Текст книги "Приносящий счастье"

В качестве заготовки брался полуметровый отрезок бесшовной холоднокатаной трубы из стали 40Х размерностью 16×4,5, то есть внешним диаметром шестнадцать и внутренним семь миллиметров. Сначала внутренняя поверхность трубы развертывалась до семи с половиной миллиметров, а затем хонинговалась – все это делалось на обычном токарном станке «Корвет-402». Затем будущий ствол зажимался в нарезном станке, и начиналась тягомотина, сопровождаемая монотонным жужжанием редуктора электромотора.

Устроено же нарезное приспособление было довольно просто, хоть и немного посложнее, чем подобное для пушечных стволов. Там рабочая головка была объединена с копиром, ходившим по завернутому шестигранному прутку, просунутому прямо внутри ствола, и имела сразу четыре резца, способных за один проход снимать по пять соток. С ружейными стволами так не получалось, и копир был сделан отдельно. Он представлял собой сантиметровой толщины латунный диск с шестигранным отверстием в центре, закрепленный в поворотном держателе. Сквозь этот копир проходил скрученный шестигранный прут, только заметно меньше, чем предназначенный для пушки. В его дальнем торце был закреплен пруток серебрянки с выступающим зубом победитового резца ближе к противоположному концу. И вот, значит, мотор через редуктор начинал двигать шестигранник, который, проходя через копир, потихоньку поворачивался в процессе поступательного движения. И тащил за собой пруток с резцом, за один проход делающим канавку глубиной в одну сотку. Мало? Но больше нельзя – ствол может не выдержать и покоробиться, да и с удалением стружки возникнут проблемы.

После прохода рабочий переключал полярность включения мотора, и резец начинал пятиться обратно. При этом он заглаживал небольшие неровности, оставшиеся после первого прохода. Наконец он высовывался со стороны казенника, мотор останавливался, и рабочий подкручивал на один оборот выступающий с торца прута винт, что вызывало выдвижение кончика резца еще на сотку, и начинался следующий проход, коих надо было сделать пятнадцать. Затем повернуть копир в держателе на шестьдесят градусов, затянуть болты и начинать потихоньку выгрызать следующий нарез, коих всего должно быть шесть.

Последней операцией было протягивание через ствол дорна из вольфрама, который должен был всего лишь самую малость скруглить края нарезов и замять неизбежные задиры. На столь сильное ограничение его функций я пошел ради уменьшения усилий, воздействующих на станину и ствол. В моем варианте они не превышали ста килограммов, а при попытке дорнировать нарезы за один проход трех тонн оказалось недостаточно для протягивания, но вполне хватило для деформации и станины, и ствола. В общем, тише едешь – дальше будешь, это люди подметили еще задолго до меня. Отработав технологию, я за четыре часа получал довольно приличный ствол, от аборигенов же в идеале требовалось одно изделие в сутки. Но пока с этим наблюдались небольшие трудности. То есть люди действительно каждый вечер выдавали по стволу, но два из трех отправлялись в ящик для брака, которому еще предстояло найти применение. Однако, кажется, процесс все же пошел. Вчера мне был выдан вполне приличный ствол, а сейчас уже подходил к концу последний, шестой нарез, а заготовка все еще не запорота!

Но все-таки в финале трудяги чуть не отправили ее в ящик, забыв перед протяжкой дорна смазать ствол дисульфидом молибдена, однако я был на стреме и не допустил этого. Смена закончилась, и радостным рабочим были вручены два зеленых талона, по которым они могли отовариться на складе со всякими дешевыми тряпками и галантереей. Если бы ствол ушел в брак, талоны были бы желтыми, на которые давали в три раза меньше. Подсобным рабочим и уборщикам выдавались красные, стоившие вдвое меньше желтых.

Впрочем, люди работали в мастерских не только за бумажки из-под принтера. Им очень нравился тот факт, что вся эта хитрая механика жужжит, гремит и что-то сама делает, а они, такие умные, ею управляют, причем иногда даже правильно. Ну и уважение, конечно, – рабочие механической мастерской пользовались почти таким же почетом, как химики, гнавшие спирт и дизтопливо для моторов нашей колонии.

Глава 19

Все-таки жалко, что Поль у нас только один. Потому как среди аборигенов Хендерсона начало что-то происходить, а последнее время вокруг них стали чаще и в больших, чем обычно, количествах кучковаться прибывшие с Чатема, а я не знал, в чем тут дело. Правда, вполне возможно, просто потому что не спрашивал. Привык, что Поль расскажет обо всем интересном без наводящих вопросов, а зря.

Вообще-то ситуация мне немного напоминала ту, что сложилась в России на рубеже восемнадцатого и девятнадцатого веков. Тогда правящий класс настолько отдалился от народа, что они и говорить-то начали на разных языках! А социальный лифт если и работал, то только внутри классов, и случаи перехода из одного в другой стали единичными. Правда, имелось одно существенное отличие. В России элита старалась всеми силами укрепить имеющееся положение дел и даже усилить его, а мы вроде бы пытались делать наоборот. То есть всячески поощряли успехи туземцев в изучении русского языка, а путь в руководящие выси был теоретически открыт для каждого. Да, но прошел-то по нему пока всего один человек…

Спросить, что ли, у Хани, что происходит?

Однако я этого сделать не успел – она явилась ко мне сама. И, изредка заглядывая в бумажку (вот он, прогресс, а я еще жаловался!), произнесла небольшую речь. Из коей следовало, что все племена под моим руководством достигли больших успехов на пути к светлому будущему. Хендерсонцы начисто забыли, что такое жажда и голод. Женщины с Питкэрна перестали смотреть на мужчин как на недосягаемую роскошь и тоже в среднем пополнели, а переселенцы с Чатема уже почти привыкли к тому, что перед каждым актом любви не нужно бежать к шаману и спрашивать разрешения. Более того, тасманийцы начали носить юбки, а наиболее продвинутые – даже штаны. Поголовье интеллигенции перевалило за десяток и продолжает увеличиваться, причем интеллигентов первого ранга уже целых трое, и это не считая ее, Хани. Поэтому весь народ новых земель очень интересует вопрос – когда же к нему придет новый священный зверь, приносящий счастье?

Я чуть не ляпнул сдуру что-то вроде «тоже мне нашла проблему», но вовремя прикусил язык. Вам вдруг снова захотелось погладить кошку? Тогда вперед, к преодолению трудностей, которые этому мешают! Так что девушке было сказано:

– А ты уже начала читать четвертый том энциклопедии?

Ханя смущенно потупилась – она начала с десятого, про литературу и искусство, и пока не очень далеко продвинулась даже в этом.

– Но я же смотрела картинки – там совсем ничего нет про священных зверей!

– Во-первых, ты смотрела невнимательно, немножко все-таки есть. А во-вторых, я вам про кошек и сам все расскажу, когда понадобится. Но вот про весь животный мир мне просто не хватит времени (про то, что и знаний тоже, я уточнять не стал). В общем, выбери человек десять самых достойных и начинай им читать по вечерам.

– И когда мы все прочитаем, ты приведешь к нам приносящего счастье?

– Ну… – задумался я, – сначала, пожалуй, его младших родственников.

Дело было в том, что пока аборигены еще не поняли, что одно и то же животное может выглядеть очень по-разному, потому как ничего четвероногого на их островах вообще не водилось. И вряд ли они посчитают беспородных разноцветных котят полноценными священными зверями, но вот младшими родственниками – запросто. Завести же их действительно пора – по Форпосту уже начали шмыгать какие-то мелкие зверюшки, которые лично мне очень напоминали крыс. Да и в доме, пожалуй, кроме двух жен для красоты не помешает еще и кошка.

Ну и появится время придумать, каких сияющих высот должна достигнуть колония, чтобы в ней появился самый настоящий, неподдельный священный зверь, то есть мэйн-кун.

В этот заход параллельно со мной собирался посетить двадцать первый век и Попаданец.

– Решил уволиться, – сообщил он мне. – Пока ты там ждешь ответа на письма, я подам заявление об уходе и подпишу бегунок. Не думаю, что меня будут уговаривать отработать положенные две недели, – смысла нет. Тем более что мое место нужно директрисе для будущего мужа дочери.

Охренеть, подумал я. Даже в таком, казалось бы, совершенно глухом в смысле денег месте, как школа, и то плетутся какие-то интриги с подсиживанием! Почти как в космической промышленности, но там-то хоть понятно, из-за чего.

– Насчет денег ты не совсем прав, – уточнил Саша. – Последнее время учителя получают сравнительно немало – у меня, например, чистыми выходило порядка тридцати тысяч в месяц. Для Волжского это очень и очень неплохие деньги.

Мне захотелось плюнуть, причем не на пол, а в рожу тому, кто установил такие порядки. Учитель считает тридцать тысяч приемлемыми деньгами. Блин! Кто должен в нормальном обществе получать больше всех? Врач, учитель, инженер и тот, чья профессия по определению сопряжена с постоянным риском! Плюс руководитель, но только если он головой отвечает за порученное ему дело. Вот как-то так – перед назначением, например, на место главы нашей отрасли кандидат подписывает бумагу, что в случае продолжения падения спутников и взрывов ракет, которые потом приходится стыдливо объявлять «нештатным режимом работы двигателей», он сядет не меньше чем на десять лет. Как при Сталине, только сейчас, в силу сложившихся реалий, в приговор нужно обязательно добавлять конфискацию. Вот тогда такой руководитель начнет вместо устроения пьяных драк с последующим лечением в лучших клиниках на цыпочках прыгать вокруг тех конструкторов и рабочих, которые действительно что-то могут. Периодически вежливо вопрошая «чего изволите». Эх, мечты, мечты… А на самом деле – министр здравоохранения лечится за границей. Дети министра образования учатся там же. Директорам же оставшихся от Советского Союза автозаводов и в голову не приходит ездить на своей продукции хотя бы на работу.

Тут я вспомнил одну дорожную аварию, во время последнего визита в Москву широко обсуждавшуюся в Интернете, и предложил:

– Раз уж ты сделал выбор и теперь, как это уже решено, возьмешь на себя вопросы культуры, то начинай думать о том, во что и как будет верить народ Океании. Ибо религия является неотъемлемой частью практически любой культуры, и мне как-то не хочется пускать это дело на самотек. Потому как на выходе тогда можно получить даже менее приемлемую картину, чем в будущем, куда мы сейчас собираемся, хоть это и трудно себе представить. Вернется Поль – и его подключим, но ты помаленьку прикидывай варианты уже сейчас.

– Тогда ты хотя бы вкратце расскажи свою биографию, а то как же мне жития святых писать? – с невинной физиономией осведомился Попаданец.

– То есть что значит как? Из головы! Как там положено говорить – по откровению? Только уточни применяемую терминологию – и пиши себе на здоровье. Но все-таки я бы советовал начать не с меня, дяди Миши или Жени, а с кошки. Ведь она уже успела стать священным зверем! Вот вокруг этого можно начинать что-то строить, мы же все в твоих писаниях если и будем фигурировать, то на вторых или даже третьих ролях. Потому как нам еще предстоит наделать прорву ошибок, которые, как ни старайся, все равно могут остаться в памяти людей и потом дать почву для всяких разоблачений с последующим низвержением кумиров. С этой точки зрения кошка представляет просто идеальный вариант, так что ты, пожалуйста, не пожалей фантазии на увековечивание ее короткой, но воистину подвижнической биографии.

По прибытии в Москву я убедился, что на письма дяди Миши, как и ожидалось, ответов еще нет, и полез в Интернет поинтересоваться насчет зверья. Причем мне нужны были не только котята, проблем с которыми не было вообще никаких, народ так и рвался пристроить их в хорошие руки, но и более практичные животные. Например, куры.

Когда мы только-только высадились на Флиндерс, здешних птиц можно было добывать хоть вручную, палками, но вот их яйца приходилось искать, и далеко не все вили гнезда на земле. Большей частью птички предпочитали деревья, причем достаточно высокие, на которые просто так не залезешь. Но это было терпимо, и в тот момент я решил не вешать себе на шею еще и курятник. Однако теперь ситуация изменилась – птички оказались не дурами и покинули окрестности Форпоста. Или их тут просто всех съели, точно не знаю, но теперь даже за голубями приходилось бегать как минимум на пятнадцать километров. С другой стороны, народу у нас прибавилось, и сейчас можно было выделить пару-тройку человек присматривать за курами. Тем более что у дяди Миши на Хендерсоне они жили уже третий год, жрали все подряд и при этом исправно неслись.

А вот заводить свиней мне совершенно не хотелось. И дело тут было не только в личной неприязни к этим представителям фауны, хоть и она имела место вследствие их свинского поведения в машине и гараже при транспортировке на Питкэрн. Просто даже на Флиндерсе еще оставалось достаточное количество кенгуру, включая довольно крупных, со среднюю собаку размером. За ними, правда, тоже приходилось бегать, сами они в кастрюли не запрыгивали, но тасманийцы пока с этим прекрасно справлялись. Тем более что их родина, где водятся кенгуру чуть ли не с корову, совсем рядом, и совсем ненамного дальше лежит огромная Австралия. В общем, ради мяса и шкур связываться с животноводством вроде рановато. Но ведь кроме них есть еще и молоко, которое, как и его производные, пока приходилось таскать из двадцать первого века исключительно для маленьких детей. В силу чего я по примеру кота Матроскина задумался было о корове, но вовремя вспомнил детство.

Тогда мне часто приходилось бывать в деревне, и я видел, на что способна рассерженная буренка. Если же учесть, что к ней должен прилагаться еще и бык, которому что-нибудь может не понравиться… да эта скотина будет гонять аборигенов по всему острову, пока ее не насадят на копье тасманийцы! И хорошо, если жертвы только этим и ограничатся. Тогда, значит, надо купить козу? Ее молоко, говорят, полезней коровьего, а из шерсти, как я совершенно точно знал, можно вязать носки. С другой стороны…

Коза, конечно, не сможет учинить такого погрома, как корова, но все же данный зверь один черт покажется аборигенам слишком большим и страшным. Жалко, что молочный скот не имеет в своем составе более компактных существ, примерно как крысы, но что поделаешь! Хотя, пожалуй, можно будет выбрать такую породу коз, у которой рога не торчат остриями вверх, а закручиваются бубликом. Или это они такие у диких архаров? Короче, пора вводить в поисковик слово «коза».

Что удивительно, «Яндекс» почти сразу нашел мне нечто весьма близкое к идеалу, то есть компактных коз, которые шли по разряду декоративных. Утверждалось, что оные существенно меньше обычных. Правда, стоили они довольно дорого, особенно те, что вообще без рогов. Жаба тут же сообщила мне, что учебно-тренировочная коза просто обязана быть рогатой, иначе у аборигенов могут выработаться неправильные навыки, которые потом аукнутся при переходе к козам нормального размера. Так что я выбрал самую дешевую пару, еще по телефону сбил цену до двадцати пяти тысяч за две головы разного пола, после чего договорился, что завтра утром приеду за ними в Мытищи.

Следующим вечером я отправился в Форпост прямо на машине. На переднем пассажирском сиденье стояла корзинка с двумя котятами – черно-белой кошечкой и рыжим котом. Сзади расположились коза с козлом, которые оказались не только небольшими, но и очень воспитанными животными – они не орали, не пытались бодаться и не проявляли желания унавозить машину. В багажнике из двух коробок пищали цыплята – я их приобретал в двух местах, а то вдруг попадутся какие-нибудь генномодифицированные, не способные размножаться. А вот от приобретения кроликов я пока решил воздержаться, потому как прочитал, во что эти прожорливые твари ухитрились превратить Австралию, которую я считал уже в какой-то мере нашей.

Мини-ковчег марки «ВАЗ-2109», преодолев семь метров и четыреста двадцать семь лет, вкатился на мощенную булыжником автостоянку перед моим особняком. Пока она была одна на всю Океанию, но скоро к ней должна была добавиться вторая, перед домом Попаданца. Причем более модерновая – Саша собирался залить ее бетоном. Моего появления уже ждали, потому как при отбытии я сообщил Хане, что в этот раз привезу младших родственников священного зверя. И они с Тимом уже стояли у края замощенного булыжником квадрата, а чуть в стороне толпилось еще человек пятнадцать, причем, кажется, не только с Хендерсона, но и с Чатема. Я выгрузил живность, Ханя осторожно приблизилась и впала в недоумение. Нет, цыплят она сразу исключила из числа возможных родственников, но выбрать между козами и котятами пока не могла. Осторожно потрогала рыжего, который в ответ попытался ее царапнуть, отдернула руку и с сомнением уставилась на козлиные рога. Наконец она, видимо, пришла к какому-то выводу и затараторила:

– Младшие священные звери – вот эти, маленькие? Какие красивые… а они хоть немного подрастут или останутся как сейчас? Но кто тогда вон те, большие? Их тоже можно погладить или они начнут кусаться? Ник, зачем им эти острые штуки на головах? И почему они так странно говорят – совершенно не похоже на «мяу»?

– Потому что это козы, которые и не должны мяукать, они ни с какой стороны не родственники священного зверя.

– Значит, не могут принести счастье, – разочарованно протянула Ханя. – Тогда зачем эти козы вообще нужны? Бунг недавно добыл трех больших валлаби, и мяса у нас очень много.

– Если бы ты прочитала четвертый том энциклопедии или хотя бы внимательно рассмотрела картинки в нем, то не задавала бы таких глупых вопросов. Самой-то не стыдно, интеллигент первого ранга?

Ханя потупилась, а я, выдержав паузу, прочел краткую лекцию:

– Коза, даже такая маленькая, является рогатым скотом. Почему рогатым? Да потому, что вот эти острые штуки у нее на голове называются рогами. Ими, между прочим, можно бодаться, то есть разогнаться и, наклонив голову, с размаху вонзить в противника.

Услышав мое разъяснение, девушка с опаской отодвинулась от потянувшегося к ней козлика и спросила:

– Они будут вонзать свои рога в наших врагов?

– Нет, во врагов вы сами будете стрелять из винтовок, рогатый скот, даже крупный, тут не поможет. А козы могут давать молочные продукты.

– Что?

– Детскую смесь «Агуша», – начал я перечислять то, что время от времени притаскивал из Москвы, – брынзу, сметану «Домик в деревне», сливочный маргарин и сырки «Дружба». Но не просто так, а в обмен на уход и заботу. Вот сейчас, например, их не помешает покормить.

– Сухим кормом или рыбой?

– Травой, причем желательно молодой и сочной, – вздохнул я и подумал, что, кажется, недооценил все грядущие трудности шерстяного и молочного животноводства.

Глава 20

Перед возвращением в Форпост я позвонил Попаданцу, отправившемуся в будущее за пять минут до меня, и услышал, что у него все в порядке, изменений нет. То есть в заранее согласованное время от меня требовалось на четыре секунды выравнять времена в обоих мирах – Александр утверждал, что теперь ему этого хватит, а вероятность паразитных проникновений будет уменьшена. Поэтому перед самым переходом я присоединил к большому золотистому шару средний, выждал, разобрал конструкцию и только потом отправился в Форпост. Там, в темпе распихав привезенную живность по домам (котят) и сараям (всех остальных), включил рацию и начал вызывать Попаданца.

– Да здесь я, здесь, на Диле, рядом с Северной бухтой, – тут же пришел ответ. – Когда сюда что-нибудь приплывет? А то волны довольно приличные, явно великоваты для моторки.

– «Тасмании» они нипочем, но как-то не хочется плавать ночью, однако придется – если выйти прямо сейчас, обратно ей засветло не успеть. Может, переночуешь на острове, а я с самого утра за тобой сплаваю? Можно, конечно, прилететь на амфибии и сесть в Западной бухте, но я как-то пока не настолько уверен в себе как пилоте, чтобы летать по такой погоде.

– Никаких проблем, переночую, не суетись. Тем более что у меня сейчас с собой довольно много барахла, еще небось и не влезет в самолет. В общем, жду тебя завтра в первой половине дня, а пока пройдусь по Дилу, посмотрю, не выкинуло ли сюда еще кого-нибудь. Следующий сеанс связи в двадцать один ноль-ноль, согласен? Тогда до вечера.

Ранним утром я глянул на свою метеостанцию, убедился, что резкого ухудшения погоды вроде не предвидится, и отправился к причалу, где стояла уже готовая к отплытию «Тасмания», после похода на родину сданная Бунгом Власу. Кроме него, на борту имелся Марик, ибо, раз барахло Попаданца может не влезть в самолет, то, значит, его придется кому-то тащить. Четыре часа под свежим западным ветром – и мы вошли в пролив, разделяющий Дил, Дувр и Эрис. Здесь пришлось запустить дизель, но ненадолго, минут на пятнадцать. На берегу нас уже ждал Александр. Причем не пустой – рядом стоял прислоненный к засохшему деревцу велосипед, а на земле лежали два здоровых тюка, гитара и несколько плотно набитых полиэтиленовых пакетов. То есть Попаданец повел себя как человек, а не как двуногое недоразумение, за время ожидания перетащив весь груз из Северной бухты в Западную, – он знал, что мы прибудем именно сюда.

Мы поздоровались, Саша еще раз подтвердил, что минувший переход обошелся без побочных эффектов и, кроме него, на острове больше никто не появился. После чего мы втроем бодро закинули барахло на катамаран, и я скомандовал отплытие. Влас нормально управлялся с катамараном всю дорогу до Дила, так что и обратно доберется без посторонней помощи, решил я и поинтересовался у Александра, кивнув на гитару:

– Ты что, играешь?

– Да как сказать, – хмыкнул он, – три аккорда знаю твердо, и иногда получается изобразить четвертый.

– Надеешься, что тут у тебя будет время повысить квалификацию?

– Куда же оно денется, раз именно мне придется заведовать культурой? Музыка же является ее неотъемлемой частью, так что все равно ее придется как-то развивать. Опять же попаданец я или кто? С патронами ты и без меня прекрасно разобрался, у тебя тут есть и такие, и сякие, и промежуточные. Попасть на прием к Сталину и прибить Хрущева пока проблематично, так что остается только во всю глотку орать Высоцкого, чем я и собираюсь заняться.

Я не стал спрашивать, с какого боку тут оказался Никита – наверное, это какой-то чисто попаданческий фольклор. А вместо этого рассказал Саше о последних новостях Форпоста, относящихся к миру зоологии.

– Думаешь, твои декоративные козы начнут давать молоко? – усмехнулся он.

– Продавец утверждал, что козочка будет давать по литру в день пять месяцев в году, – пожал я плечами. – Если даже он и соврал, то это все равно не помешает аборигенам учиться доить животное. В конце концов, сейчас нам важен не результат, а именно сам процесс.

По прибытии в столицу Океании выяснилось, что в одном из пакетов, привезенных Попаданцем, содержится пиво, потому как он, по его выражению, созрел для разговора на серьезную тему. Женя был занят, да и вообще наш доктор считал, что если уж пить, то что-нибудь крепкое, так что вечером мы с Сашей взяли копченой рыбы и поднялись на второй этаж, потому как кухня сейчас была занята: там что-то готовила Таня при посильной помощи Светы.

Вопрос, вдруг взволновавший моего гостя, при ближайшем рассмотрении оказался если и не стар, как мир, то ненамного моложе.

– Ты ведь собираешься построить здесь чистую административно-командную систему, – сказал он таким тоном, будто только что сделал величайшее открытие, грозящее перевернуть основы мироздания. – В принципе неплохо, но как быть с ее экономической неэффективностью по сравнению с системой, основанной на саморегулирующихся механизмах рынка? Ведь это уже доказано историей.

От удивления я поперхнулся пивом.

– Да где же это ты Попова начитался? Он ведь притих, если мне не изменяет память, еще до твоего рождения!

– Где-где, в Интернете, там и не такое найти можно. И он, кажется, писал вполне разумные вещи.

– Разумеется, – подтвердил я, – и при этом практически не врал и не передергивал. Просто взял и остановил свои выкладки ровно на половине пути, причем так, что читателям казалось, будто все необходимое уже сказано. Талант, на голову выше всяких там современных околокремлевских имиджмейкеров и спичрайтеров! И начал он, кстати, с описания именно достоинств административной системы. Они, по его утверждению, ярче всего проявляются или во времена запредельной бедности, когда производится намного меньше продукции, чем требуется, и поэтому все произведенное мгновенно пускается в дело. Или во времена, требующие предельного напряжения сил от государства, – например, войны. Так я с ним полностью согласен! Тем более что нам в ближайшие десятилетия из бедности никак не выбраться, а потом сюда заявятся европейцы. Надеюсь, ты не думаешь, что они признают право нашей Океании на существование без череды проигранных войн?

Попаданец кивнул.

– Но это еще не все, – продолжил я, отставив пустую банку. – Итак, заглянем в далекие и светлые времена, когда все незваные гости, получив в табло по самое дальше некуда, придут к выводу, что в южной части Тихого океана надо вести себя прилично, во избежание. Так вот, тут действительно могут проявиться недостатки административной системы, не свойственные системе рыночной. В этом Гавриил Харитонович абсолютно прав, но он не стал уточнять, что у нее есть свои минусы. А они, по-моему, куда существенней.

– Куда уж существенней, если из-за тех Союз развалился?

– Точно из-за них? И ты уверен, что здесь применимо слово «развалился», а не «был развален»? В общем, давай прикинем, насколько страшен главный жупел плановой экономики – неполное соответствие производимого реальным потребностям общества. Попов утверждал, что под закат в СССР две трети продукции не могли найти своего потребителя – например, тысячи ржавеющих тракторов и комбайнов. Мне кажется, что это преувеличение, но примем его цифры. Итак, две трети населения трудятся впустую, и только одна треть занята производительным трудом. Ужасно? Вроде да, но только до сравнения с теперешней ситуацией. Не две трети, а три четверти заняты чем угодно, но только не реальным производством! Причем в реальную сферу я отношу не только рабочих, крестьян, инженеров, но и учителей, врачей, да плюс еще тех деятелей искусства, которые работают именно для этих слоев населения. Так вот, одного этого хватит, чтобы задуматься. Но ведь на самом деле положение куда хуже! Да, всяких манагеров и прочего офисного планктона, девелоперов, брокеров и дилеров пока всего три четверти – это если считать по головам. Но ведь получает каждый из них в среднем в три, а то и четыре раза больше работяги или, например, тебя, который занят вообще-то одним из самых важных дел на свете: учить детей. Кроме того, им гораздо доступнее дешевые кредиты, то есть разница в потреблении даже больше разницы в доходах. И вот, значит, сравним две картины.

Итак, первая, из прошлого: на окраине деревни мирно гниет советский трактор. Да, на его производство были затрачены ресурсы и труд, но по каким-то причинам трактор остался невостребованным. Больше он ничего не требует – ржавеет себе и ржавеет потихоньку. Есть даже небольшая польза – рачительный хозяин всегда найдет, что с него отвинтить для домашнего использования.

А вот картина современная. В шикарном мерсе едет рыло, сделавшее себе состояние в лучшем случае на финансовых и земельных спекуляциях, а в более вероятном – на растаскивании государственного бюджета. На изготовление его тачки пошло уж всяко не меньше труда и ресурсов, чем того трактора, но ведь она еще и не ржавеет, никому не мешая, а ездит, потребляя дорогой бензин, засоряя воздух выхлопом и изнашивая дороги. Само же рыло живет не в хрущевке, а в дорогущем особняке, который тоже сожрал ой сколько труда и ресурсов! Не считая тысяч гектаров вырубленных заповедных лесов, потому как в ином месте этой «элите» селиться западло. Его окружают холуи, ничего полезного для общества не делающие, но живущие уж всяко получше слесаря или врача в сельском медпункте. И всякие там актеры-музыканты стремятся развлечь именно его, потому что он больше заплатит. Пользы обществу от описанного рыла никакой, а вот вред огромный. Мало того что он и свора его прихлебателей в огромных количествах потребляют ресурсы, в том числе и невосполнимые, так они, заразы, делают это напоказ, ничего не стесняясь. Чем сильно увеличивают социальную напряженность, которая очень вредна для любого общества. Вспомни недавнее наводнение на Кавказе. Сколько людей за одну ночь осталось без крова! Ведь они в лучшем случае ночевали в школах на полу, а во дворцы шишек, коих, практически пустых, поблизости было более чем достаточно, не пустили ни одного. Естественно, отношения народа к «элите» это не улучшило.

Так вот, если учесть все эти факторы, то потрясающая экономическая неэффективность рыночной системы будет видна сразу. Какой тут может быть космос, когда средствам находится совсем другое применение? В общем, рыночную экономику может оправдать только тезис «всякое потребление есть благо». Который, кстати, умные люди уже давно назвали «потреблятством» и так далее. При любых же других критериях оценки плановая экономика намного эффективней.

– Мне, между прочим, отец как-то сказал, что экономику СССР можно было считать плановой только с большой натяжкой, – заметил Попаданец. – Научно рассчитать и сбалансировать все потребности всех областей никак не получалось, и планы составлялись в значительной мере с потолка, а потом «выполнялись» путем приписок.

– Правильно, и мой мне говорил то же самое. Действительно, сбалансировать работу десятка предприятий – это одно, а сотен тысяч – совсем другое. Тут, если считать на бумажках, придется две трети населения загнать в Госплан, да и то будет мало. Но эта проблема вообще-то давно решена. Если мощности или быстродействия центрального процессора недостаточно для управления всей системой, большая часть функций передается на периферию. В Советском Союзе пару раз пытались сделать что-то похожее, но неудачно. И вся его беда в том, что алгоритмы управления, сформировавшиеся в конце двадцатых годов и доказавшие свою сравнительную эффективность в тридцатые, что признал даже наш нынешний президент, были приняты за абсолют. А его в природе не бывает. Их надо было менять, те самые алгоритмы управления, а вовсе не систему! Но она сильно мешала элите, поэтому та и не пожалела сил на ее разрушение.