Текст книги "Перекрёсток времён. Бородатые боги"

– Командир, пироги! Первый три – чауита, а другой, много – аука, чужой. Убить хочет. Плохо. Война!

Поднеся бинокль к глазам, Кожемяка увидел, что действительно в первых трех пирогах находились союзники-чауита вместе с женщинами и детьми. Они из последних сил, но все же в одном ритме, гребли веслами, направляясь в сторону залива, к форту Петропавловск. Следом за ними, отстав буквально на сотню метров, двигалось не меньше десятка пирог с чужими воинами. Все чужаки были обнаженными, сплошь покрытыми воинственной раскраской и татуировками. Периодически кто-то из них пытался из больших луков подстрелить преследуемых. Пару раз им это удалось. Двое воинов-чауита из последней пироги вскинули руки и упали за борт, пронзенные стрелами. В результате потери части гребцов пирога снизила скорость и буквально через минуту ее нагнали преследователи. Участь находившихся в ней была незавидной. Всех мгновенно перебили. Не задерживаясь у захваченной пироги, преследователи продолжили погоню.

– Эх, черт! Сюда бы пулемет! Автомат не достанет! – пожалел Павел. Ведь станковый «максим» находился внизу на пирсе, а ручной пулемет Дегтярева был передан в лагерь лесорубов для защиты.

В это время две первых пироги с чауита начали заплывать в залив, тем самым уходя с линии огня станкового пулемета. Пулеметчик без команды дал короткую предупредительную очередь, отрезая преследователей от их жертв. Увидев перед собой ряд водяных фонтанчиков, невесть откуда появившихся на почти гладкой поверхности реки перед их пирогами, чужаки немного сбавили скорость. Они были удивлены не столько пулеметной очередью, сколько открывшимся им видом в заливе. Пирсом, фортом с высоким забором и вышкой на холме, а также довольно большим количеством вооруженных людей, без малейшего страха наблюдавших за ними с берега.

– Командир?! – вопросительно крикнул Хомов, повернувшись в сторону вышки.

На размышление у Павла ушло мгновение. Кто бы это ни был, но они посмели напасть на его союзников, приютивших новороссов на этих диких берегах, давших пищу и кров.

– Бей их! Чтобы ни один не ушел живым!

Хомов кивнул головой в знак понимания и прильнул к прицелу пулемета. Пироги чужаков, благодаря тому что они снизили скорость, скопились у входа в залив. Это сыграло на руку пулеметчику. Раздалась первая длинная очередь, которая буквально выкосила большую часть вражеских воинов, попутно кроша их пироги. Затем Максим начал короткими очередями методично добивать оставшихся. В помощь ему с берега, стоя в полный рост, словно в тире, несколько новороссов спокойно расстреливали дикарей из своих карабинов и автоматов. К ним присоединились воины и девушки-уанка с арбалетами. Даже Янна, показавшись среди них, послала пару болтов в сторону чужаков, при этом точно убив одного. Видя этот безнаказанный расстрел, несколько пришлых воинов попытались повернуть назад, быстро гребя веслами подальше от страшного места. Но их участь уже была предрешена. Никто не ушел от возмездия. Пара коротких пулеметных очередей и три-четыре выстрела из карабина завершили картину избиения незваных гостей. Минометчики даже не потратили ни одной мины.

Как только закончилась стрельба, около трех десятков воинов гуаро и чауита бросились к своим пирогам. Они поплыли забрать брошенные лодки врагов и добить раненых.

Тем временем спустившийся с холма Кожемяка с помощью вождя Ароко принялись опрашивать спасшихся из большой деревни чауита. Как рассказали беженцы, на них напало соседнее племя тапута, жившее на противоположном берегу Уальяги-Ульяны. Но раньше они мало воевали друг с другом, больше торговали, даже одно время дружили и обменивались женщинами. Тапута напали внезапно рано утром, обложив деревню со всех сторон. Мало кто из чауита удалось вырваться из этого капкана. Большинство их полегли, защищая свои дома и семьи. Погибли вождь и все старейшины. Воины тапута целенаправленно убивали стариков, воинов и детей, захватывая в плен только молодых женщин и девушек. Спасенным удалось прорваться к пирогам и вывезти свои семьи в сторону Петропавловска. Остальное новороссы видели и помогли уничтожить преследователей.

На вопрос Кожемяки, где сейчас находятся воины тапута, оставшийся в живых чауита пояснил, что сейчас враги грабят деревню, но он не исключает, что к ночи те погрузят захваченное добро в свои пироги и отплывут домой. Тапута никогда не ночевали на чужой земле, а всегда возвращались домой. На вопрос, кто руководил захватом со стороны тапута, воин-чауита прямо показал на самого Павла, при этом дернул за гимнастерку подошедшего к командиру пулеметчика Хомова.

– Не понял, – высказал мысли вслух Павел Кожемяка, – он что, считает, что врагами руководил кто-то из наших?

– Ну, не из ваших, – пояснил старый вождь Ароко, – а такой же, как и ты. И одежда у него ваша.

– Час от часу не легче! – воскликнул Павел. – Это кто же раньше нас к этим дикарям смог пробраться? Может, испанцы с португальцами уже сюда добрались? Или кто из наших раньше сбежал? Да вроде бы про случаи дезертирства мне никто не рассказывал…

Это, конечно, осложняло задачу, но откладывать наказание за вероломное нападение негоже. Пока враг находится в неведении, надо пользоваться моментом. Павел приказал Хомову перенести пулемет на вышку, чтобы контролировать округу и защищать подходы к форту. В распоряжении Кожемяки сейчас оставалось мало свободных людей. Основная масса занята рубкой леса, продолжением строительства форта и верфи, а также проведением сельскохозяйственных работ. Но для ответной акции много народу и не надо.

Павел приказал оборудовать оставшийся большой плот высокими щитами и разместить на нем несколько весел. Два других больших плота давно уже ушли на строительство пирса. На плоту разместили один миномет и легкую катапульту с боезапасом, четверых новороссов, вооруженных автоматами и карабинами, а также с десяток арбалетчиков-уанка. Остальные воины гуаро и чауита заняли места в двадцати пирогах. Янна рвалась быть рядом со своим мужчиной, но Павел чуть ли не в грубой форме приказал ей остаться в Петропавловске. Девушка, обидевшись, молча сошла на берег и в слезах убежала домой. Ну не хотел Паша ее обижать, не хотел; но так получилось… Еще успеет навоеваться, да и не женское это дело: детей ей рожать надо, а она – воевать!

Из Петропавловска отправлялись с таким расчетом, чтобы с первой зорькой оказаться у большой деревни чауита. Все время шли вдоль берега, стараясь не обнаруживать себя. Отлично знавшие родные места чауита за пару километров до деревни высадились на берег и исчезли в густых зарослях, после чего небольшой караван, собравшийся в ударный кулак, крадучись, стараясь не плескать веслами, двинулся дальше. Но на месте бывшей деревни они застали только разоренные остатки хижин и обезглавленные изуродованные трупы. Среди них бродили высланные ранее разведчики и вернувшиеся в деревню оставшиеся в живых ее обитатели, успевшие спрятаться подальше в лесу. От цветущего некогда большого поселения чауита не осталось и следа. Враги забрали все, что смогли унести, а что не смогли – уничтожили. Высадившись на берег, новороссы стали помогать сносить тела погибших для захоронения и наводить хоть какой-то порядок. Правда, после происшедшего вряд ли кто-то будет жить на этом месте, да и некому. Оставшихся в живых решили забрать в Петропавловск, но после того, как разберутся с тапута.

Проходя мимо разоренных жилищ, Павел пнул случайно подвернувшийся под ногу крупный осколок глиняной чаши. Вдруг под ним что-то блеснуло и скрылось под опавшими листьями. Почти машинально он сдвинул листья носком мокасина… и чуть не потерял дар речи от увиденного! Под листьями находилась втоптанная в землю пуговица желтого металла со звездочкой, на которую обычно застегиваются манжеты рукавов и клапаны нагрудных карманов форменной гимнастерки Красной Армии образца одна тысяча девятьсот тридцать пятого года!

Но большинство новороссов, прибывших вместе с ним в Петропавловск, уже не носили гимнастерок из сорок первого года, а одевались по новой новоросской моде! Опрошенный чауита сообщил, что руководил захватчиками бородатый белый, такой же, как и Кожемяка. Кроме попаданцев, в этих краях других бородатых белых нет! В том, что здесь был кто-то из своих, все сомнения отпали, но кто? Полный список попаданцев есть у Бондарева. Надо послать в Новоросск гонца с рапортом и приложить вещдок – пуговицу. Пусть проверят по спискам и вычислят. Но это потом. Сейчас надо «набить морду» тапута, пока они расслабились, празднуя победу. Оставив с десяток воинов хоронить погибших и дождавшись сумерек, флотилия двинулась дальше, к месту стоянки захватчиков, располагавшейся на противоположном берегу реки всего в паре-тройке часов пути на лодках.

Пир победителей был заметен издалека. Как маяки, ярко горели несколько больших костров в центре селения, окруженного со всех сторон невысоким забором. Даже отсюда был слышен бой барабанов и воинственные полупьяные крики. Флотилия, стараясь не привлекать внимания, осторожно подобралась почти к самому берегу. Немного поколебавшись, Кожемяка тихо отдал приказ:

– Катапульта – подготовить «вакумки» Слащенко. Бить в центр. Затем миномет – беглым четыре мины по краям, и снова катапульта в центр. И миномет – по второму кругу. После обстрела – десант на берег и полное уничтожение противника. Спалить все здесь на хрен!

– Не слишком ли это жестоко, командир – уничтожить всю деревню? – спросил один из новороссов. – Пускай тапута и поступили подло по отношению к нашим союзникам, но там ведь женщины и дети… Мы же не изверги…

– Око за око. Такой здесь мир. Пусть дикари знают, что на каждый шаг агрессии с их стороны мы будем отвечать адекватно. С учетом наших возможностей. Один раз обожгутся, больше не полезут. Такие понимают только силу, – спокойно ответил Кожемяка. – Но… ладно: после обстрела женщин и детей не добивать, если они, конечно, еще останутся в живых… Готовы? Огонь!

Артиллерийский обстрел места пиршества дикарей продолжался не более пяти минут. Но и этого хватило, чтобы уничтожить все и всех на берегу. Только поднимающийся дым от пожарищ да крики раненых и перепуганных людей говорили о том, что совсем недавно здесь была многолюдная стоянка племени тапута. В живых остались немногие. Те, кто вовремя сообразил о грозящей им опасности, попытались убежать. Но, не дождавшись, пока прогремят последние разрывы мин и ветер отнесет в сторону дым, Кожемяка приказал десанту высаживаться на берег. С охватом лагеря со всех сторон, чтобы не дать возможности врагу скрыться в густых зарослях.

Когда Павел соскочил с плота на берег, к нему подбежал молодой воин-гуаро из высадившегося десанта:

– Командира! Мы нашел их вождь, такой, как ты! Совсем плохой – много рана! Убить?

– Нет, – резко ответил Кожемяка и задумался. «Пусть и предатель, но он из наших, из попаданцев, то есть из детей богов для местных. Значит, лишить его жизни имеем право только мы, а не дикари. Если я дам им это сделать, то они поймут, что любого из нас могут так же запросто убить. Этого делать нельзя ни в коем случае! Только мы имеем право казнить детей богов! Иначе разрушится вся придуманная сказка!» – Его не трогать. Я сам разберусь. Всех взрослых и стариков со старухами убить. Оставить в живых только молодых женщин и детей. Забираем их с собой! И сжечь тут все, чтобы и духом тапута не пахло!

После «зачистки» лагеря нашли среди живых тапута около сотни молодых женщин и детей. В том числе и плененных дикарями чауита. Освобожденные радовались и кидались на шею своим воинам. Чтобы не смотреть на то, как дикари – чауита и гуаро – жестоко расправляются с врагами, Кожемяка отошел к плоту, куда ранее отнесли раненого белого вождя тапута. Хоть и была психика у бывшего морпеха подготовлена к подобному кровавому зрелищу, но то, что он увидел, превышало его возможности.

– Да это же Крест! Пахан наших уголовников! – воскликнул один из новороссов-минометчиков, находившийся на плоту. – Выжил же, сука! Расстрелять его – и дело с концом! Не будет больше проблем с местными дикарями!

– Нет! – выдал Павел. – Судить его будем, перед всеми нашими! Чтобы другим неповадно было. И чтобы все потенциальные предатели знали, что на этой земле их не ждет ничего, кроме смерти! Отвезем его в Петропавловск. А как немного оклемается, переправим в Новоросск.

– Зря, начальник, не послушался, – неожиданно для всех прохрипел раненый Крест, – отжил я свое. Баста! Подвела меня в этот раз чуйка! Не думал, что сюда так быстро доберетесь! Кончай меня… Нет мочи боль терпеть!

– Ничего, Крест. Сейчас подлатаем, будешь как новенький! И за все ответишь перед судом!

– Уже не буду и не отвечу. Кранты мне, начальник. Осколок в брюхе, и кровью исхожу. Кончай давай, не мучай… Пожил я свое. Все было. И брюлики и бабы. Даже царьком успел побывать! Одного не имел. О чем и жалею…

– О чем же?

– Семьей не обзавелся. Настоящей… С нашей бабой, чтобы любила меня не за деньги да шмотки, а таков какой есть. Детей чтобы куча была…

– А сам ведь, козел, приказал всех чауита вырезать! Вместе с детьми! – не выдержал один из новороссов, слушавший предсмертную исповедь вора.

– Не я… – харкнул кровью Крест. – Тапута перестарались. Дикари. Когда я это увидел, то прекратил.

– А почему они тебя сами не убили? Ты ведь чужой для них? – поинтересовался Кожемяка.

– Ты на мое тело посмотри, начальник, – попытался усмехнуться старый вор. – Я как икона расписная… наколок больше, чем тебе – лет. А для дикарей это признак принадлежности к ним и их богам. Все. Хватит. Не рви меня на части. Кончай скорее…

– Ничего. Потерпишь. Вот суд приговорит, тогда и кончится твоя лихая жизнь, – ответил Павел и отвернулся.

С одной стороны, ему было жаль этого уже немолодого, битого жизнью, одинокого и несчастного в сущности мужика, но с другой – с бандитами надо поступать жестко, без соплей. Как в военное время – расстрел на месте без суда и следствия. Но у капитана не поднималась рука пристрелить раненого и беспомощного человека, пусть и преступника.

Вдруг за его спиной раздался крик:

– Командир!

И тут же грохнула короткая автоматная очередь.

Кожемяка замер. Он не мог даже шелохнуться. Все мышцы тела словно парализовало. Только на мгновение зажмурил глаза. Но это состояние продлилось не более пары секунд. Овладев собой, Павел повернулся. У одного из бойцов еще шел дымок из ствола автомата. Он смачно сплюнул в воду:

– Вот сука зэковская! Гранатой нас всех хотел положить. Зубы, падаль, заговаривал. Жил, как собака, и сдохнуть по-человечески не смог…

Другой боец осторожно вынул из руки пристреленного вора «лимонку».

– Хорошо хоть чеку не успел выдернуть, а то б уже на небо, к праотцам отправились!

– Почему не обыскали? – строго спросил Кожемяка.

– Простите, товарищ командир. Проморгали, – виновато опустили глаза солдаты. – Он же без сознания был. На плоту только очухался. Кто ж знал!

– Отнесите его тело на берег и сожгите вместе с другими убитыми.

«А может, оно и к лучшему, что так случилось? – подумал Павел. – Нам забот меньше». Но Кожемяку не покидало подсознательное чувство, что старый вор специально создал такую ситуацию, чтобы его пристрелили здесь, а не отправили в Новоросск.

Весть о страшной гибели воинственного племени тапута и появлении на Уальяга белых людей – детей богов, способных уничтожить любого, кто будет им противиться, довольно быстро распространилась по обоим берегам реки. Теперь практически каждую неделю у причала Петропавловска появлялись делегации различных племен, с подарками и просьбой разрешить добывание соли. Воинственные тапута за столь короткое время успели немало бед принести другим аборигенам. Избавление от них принесло мир и спокойствие в эти края. Постепенно недалеко от крепости-порта возник своеобразный рынок, на котором новороссы менялись с местными различными нехитрыми товарами. Добычу соли монополизировали и поставили на широкую ногу с использованием стальных инструментов, увеличив объем заготовок в несколько раз. Теперь приезжим дикарям не было необходимости неделями ковырять соленый берег. Они приплывали в Петропавловск, на рынке обменивали соль на застывший сок гевеи – латекс и крепкие веревки, которые так ценились пришлыми белыми.

Глава 14

– Все топаем и топаем… Что за страна, что за народ?! Дороги сделали отличные, а колесо и повозку придумать не смогли! – посетовал Синица.

– А кто твою повозку тащить будет, а? Лошадей-то здесь нет! Не считая наших в Новоросске и которых испанцы с собой привезут, – ответил Уваров. – А лама слабовата. Больше сорока кэгэ не нагрузишь. Да и для телег с колесами нужны дороги поровнее, а не такие подъемы и спуски со ступенями!

Мощенная камнем дорога действительно была удобной. Конечно, относительно требований этого мира. Не зря ведь ее прозвали Капак-нан, что в переводе с кечуа означало – Великая дорога. Она начиналась в горах к северу от Кито и простиралась на юг через Куско, по плато у озера Титикака, вилась, проходя через высокогорные ущелья и горловины будущей Боливии, достигая своего завершения возле Тукумана, на территории также будущей Аргентины. Параллельно ей по побережью шла аналогичная магистраль, начинаясь от окаймленного пальмами залива Гуаякиль на севере и заканчиваясь у реки Мауле, к югу от будущей столицы Чили – Сантьяго. Обе главных артерии империи соединялись многочисленными второстепенными дорогами. Эта дорожная сеть объединяла все провинции империи, служила для быстрого сообщения и переброски армии. В зависимости от статуса, местности и грунта варьировалась ее ширина и покрытие. Там, где это было возможно, дороги прокладывались точно по прямой линии. Инженеры-инки, казалось, предпочитали преодолевать, а не обходить препятствия на своем пути. Так как эти дороги предназначались главным образом для пешеходов и осторожных, твердых на ноги лам, то практически здесь не было никаких ограничений, связанных с крутизнойостью того или иного уклона. Это затрудняло путешествие, особенно в горах, где для облегчения участи путников создавались чуть ли не «американские горки», головокружительные лестничные пролеты с вырубленными в горной породе ступеньками.

Несмотря на все опасности и риск, связанный с путешествием, инки старались сделать передвижение любого путника быстрым и приятным. На некоторых участках они даже высаживали фруктовые деревья, орошаемые с помощью сложной системы ирригации, чтобы путешественники могли насладиться свежими зрелыми плодами. На каждой дороге через четко определенные расстояния, равные дневному переходу, то есть примерно через каждые двадцать километров, размещались дорожные станции – тамбо со специальными загонами для лам и складами съестных припасов. Все расстояния отмечались каменными межевыми столбами. Местному ответственному лицу поручалось запасать провизию и кормить проходящих путников. По дорогам все передвигались пешком, а грузы переносили на спине или перевозили на ламах. Только Сапа Инка и высокие чиновники путешествовали в носилках. В империи существовала и государственная почта, еще одно замечательное нововведение инков. Почтовую службу несли часки – специально отобранные и прошедшие особую тренировку бегуны. На каждом участке дороги имелись посты, где всегда были наготове несколько бегунов. Одни отдыхали, а другие наблюдали за своим участком, не превышавшим трех-пяти километров. Сигналом об отправлении почты с соседнего поста служил столб дыма. Завидев очередного гонца, дежурный часки бегом пускался ему навстречу, на ходу выслушивал устное сообщение или брал кипу – узелковое письмо, – и бежал к следующему посту. Поскольку участки были короткими, государственные депеши в империи передавались с помощью этой остроумной эстафеты весьма быстро. Средняя скорость доставки составляла около трехсот километров в день.

– Все идем и идем… – не успокаивался Синица. – Только раз в настоящем бою-то и побывали, а прошли чуть ли не полмира!

– Война – фигня, главное – маневры! – Олег попытался подбодрить и немного отвлечь ординарца, уставшего монотонно маршировать по бесконечным каменным плитам. – Знаешь, кто сказал?

– Не-а. Расскажите, Олег Васильевич, – встрепенулся Назар.

– Эти слова народная молва приписывает великому русскому полководцу Александру Васильевичу Суворову. Поговорка связана с тем, что в его времена, то есть в восемнадцатом веке, генеральное сражение длилось максимум сутки, а вот подготовка к нему занимала недели, а то и месяцы. Это связано с маневрированием войсками на местности с целью занятия более выгодной позиции. Частыми маневрами также изматывали более сильного противника, растягивая его коммуникации и пути снабжения.

– А у нас какое сражение было? Не генеральное? Мы же с союзными инками разбили китонцев Атауальпы! Целую армию за раз на тот свет отправили!

– У нас – пока нет. По здешним меркам это так, средних размеров стычка. Хотя для нынешней Средневековой Европы двадцать тысяч – это большие потери, – улыбнулся в ответ Уваров. – Генеральное сражение – наиболее дешевый метод ведения кампании. При таком подходе даже проигравшая сторона несет меньшие потери, чем при войне на истощение. Длительная война требует отлаженного постоянного снабжения. Чем больше армия, тем сложнее снабжение, а небольшую армию легко разобьет противник. Правда, мелкие стычки всегда происходят вне зависимости от того, ведут стороны войну на сокрушение или на истощение. Сейчас на севере наш союзник Майта Юпанки с Синчи Пумой собирают армию, чтобы окончательно разбить Атауальпу. А снабжение у них не такое, как здесь. Там китонцы успели все склады и придорожные села уничтожить. Так что грамотный маневр – вот залог победы!

Проходя мимо приютившихся на горных склонах селений, по малопригодным для жизни районам, где между более-менее крупными населенными пунктами было порой от двадцати до ста километров, которые приходилось преодолевать по несколько дней, Уваров вспоминал события минувших месяцев и делал соответствующие выводы.

Огромное государство, скрепленное силой оружия завоевательных походов, буквально разваливалось на части. Недовольство местной элиты и поднимаемые ею бунты, начавшиеся еще в период правления Уайна Капака, опустошали провинции, приводили в расстройство налаженную ранее экономическую систему. Результатом нарастающей борьбы племен против владычества инков стал кризис общества, получивший окончательное завершение в междоусобице Уаскара и Атауальпы. Вся былая мощь и авторитет власти в лице Сапа Инки таяли на глазах. Все больше на дорогах встречались не обычные торговцы и мирные путники, а потоки беженцев, идущих с воюющего севера на пока спокойный юг. Кроме беженцев появилась еще одна угроза для мирных общин. Это были бродяги – дезертиры из воюющей армии. Они образовывали целые банды, которые, завидев легкую добычу, нападали на всех без разбора. Сначала они возникали на племенной основе, но, оторванные войной от родных мест, постепенно становились интернациональными. Местная администрация пыталась бороться с ними, развешивая бродяг гроздьями на деревьях вдоль дорог, но из-за войны сил на восстановление порядка не хватало.

Гражданская война всегда разрушительна и не знает жалости. Еще ранее, двигаясь на север по освобожденным от армии китонцев районам, Олег видел разоренные и полностью вырезанные селения мирных пуриков. Их вина заключалась только в том, что местные вожди поддержали Уаскара, а не Атауальпу. Как все это напоминало противостояние белых и красных в начале двадцатого века в России… Да и всю историю развития человечества в любом уголке прекрасной планеты Земля при борьбе за власть внутри одного государства. Паны бьются, а у холопов чубы трещат.

Кроме разрушительной войны была еще одна причина, по которой происходило угасание империи и вымирание ее населения. Хотя инкская аристократия и племенная верхушка следили за собой, не опускаясь до положения простого народа, но в отличие от уаминка и уанка другие племена, по землям которых довелось проходить, жили в ужасных условиях. Инки предъявляли высокие требования к личной гигиене, но различному положению человека в их иерархии могли соответствовать различные стандарты. Чистоплотность считалась непременной добродетелью и была в обычае у правящего класса, но, несмотря на то что она поощрялась и среди простолюдинов, те не особенно заботились о ней. Практически кругом была дикая антисанитария, которая способствовала заражению людей различными паразитами. Со слов сопровождавшего Олега офицера инкской армии, с некоторых племен даже нечего было взять. Чтобы заставить их как-то работать и следить за собой, приходилось взыскивать налог в виде вшей и другой живности, живущей на человеческом теле! Сколько здесь предстоит работы Баюлису и его ученикам! Необходимо научить аборигенов элементарным вещам: мыть руки перед едой и хотя бы раз в неделю посещать баню, построить подальше от кухни туалет и канализацию, а также отселить своих животных в отдельное помещение. Кроме того, необходимо сделать всем прививки от оспы, которую сюда занесут испанцы, и предотвратить другие подобные эпидемии, иначе через несколько лет некем будет управлять.

Боже мой, куда мы попали! И зачем нам это все надо?

Апатия и безразличие к своей жизни местных пуриков просто поражали. Они не стремились ее изменить, сделать хотя бы немного лучше. Простой народ ничему не мог научиться, ничего не мог предвидеть, ни о чем не мог мечтать. Он не мог углубиться в себя, не мог радоваться окружающему. Только работа и работа, от урожая до урожая, на благо правящей верхушки, чиновников и жречества. Кругом гнетущая монотонность и всеподавляющая печаль. Только Сапа Инка, его окружение и жрецы могли быть мыслительным центром всего этого огромного коллективного организма под названием империя инков. Простому пурику отводилась роль тупой рабочей единицы, не более. При этом он замыкался в себе и ему было безразлично, кто решает его судьбу. Рядовой член этого общества походил на затерянную в стаде ламу, подчиняющуюся приказам далекого и невидимого пастуха.

«А может, ну ее на фиг, эту империю? Оградимся заслонами, заставами и крепостями вокруг Новоросска, создадим супероружие для этого времени, а если полезут незваные гости – уничтожим всех под корень. И будем жить на своем хуторке припеваючи, как Коля когда-то мечтал». Рассуждая так, Олег прекрасно понимал, что долго в изоляции они не проживут. Не получится. Не сможет русская душа спокойно жить, когда соседу плохо. Обязательно пойдет спасать и помогать. Миссия, наверное, такая у нашего народа на этой планете. Во все времена!

Поначалу все складывалось так, как и задумывалось.

Дорога от Урак-канча до Уануко заняла четыре дня. На третий день их догнал гонец-часки, несший известие о нападении мохос и о приходе виракочей на помощь Майто-тампо. Манко Юпанки сгоряча хотел повернуть назад и наказать предателей, но Синчи Пуме и Олегу удалось его уговорить идти дальше в Уануко. Опасность миновала, город освобожден от коварных мохос, а его семья находится под надежной защитой уаминка и виракочей. Узнать подробности битвы за Урак-канча они не могли, так как часки был с ближайшего поста и ничего не знал, кроме пересказанного ему донесения. С ним же в Уануко отправили весть о своем приближении. Но, когда до провинциальной столицы оставался всего двухчасовой переход, новый часки передал приказ губернатора: остановиться. Только Манко Юпанки вместе с вождями и виракочами следуют в город. Воины же должны разбить лагерь и ждать дальнейших указаний. Олег сначала немного понервничал, но, переговорив с Манко и Синчи Пумой, одобрил такое решение отца-губернатора. Идет гражданская война, в городе не только сторонников, но и недругов хватает, среди которых могут затесаться и шпионы Атауальпы. А лишний раз показывать врагу свою силу – это выдать все планы.

Город Уануко располагался на довольно широком и плодородном горном плато. Это был важный административный центр империи; как говорили в двадцатом веке – ключевой стратегический пункт, поскольку он находился на перекрестке основных транспортных артерий. Уануко размещался на главной дороге империи, почти посередине между двумя столицами-соперницами: Кито и Куско. Кроме того, из него шли пути на побережье океана и в северо-восточные районы империи. Город имел четкую планировку с громадной центральной площадью, обрамленной важными государственными зданиями и службами. Здесь также имелся внушительный дворец Сапа Инки и храм, посвященный Инти-Солнцу. В центре города проживал губернатор со своим многочисленным семейством, а также важные жрецы и чиновники. Постепенно удаляясь от центра, селились служащие рангом поменьше, торговцы и ремесленники. На окраинах города обитали слуги и простые пурики, обрабатывающие окрестные поля и террасы. Уануко не был защищен крепостными стенами и другими укреплениями. Только сотни складов и постоялых дворов стояли рядами на окружавших его склонах. Местный гарнизон располагался не в городе, а в построенной на ближайшем высоком холме мощной крепости, в которой при необходимости все население города могло укрыться.

Со слов Манко, в Уануко постоянно проживало до пятнадцати тысяч человек. Но сейчас из-за войны здесь скопилось довольно большое количество беженцев с севера, которых необходимо кормить и оказывать им всестороннюю помощь. Они увеличили население административного центра чуть ли не в три раза. Вопреки ожиданиям Уварова, встретивший их офицер инкской армии сопроводил прибывших не в город, а в крепость, где их уже ждал губернатор. Майта Юпанки хотел лично увидеть и пообщаться с виракочами, появившимися на его землях.

Идя в крепость, Уваров не заметил скопления войск. Только множество палаток и шалашей с семействами простых беженцев. Те, кто был побогаче и выше статусом, расположились в городе. Но крепость оказалась полностью забита воинами. Правда, основная часть из них была не профессиональными солдатами, а вчерашними пуриками, обучение которых военному делу происходило прямо на площадях и улицах крепости. Вообще-то в инкскую армию набирали наиболее физически развитых мужчин в возрасте от двадцати пяти до пятидесяти лет, но сейчас из-за недостатка солдат в войске Уаскара оказались даже восемнадцатилетние юноши, никогда не державшие в руках оружие.

Пройдя через большую часть крепости и расступившиеся ряды воинов, с интересом наблюдавших за прибывшими, делегация поднялась в цитадель, грозно возвышавшуюся над нижним ярусом. Губернатор встретил их в небольшой комнате, куда они попали через вереницу узких коридоров. Майта Юпанки, облаченный в соответствующие его положению одежды, был точной копией своего сына, но только гораздо старше. Вернее, сын был копией отца. Только седые волосы и глубокие морщины отличали Майта от младшего Юпанки. На мужественном, с острыми чертами лице так же, как у сына, заметно выделялись скулы и орлиный нос. Темно-карие с молодым блеском глаза внимательно смотрели на гостей. Коротко, без особых эмоций ответив на приветствие и доклад сына, губернатор переключился на вождей и виракочей.