка за ворота, Дэвид… – грустно, чуть ли не с любовью глядя на Брендома, произнес кен Рейз. – Там и выясним, кто раб, кто не раб, кто труслив, а кто…

За спиной Дэвида с лязгом распахнулась двустворчатая дверь. Сердце сжалось от ужаса. Он был готов к смерти – настолько, насколько вообще человек может быть к ней готов – но он не был готов к тому, чтобы его смерть видела Идэль.

Однако, когда он повернулся, на крыльце оказалась не она… вернее, не только она. Уже сбежав по ступенькам, по мощеной дорожке к ним направлялся Эдвин кен Гержет; не отставая, с какой-то нечеловеческой, завораживающей пластикой, двигался Скеггель; следом шел Лейкарн, за ним, будто сомневаясь, нужно ли ему все это – Джейгали. Девушки прилежно держались в последних рядах: Орэлья и Вилья с двух сторон обнимали Идэль, оказывая ей моральную поддержку, и не только моральную: заметив, в каком положении находятся их руки, Дэвид сообразил, что милая троица готова в любую секунду огорчить всех недоброжелателей одним большим, трижды усиленным заклятьем.