Текст книги "Академия волшебства"

Кантор почувствовал неприятное покалывание в пальцах, когда заклятье Когтей развалилось на части; кроме того, он искренне, непритворно удивился.

Он мог быть дураком, спесивым болваном, самодовольным кретином – кем угодно, но он родился в Темных Землях, и этот факт определял если не все, то многое. Кантор мог удивляться сколько угодно, однако на месте, разинув рот, не стоял: его рефлексы работали куда быстрее и лучше, чем разум. Он отскочил в сторону, возвел ещё один воздушный барьер и метнул веретено черных молний из кольца с Истинным Морионом – все почти сразу.

Кстати сказать, кольцо с темным хрусталем и было тем вторым (помимо амулета) магическим предметом, использование коего в бою Кантору дозволяли правила.

Рухнув с четырехметровой высоты (прыжок получился затяжным), Дэвид развалил первый воздушный барьер тем же методом, что и Когти Тьмы – привычным, доведенным до автоматизма движением полоснул перед собой мечом. Однако, когда он опустился на землю, Кантора в зоне досягаемости уже не было. Дэвид кинулся за ним, по ходу раскроив ещё один барьер – нет, сегодня определенно неудачный день для воздушной стихии… перекатился, уворачиваясь от веретена молний: интуитивно он понял, что кромсать эту штуку мечом, даже заколдованным, чревато – молнии, лишенные скрепляющей основы, тут же разлетались по сторонам, поражая все, что находилось поблизости. С угрожающим гудением Веретено промчалось над его головой и ударило в защитный купол, возведенный над кругом. Барьер содрогнулся, но выдержал; Дэвид не видел, как за его спиной Эдвин кен Герлсет немедленно принялся чинить повреждения – он находился уже почти… почти рядом с Кантором – и далее не отмахнулся от очередного боевого заклятья, внешне напоминающего кровавую черную плеть – не было и доли секунды на это: затянуть поединок хоть чуть-чуть, поосторожничать значило проиграть уже наверняка, без вариантов. Любая лишняя секунда давала Кантору возможность переосмыслить стратегию боя, изыскать – на самом деле это было не так уж трудно – способ «утихомирить» вошедшего в кураж чужака. Для Дэвида, наоборот, важно было не дать врагу этого времени: он все поставил на быстроту и нападение, потому что ставить ему больше было не на что. Его собственные защитные оболочки разлетелись вдребезги – но это уже не так важно: он наконец достиг дистанции удара – и ударил, не медля. С трудом, будто продираясь сквозь патоку, меч Гьёрта вошел в защитное поле, окружавшее Кантора кен Рейза; волшебный клинок задымился, запахло плавящейся сталью… но все эти детали отпечатались в сознании Дэвида уже потом, позлее – тогда же важно было только одно: он попал, меч неожиданно стал идти мягче, уже не раскалывая на своем пути мощнейшие защитные барьеры, а рассекая плоть, и нужно ударить ещё и ещё, закрепляя успех…

Кантор упал. «Да благословят тебя небеса, Лэйкил кен Апрей!..» – пронеслось в голове Дэвида вместе с воспоминаниями об изнуряющих, перемежаемых насмешками и пинками уроках во дворе Тинуэта. Руки его между тем продолжали свою работу; в то время как Кантор, инстинктивно пытавшийся закрыть грудь и живот, уже остался без рук. В этот момент на Дэвида нахлынуло все – и жар от раскалившегося клинка, и вонь горящего металла, и боль от ран, оставленных последним заклятьем Кантора – того, от которого он не стал защищаться и которое, проломив все оболочки, добралось-таки до него… Кружилась голова, Дэвид едва не терял сознание, но видел, что победил – уже победил. Кантор был беспомощен, как ребенок. Защитный амулет истощился, а кисть руки с Истинным Морионом валялась в двух шагах справа.

Дэвид воткнул в него меч – больше для того чтобы не упасть самому, чем для того чтобы добить противника, Качнулся вперед… муть перед глазами чуть разошлась, и он увидел, что Кантор все ещё жив – клинок пробил ему плечо. Впрочем, хеллаэнский аристократ находился при смерти – это было ясно любому. Тем не менее никто из зрителей не вмешался – так же как не вмешался бы, если б «на арене» разделывали Дэвида: мир, живущий по законам организованной анархии, чтит свои традиции бережнее многих других.

В начале боя гадали, как быстро Кантор расправится с противником, который и на противника-то, по правде сказать, не очень тянул. Теперь ждали, когда наконец удачливый чужак прикончит кен Рейза. Всех этот поединок удивил, особенно своей скоротечностью; но в состояние шока не привел никого: подобное случалось в Хеллаэне и раньше. Таков был закон этого мира: не можешь выжить – умри и уступи место сильнейшему. Наблюдай этот поединок Лайла, она была бы удивлена меньше всех и, может быть, далее обронила бы что-нибудь насчет того, что стихия Мозги в очередной раз побила все остальные стихии.

Дэвид наступил побежденному на горло: да-да, это очень некрасиво, и положительные герои никогда так не поступают, но он сам положительным героем себя отнюдь не ощущал и сделал то, что сделал, не ища оправданий. Кантор захрипел; Дэвид увидел, что темная впадина на месте его рта полна крови.

– Ну что, ублюдок, – слизывая с губ собственную кровь, тихо спросил Дэвид, – где теперь твоя сила?… Да ты и вправду сын раба – если не сумел справиться со смердом и Бездарем.

Он плюнул – по большей части кровью, а не слюной – Кантору в лицо, после чего отступил и махнул рукой, показывая, что поединок окончен. Сразу вокруг образовалось множество народа: все что-то делали, суетились, возбужденно разевали рты – не произнося при этом ни звука… Кто-то усадил Дэвида на землю, теплые руки пробежали по лицу, вискам, шее и груди… Звуки стали возвращаться – болезненно растягиваясь и искажаясь…

– …Чтооуосссниммм? – спросил кто-то. – Шоу-оккк?…

– Неттт. Лоуопнули перепуонки… – последовал ответ. И все ближе к нормальной речи: – Сеуйиичас восстановим.

Дэвид поднял голову. Рядом с ним стояли Меркат из Кербала и Лейкарн кен Эрбрит. Целил землянина Брэйд – он, как и Кантор, был инициирован Кровью и справиться с последствиями заклятий, основанными на этой стихии, мог быстрее и проще, чем остальные.

– Ну ты даешь… – наклонившись к другу, негромко произнес Брэйд. – Я уж думал, не увижу тебя в живых… честно… Черт, ты не представляешь, как я рад, что ты завалил этого зажравшегося кабана…

– Кстати о свиньях. – Лейкарн повернулся в сторону той части круга, где кипела напряженная работа по реанимации ускользающего в Страну Мертвых кен Рейза. – Вот интересно, смогут они его вытащить или нет?…

– Думаю, да, – откликнулся Меркат. – Ещё пара заклятий, чтоб не окочурился по дороге – и потащат в родовой замок… и если далее сдохнет – не беда, воскресят. У них в семье – по материнской линии – много мастеров этого дела… Даже, говорят, кто-то из далеких предков клятву верности Королю Мертвых давал…

– Да ты что… – Лейкарн прищелкнул языком, демонстрируя удивление пополам с недоверием.

– Точно говорю, был у кен Рейзов такой. Уж мне-то своих старших коллег не знать…

– Меч… – сипло проговорил Дэвид. – Мой меч…

– Сейчас принесу… – успокоил его Лейкарн. Направился к группе молодых колдунов, по-прежнему вороживших над телом Кантора.

– Что это у него с горлом? – деловито, словно врач, интересующийся у сослуживца здоровьем больного, спросил Меркат у Брэйда. Тот недоуменно пожал плечами, ещё раз провел руками рядом с головой и грудью Дэвида.

– Вроде не особо пострадало… связки целы…

– Может, он просто нить хочет… У тебя есть вода? Да, вода у меня есть. А вот с кружками сложнее…

– Минуточку… – Меркат нарисовал в воздухе сложный знак. Появилось вогнутое силовое поле, отдаленно напоминающее чашу. Брэйд щелкнул пальцами – сконденсированный воздух стек в невидимую емкость туманной дымкой. «Чаша» пододвинулась к губам Дэвида, он приник к ней и жадно начал пить.

Когда напился, почувствовал себя настолько сносно, что смог – уже без посторонней помощи – подняться на ноги.

Вернулся Лейкарн, неся на вытянутых руках волшебный клинок. Великолепное оружие было испорчено, безукоризненно прямое лезвие – не сильно, но заметно искривлено; в нескольких местах металл покорежился, изменил форму и вид; заклятье, наделявшее его столь смертоносными свойствами, было наполовину разрушено…

– Странно, – сказал Дэвид, принимая оружие. – Однажды я… – Он осекся. – Однажды я видел, как этим мечом убили куда более опытного и сильного мага, чем Кантор. И уж поверьте, защищен он был не хуже… Но тогда меч остался целым…

– Любое заклятье имеет предел прочности… – ответил Брэйд, но тут Лейкарн перебил его:

– Глядите!

На их глазах одна из выщерблин исчезла, искривленное лезвие стало чуть-чуть ровнее…

– Он сам себя восстанавливает… – прошептал Дэвид. Ну да. Эта штучка ведь не задета. – Лейкарн постучал по драгоценному камню, вставленному в рукоять. – Пока она цела, меч можно восстановить. Он сам себя «вылечит», если только не расплавлен совсем и не сломан. А вот если пропадет камень – можешь выкидывать железку… Тут его сердце.

Убирая меч в ножны, он увидел Идэль – белую, словно призрак, молча стоявшую в отдалении. Подошел. Казалось, она пребывает в каком-то странном оцепенении. Лицо оставалось неподвижным, но о чувствах кильбренийки кричали ее широко распахнутые глаза.

– Я знаю: то, что ты мне сказала – неправда, – произнес Дэвид, становясь так близко, что уже мог ощутить кожей тепло ее тела. – Ты хотела прогнать меня, чтобы спасти. Видишь – я не ушел… и все ещё жив.

Вместо ответа Идэль молча обняла его – так крепко, как только могла. Обнявшись, они простояли очень долго…

…до тех пор, пока Брэйд не испортил всю романтику, поинтересовавшись, не собираются ли они остаться гут до утра, и если да, то он мог быть принести им зонтик, поскольку скоро, по всей видимости, начнется дождь.

По дороге в академгородок Дэвида не раз поздравили с победой, и только Эдвин оборонил загадочную фразу:

– Умереть красиво – тоже в своем роде искусство.

– Красиво?… – удивился Дэвид. Он был сбит с толку. – Не сказал бы… Да Кантор, собственно, и не умер…

– Я не о Канторе говорю.

Смысл его слов стал ясен Дэвиду чуть позже – приблизительно через полтора суток – когда в коридоре на втором этаже он увидел Дильбрега кен Аунблана, беседующего с рослым мужчиной, облаченным в черную – здесь это был вообще самый популярный цвет – одежду. Сорокалетний (на вид) мужчина с жестким, властным выражением лица, был Дэвиду незнаком; когда Дильбрег поманил студента к себе и мужчина повернул к подходившему голову – у Дэвида возникло необъяснимое, но вполне отчетливое желание не знакомиться с этим человеком и дальше. Однако выбора ему не дали.

– Позвольте представить вам, Дэвид, Лорда Локбара, барона кен Рейза, – будто специально нарушив все правила, кого и в какой последовательности надлежит представлять при знакомстве, с блуждающей полуулыбкой произнес Дильбрег. Но прозвучало это скорее как насмешка над Дэвидом, чем как оскорбление для Локбара – по крайней мере, если судить по равнодушной реакции последнего.

У Дэвида все внутри похолодело, когда он заглянул в спокойные, ничего не выражающие глаза Локбара. Он видел такой взгляд и раньше – у Лэйкила и потому понимал, что он означает.

«Я кретин, – подумал Дэвид. – Надо было бежать из города сразу после дуэли… Идиот… Вот что означали слова Эдвина и вот почему другие… не такие наивные, как Идэль или Брэйд… смотрели на меня чуть ли не с жалостью… моя победа – красивое самоубийство…»

– Лорд Локбар о чем-то очень хотел поговорить с вами, Дэвид, – все с той же, граничащей с издевательством, вежливостью, сообщил Дильбрег. Чуть наклонил голову. – Что ж… не буду вам мешать.

Он ушел, а отец Кантора и Дэвид ещё несколько секунд смотрели друг на друга.

– Пойдемте на улицу, Дэвид, – предложил Локбар кен Рейз. Голос – как стальная рука в мягкой перчатке. – Там и поговорим.

Он двинулся с места, но заметив, что Дэвид не идет за ним, остановился.

– Давайте обойдемся без сцен, хорошо? – попросил он.

Дэвид сглотнул. Это было нечестно – вот так вот, по-идиотски умереть после всего пережитого. Он судорожно искал выхода – и не находил его. Его словно посадили в клетку, из которой был только один выход. Бежать – бессмысленно: Кантор, только начинающий учиться Искусству, мог бы не найти его, но его папаша, носивший на левой руке знак Гильдии Паучников, нашел бы обязательно.

Локбар повернулся и пошел по направлению к лестнице. Дэвид – чувствуя себя так, как если бы его мышцы застыли, превратились в лед и ему, чтобы двигаться, приходилось ломать прежде всего самого себя – шагнул за ним. Он мимолетно пожалел о том, что меча Гьёрта сейчас нет с ним: на территории Академии ученикам запрещалось носить холодное оружие, превышавшее длину двух ладоней. Впрочем, меч тут бы ему не помог.

Они вышли из здания и по центральной аллее не спеша направились к ближайшим воротам…

Первую четверть пути прошли молча, потом Локбар кен Рейз заговорил:

– Для начала, господин Брендом, мне хотелось бы поблагодарить вас…

– Перестаньте, – процедил Дэвид. – Избавьте меня хотя бы от ваших издевательств… Делайте то, зачем пришли, только ради бога – заткнитесь.

Как нетрудно догадаться, эта яростная тирада не произвела на старшего кен Рейза никакого впечатления. Во всяком случае, «затыкаться» он не стал, отнюдь…

– Издевательств?… – Кен Рейз негромко рассмеялся. – А ведь Кантор, оказывается, прав – при всех своих несомненных… достоинствах… вы, господин Брендом, совершенно не умеете держать себя в руках. Это серьезный недостаток. Куда более серьезный, чем слабость вашего природного Дара.

Дэвид молча отвернулся. Участвовать в этом спектакле он не собирался.

– Так вот, – размеренно и неторопливо, в такт своим шагам, уверенно измерявшим центральную аллею, продолжил барон Локбар, – я, как уже сказал, хочу поблагодарить вас. Вы – может быть, не вполне осознанно – проявили подлинное благоразумие, не убив моего сына.

Дэвид настороженно повернул голову обратно. Это что, не шутка?…

– Конечно, вы его искалечили, да ещё и заколдованным клинком, и лечить нам его придется не один день… даже не одну неделю… – Локбар вздохнул. – Но основные узлы гэемона не задеты, и это очень хорошо… Вы все ещё не понимаете? Хорошо, я объясню. Большинство эмигрантов, пребывающих в Хеллаэн, умирают насильственной смертью… будь иначе, мы, скорее всего, уже задохнулись бы от перенаселения. Среди уроженцев Темных и Светлых Земель смертность ниже, но все равно очень высока. До старости… то есть до времени, когда изнашивается эфирное тело и наступает пора либо менять его – что очень сложно, либо отправляться в Страну Мертвых, пожив всего-то две-три тысячи лет… да, до этого почтенного возраста доживает в лучшем случае лишь один из тысячи. Среди остальных девятьсот девяносто девяти – не все, но многие – многие расстаются с жизнью как раз в самые молодые, отчаянные годы, когда Дар взрастает и приходит первая уверенность в себе, в своих силах… к сожалению, не всегда сопровождаемая разумом и чувством меры… они, вместе с опытом, появляются только с годами. Я – совершенно искренне – говорю вам «спасибо» за то, что вы победили и унизили Кантора. Удивлены?… Он талантливый юноша, и Дар его силен, а семья всегда была ему надежной защитой… но ему давно стоило бы повзрослеть и научиться чуточку более трезво смотреть на вещи… а он – увы – взрослеть не хотел. Я опасался, что рано или поздно с ним случится что-нибудь вроде того, что произошло. Он думал, что стал взрослым, победив в нескольких дуэлях… но он ещё и не начинал взрослеть, напротив, эти победы лишь подлили масла в огонь. Надеюсь, то, что случилось позапрошлой ночью, немного отрезвит его: если нет, он обречен. У нас жестокий мир, а Кантор – мне грустно это признавать – никак не может понять, насколько он жесток… он понимает как-то поверхностно, не заглядывая вглубь. На каждого сильного найдется ещё более сильный… Отпуская его из дому, я боялся того, что мне привезут труп моего сына… более того, я был почти уверен, что это произойдет. И его привезли – но он не мертв, а только ранен; теперь, я надеюсь, Кантор быстро начнет умнеть. Если даже такой человек… как вы… – тут Лорд Локбар тактично кашлянул, – сумел с ним справиться… если уж это не научит его простой истине: не все и не всегда можно решить грубой силой – то я уже и не представляю, что научит.

Они остановились у самых ворот. Сказать, что Дэвид был растерян, значит не сказать ничего.

– Собственно, вот и все, о чем я хотел с вами поговорить, уважаемый господин Брендом, – закончил свою речь Локбар кен Рейз. – На сем позвольте проститься. И… на прощание. Надеюсь, вы не обидитесь, если я дам вам совет: будьте сдержаннее. Нетрудно представить ситуацию, когда ваша вспыльчивость может вам навредить… очень серьезно навредить.

– Простите, – хрипло сказал Дэвид. – Я не хотел вас оскорбить… Я думал, что…

– Ничего, я понимаю, – остановил его излияния Локбар. – Собственно, вы были недалеко от истины, поскольку большинство здешних уроженцев, наверное, так бы с вами и поступили. Но… Кантор, полагаю, не упоминал о том, что из рода кен Рейзов происходит только его мать, в то время как его отец, который хотя и живет в Хеллаэне более восьми столетий и уже более ста лет носит баронский титул, когда-то давно был простым, никому не известным эмигрантом из далекого провинциального мира… Нет, не упоминал? Наверное, нет – он почему-то совсем не хочет об этом помнить… Прощайте, господин Брендом.

– Прощайте.

Лорд Локбар, барон кен Рейз неторопливо пересекал площадь, по ходу настраивая портальный камень на возвращение домой, и Дэвид, глядя ему вслед, чувствовал, как, против воли, в его душе возникает уважение и восхищение этим человеком. Не только потому, что тот оставил ему жизнь, хотя мог забрать ее – из-за того, как тот действовал, говорил, мыслил… В Локбаре, казалось, в эту секунду отразился весь Хеллаэн – мир, который влек Дэвида к себе так же сильно, как и отталкивал.

Повернувшись, он задумчиво направился обратно в сторону главного корпуса Академии. Сейчас должен был начаться урок системной магии, не стоило опаздывать…

…Лорд Локбар, вертя в руках тускло сияющий изумруд, не думал ни о чем – ну почти ни о чем, если не считать воспоминаний о семейном совете, состоявшемся вчерашним днем…

«Он должен сдохнуть!.. – плевалась Нэинья кен Рейз, бабка Кантора, старая ведьма. – Сдохнуть!..»

«Может, и должен, – холодно ответил ей Локбар. – Но только не сейчас и не так, как ты хочешь. Это – урок Кантора, он должен усвоить его сам. Когда он поправится, у него будет шанс исправить свою ошибку… без красивых сцен, вызовов и прочих глупостей. Но до тех пор никто из нас не тронет иноземного дурачка – щенка, посмевшего укусить моего сына, должен убить Кантор – и больше никто».

Локбар вздохнул и, хотя на улице было тепло, поплотнее запахнулся в плащ. Открыл волшебную дорогу в замок, доставшийся ему в наследство от старого кен Рейза.

«Некоторые вещи, – с грустью подумал Локбар, – должны быть сделаны независимо от того, нравятся они нам или нет…»

Эпилог

О жизни Дэвида Брендома в Академии до и после той достопамятной дуэли можно было б поведать ещё немало интересного, однако во всякой истории – если, конечно, она написана на бумаге – рано или поздно приходится ставить точку.

Поэтому, не вдаваясь в малосущественные детали, перейдем к причинам, побудившим его – спустя два месяца после дуэли и беседы с Локбаром кен Рейзом – бросить обучение и покинуть Академию.

Все началось с появления человека в серой одежде – уже в четвертый или пятый раз на памяти Дэвида. Курьер из Кильбрена передал Идэль письмо, но на этот раз Дэвид заметил, что что-то не так. Дело происходило в комнатах кильбренийки, курьер делал вид, будто не замечает присутствия постороннего мужчины в покоях своей высокорожденной госпожи, Дэвид отвечал ему тем же. Вскрыв письмо, Идэль пробежала его глазами, потом, она что-то едва слышно прошептала и тихо села на краешек кресла, не выпуская послания из рук.

Подняла на курьера блестящие от влаги глаза… Дэвид ещё ни разу не видел, чтобы она плакала – даже испытывая боль… даже тогда, когда Кантор едва не превратил его в бифштекс у нее на глазах.

– Когда?… – хрипло спросила она. – Как?…

Курьер пожал плечами и неловко переступил с ноги на ногу. Он вел себя так, как будто был в чем-то перед ней виноват.

– Я… я не знаю. Мне не сообщали подробностей. Отправили сразу к вам, как только это случилось.

– Выйди, – сухо приказала Идэль.

Как только за кильбренийцем закрылась дверь, Дэвид подошел к креслу и, опустившись на пол, заглянул Идэль в лицо.

По ее щекам катились слезы.

Любовника своего она, по крайней мере, не стеснялась – и то хорошо.

– Что случилось? – тихо спросил Дэвид. Вместо ответа Идэль отдала ему письмо, но он мало что в нем понял. Витиеватые буквы с трудом складывались в слова; слова, цепляясь друг за друга, образовывали запутанный узор смысла… Он словно разучился читать – больше думал о Идэль, чем о буквах на листке бумаги… «С прискорбием… невосполнимая утрата… удар для всех нас… будет собран сенат… ваше присутствие… в ближайшие дни… будет выслан эскорт…»

– Он был тебе так дорог? – спросил Дэвид. – Приор… ну погибший… это ведь ваш верховный правитель, верно?…

– Он мой прадед, – ответила Идэль. – Единственный человек, кроме Координатора Севегала, которому я не была безразлична.

Дэвид заглянул в конец письма. Там стояла длинная подпись, но имени «Севегал» в качестве одной из ее частей не содержалось.

– Авермус-кириксан-Саутит… на ваших именах язык можно сломать. Почему нет письма от твоего воспитателя?

– Мне бы и самой хотелось это знать.

Чуть позже Идэль вытерла слезы и ещё раз перечитала письмо. Позвала курьера, но допрос мало что дал: министр Авермус отправил посланника сразу после убийства, и о случившемся тот знал ещё меньше, чем Идэль, державшая на руках письмо. Слышал только, что в старом дворце были какие-то беспорядки, но как все произошло, кто ещё пострадал – не имел понятия. Посланник даже не знал, жив приор или только ранен. Идэль спросила его, когда открывается Мост, и узнала, что следующее сопряжение миров должно произойти через четыре дня. Тогда же должен был прибыть и обещанный эскорт, но Идэль не собиралась дожидаться его в гостинице. Посланца поселили в соседнем номере, а кильбренийка, купив нескольких лошадей, начала собираться в дорогу. Курьер, хотя и молчал, явно был в шоке от увиденного: госпожа делала все сама… ну почти сама, если не считать скромной помощи Дэвида и его собственной.

То, что Идэль должна уехать, как бы подразумевалось само собой, но когда Дэвид спросил о приблизительной дате ее возвращения, то услышал ответ, подействовавший на него не слабее удара поленом.

– Наверное, я уже не вернусь, – негромко произнесла она. – Мое обучение здесь окончено… надеюсь, этого хватит…

Она не объяснила – хватит для чего, а Дэвид не стал уточнять.

– Но почему? – спросил он. – Почему ты не сможешь вернуться?

– Потому что я пропущу слишком много занятий, чтобы возвращаться к концу этого курса… если же все повторить… не уверена, что это будет возможно. После смерти приора все изменится…

– Что изменится?

– Например, деньги. – Она грустно улыбнулась. – По меркам Нимриана я – не такая уж богатая принцесса. Пока приором был мой прадед, средств мне хватало, и даже с избытком… теперь же… я не уверена, что вообще получу хоть что-то.

– Начнется борьба за наследство?

– Она уже идет. В первую очередь – за власть. От прадеда исходит несколько линий, каждая из которых могла бы претендовать на первенство; та ветвь, к которой принадлежу я, истребляется давно и нещадно. Когда мне было всего несколько месяцев, погибли мои родители, через несколько лет убили деда и одного из братьев, поддерживавших его… Мои тетки и дядья гибли у меня на глазах, пока я росла. Теперь сумели добраться до прадеда, и я не знаю, что с Севегалом… Этому не будет конца, пока не появится кто-то, кто возьмет власть в свои руки, уничтожив по ходу большую часть родственников… и до дрожи запугав остальных. Прадед именно так и поступил двести лет тому назад…

– Получается, его убил кто-то из его детей или внуков?

– Я не знаю. Сохранились – частично – и другие линии, восходящие к предшествующим правителям… кроме того, есть ещё три других клана, очень желающих, чтобы приорат перешел к ним. Я ничего не знаю. Я ненавижу эту грязь, но мне придется погрузиться в нее с головой. Прости. Я бы хотела вернуться, но… но не хочу тебя обманывать. Академия – только крохотный кусочек моей жизни, и теперь он подошел к концу.

– А как же я… мы?… то, что между нами было?…

– Об этом лучше забыть.

– Я еду с тобой.

– Не стоит… правда, не надо… – Она сжала руку Дэвида. – Не стоит ломать себе жизнь. Ты почти ничего обо мне не знаешь.

– Я знаю достаточно. Так хорошо, как с тобой, мне ещё ни с кем не было. Если кто-то объявил войну вашей семье… думаешь, я смогу остаться здесь и спокойно учиться, зная, что в это самое время, может быть, кто-то укладывает тебя в землю, рядом с твоим прадедом… родителями… и прочими родственниками?…

Мы не хороним покойников. Мы помещаем их в склепы.

– Думаешь, для меня есть разница?… Идэль опустила взгляд.

– Зря я тебе рассказала. – Она покачала головой. – Слишком многое позабыла в последнее время. Счастливая жизнь развращает… Худший враг человека – его собственный язык.

Дэвид притянул кильбренийку к себе.

– Ничего не зря, – сказал он, целуя ее волосы… висок… щеку. – Не зря. Я не для того дрался с Кантором, чтобы теперь отпускать тебя. Мы вместе поедем – и вместе вернемся в Нимриан. Или не вернемся. Но одну тебя я туда точно не отпущу.

Хотя она не отстранялась, Дэвид ощутил холодок – как будто между ними возникла незримая стена.

– Как хочешь, – бесцветным голосом сказала она. – Твой выбор.

Но и это не заставило его изменить решение – так же как ранее не смогли сделать ее просьбы. Он не заметил и сам, как потихоньку превратился в одного из тех людей, которых прежде не любил и побаивался: тех, кто принимают решения и добиваются их выполнения; тех, кто организовывают вокруг себя окружающий мир, вместо того, чтобы позволять миру подминать их под себя…

Он не представлял – пока не представлял – как будет жить дальше и что станет делать. Его мечта получить хоть сколько-нибудь приличное колдовское образование была подстрелена на лету, как дикая птица. Едва ли судьба подарит ему ещё одно сердце демона-бога…

Но у него – как и у Идэль – в определенном смысле не было выбора. Дэвид, даже не зная мыслей Локбара кен Рейза, теперь мог бы повторить их слово в слово: есть вещи, которые приходится делать независимо от того, нравятся тебе они или нет. Он достаточно наигрался в поддавки с собственной совестью: его до сих пор тошнило от воспоминаний о «практическом уроке» в классе прикладной ритуалистики. Всю жизнь он поступался собственными принципами из-за страха, стеснения, во имя выгоды или ради каких-то высших целей; но бывало – хотя и редко, что он не отступал и, балансируя на краю бездны, вдруг ощущал что-то, похожее на счастье. Он не знал, куда и к чему придет, если сейчас согласится забыть Идэль, отпустит ее одну, заставит себя не думать о том, что женщину, которую он любил… или думал, что любит… могут убить, как уже убили ее родных. Он не знал, к чему приведет эта дорога, но идти ею, даже ради своей мечты стать полноценным магом, не хотел и не мог – стоял какой-то внутренний барьер, мешающий ему так опуститься, пусть даже ради власти, подобно которой на Земле Т-1158А ни у кого не было и никогда не будет. В некотором смысле, выбор, как поступить, перед ним не стоял, но этому обстоятельству он не огорчался, а, напротив, был только рад: отсутствие выбора означало и отсутствие сомнений.

И все-таки он попробовал не жечь за собой мосты – по крайней мере, не все и не везде. Он попытался узнать, нельзя ли не бросать курс, а отложить его или, быть может, получить часть денег назад. Так получилось, что когда Дэвид заглянул в учительскую с этим вопросом, там находился только преподаватель прикладной ритуалистики. Дильбрег кормил (лучше не спрашивайте чем) четырехголовых пираний, деловито суетившихся в маленьком аквариуме.

Дэвид хотел уйти, но Дильбрег осведомился о целях его визита; слово за слово, и землянин изложил кен Аунблану свою полупросьбу-полувопрос.

Тот покачал головой.

– Я знаю, второй курс только начался, но это не имеет значения, Дэвид. Деньги не возвращаются… Если не верите мне, можете спросить у секретаря или даже поговорить с ректором – ответ будет один и тот же. Так тут заведено… у нас очень кусачая администрация… куда кусачее, чем эти милые рыбки… вы мои хорошие… – Он хотел было погладить одну по блестящей спинке, но, подумав, поостерегся. – А когда вы уезжаете, если не секрет? – рассеянно полюбопытствовал преподаватель, бросая пираньям то, что могло быть как парой свежих человеческих пальцев, так и нижней частью разрубленного напополам лепрекона – землянин стоял слишком далеко, чтобы разглядеть, что именно там было.

– На днях… завтра или послезавтра, – ответил Дэвид.

– Ах, вот как… срочное дело?… Хм… Признаться, вы меня немного опередили: видите ли, я тоже уезжаю. Скорее всего, через неделю, а может и чуть попозже… С одной стороны, жаль, конечно, так вот внезапно все вдруг бросать…

– А куда вы направляетесь, если не секрет? – настороженно спросил Дэвид. «Неужели и он в Кильбрен?… а что?… Какой-нибудь дальний родственник Идэль… В тамошней кровавой каше будет чувствовать себя как рыба в воде…»

– Случайно не на один из сателлитных миров Нимриана?…

– Нет, вы ошиблись. – Дильбрег успокаивающе махнул рукой и добавил, словно прочитав мысли Дэвида:

– Вряд ли нам с вами по пути. Мой путь лежит гораздо дальше… далеко за пределы этого потока… Один… человек… появления которого я жду уже почти тысячу лет, кажется, вот-вот должен прибыть… Если сравнивать жизнь с книгой, то одна из глав моей книги приходит к концу… да нет, не главе – целому тому. Меня это даже немного пугает – вы не представляете, что значит ждать тысячу лет и всерьез опасаться умереть от старости, так и не дождавшись… но больше радует, чем пугает. Конец – это ведь всегда ещё и начало, верно?…

– Наверное. – Дэвид пожал плечами. Хмыкнул: – Тысяча лет… м-да… извините, я думал, вы моложе…

– Я и сам иногда так думаю. – Повернув голову, Дильбрег мимолетно улыбнулся. – Всякому… человеку… столько лет, на сколько он выглядит – вы согласны со мной?

– Целиком и полностью. А где так подзадержался ваш знакомый?

– О… – печально потянул Дильбрег. – Там, где время течет очень, очень медленно… а знаете, забавно – я иногда думал об этом… ведь совсем не исключено, что он может оказаться похожим на вас.