Текст книги "Вхождение в Церковь. Первая ступень: Воцерковление"

Глава 7
Переоценка ценностей

Изменился сам – не изменяй мир

Придя в храм, человек понимает, что им обретено какое-то сокровище. Жизнь изменилась, она стала качественно иной, он сам стал иным. Но, возвращаясь домой, он осознает, что его близкие этим сокровищем не обладают. Да и, собственно, не жаждут обладать. Здесь могут начаться конфликты, человек вступает в очень тяжелую полосу, которая проходит через определенные этапы. Сначала он хочет ускоренно привести всех туда, где уже сам побывал. Эти первые энергичные попытки не дают ничего, кроме противоположного эффекта. Поскольку внутренний мир не транслируется с легкостью, как кадры на телеэкране, то близкие не понимают, что им хотят преподнести, чем их хотят «заразить», и видят в этом угрозу для себя. Митрополит Антоний (Блум)[72]72
  Митрополит Сурожский Антоний (Андрей Борисович Блум; 1914–2003) – епископ Русской Православной Церкви, философ, проповедник, миссионер. Автор многочисленных книг и статей на разных языках о духовной жизни и православной духовности. Особенность творчества владыки в том, что он ничего не пишет: его слово рождается как устное обращение к слушателю. Поэтому все изданное печатается по магнитофонным записям и сохраняет звучание живого слова.


[Закрыть] говорил, что когда один в семье уверует, то все остальные через него спасаются – он их ведет к святости, испытывая терпение: то тычет, что это нельзя сейчас есть, сейчас пост, то доказывает, что завтра нельзя работать, завтра – праздник… В этот момент, защищаясь от активности новообращенного, близкие могут оскорбить его в самых лучших религиозных чувствах. Они действительно могут сделать ему больно.

Но дальше митрополит Антоний говорит об ответственности верующего человека, о том, что, если нам дано больше, от нас и потребуется больше. Мы должны стать терпеливей, внимательней. Ведь мы и сами уверовали не когда захотели, а когда Бог позвал. У каждого из нас был свой путь к вере, мы же не сразу получили все, чем сейчас владеем. Так нужно и о других это понимать: Господь неизвестными тропами идет к сердцу человека. Как путь корабля на море не оставляет следа, так и Господь тайными путями движется к нашим душам.

Я когда-то слышал, что Василий Великий[73]73
  Святитель Василий Великий (ок. 330–379) – архиепископ Кесарии Каппадокийской, церковный писатель и богослов.


[Закрыть], как ни был он в вере велик и гениален по дарованиям и талантам, не смог переубедить ни одного еретика. Если человек уперто не верит, то ты при всей своей гениальности его не убедишь, и даже явленные чудеса могут послужить тут в осуждение.

Итак, с опытом иной жизни человек возвращается в жизнь прежнюю. Он уже другой, а прежнее – все то же. И ему надо терпеливо ко всему относиться. Он должен пытаться поддерживать шатко-хрупкие отношения с окружающими людьми, даже если они его не понимают. Это уже следующий этап: поскольку приобретен опыт невозможности привести за собой всех, кого любишь, умный человек будет искать других путей; будет мириться, успокаиваться, с кем-то рвать отношения, с кем-то начинать коммуницировать осторожней – выбирая темы, которые не раздражают. Он поймет, что бесполезно пытаться в одно мгновение изменить мир вокруг.

И враги человеку домашние его

С кем нам легче говорить о вере – с чужими или со своими? Как ни странно, с чужими легче: они не предъявляют к тебе претензий. Свои люди имеют претензии друг к другу, они заявляют права друг на друга. Допустим, сын уверовал, а родители нет, и они возмущены, что их чадо знает что-то, чего не знают они, и пытается их учить. То же было у Христа: он даже и не совершал чудес в Назарете, где был воспитан, среди тех, кто Его постоянно окружал, поскольку они проявляли по отношению к Нему наибольшую упертость. «Откуда у этого Иисуса силы, откуда Он это знает? Не отец ли Его Иосиф, не мать ли Его Мария? Кто Он такой?!» И Христос не творил там чудес из-за неверия их.

У всех нас есть «замыленный» взгляд на близкого человека. Он нам привычен до скуки, что с ним может произойти необычного, чего он там «выпендривается»? Бог какой-то ему, видите ли, открылся! Нет пророка в своем отечестве… Поэтому с чужими легче: они нас не знают, им неожиданно в нас все, и новое, и старое. С чужими легче, к чужому легче идти, так что миссионеры и проповедники к чужим и шли в основном. Евреи апостола Павла не слушали, хотя, по идее, без языковых и этнических барьеров можно легче передать свой опыт, и Павел говорил с ними на их языке, пользуясь их понятиями. Гораздо тяжелее, казалось бы, ученому еврею идти к неученым язычникам, это вообще люди с разных планет. Однако апостол Павел именно им принес весть о Христе, а своим братьям по плоти – нет. Сущес твую т какие-то очень серьезные помехи внутри родства, которые не позволяют смотреть на близкого человека как на благовестника.

Что остается новообращенному человеку? Терпеть, ждать. И он мучается, и врагами ему становятся домашние его[74]74
  См.: Мф. 10 36.


[Закрыть], которые не понимают и не хотят его, нового, принять. Эти, казалось бы, ужасные евангельские слова начинают приобретать конкретный смысл. Приобретают конкретный смысл и другие трудные слова: «Кто любит отца или мать больше Меня, недостоин Меня. Кто любит сына или дочь больше Меня, недостоин Меня»[75]75
  См.: Мф. 10 37.


[Закрыть]. Очевидно, к этому же относится, аллегорически, отсечение руки, вырывание глаза. Если правая рука соблазняет тебя – отсеки ее и отвергни от себя[76]76
  См., напр.: Мф. 5: 30.


[Закрыть]. Христос тут действует как меч, рассекающий и разделяющий! Да, я люблю тебя, и ты меня любишь, но появился Христос – и я люблю Христа. И тебя любить я в принципе не перестаю, но возникает передо мной великий вызов, кого любить больше. Христос стал между нами, Он требует к Себе большей любви. И я буду, мучаясь сердцем, тянуться все-таки в сторону того, чтоб любить Христа, надеюсь, правильно, а ты на меня обидишься, что я изменил тебе, по сути, полюбив кого-то третьего больше, чем тебя. А я буду идти в сторону Господа, но боль сердечная о том, кто был мною потерян из-за прихода Христа в мою жизнь, у меня останется… Такие вещи в общем-то и происходят нередко в жизни.

Может даже и семья распасться. Более располагает к сохранению брака ситуация, когда жена верит, а муж – нет. Потому что жене сам Бог приказал слушаться, и терпеть, и хранить очаг. А значит, у нее может получиться верить в Бога и слушать мужа, здесь нет противоречия. Но если муж верит, а жена – нет, эту ситуацию нам сложнее представить. Хотя и муж может смиряться ради семьи, и многие мужья могут проявить удивительный такт. Да и у верующей послушной жены тоже не все так гладко может получаться, конечно. Раннехристианский писатель Тертуллиан в своем «Послании к жене» писал: как ты уйдешь на всенощные бдения, если он тебя не отпустит из дома вечером? Как ты собираешься вообще с нами поститься и разделять с нами трапезу, Причастие, если ты подчиняешься ему во всем? Конечно, в такой «половинчатой» жизни возникает множество вопросов. Но Тертуллиан писал свои проповеди в те годы, когда мученичество было очевидной реальностью и вообще все связанное с верой угрожало смертью: христиане постоянно ходили по краю пропасти, по лезвию ножа. А в современном мире, когда практически все вопросы веры сведены на быт, – все гораздо спокойнее, здесь можно найти какой-то баланс. Но в то же время даже в такой спокойной современной ситуации, когда и мир вокруг цивилизованный, и гонений на христиан нет, встречаются люди, которые верят очень ярко, очень категорично, очень бескомпромиссно. В их варианте вера постоянно рождает какие-то конфликты, и, возможно, по-другому и быть не должно: нельзя просто верить, что Бог есть, и жить себе спокойно, ни о чем не печалясь.

Серьезные помехи внутри родства не позволяют смотреть на близкого человека как на благовестника

Замечу, что ведь мы сейчас выпали из дореволюционной нормы, когда все браки – венчаны, все дети – крещены, и в вопросах воцерковления ты просто плывешь по течению сложившихся традиций. Это многое облегчало в жизни: проще, когда постятся все, неудивительно идти в храм, когда в храм идет большинство. Но эта легкость расслабляла, привычность выхолащивала из веры огонь исповедничества. Сегодня, когда традиции разрушены, прервана связь времен, все, кто приходит в веру, в основном приходят через личное обращение – личным трудом, личным опытом, личными шишками.

И сегодня перед нами встает задача создания традиций. Не поддержания традиций, а именно создания. Ведь простым переносом древнюю традицию внести в современность невозможно. Нам нужно заново создавать современный православный социум, в котором человек органично жил бы и коммуницировал с окружающим миром: неверующим, полуверующим, инаковерующим. Это такая творческая задача современного православного христианства.

Сужение круга близких людей, сужение круга общения, а также увеличение круга неинтересных для тебя тем – это вещь неизбежная по мере взросления.

Сегодня перед нами встает задача не поддержания, а создания традиций

В каком-то возрасте тебе интересно говорить про это, а в каком-то возрасте уже неинтересно. Не потому, что ты стар, а потому, что умен, мудр, какие-то темы стали для тебя «отработанными».

Поэтому, приходя в Церковь, человек не может не поменять и круг общения, и качество его. Может оказаться так, что ему будет кого-то не хватать, может оказаться так, что ему не о чем будет поговорить с теми, кто вчера был близок. Ему захочется общаться по-другому, не кости мыть друг другу и не глупости рассказывать, а как-то качественно иначе общаться. А это очень серьезная задача, не все так умеют.

Тогда что делать? Люди по-разному выживают. Кто-то компенсирует свое новое одиночество книгой, кто-то – социальными сетями, кто-то – приобретением нового общения на приходе, в православных объединениях. А есть замкнутые люди, молчуны, им в принципе не нужно разнообразное общение. Но есть и очень активные люди, для них характерно много говорить, много слушать, иметь много друзей, много знакомых, без общения они чахнут. Приходя в Церковь, люди сохраняют свои индивидуальные особенности. И замкнутые продолжают быть одни, а общительные постепенно находят себе новые круги общения.

Люди будут искать себе общение по интересам, по возрастам и по степени духовного роста. Сначала по возрастам – и задача священников заключатся в том, чтобы знакомить на приходе молодежь с молодежью, зрелых – со зрелыми. Но и молодежь со зрелыми, потому что им тоже есть о чем поговорить. Потом по интересам: одни играют в футбол, другие расписывают дымковскую игрушку. И все эти категории теряют свою важность, когда встречаются два человека одного и того же духовного уровня. Это могут быть юноша и старец, или молодой человек и взрослая женщина, или два юноши, или два старика, не важно. Тут уже теряются и гендерные, и возрастные различия. Таких людей не может быть много, но это очень качественное, очень серьезное общение. И счастье новообращенного в Церкви – встретить такого человека, узнать его в ком-то. Но может быть и по-другому: со временем, когда уже, казалось бы, всякая надежда потеряна, встретить такого человека… в своем ближнем. И ведь это бывает столь же нередко, сколь и разделение Христом любимых и родных, – а именно обретение со временем в этих «старых» любимых и родных нового измерения, осоленного присутствием Господа.

Евангельский расслабленный, чтобы излечиться, ожидал возмущения воды в купели, и он пожаловался Христу, что у него нет человека, который бы его спустил в воду[77]77
  См.: Ин. 5: 7.


[Закрыть]. Многие проповедники брали эту фразу как тему для рассуждений и проповеди: «Не имею человека!» Это и диогеновская[78]78
  Диоген Синопский (ок. 412 до н. э.-323 до н. э.) – древнегреческий философ, ученик Антисфена, основателя школы киников.


[Закрыть] мысль, когда он ходил по улице с фонарем и искал человека. Человеку нужен человек! А его можно и не найти. И оказаться в пустыне одиночества. Об этом размышлял Сёрен Кьеркегор[79]79
  Серен Обю Кьеркегор (1813–1855) – датский философ, протестантский теолог и писатель. Критиковал обывательское отношение к жизни: желание жить богато и комфортно и при этом считать себя христианином.


[Закрыть] – экзистенциальный автор, он рассматривал вопросы глубокого одиночества и через это выход на Божественное. Круг замыкается: не найдя человека, мы ищем Бога; найдя Бога, мы ищем человека…

Воцерковлять ли свою работу?

После родных и близких у нас на втором месте обычно работа. Или у студентов – учеба. В этой области происходит примерно то же, что и дома. Понятно, что на работе все не обязаны сразу уверовать так, как уверовал ты. Они продолжают жить своей жизнью, а ты пытаешься жить по-новому. Но не обязательно ссориться с ними из-за этого. И бросать все не стоит. Часто юноши и девушки, которые во время студенческих лет приходят к вере, хотят бросить учебу. Говорят, я не вижу в этой учебе ни радости, ни смысла, не хочу этим заниматься, меня все это тяготит, и вообще христианин должен молиться и делать добрые дела. Нет, ты уж доучись по послушанию, пожалуйста, закончи свой вуз, не спеши никуда. Да, ты уверовал – верь, пожалуйста, это замечательно, только доучись!

Это стандартное первое желание – вообще все изменить. Когда человек взрослый, зрелый, ему менять еще тяжелей. Студенту хочется бросить институт, а сложившемуся человеку куда деваться, что делать?

Алексей Федорович Лосев спрашивал у своих духовников: «Может, мне бросить науку?» Они говорят ему: «Зачем науку бросать? Ты страсти брось!» Вот, например, пришел к вере учитель. Мы вправе ожидать, что он со временем начнет учить детей в воскресной школе или делиться своим учительским опытом, уже будучи христианином. Мы вправе ожидать, что он воцерковит свои таланты, что он свои способности поставит на службу. Пришел к Богу строитель – мы вправе ожидать от него, что он когда-нибудь будет полезен и в Церкви со своим строительством, скажет: «Батюшка, у вас там крыша, видно, не крыта давно. Давайте мы с этим делом поспешим, потому что по осени могут быть проблемы». То есть все, что мы имеем хорошего в себе, приходя в Церковь, мы не должны выбрасывать, это может быть полезным. И чем больше у нас этого, тем больше точек соприкосновения нашей полезности с действительностью.

Да и вообще, все хорошее, что у тебя было до Церкви, можно в Церковь с собой забрать. Если ты любил играть на фортепьяно, смотреть итальянское кино, то ты можешь смотреть итальянское кино и играть на фортепьяно, будучи христианином. Но если ты любил что-то, попадающее под категорию греха, и совесть тебя обличает в этом, то ты, конечно, это оставишь, но это тебя не ущемит, а освободит, потому что потеря злых привычек – это путь к свободе. Если, например, подружки раньше созванивались и по два часа висели на телефоне, обсуждая всех других подружек по очереди, и какой-то из них потом от этого стало тошно и она решила прекратить, то вторая, которая этого не поняла, может обидеться. Но первая приобрела свободу, она избавилась от ненужного.

Вернемся к профессиям. «Воцерковить» работу не каждому получится. Не все поддается воцерковлению, и жить на индивидуальном режиме и быть самому себе хозяином тоже не у каждого получится. Трудиться надо! Кто не работает, тот не ест. Этот лозунг пришелся по душе в свое время коммунистам, они его на транспарантах писали, но вообще-то это слова апостола Павла[80]80
  См.: 2 Фес. 3: 10.


[Закрыть]. Нельзя не трудиться, есть хлеб даром – грешно. Пусть нас удивит и умилит тот факт, что Христос ни одного незаработанного куска хлеба не съел с момента своего отрочества до зрелых лет. Он был плотником, Он зарабатывал. И если б мы могли посмотреть на Его руки, то наверняка бы увидели мозоли. Он знал, что такое пот, текущий по челу, заливающий глаза, и знал, что такое физическое утомление. Хотя имел полное право вообще не трудиться, а только принимать поклонение.

Нельзя не трудиться, есть хлеб даром – грешно

Труд бывает разный, это мы тоже понимаем: есть труд умственный и физический, и между ними есть много разных переходных состояний. «Без труда нет морали», – говорили нам когда-то теоретики коммунизма. И они не врали. Где есть труд, там есть ответственность. Делиться можно только тем, что ты заработал. Жертвой может быть только жертва от заработанного, жертва от украденного – это дохлый пес на алтаре. Понимание ценности вещей, еды, всех бытовых удобств приходит к человеку по мере того, как он сам зарабатывает и узнает, сколько это все стоит. Он уважает чужой труд и чужие заслуги, только когда сам знает цену этого. Все это слишком очевидно, чтобы тут сомневаться!

Человек покорился суете не добровольно, а по воле покорившего его. Мы наследуем от отцов жизнь тяжелую и перегруженную обязанностями. И мы должны воспринять ее как епитимью[81]81
  Епитимья – добровольное исполнение исповедавшимся, по назначению духовника, тех или иных дел благочестия: продолжительной молитвы, милостыни, усиленного поста, паломничества и т. п. В Православной Церкви понимается в большей степени как духовное лекарство, а не как наказание за грех.


[Закрыть]. Зарабатывание хлеба, утренний подъем с вечным недосыпанием – и шагом марш на дневные труды – все это наша чаша, и ее нужно пить. Есть работы, которые более-менее легко «воцерковляются». Например, если доктор захочет послужить Богу через свою работу, то ему будет легче, чем, скажем, рекламному агенту. Доктору просто надо будет сместить акцент, заметить Христа в больных. Нужно солью веры осолить свою ежедневную пищу. А что делать рекламному агенту? Просто продолжать трудиться, потому что нельзя жить не трудясь.

Работу вообще найти трудно и, найдя работу, трудно работать. Трудиться с наслаждением – это большой подарок, и поскольку не каждому такие подарки раздают, то человек должен принять это за послушание, за необходимость трудиться подневольно: надо жить, надо себя прокармливать и еще кому-то помогать. Это священная обязанность – не быть праздным! А уж «воцерковленная» у тебя работа или «невоцерковленная», приносит ли она тебе радость или нет, наслаждаешься ты от своего труда или он тебе в тягость – второй вопрос. Если наслаждаешься – что ж, это хороший дар. Можно, однако, научиться наслаждаться той работой, которая уже по факту имеется, – хотя не у каждого это получится. Я хорошо себе представляю сварщика, который умеет наслаждаться своим трудом, но мне трудно представить человека, который переносит бумажки из кабинета в кабинет и делает это, радуясь, ощущая, что он занимается значимым делом.

Что же сказать человеку, который сидит в банке у окошечка или продает жетоны в метро? Это обратная сторона цивилизации, это ее изнанка. Цивилизация окружает нас комфортом и требует платы за него. Ты не лазишь по крыше и руки у тебя не в бетоне, ты сидишь в тепле у окошка – вот твоя плата за комфорт.

Скучна не внешняя, а внутренняя наша жизнь

Итак, если ты уверовал и задумался о смысле своей работы, просто отнесись к ней как к послушанию. А можно тут и дальше расти. Чтобы перестать отчаиваться от того, что ты обзваниваешь рекламодателей или полжизни сидишь у окошка и продаешь жетоны, нужно внести в свою жизнь какую-то мысль, и мысль эту лучше всего позаимствовать у монахов. Они, плетя корзины, умели думать о чем-то бессмертно ценном и радоваться. Благодать истекала из уст у них, когда они плели корзины, стирали белье, копали грядки, что-то простое делали своими руками. Эта мудрость отцов должна быть востребована современным человеком, который скучно живет и не знает, зачем он живет вообще. Скучна не наша внешняя, а наша внутренняя жизнь. И приход в Церковь – повод изменить ее не извне, а изнутри, наполнить новыми смыслами любую бессмысленность.

Науки как доказательство Евангелия

Православные люди не должны отстраняться от мира, а должны быть озабочены вопросом качественного общения с тем обществом, которое их на данный момент окружает. И это несложно! Ведь мы живем внутри христианской цивилизации, и социум, даже если он не знает Евангелия, так или иначе наполнен христианскими понятиями: понятиями справедливости, терпения, уважения к старшим, к больному, к нуждающемуся, понятиями уважения к женщине, к матери, к ребенку, понятиями целомудрия, нравственности, наказания за грех, осознания смысла болезни, смерти. Наше общество пропитано всем тем, что рождено Евангелием.

Наше общество пропитано тем, что рождено Евангелием

Христианское основание – хранитель всей онтологической информации, это сердцевина, косточка, вокруг которой нарастает плод. Есть мир музыки, мир науки, мир спорта, еще какие-то сферы, которые в принципе не являются прямым служением Богу, не являются родными детьми христианского благовестия, но являются, скажем так, его двоюродными братьями. Например, кинематограф, литература не наполнены Евангелием напрямую, но они связаны с ним. Масса вещей в области медицины, образования, общественной морали, истории отечества, армии, флота – это не есть прямой плод христианства, но это явления, которые связаны с Евангелием сложной цепью и которые, строго говоря, напитались от него и из него произросли, как дерево из семени-косточки. И отстраняться от всех этих областей христианству не стоит, да и невозможно.

Нужно уметь общаться во всех сферах мирской жизни. Например, выстраивать правильные отношения с армейским сообществом – не обязательно говорить с людьми в погонах только о духовном, нужно слышать их и говорить с ними о множестве взаимосвязанных интересных вещей: о мужестве, о терпении, о сострадании, о власти. Точно так же надо учиться разговаривать с миром людей культуры, живописи, кинематографа, литературы. Если Церковь научится красивым, правильным, адекватным языком общаться в этих важных общественных нишах, в которых задействовано множество образованных, интересных, по-разному относящихся к вере людей – ищущих веру, не нашедших еще ее, нашедших чуть-чуть, боящихся войти в область веры, но тем не менее как-то размышляющих над вечными вопросами, – у социума вырастет доверие к Церкви как к таковой. И множество мифов и предубеждений о Церкви будут засыхать и испаряться.

А одно из предубеждений как раз то, что мы какие-то обскуранты, которым не надо ничего, кроме того, что у нас есть: каноны, акафисты, фрески, иконы, – и все. Миф, что Церкви неинтересно все, чем она непосредственно не занимается. Не играют, например, на скрипке в храме, так и разбейте ее на дрова, не нужна она совсем! Это неправильно, это ложь. Человек, играющий на скрипке или слушающий скрипичные концерты, наверняка более интересен, чем человек, который слушает только диско или только рок-н-ролл и в принципе ничего больше слушать не собирается. И Церкви нужно учи ться разговаривать со всеми этими людьми. И это будет уменьшать градус недоверия между церковными и секулярными слоями общества, будет раскрывать Церковь как сокровищницу всех богатств, будет привлекать к Церкви тех думающих собеседников, которые за простым разговором замечают нечто большее. Это будет уменьшать в мире градус одиночества, замкнутости и изолированности, и выстраивать возможные мостики между теми, кто уже в Церкви, и теми, кто еще не в ней.

Но есть одно важное правило: свидетельствовать нужно только там, где тебя готовы слушать. И даже в этом случае мы вряд ли сможем стать там апостолом Павлом. Павел, попадая в любую среду, разделял ее на две части, как скальпелем. Он сразу влюблял в свою веру, в своего Господа половину аудитории, а другую половину – озлоблял. Павел действовал на вершине апостольства, и апостольский дух одних сразу электризовал в минус, а других – в плюс. Мы так не сможем. И нам достаточно просто оставить о себе впечатление умного человека, с которым приятно пообщаться и который – внезапно для собеседника – может говорить глубоко об обыденных вещах. Тем самым мы можем заинтересовать не прямым призывом к вере, а открывающейся глубиной смыслов привычных понятий, поиском первопричины этой глубины.

Свидетельствовать нужно там, где тебя готовы слушать

Во многих книжках, описывающих старцев, афонских монахов, часто с удивлением читаю, что они были очень интересными собеседниками, могли рассказать, допустим, о кораблях троянцев или о том, как жили вавилоняне в V веке до нашей эры. То же и Оптинские старцы: многие из них были очень образованными людьми и удивляли собеседников глубиной знаний. Причем эти знания были ими получены как в светских вузах, так и путем самообразования. Например, Нектарий Оптинский уже в монастыре самостоятельно изучал науки, внезапно удивляя посетителей своими познаниями.

Думаешь, и как они все это успевали? В этом как будто есть противоречие. Казалось бы, ты нашел Бога, ты должен только к Нему стремиться, зачем тебе, скажем, французский язык? Но это противоречие кажущееся. Потому что все люди разные и вместимость ума, вместимость души у них тоже разная. То, что человеку дано как потенция для дальнейшего развития, должно быть реализовано. Если человек может вместить большее – он для большего количества людей будет полезен. Ведь расширение души – это расширение возможности коммуникаций, расширение возможности соприкосновения с другими душами. Люди, которые много знают и могут много передать другому, – драгоценны.

Расширение души – это расширение возможности соприкосновения с другими душами

Любая наука может быть «прикладной» к христианству. История – это книга Промысла Божия в жизни целых народов. Иностранные языки нужны, чтобы читать в оригинале зарубежных богословов. Математику изучают, потому что это наука точная, область чистой мысли, близкая к умозрению, к философии. А изучая физику, мы вообще Закон Божий изучаем – Божье творение, Божье создание. Курт Воннегут, американский писатель-сатирик, говорил: «Напишите на моей могиле такую эпитафию: „Для него необходимым и достаточным доказательством существования Бога была музыка"». Ему этого было достаточно: раз музыка есть – значит, Бог есть.

Все, в конце концов, имеет Божественное происхождение и возводит человека к изучению его Создателя. Раньше люди в классических гимназиях учили тривиум и квадривиум – три и четыре пачки из числа «семи свободных искусств», среди них была грамматика, логика, риторика, арифметика, астрономия… Они изучали их для того, чтобы войти в область богословия. Я не хочу сказать, что нам непременно нужно выстраивать подобную образовательную систему, но, например, человек, который всю жизнь занимался музыкой и пришел к Богу, может теперь не только о Боге говорить, но он может говорить и о музыке по-другому. И его разговор о музыке будет качественно другим, нежели музыканта, который Бога не видит. Это будут совершенно два разных разговора, это будут совершенно две разных музыки. И этот «другой» разговор может показать дверь тому, кто ищет, может очень интересно на него подействовать. Нам конечно же не дано предугадать, как наше слово отзовется, но такой разговор вполне может стать песней небес, откровением для случайного или намеренного слушателя.

Вообще, на сегодняшний момент человечество накопило огромный багаж теоретических и практических сведений в области управления окружающим миром – добычей ископаемых, разведкой недр, преодолением пространства. Плюс теоретические науки. Человечество возгордилось этим, оно надело на себя все это, как орденские планки. И в обществе поселилась убежденность, что церковная вера – наивная, простая, понятная малым детям и дряхлым старикам – это нечто одно, это мир добровольно кем-то выбранных сказок, а есть совершенно иное: мир взрослой, сильной жизни, где мы правим миром, где мы почти что боги! Это мир точных наук, мир практической цивилизации, мир, где куют металл, где все лязгает и звенит и где мы строим новую Вавилонскую башню! И вдруг кто-то из строителей Вавилонской башни, имеющий глубокие инженерные, медицинские, философские познания, говорит стоящим справа и слева: «А вы знаете, братцы, что Бог ведь есть, и не кто иной, как наша же с вами наука, это доказывает. Лезли-лезли мы на самый наверх наших наук, а там… уже сидят богословы».

Так разрушаются шаблоны.

Научные богатства, накопленные человечеством, доказывают вечную истинность Евангелия

Человек, имеющий имя в области какой-нибудь точной или гуманитарной науки и одновременно являющийся авторитетом в Церкви, – это самый важный человек XX или XXI столетия. Например, святитель Лука (Войно-Ясенецкий), доктор-хирург. Для верующих он – епископ, проповедник, а для врачебного сообщества это гениальный доктор, и его успешность в обеих областях, гармоничная успешность, не мешающая одна другой, – обоюдоострый меч. Неверующий коллега воскликнет: «Удивляюсь вам, как вы, такой великий доктор, еще можете верить и в вашего Бога!» А другой человек скажет: «Как хорошо, что вы помогаете людям и так, и так, обоими видами лекарств, и что внутри вашей личности одно другому не мешает». Богатство души таково, что два разнородных мира находят гармоничное сочетание друг с другом, дополняют друг друга. Это удивительно! Например, Алексей Федорович Лосев говорил на латыни так, что лучшие преподаватели чувствовали себя варварами в его присутствии. Одновременно это был верующий человек, монах в тайном постриге.

Нам, может быть, дан большой потенциал научной мысли, чтобы показать, что все богатства, накопленные человечеством, не ведут от Бога, а доказывают вечную истинность Евангелия. Поэтому современный христианин должен быть если уж не образованным фундаментально, классически и органически со всех сторон, то по крайней мере должен не чураться науки и культуры, должен понимать, что это важно.