Текст книги "Вхождение в Церковь. Первая ступень: Воцерковление"

Святость вещи и святость человека

Сравнимы ли эти два понятия? Вопрос очень важный, потому что обычно человек начинает как раз со «святости кирпича».

Когда люди только начинают свой путь в вере, им хочется каким-то простым и вещественным образом стать причастными к святости и они чаще всего первым делом не на исповедь идут, а просят освятить жилье или что-то еще. Это то, с чем к священникам идут каждый день. «Можно освятить машину?» – «Можно». – «А жилище?» – «Можно». – «А кусок земли, на котором я построю дом?» – «Можно». – «А дайте мне крестик освященный, иконку освященную…» Человек не сразу доходит до понимания, что святость должна жить в нем самом. Он сначала хочет, чтобы святость была на нем или рядом с ним – была надета на нем, окружала его, находилась возле него – или чтобы она где-то стояла в виде священного предмета, а он мог бы к ней приходить, прикасаться и уходить себе жить дальше. Как в лес иногда приходят подышать свежим воздухом, так же и в храм могут приходить – эмпирически причаститься, приобщиться к чему-то святому и уйти. Люди хотят, не меняясь внутри, получить нечто снаружи.

С одной стороны, такое стремление людей понятно. Да, на высших пределах святость должна жить в человеке, но с этого невозможно начинать. Люди сначала хотят просто к ней прикоснуться. В этом нет ничего предосудительного, с этого желания хорошо начинать, но на нем нельзя останавливаться. Нужно развиваться, идти дальше. И если я освятил дом, я должен постепенно понять, что освятить нужно не только дом, но и что-то большее, например себя. Дом от освящения не убегает, а человек от исповеди может всю жизнь бегать. Так что человек, добровольно приходящий к Богу, ценнее, чем дом, в который приходит священник для освящения.

То, что святой человек меняет мир вокруг себя, это понятно. А меняет ли святыня, оставшаяся от этого человека, нас, которые подвигов не совершали? Меняет, но не так легко, не волшебным образом за один вечер. Лучше всего меняет человека другой человек. Лучше, чем лавра, возникшая на месте трудов Антония Великого, поменял бы нас сам Антоний Великий, живи он в наше время.

Нужно найти человека, который подаст живой пример веры

Человеку для того, чтобы поменяться, нужен человек. Да, христианина будет тянуть в знаковые места – в Троице-Сергиеву лавру, в Оптину пустынь, на Валаам, – но везде он должен искать явление духа, внутреннюю пользу. Например, он может приехать в монастырь, походить, поговорить с одним монахом, с другим, помолиться у мощей каждого преподобного – и уйти, поняв, что больше ему здесь делать нечего. Его внутренний камертон будет искать тех звуков, которые просто от прихода к святыне не звучат. По-настоящему, по-христиански, человек идет к святыням для того, чтобы получить единое на потребу, внутреннюю силу, внутренний толчок для изменения. И для реализации этого уже нужно идти на исповедь или найти мудрого человека для духовной беседы. Святыни, конечно, концентрируют таких людей, они создают вокруг себя как бы информационное поле, где легче найти то, что нужно. При этом сама по себе святыня не способна ничего дать человеку, который ничего не ищет. Он может просто прикоснуться к ней и почувствовать временную радость, не более того.

К сожалению, люди, приходящие к святыням, не всегда желают меняться. Перемены их не интересуют, а значит, они находятся на стадии языческого сознания. Они будут гулять, наслаждаться тем, как хороша осень в лавре, как прекрасна в лавре зима, как красиво звучат колокола, как пронзительно смотрятся купола на фоне синего неба… Все это будет их умилять, и они уйдут оттуда, сказав: «Я народился заново на свет, моя душа отдохнула, мне так легко было», – и так далее. Этот уровень вполне понятен, но он никуда не ведет.

Но он, конечно, создает возможности. Может быть, какая-то встреча здесь произойдет, где-то что-то услышишь, вдруг зайдешь в храм и там что-то тебя по-хорошему поразит. Но важно помнить: не меняясь внутри, ты не получишь ничего снаружи. Нужно идти дальше. Нужно искать живых носителей, живых проводников. Да, колокола звонят, мощи лежат, храмы стоят, но нужно встретить того, кто даст тебе живой пример, подскажет важное, тронет твое сердце. И этот человек может оказаться простым приходским священником, который служит в храме возле твоего дома.

Зачем мы ездим в паломничества?

Каждый из нас, наверное, пережил тот этап, когда чувствуешь зуд побывать везде, во всех святых местах, поклониться всем святыням и привезти домой все возможные освященные землицы, сухарики, камешки… Это очень естественно для человека, когда перед ним во взрослом возрасте открывается целый новый мир – мир святынь, монастырей, мир живого прикосновения к истории, и ему хочется всего этого, и побольше. Ну и хорошо, мешать ему не стоит. Но потом наступает некий перелом, который человеку нужно заметить. И, заметив, поставить перед собой вопрос: ты побывал у преподобного Сергия, у Серафима Саровского, на Соловках, на Валааме, за рубеж ездил – к Спиридону Тримифунтскому и Николаю Чудотворцу, в святой город Иерусалим… Пора уже отдавать. Это ж все дается тебе не даром, не напрасно, а для того, чтобы тебе принести плод. Пора, пора успокаиваться, прекращать движения вдоль и поперек и начинать движение внутрь.

В свое время такие святители, как Иоанн Златоуст, находили необходимым выступать против излишней тяги к паломничеству. То же можно найти в письмах Оптинских старцев. Когда их спрашивали, дескать, денег нет, а хочу поехать к Тихону Задонскому, отвечали: если нет денег – так и сиди на месте. Значит, Бог тебе явно указывает, что не твое дело – паломничество. Не ищи Бога за морями, ищи Его здесь.

Но для этого человеку нужно повзрослеть. Ненасытная жажда к паломничествам – свойство молодого возраста. Духовно молодого. Тем более что современный мир свел паломничество к священному туризму. Максимум комфорта, совмещение с посещением других достопримечательностей, да и просто с купанием в море… все это хорошо, но возникает вопрос: а паломничество ли это? Может, честнее назвать это не паломничеством, а отпуском с посещением пары монастырей?

Современный мир не вмещает паломничества как такового. В отличие от туризма, в паломничестве должен быть какой-то труд. Паломники должны что-то отдать, чтобы что-то получить. Например, они отдают телесный покой, истертые ноги, а взамен надеются получить благодать Божию. По монашеской присказке, отдай кровь, прими Дух.

Паломничество превращается в аскетическое упражнение, когда организуются массовые крестные ходы на сотни километров: люди идут несколько дней, останавливаясь в поле, служа ночные литургии, стирая себе ноги в кровь. Такие паломничества до сих пор сохранены в Западной Европе: в Ирландии поднимаются на гору Святого Патрика, в Польше сотни людей несут свои кресты на гору Грабарку и потом устанавливают там этот лес крестов. И у нас на место убиения царской семьи собирается многотысячный крестный ход, есть ежегодное Леушинское стояние у затопленного монастыря, есть многокилометровый Великорецкий крестный ход. Это классические примеры, такой массовый приход в движение всей народной жизни.

В паломничестве должны быть труд, усилие и цель

Но даже если паломничество частное, и в нем тоже должен быть труд, усилие и цель. Например, я очень хочу побывать у Николая Чудотворца, получить от этого какую-то духовную пользу, понять что-то – и еду именно к Николаю Чудотворцу, читаю его житие, читаю акафист ему, стою на службах. Если же я просто хочу в Италию, а там между делом заскочить к святому Николаю, то в таком случае для меня святитель – просто «часть пейзажа» и вряд ли мою поездку можно назвать паломничеством.

Еще один вариант для современного человека «потрудиться» во время паломничества – приехать в монастырь не на экскурсию, а на несколько дней. Пожить, может быть потрудничать, а может, просто побывать на богослужениях. Это означает, что человек отключает мобильный телефон и поднимается в 5 утра на полуночницу, потом – на литургию, днем немножко отдыхает, что-то читает или идет на послушание, после обеда идет на вечерню, поздно вечером на вечернее правило – то есть посещает весь суточный круг монастырских служб. И в таком режиме он живет 2–3 дня. Вот пример зрелого паломничества, когда человек знает, зачем едет.

Важно начать движение внутрь

И все равно, рано или поздно любой человек, который был в ряде святых мест, должен понять, что ему пора вернуться домой, а святые места останутся там, где они стояли и раньше. И целью поездки в них было привезти с собой нечто внутреннее и измениться. Чтобы у нас не получилось, как в присказке афонского старца Паисия Святогорца:

«Мы с ослом моим пришли на Афон 15 лет назад, и что я, что он – ничуть не изменились». Паисий Святогорец-то, конечно, изменился. Но вот его осел? Так и у нас бывает: «Я был на Афоне». Ну и что? «Я два раза был на Святой Земле». Ну и что?! Здесь в общем-то христианская трезвость позволяет одергивать и себя, и вообще всех, кто говорит: я был там, там и там. Ну был, а толк-то от этого есть? Вот в чем главный вопрос.

Паломничество к старцам

Сегодня некоторые паломнические организации предлагают такую услугу: паломничества к старцам. Скажу, что это симптоматичное явление. И скажу, что так не должно быть.

Отношения человека со старцем должны быть очень личными, к нему нельзя возить людей автобусами. Отношения со старцем вырастают из чего-то другого – как минимум не из-за того, что куплен билет на «паломнический тур». Это опасная спекуляция на «популярной» теме. Автобус, едущий на исповедь к старцу, набивается в таком случае каким-то совершенно шальным элементом – людьми, которые не вполне отдают себе отчет в том, куда и зачем они едут. Очень велик риск попасть в число тех, кому это вообще не нужно. Они едут или из любопытства, или за сенсацией, или за чем-то еще.

Сколько судебных узлов можно развязать за день? Два автобуса судеб решить? Тут ведь нужно личное общение! Не пятиминутное, не шапочное. Старец – не человек, который идет по дороге, видит тебя и говорит: «О! Беги, в Саратове на улице Коминтерна, в 5-м доме живет твоя невеста. Я знаю, ты давно жениться не можешь». Такие случаи в принципе могут быть, но не ежедневно и не с каждым. Действительно, человек святой жизни может услышать от Бога какое-то слово о конкретном человеке. Может, но не должен, и это не значит, что он будет слышать от Бога слово о каждом приехавшем. Мы видим такие примеры и в Библии, и в творениях святых отцов. К Антонию Великому шли люди через пустыню, по дороге один из них погиб, другие оставались живы. Про одних, которые были на грани погибели, Антоний говорил помощникам: «Идите, спасите их». Про другого молчал. Потом спрашивали его: «А почему ты молчал про того, который умер по пути к тебе?» – «О нем мне Господь не сказал»[62]62
  См.: Святитель Афанасий Великий. Житие преподобного отца нашего Антония, описанное святым Афанасием в послании к инокам, пребывающим в чужих странах. Творения в 4 т. М.: Спасо-Преобра-женский Валаамский монастырь, 1994. Т.3. С. 178–251.


[Закрыть]. То есть старец не знает абсолютно всего, он не может каждому выходящему из автобуса давать точный рецепт, как ему жить.

Вообще, поездка к старцу за духовным советом – это очень серьезное дело. Тут надо набраться страха. Нельзя мельтешить, спешить. Да и не каждый старец согласится считать себя старцем в нашем понимании. «Да не старец я никакой, что вы выдумываете! Зачем это вы ко мне, старому человеку, привезли кучу людей, что я с ними тут делать буду? Я просто старик, никакой я не старец», – скажет нормальный старец. А ненормальный старец скажет: «Да-да, прекрасно. Разместите-ка их всех, а завтра вечером все пусть идут ко мне на вычитку».

Произойдет ли встреча?

Так интересно бывает, что встреча со святыней происходит совершенно неожиданно. Бывает, что едешь специально к старцу за советом – и ничего не получаешь: не сложилось, не встретились, сердце не отозвалось. А бывает, что едешь за другим, – и вдруг случайно встречаешь то, отчего душа у тебя загорится и место это станет родным и близким. Святыня может открыться в своей изобильности, например, не тем, кто на каждый праздник к ней приезжает и стоит в очереди полдня, чтобы к ней прикоснуться, а, например, тому, кто приехал уже после закрытия, никуда не попал, а просто прислонился к стенке храма… Святыня действует, как Господь, – внезапно и непредсказуемо. Дается тому, кто не просит, не дается тому, кто просит. Но это для нас непредсказуемо. У Господа своя логика.

Святыня действует, как Господь, – внезапно и непредсказуемо

Мне известен один очень интересный случай. Проходимец, одетый в одежду монаха, ходил по магазинам и собирал у доверчивых продавщиц записки с именами живых и усопших, обещая помолиться за них, – на пожертвование, на деньги. Это было в Западной Украине, и он был якобы из Почаевской лавры. Продавщицы собрали ему кучу денег со всего магазина. А одна из сотрудниц потом пожалела, что денег дала, и решила сама найти, где же этот Почаев. До этого она ничего о Почаеве не слышала, а тут настолько у нее жадность взыграла, что она отправилась в путь. Неблизкий путь, надо сказать, от Львова до Почаева, без собственной машины, электричкой, автобусом – надо целый день потратить. Она попала как раз на праздник Почаевской иконы Божией Матери. Там был в буквальном смысле миллион людей – из Прибалтики, Молдавии, Белоруссии, даже из Сибири. Всю ночь шли богослужения, храм не вмещал людей, службы проходили на улице. И эта женщина ходила там совершенно ошалевшая, она даже не знала, что такое бывает! И все спрашивала: «Вы не видели такого-то монаха?» – и описывала его внешность. Конечно, вскоре ей стало ясно, что легче иголку в стоге сена найти, чем этого монаха, и что вообще приехала она сюда, оказывается, не для того, чтоб вернуть свои деньги, а чтобы вдруг увидать, что такое Почаев, что за гора, что за икона, что за монастырь, что за святыня такая! Вот как странно получилось. Это было не паломничество, конечно, но здесь у нее произошла встреча со святыней.

А другие люди, наоборот, жалуются, что-де стремился, ехал… а ничего не произошло. Я думаю, что рано или поздно – произойдет. Только не обязательно сразу и не обязательно именно то, что ожидаешь.

Что же вообще от меня тогда зависит? С чем я могу пойти к святыне? Со страхом Божиим и верою. Как и к Причастию. Об этом стоит говорить паломникам – что в тех или иных формах они идут ко Христу, идут к тем людям, которые знали Христа. Однажды эта мысль поразила преподобного Силуана Афонского[63]63
  Преподобный Силуан Афонский (Семен Иванович Антонов; 1866–1938) – монах Константинопольского Патриархата русского происхождения, подвизался на Афоне. Постриженный в схиму в 1911 г., преподобный Силуан нес послушание монастырского эконома. Тогда же он написал свои записки, опубликованные в 1952 году его учеником архимандритом Софронием (Сахаровым).


[Закрыть], он хотел идти по всему миру правду искать, а кто-то ему сказал, что неподалеку есть монастырь и там есть мощи какого-то угодника Божия. Преподобный Силуан подумал: а зачем тогда далеко ходить? Здесь поблизости жил человек, который Бога знал, и Бог знал его. Значит, везде можно Бога познавать и не нужно никуда ходить.

Поэтому паломничество – это хорошая вещь, особенно для тех, кто не может на месте усидеть, кому надо тратить свою энергию. Но до поры до времени. Потому что нужно искать то, что за фасадом, что внутри. Внутри-то должен быть Христос, а паломничества и святыни – это внешние «одежки», которые можно постепенно разоблачать, раскрывать, как большие матрешки, и переходить на следующий уровень. И самая маленькая, самая драгоценная матрешка – глубоко внутри. Ее еще поискать надо, докопаться до нее.

Ведь наша религия огромна. Весь мир религиозный огромен. Но вся эта огромность сходится внутрь как спираль, а там внутри – Вифлеемская пещера, где лежит Младенец в яслях.

Священное плюшкинство

Однако, раскрывая эти матрешки, можно в них и погрязнуть. Помните, когда Плюшкин[64]64
  Герой поэмы Н.В.Гоголя «Мертвые души».


[Закрыть] открывал чернильницу, из нее вылетала муха. Чернил там давно не было, а были надкушенные пряники, которые лежали там десятилетиями, какие-то листы писчей бумаги, исписанные с одной стороны. Много всего, что по отдельности вроде бы нужно, но все вместе лучше бы вынести во двор и сжечь, и вымыть потом дом мокрой тряпкой, чтобы стало легче дышать. Так же и у некоторых православных. Можно смело сказать, что человек притормозил и запутался, если мы видим в чертах его духовной жизни такое священное плюшкинство. Пирамиды просфорок, неизвестно, с каких святынь свезенных, твердых, как камень. Сотни бутылочек с маслицем, уже позабыто, откуда взятых, с каких лампадок, с каких соборований? Множество разных фотографий, веревочек, крестиков, цветочков с креста с прошлого года, вербочка с Вербного воскресенья с позапрошлого года и так далее, и тому подобное. Всем этим можно обрасти, и это очень частое явление.

Не надо святыни накапливать! Если ты взял святое масло – ну и вымажь его на себя или съешь его, добавив в пищу, если это не ароматическое масло, а съедобное, с соборования. Просфоры взял – съешь эти просфоры, не давай им плесневеть, черстветь, в камень превращаться. И икон в доме не должно быть миллион! Не должны они падать с полок, где-то валяться, скручиваясь в трубочку от старости. Не должно быть такого, это нехорошо говорит о человеке. Старые, вырезанные из журналов иконы, застарелое освященное масло – все это должно предаваться священному истреблению огнем и закапываться в непопираемое место. Иначе это просто превращается в какую-то дурную бесконечность.

Не знаете, что с этими всеми цветочками, вербочками делать? Их можно измельчать и набивать ими одну небольшую наволочку – получится подушка на смерть. Пожалуйста, собирайте все эти травки, цветочки – с креста, с икон, – отличная получится подушка в гроб. И это будет очень трезвое и взрослое напоминание человеку: вот, наволочка уже на две трети полная. Потом, глядишь, у него и желание пропадет в следующий раз много цветов приносить домой… Так любую правильную практику можно превратить в путь наверх. А если она является практикой неправильной, то она отягчает человека.

Почему святыни принято сжигать? Потому, что выбрасывать их в мусорку человек боится, так как проявляет уважение к святому. А огонь естественным образом истребляет все: плохое очищает, хорошее и невинное уничтожает без следа. Священные вещи можно топить. Скажем, есть у вас медный складень, который истерся так, что на нем ничего не видно, или цепочка от давно потерянного кадила. Ну куда ее девать? Вот, можно бросить в реку или прикопать поглубже в землю.

Так поступали и раньше, например с иконами, которые уже не подлежали реставрации, треснули, доски у них уже от старости повело, они рассохлись, облупились. Если было невозможно заново их залевкасить и снова на них написать что-нибудь, такие иконы предавали огню. Не в печи, конечно, у которой греются, а сжигали именно на территории Церкви, пепел прикапывали. Как мы выливаем воду Крещения в непопираемое место. Крестим людей, и остаются какие-то ватки, специально срезанные волосики с воском, губки старые с миром – все это, конечно, сжигается. Святыню нужно чтить, ее нельзя выбрасывать туда, куда выбрасывается бытовой мусор.

И священные изображения нельзя выбрасывать. С этой точки зрения их нужно и печатать ограниченно, не надо их безоглядно тиражировать. Допустим, когда на наклейки на пасхальные яйца наносят изображение Христа или Богородицы, такие наклейки, конечно, надо сжигать. А вот скорлупу – не думаю. И вообще, лучше в эту тему особенно не зарываться, она может родить к себе нездоровый интерес.

Источник чудес: верить или нет?

Почему же чудо является не всем, не всегда, почему только через определенную святыню и в определенное время? Мы не знаем, как не всегда можем понять Божественную логику. Чудо – это всегда реакция на что-то. Уже потом люди пытаются осмыслить, на что и почему. Возьмем, допустим, явление иконы Божией Матери в граде Казани. Там чуда требовала общая ситуация. Любое житие скажет, что Господь, желая укрепить местное православное меньшинство и желая показать силу и истинность новой веры, открыл в Казани источник чудес через новоявленную икону. Причем сами казанские христиане, как оказалось, были мало подготовлены к принятию чудес. Божией Матери было некого найти среди духовенства, монашества, воевод, князей и бояр, кто бы мог стать достойным принять святыню. И Она в результате выбирает какого-то ребенка, отроковицу Матрону, которая и участвует в деле открытия Казанской иконы. Вот так сложилась стандартная ситуация для возникновения «сильного», ошеломляющего чуда: чудо было нужно и нашелся человек, готовый его принять. И все, открылся источник чудес, начались исцеления, и не одно, не два, а множество. А множество – это уже другое дело. Потому что, когда один человек исцелился, можно было бы сказать: ну мало ли, бывает… может, он и не болел вовсе! А когда вдруг открывается источник множества исцелений, то это уже приводит к изменению всей жизни вокруг. Приводит к встряхиванию народной жизни на больших пространствах. Это Божественное вмешательство в жизнь целого региона, народа или города.

«Источник чудес может открыться через любой образ

И конечно, объясним поток паломников к таким иконам, потому что там – явление силы Божией. Это настоящая соборность, то, о чем мы говорим: «Верую во Единую Святую Соборную и Апостольскую Церковь». Мы все такие разные, пришли, собрались здесь, потому что нам всем дано знать: это действительно святыни и мы верим в них. Это очень сильно, человек весьма укрепляется в личной вере, когда видит такое огромное собрание людей, воодушевленных верой.

Тем не менее чудо может произойти и вдали от чудотворной иконы или монастыря, в личной жизни человека, никогда не приезжавшего к «той самой» Казанской иконе. Сколько таких случаев было! В одной станице в южном регионе пропал маленький мальчик. Горе огромное, родители везде ищут, узнают, что выкрали, чтобы выкуп большой получить… А там была церквушка во имя Казанской иконы Божией Матери – маленький вагончик, бывший овощной ларек, переоборудованный под храм. И люди, конечно, молились: поселок маленький, все знают о горе. И вот чудо – именно на Казанскую, в день памяти Казанской иконы, ребенка отдали. Понятно, что отец везде искал, наводил справки, выходил на нужных людей, потом ездил куда-то… Но произошло все именно на Казанскую. Совпадение? Прихожане того храма восприняли это как чудо. Получается, тут действовал тот же принцип: ситуация сложилась такая, что чудо было нужно, и люди молились, ждали – то есть были готовы это чудо принять.

А Курская-Коренная икона, хранительница зарубежья[65]65
  Курская-Коренная икона Божией Матери «Знамение» – самая почитаемая икона в Русской Зарубежной Церкви, получившая наименование «Одигитрия русского рассеяния». Во время Гражданской войны икона находилась в Курском Знаменском монастыре. В конце октября 1919 года, когда войска генерала А. И. Деникина оставляли город, икона была вывезена в Сербию Сейчас икона находится в посвященном ей Синодальном Знаменском соборе в Нью-Йорке.


[Закрыть], – совсем небольшая по размеру иконочка. Но благоволил Бог через нее согревать и утешать миллионы наших соотечественников за рубежом. И она же на месте не стоит, ее постоянно возят в Австралию, в Германию, в Канаду, в США, она и в храмах, и в домах у людей пребывает. Она, наверное, горячая, как утюг, возле нее находиться боязно, потому что чувствуется, что отдается что-то через нее: благодать Божия дышит через нее. Вот, казалось бы, какая простая вещь – иконописное изображение Богородицы с Младенцем. Но возле нее лежит гигантский список, фиксирующий лишь малый процент чудес, которые произошли по молитвам у этой иконы: глухие услышали, слепые прозрели, коросты очистились, горбатые выпрямились, неверующие уверовали…

Ну а кто-то все равно расценит это как простые совпадения. Бывает ведь такое – человек чувствует, что не может от своего скептического настроения избавиться: «Что за общественная истерия вокруг какого-то куска доски!» И ничего страшного в этом нет. Пусть человек честно к себе относится. Пусть он поносит с собой свой скепсис. История нам дает десятки примеров такого отношения.

Например, в воспоминаниях Гоголя читаем, как он ездил на Корфу к Спиридону Тримифунтскому. Там мощи святого раз в год выносят из храма и торжественно обносят вокруг всего города. И один англичанин громко выразил сомнение: дескать, в спине надрез ваш святой соломой набит. И вдруг, когда мощи святителя Спиридона проносили мимо, святой немножко повернулся и показал ему спину, дескать, глянь – нет никакого надреза. Это было чудо, поразившее Гоголя, и было оно совершено для этого англичанина. Тот понял это и был в ужасе.

Да, такое может быть: один чуть-чуть верит и молчит, другой сильно верит и радуется, а третий сильно не верит и громко высказывает свой скепсис. Возможно, именно для него что-то будет явлено. Такое неверие – как понуждение Бога на действия, по сути.

Один из очень важных для современной жизни людей, иеромонах Серафим (Роуз)[66]66
  Иеромонах Серафим (Юджин Дэннис Роуз; 1934–1982) – священнослужитель русской Православной Церкви за рубежом, духовный писатель, автор многочисленных трудов, оказавших большое влияние на православную жизнь в Америке и вызвавших большой интерес в России.


[Закрыть], в своей короткой жизни пережил несколько полос дерзновенного недоверия к Богу. Он тоже прошел через это. Он ходил по берегу океана с бутылкой виски и кричал на Небо: «Ну, давай, если Ты есть, покажи Себя! Накажи меня, видишь – я богохульствую!» Такие пароксизмы богохульства могут говорить просто о большой неутоленной жажде. И в ту самую секунду, конечно, Господь редко что-то делает. Но спустя некоторое время, когда человек уже успокоился, будто предлагает: вот теперь давай поговорим.

Мы часто слышим слова «чтимый святой», «чудотворная икона». А какая икона «чудотворнее» и какой святой «святее»? Существует ли «шкала святости»? В принципе любая икона чудотворна. Нет чудотворных и нечудотворных икон. Икона как таковая основывается на Боговоплощении. Священное изображение возможно, потому что Бог стал человеком, принципиально позволил

Себя изобразить – стал видимым, описуемым, осязаемым. И раз любая икона восходит ко Христу, значит, любая икона потенциально чудотворна. На холсте, на бумаге, мозаичная, новонаписанная, старинная, новгородская, псковская, византийская – все они в принципе могут быть источниками чудес. Это интересно и очень важно.

Поэтому опять-таки ненасытное хождение по тем иконам, которые уже чудотворны, похвально, потому что уже открылся источник чудес, уже потекла вода сквозь эти открытые уста земли, а раз есть родник, иди и пей. Но нельзя пренебрегать и другими иконами на основании того, что они не чудотворны. Источник чудес может открыться через любой образ. Чудотворит-то не икона, а Стоящий за ней.