Текст книги "Хакер"

– Иду-иду, – раздался наконец хриплый мужской голос. – Не терпится, что ли?

– Вы нас топите! – крикнул Лобстер.

Щелкнул замок, дверь распахнулась. На пороге стоял невысокий, плотно сбитый усатый мужик лет сорока пяти. На нем была тельняшка, защитного цвета брюки, на ногах – десантные ботинки. От мужика несло перегаром.

– Вы нас топите! – повторил Лобстер без прежнего энтузиазма.

– Ладно, парень, не бухти, все уже! – недовольно произнес мужчина.

Эта фраза взбесила Лобстера.

– Что значит «все»? Вы мне чуть аппаратуру не замкнули! Знаете, сколько она стоит!

– Сколько? – равнодушно спросил мужик.

– Неважно. Это не моя квартира, съемная. Что я потом хозяйке скажу?

– Так ты у кого, у Маринки снимаешь, что ли? – Мужик ткнул пальцем в пол.

«Да, с мозгами у мужика туго», – усмехнулся про себя Лобстер и ответил:

– У Марины Леонидовны. Будете за ремонт платить, если что!

– Ладно, скажешь, дядя Паша виноват. Ты заходи – поговорим, – кивнул мужик и направился в глубь квартиры, задевая плечами о косяки.

Лобстер помялся у двери: заходить, не заходить? Гнев неожиданно прошел. Поднимаясь по лестнице, он был готов убить чертовых соседей, но простоватый вид дяди Паши остудил его пыл. Как говорится, что с дурака взять? Решил зайти, посмотреть масштабы затопления.

Вода с пола уже была убрана, около распахнутой двери ванной стояло эмалированное ведро, рядом валялась мокрая тряпка. Хозяин квартиры суетился на кухне. Стол был заставлен пластиковыми коробками с салатами из кулинарии, пакетами с соком, на тарелке лежали копченые свиные ребра, возвышалась полупустая бутылка дорогой водки. Взгляд Лобстера упал под стол: там стояла целая батарея из пустых бутылок. Судя по всему, «гулял» хозяин не первый день.

– Так что все-таки случилось? – спросил Лобстер.

– Извини, парень. Холодильник, вишь, не работает. Не отключается, не морозит. Хотел пивко в ванне охладить, заснул маленько, а оно и перелилось через край.

«Странно! Почему же закапало не на кухне или в ванной, а в комнате, точно над компьютерами?» – удивился Лобстер.

– Вишь, тут гидроизоляция хорошая, на кухне линолеум, вот и добежало до паркету, – словно прочитал его мысли сосед.

«Добежало до паркету! Деревня!» – про себя передразнил его Лобстер, заглядывая в ванну. На дне ванны действительно стояло бутылок двадцать хорошего пива. Того самого, которое Лобстер предпочитал всем остальным. «Не бедный сосед, однако, – подумал Лобстер. – А с виду на бомжару похож».

Тем временем дядя Паша выставил на стол вторую рюмку и чистую тарелку.

– Проходи, садись, не стесняйся, – пригласил он. Лобстер чуть не наступил на черного котенка, который крутился под ногами. Котенок мяукнул.

– Иди отсюда, а то пришибем по пьянке! – Дядя Паша взял котенка на руки и отнес в комнату. – Мне его на «Птичке» тетка за рубль отдала, Триллером зовут, – объяснил он, вернувшись на кухню. – Ну что, за знакомство по чуть-чуть? – Сосед взялся за ополовиненную бутылку, но Лобстер отрицательно мотнул головой.

– Я водку не пью.

– Болеешь, что ли?

– Почему болею? В глотку не лезет. Сколько раз пытался. Вот пиво – пожалуйста.

– Ну, парень, дурное дело не хитрое. Я тебя быстро научу. Кстати, Павел Алексеич. – Сосед привстал, протянул руку. – Можно – дядя Паша.

– Очень приятно. Лобс… э-э, Олег. – Рука у соседа была как клешня – цепкая, жесткая, сильная.

Дядя Паша разлил водку по рюмкам, пододвинул к Лобстеру стакан с апельсиновым соком.

– Ты, Олег, сначала маленький глоточек соку сделай, потом водку махом до дна, потом снова соком, чтоб упала. А потом закусишь.

– Ну, не знаю. Вряд ли. Не в коня корм, как говорится. Еще заблюю здесь все, – вздохнул Лобстер.

– Ничего, мы и не такое видали, – усмехнулся сосед. – А заблюешь – уберем. Ну, будем знакомы!

Лобстер выпил так, как советовал дядя Паша: сок, водку, снова сок, спиртное действительно пошло на удивление легко. Он не выпучивал глаза, не давился – даже сивушного привкуса во рту не осталось.

– Кушай-кушай. – Сосед стал накладывать ему в тарелку салаты. – А за потоп ты извини, братушка. Если что из техники повредил – заплачу. Маринка возбухать будет, ко мне посылай. Мы с ней тут… – Дядя Паша не закончил фразу, озорно подмигнул. – Между первой и второй перерывчик небольшой.

– Я больше не могу, – мотнул головой Лобстер, закрывая ладонью рюмку. – Мне работать надо.

– Работа – не хрен, сам знаешь, – хохотнул дядя Паша. – Не обижай соседа. Давай еще по одной. Мировую, чтобы между нами никаких, так сказать, трений-недоразумений.

– Я ж потом работать не смогу! – Лобстер решительно поднялся из-за стола.

Капать с потолка перестало. Никотиныч затер пол в комнате, прополоскал тряпку, вымыл руки и стал убирать битую посуду с пола.

Лобстер не переставал его удивлять. Череп откопал. Врет, конечно, про отца. Купил, наверное, или у друзей выпросил. Хотя черт его знает? С него станется! Не отец ему сейчас нужен, а фетиш, божок, которого можно посчитать за папашу. Отец ему был нужен в пять, в двенадцать, в пятнадцать. А сейчас… Лобстер абсолютно сложившийся человек с гениальными хакерскими мозгами, и кроме компьютера ему, по большому счету, никого не надо. Именно – НИКОГО, потому что машина для Лобстера – одушевленное, живое существо, нечто вроде домашнего животного. Он не мурлыкает, не тявкает, не гадит. С ним можно разговаривать, и не только с помощью клавиш. Никотиныч неоднократно наблюдал за тем, как Лобстер, увлеченный очередной работой по взлому, приговаривает, уставившись в монитор: «Давай-давай, моя машинка! Поработай, покрутись… Ну, побыстрее, побыстрее же – некогда мне… Давай, мой нежный, грузись. Не висни, не глючься… Ай, молодец! Какой ты у меня быстрый! Мы сделали их, сделали, сделали!..» Его «пень» <"Пентиум"> сейчас роднее матери и отца вместе взятых. Они чужие, далекие, странные, непонятные, а этот – свой. Он знает все его капризы, слабости… Никогда они с Лобстером не заводили разговоров о семье. Причем, не сговорившись – никакого табу наложено не было. Словно отрезали себя от прошлого, боясь, видимо, что отношения с родственниками могут повредить их сотрудничеству, их работе, дружбе.

«Что-то задерживается он», – подумал Никотиныч, стирая со стола крошки.

Лобстер был уже изрядно пьян. Он ковырялся вилкой в тарелке с салатом и слушал раскрасневшегося дядю Пашу.

– …на матрасике лежу кайфую. Рейд закончили, сейчас по складам пошманаем, баньку затопим, водочки выпьем – думаю, значит. И заснул. Сплю и вижу во сне бабу свою. Тоже, значит, после бани. Красная такая, разомлевшая, в короткой рубашечке сидит, коленки показывает. Ну, думаю, сука, сейчас я тебя… И до того себе все это напредставлял, что он у меня вскочил и никак не уляжется. Тут-то оно и… – Дядя Паша хохотнул, хлопнул Лобстера по колену. – Ну скажи, какая падла – именно на нашем бэтээре фугас рванул! Меня, значит, подкинуло сантиметров на пятьдесят, ну, на тридцать – точно. А я еще сплю. Не прочухал, что подорвались. И пока я, значит, летал, матрас из-под меня в сторону съехал, а там цинки с патронами лежат. Я об эти цинки со всего размаху-то и… Все кругом орут, матерятся. Пальба такая, что уши заложило. Стреляные гильзы за ворот сыпятся. А у меня, представляешь, елда стоит, спина болит. Дурдом, а не война!

Лобстер пьяно рассмеялся, отпил соку, спросил серьезно:

– Страшно было, да?

– Да ну, Олег, это только по первости, когда даже в сортир сходить боишься. А потом привыкаешь – и на рынок, и по кишлакам шмонаешься, где хочешь. Видишь, я со спецназом ходил. Не просто так. С Басаевым, как с тобой, разговаривал. Представляешь? Он своих «чехов» хотел на наших обменять.

– А я не служил, – признался Лобстер. – Сначала в институте учился, потом отмазался. Мать отмазала – побашляла военкому.

– Оно тебе и не надо, – махнул рукой дядя Паша. – Каждому свое. Тебе учиться, а мне жениться! – Он снова хохотнул, взялся за бутылку. – О, вторую скоро усидим, а ты говорил – пить не умею!

Лобстер замотал головой, накрыл ладонью рюмку, пытаясь протестовать – его уже мутило, но дядя Паша мягко отстранил его руку.

– Еще по рюмочке, Олежек, и все! Лобстер чуть-чуть пригубил водку. Дядя Паша опрокинул в себя стопку, шумно задышал, потянулся за салатом.

– А вообще, Олег, обидно до боли! Мужик в расцвете сил, как говорится, голова на плечах, опыта – на целую дивизию хватит, а его – пинком под зад! Я говорю, еще Родине послужить хочу, а они, пидоры, смеются: мол, на фиг ты ей не нужен – отдыхай. Мне теперь в четырех стенах сидеть? Думаешь, я просто так пью?

– Не думаю, – помотал головой Лобстер.

– Не, ты погоди, Олег! Ты не хочешь служить, а тебя заставляют, я хочу – меня в запас. Это разве справедливо?

Лобстер бессмысленным взглядом посмотрел в тарелку с едой.

«Боже, как я нажрался-то! Это ж водка!» – тоскливо подумал он.

– Мне плохо. Я на воздух хочу, – пробормотал Лобстер.

– Сейчас мы тебя полечим, – пообещал дядя Паша. Он помог Лобстеру подняться, повел в прихожую…

Никотиныч закончил убираться в квартире и озабоченно посмотрел на потолок. Прошло больше часа, как Лобстер поднялся к соседу. Что там могло случиться? Может, они подрались или?.. Никотиныч поймал себя на мысли, что беспокоится за Лобстера, будто он его собственный сын. За год привязался. Ну да, дочь у него, можно сказать, отняли. Они начали встречаться с ней только два года назад, а до этого он был персоной нон грата в той семье и даже не знал, как она выглядит. Дочь позвонила ему сама, сказала, что стала взрослой и хотела бы видеть отца. Все равно они стали чужими друг другу, он не воспитывал ее, не вложил того, чего хотел бы. А тут появился Лобстер, по возрасту чуть старше его дочери. Благодатная почва, возможность реализовать себя в качестве приемного папаши. Он относился к Лобстеру не как к равному, а как к вундеркинду, который в житейском плане полный олух или даже идиот, но что поделаешь – такой уродился! Никотиныч, сам того не замечая, приобрел менторский тон и теперь частенько поучал Лобстера по мелочам. Впрочем, Лобстер пропускал его слова мимо ушей.

Ждать Никотиныч больше не мог. Он снял ключи с крючка вешалки в прихожей и открыл дверь.

Рука Никотиныча привычно потянулась к звонку. Он вдруг заметил, что вместо звонка из стены торчат два проводка, отдернул руку. Робко стукнул кулаком в дверь, прислушался. За дверью было тихо. В голову полезла всякая чушь: будто соседи прикончили Лобстера и теперь, услышав стук, прячут его тело в платяном шкафу. Никотиныч прогнал от себя бредовые мысли и стал барабанить в дверь. Квартира словно вымерла. И тут он услышал обрывок песни, залетевший в разбитое окно подъезда: «…И дорогая не узнает, какой у парня был конец!» Пели двое. Никотиныч сразу узнал пьяный голос Лобстера, второй был ему не знаком. "Все понятно! «Мировую» с соседом выпили – и понеслась! Совсем от рук отбился! – рассердился на Лобстера Никотиныч. Он глянул на свои ноги, обутые в домашние тапочки, и побежал вниз.

Лобстер с дядей Пашей сидели в обнимку на скамейке рядом с гаражами-"ракушками" и пели, тут же, на скамейке, была разложена нехитрая закуска, стояла чекушка водки, пакет апельсинового сока. На Лобстере был офицерский бушлат, на голове фуражка.

– Олег, у тебя совесть есть? – раздался в темноте голос Никотиныча.

– Ой, кто это? – притворно испугался дядя Паша.

– Это – Никотиныч, – сказал Лобстер заплетающимся языком.

– Папа твой?

– Не-а, – мотнул головой Лобстер. – Это мой друг. Мы с ним это… в шахматы играем. Дядя Паша звонко рассмеялся.

– Никотиныч, иди сюда, я с тобой тоже в шахматы поиграть хочу!

Никотиныч подошел к скамейке. Недовольно посмотрел на дядю Пашу.

– Вы нас затопили, между прочим!

– Все путем, расходы за мой счет. – Сосед привстал. – Будем знакомы. Дядя Паша, полковник запаса.

Никотиныч неохотно пожал протянутую руку.

– Давай-ка лучше водки тяпнем, Никотиныч.

– Я водку не пью вообще… Олег, как ты завтра собираешься работать, интересно знать?!

– Какой он у тебя, оказывается, грозный! – пьяно рассмеялся дядя Паша. – А с виду не скажешь!

– Помолчите, пожалуйста! – раздраженно произнес Никотиныч. – Олег, если ты сейчас же не отправишься домой…

– Ты его не трогай! – перебил его Лобстер. – Он, между прочим, в Чечне воевал!

– Олег, он тебя что, обижает? – грозно спросил дядя Паша.

– Не-не, все в порядке! Это наши дела! – успокоил соседа Лобстер. – Ему учить некого, вот он меня и… дрючит, – пьяно рассмеялся.

– В общем, как знаешь! – Никотиныч уж собрался развернуться и уйти, как вдруг увидел, что бушлат на груди Лобстера зашевелился. Раздалось мяуканье, и из-за пазухи вылез черный котенок. Он испуганно озирался, его большие глаза блестели в полутьме зелеными бусинами.

– Это Триллер! Дядя Паша подарил, – объяснил Лобстер.

Никотиныч понял, что Лобстер сейчас все равно никуда не пойдет, опустился с ним рядом на скамейку.

– Ну ладно, наливай, что ли!

Было раннее серое воскресное утро, и на платформе Выхино с табличкой «К Москве» стояло всего несколько человек. Среди ожидающих электричку был высокий кавказец. На нем была легкая куртка из плащовки. Он то и дело зябко поеживался от сырости и поглядывал на часы.

Раздался короткий гудок, в утренних сумерках засияли фары, и электричка медленно подползла к платформе.

Кавказец на несколько мгновений задержался в тамбуре, внимательно осматривая через заляпанное стекло вагон: два мужика – по одежде явно работяги, сонная семья с большими сумками – собрались в дальнюю дорогу, одинокий седой мужчина, прислонивший голову к оконной раме.

Кавказец прошел по вагону, опустился на сиденье напротив седого. Мужчина открыл глаза.

– Привет. Электричка на семь минут позже пришла, – говорил кавказец по-русски почти без акцента.

– Да, – кивнул седой. – На все воля Божья. Кавказец полез в карман куртки, достал из него несколько фотографий, протянул седому.

– У меня ума не хватает, как он Мальчика завалил? Такой замечательный стрелок был! Где я такого еще найду? И Вояка сгинул. Я думал, парень щенок, а он зверь настоящий.

Седой внимательно рассматривал фотографии. Они были сделаны на улице, из машины. На одной Лобстер сидел на скамейке вместе с Никотинычем. Фотограф поймал его в смешной позе, с поднятыми руками и полуоткрытым ртом. Он что-то доказывал напарнику с пеной у рта.

– Друг его, – подсказал кавказец седому.

На другой фотографии Лобстер был с главным киберпанком страны Гошей. Они шли по улице, Гоша что-то объяснял Лобстеру, а Лобстер в это время совал в рюкзак коробку с дискетами. Вид у него был озабоченный.

– Вот этот – самый главный у них в тусовке, – кавказец ткнул пальцем в Гошу. – Большой шутник.

– Вижу, – усмехнулся седой. – Петух гамбургский.

– Больше изображает. Лобстер в деле его покруче.

Седой кивнул. На третьей фотографии Лобстер был вместе с Мирандой. Они сидели за столиком летнего кафе.

– Девка его. Тоже куда-то свалила, – кивнул кавказец. – Вообще-то он девок любит. Слаб.

– Все мы девок любим, – заметил седой. – На то и мужики.

На следующей фотографии Лобстер садился в машину. Взъерошенный, растрепанный, взгляд отрешенный – весь в себе.

Двери тамбура с лязгом разъехались, и в вагон вошел милицейский наряд: двое сержантов. Цепкий ментовский взгляд тут же выловил фигуру кавказца, несмотря на то что тот сидел к милиционерам спиной.

– Ваши документы, пожалуйста.

Кавказец полез было в карман куртки, но седой жестом остановил его, достал красное удостоверение с гербом, сунул его под нос милиционеру.

– Спокойно, сержант, это наш человек

– Извините. – Сержант отдал честь, и наряд проследовал дальше.

Седой снова принялся разглядывать фотографии.

– Говоришь, свалил Вояка?

Кавказец кивнул.

– Как говорится, незаменимых людей у нас нет. А что, веселая компания, – неожиданно улыбнулся ему седой. – Особенно мне нравится этот мудак с хохолком.

Никотиныч проснулся оттого, что в ванной комнате шумела вода. Его взгляд упал на темное пятно на потолке, и он сразу вспомнил дядю Пашу. О боже, что ночью было! Кончилось все тем, что из окон повысовывались соседи и пообещали вызвать милицию, если они немедленно не угомонятся.

Из ванной донеслись характерные звуки – Лобстера тошнило. «Не пей много, не пей мало, а пей в меру», – вспомнил Никотиныч где-то вычитанную пословицу и повернулся на бок. На полу было несколько лужиц, их «автор» сидел на одном из системных блоков и вылизывал свой живот.

– Триллер, сволочь! – с чувством произнес Никотиныч.

На пороге комнаты возник Лобстер. Его лицо было зеленовато-землистого цвета. Он прошлепал босыми ногами по полу, упал на кровать, стал стаскивать с Никотиныча одеяло. Его трясло.

– Ой, как плохо-то! – пробормотал он, стараясь унять дрожь.

– Я тебя вчера предупреждал, – сказал Никотиныч.

– Нет-нет, больше никогда! Ну его на хрен! Уже рвать нечем, одна желчь идет. – Лобстер отвернулся к стене, еще больше стянув с Никотиныча одеяло.

– Зарекалась свинья в грязь не лезть. – Никотиныч посмотрел на череп, стоящий рядом с монитором. – Отец у тебя алкашом был?

– Есть маленько, – отозвался Лобстер. – Плохо – рассолу нет. А если чаю крепкого с сахарком – поможет?

– Значит, у тебя предрасположенность. Наследственное. – Никотиныч с силой дернул одеяло на себя.

– Ну холодно же! – застонал Лобстер. Замолк на время, потом сказал насмешливо: – Мы с тобой как два пидора!

– Почему – как? Пидоры и есть! Вместо того чтобы банк ломать, с каким-то алкашом на скамейке паленую водку пьем. Как хочешь, но Триллера я назад отнесу, иначе он всю квартиру изгадит. Что ты потом хозяйке скажешь?

– Нехорошо. Это подарок. Лучше я его к унитазу приучу.

– Угу, приучишь ты его, как же! – усмехнулся Никотиныч. – Как себя только что!

– Все-все, я сплю. Высплюсь и поеду.

– Куда ты опять намылился? Работать кто будет?

Но Лобстер ему уже не ответил – он спал. Никотиныч завидовал его удивительной способности – отключаться мгновенно: сказал и заснул.

Никотиныч полежал немного, вздохнул, выбрался из-под одеяла и направился в ванную за тряпкой, чтобы затереть кошачьи лужи. Из ванной донесся звон – неуклюжий Никотиныч задел стакан с зубными щетками и бритвенными станками. Лобстер улыбнулся во сне.

Он спал и видел сон. Действие происходило в незнакомом городе. Какие-то разноцветные, аляповатые, вычурные дома в стиле Гауди, каналы, набережные, бесконечная череда фонтанов в виде писающих мальчиков, старинные экипажи: кебы, конки, пролетки, авто – словно во сне суммировались все книжные и киношные представления Лобстера о транспорте начала века. Светило яркое солнце. Сам Лобстер ехал в автомобиле с открытым верхом, за рулем сидела Миранда. На ней был кожаный костюм: брюки и куртка, шлем, на который были нацеплены круглые, чем-то похожие на гигантские стрекозьи глаза, очки. Лобстер во сне удивился тому обстоятельству, что автомобиль едет не сам, его тащили за собой два пегих битюга, причем тащили безо всякого принуждения со стороны – без кнута и вожжей, Миранда крутила руль, управляя лошадьми, заставляя их поворачивать то направо, то налево. Битюги частенько поднимали хвосты, и под колеса автомобиля на мощеную мостовую мягко сыпались «конские каштаны». По набережным гуляла разношерстная публика: почтенные пары в старомодных костюмах, джентльмены в застегнутых наглухо сюртуках, прямые и важные, как фонарные столбы, ярко накрашенные девицы в мини-юбках и разъехавшихся на толстых ляжках чулках, стреляющие глазами на джентльменов, какие-то роллеры, панки, старухи, дамы с собачками, бомжи, ковбойского вида парни с револьверами в руках. Издали доносилась приглушенная стрельба, звонко сыпались стекла, падали тела. Слышался рев спортивных автомобилей, будто где-то рядом находилась гоночная трасса.

Их автомобиль на конной тяге проплывал мимо стайки пестро одетых проституток – они трещали, как австралийские попугаи, и бесцеремонно рассматривали прохожих, выискивая клиента. Лобстер всмотрелся в лицо одной из девиц и узнал в ней Белку. Теплые карие глаза, хороший макияж, модная стрижка, на плече – крохотная сумочка. Среди вульгарных, грубо размалеванных девиц она выглядела белой вороной. Лобстер не мог оторвать взгляда от ее лица, но вот что-то незаметно изменилось в ее чертах, лицо потускнело, посерело, словно солнце зашло за облака, – это была уже другая Белка, та, которую видел он с ребенком на руках. Большой нос, круги под глазами, бесцветные ресницы и прыщи на лице. Каштановые волосы стали теперь ярче, насыщенней, приобрели гранатовый оттенок. Эта, другая Белка смотрела на него, призывно скалясь, показывая выщербленные зубы.

– Лобстер, хватит уже на шлюх пялиться! – почему-то мужским голосом произнесла Миранда…

Лобстера подбросило на кровати, будто во сне он получил сильный электрический разряд. Он вскочил, бросился к компьютерам.

– Лужа! – крикнул Никотиныч, но поздно: Лобстер уже наступил в кошачью лужу. Впрочем, сейчас ему было все равно – он отпихнул ногой стул, вдавил в панель кнопку «Power», склонился над монитором, приплясывая от нетерпения…

Лобстер загрузил компьютер, вошел в программу дешифровки, стал торопливо щелкать по клавишам, потом вдруг обернулся к Никотинычу и рассмеялся:

– Нашел, фак энд шит! Есть! Их надо облучить! Нет, ты понял, да?

– Пока нет, – покачал головой Никотиныч.

– Будут кредитки – все поймешь. Я долго дрых?

– Минут десять, не больше. – Никотиныч прополоскал в тазу тряпку, кинул ее под ноги Лобстеру. – Вытри, а то по всей квартире растаскаешь. И ноги иди помой!

– Белочки мои любимые, лапочки-красавицы! Подсказали, б…! – Лобстер торопливо вытер ступни о тряпку и на цыпочках побежал в ванную.

– По человечески не можешь объяснить? – крикнул ему вдогонку Никотиныч.

– Потом-потом, мне в университет надо! Ты карточки достань!

«Только что помирал с похмелья, а тут вскочил как наскипидаренный! Он точно сумасшедший, – подумал Никотиныч. – Во всяком случае, очень похож».

Лобстер решительно открыл дверь лаборатории. В просторной комнате, заставленной столами и стеллажами, горели лампы дневного света, одна из них часто мигала, раздражая. Лобстер поискал глазами выключатели, но не нашел.

– Эй, здесь кто-нибудь есть? – громко спросил Лобстер.

Никто не отозвался. Тогда он взял со стеллажа похожий на плоский камешек фрагмент кости, запустил им в лампу. Лампа тут же погасла, фрагмент отскочил и упал между столов. Лобстер наклонился, опершись рукам в колени, стал выискивать глазами на полу кость.

– Молодой человек, вы ошиблись, здесь лаборатория, а музей антропологии дальше.

Лобстер обернулся. На пороге стояла девушка в джинсах и свитере с папками в руках. Тонкие светлые волосы на затылке собраны в пучок, веснушки на щеках, худая как щепка – в общем, не красавица. Вид у нее был несколько испуганный. Лобстер подумал, что девушка чем-то напоминает ему мышь, которую застукали на кухне за поеданием сыра – сейчас сиганет в свою норку, где ее никто не сможет обидеть.

– Нет, я не ошибся. – Лобстер вздохнул. – Тут у вас какой-то кусочек со стеллажа упал.

– Как это упал! Если б вы его не трогали, он бы и не упал! Вы с ума сошли, здесь музейные экспонаты! – Девушка от возмущения даже покраснела.

«Нет, она похожа не на мышь, а на перепелку, которая защищает свое потомство», – решил Лобстер.

– Какого черта все сразу руками хватать! – Девушка присела на корточки и стала искать фрагмент между столами.

– Вот! – Лобстер протянул девушке кусочек.

Девушка аккуратно взяла находку, взглянула на инвентарный номер, который был обозначен на приклеенной к кости бумажке, укоризненно покачала головой:

– Как вам не стыдно, это же шестой век! Москвы еще в помине не было, а этот человек жил! Охотился, воевал, любил.

– Так уж сразу и определили, что охотился, – с сомнением в голосе сказал Лобстер.

– А чем в то время еще можно было заниматься? – сурово произнесла девушка и положила экспонат на стеллаж. – Так по какому вы вопросу?

– Вы, наверное, лаборантка?

– Угадали, старший лаборант, – кивнула девушка. – Ольга Геннадьевна.

– А я Олег. – Лобстер широко улыбнулся. – Мы с вами тезки. Дело в том, что меня интересует метод Герасимова.

– Михаила Михайлыча? – Лаборантка посмотрела на него с любопытством.

– Ну, наверное, – пожал плечами Лобстер. – Который по костям мог восстановить, как человек выглядел.

– Это что, праздное любопытство или?..

– Для дела надо.

– Вы шутите, что ли? Это сложнейшая методика. Михал Михалыч, между прочим, был не только выдающимся антропологом и историком, но еще и великолепным скульптором. Зачем вам его методика?

– Скульптором – это понятно. Я его в альбоме по Москве видел, как он Ивана Грозного лепит.

– Что за альбом, за какой год? – поинтересовалась лаборантка.

– Фотографии там классные. Вся Москва. Годов шестидесятых, наверное, – пожал плечами Лобстер.

– Ну что вы! Михал Михалыч в семидесятом уже умер. А все значительные работы он создал еще в сороковые – пятидесятые. И не только Грозный – Ушаков, Улугбек.

– А вы уверены, что они похожи на оригиналы, сравнить-то не с чем?

Ольга Геннадьевна весело рассмеялась:

– Сразу видно, что у вас, Олег, ненаучный склад ума. Вы, наверное, музыкант?

– Угадали! – притворно восхитился Лобстер. – Пианист.

– Ну так вот, все очень просто: для того чтобы узнать, эффективен метод или нет, достаточно провести несколько экспериментов – вылепить по черепам людей, чьи лица известны по фотографиям или портретам.

– И что, каждый раз получалось? – с сомнением в голосе спросил Лобстер.

– Конечно, – усмехнулась девушка. – Нами сразу же заинтересовались некоторые органы. Очень много было заказов. Сейчас сама методика намного упростилась – это раньше приходилось каждую мышцу, каждую клеточку лепить, чувствовать руками, а теперь все на компьютере.

Видит Бог, он ее ни о чем не спрашивал – она сама завела разговор!

– Понятно, эмвэдэшные компьютерщики разработали, – кивнул Лобстер. – А у вас, наверное, из-за отсутствия денег этой программки нет. Сапожник без сапог.

– Почему нет? Есть! – гордо сказала лаборантка. – Только не у всех доступ к программе. Мало ли кто воспользуется?

– У вас «локалка»?

– Что? – не поняла Ольга Геннадьевна.

– Компьютер в локальной сети или в общей?

– Зачем? Он сам по себе.

Понятно – девушка не в курсе. Что ж, и среди антропологов бывают «чайники».

– А сами-то вы можете человека слепить? – как бы между прочим поинтересовался Лобстер.

– Да что вы! Я тут просто бумажки печатаю, за фондами слежу.

«Ну-ну, следит она – дверь не запирает! А если бы я эту косточку шестого века стырить захотел?» – подумал Лобстер и спросил:

– А что вы сегодня вечером делаете, Ольга Геннадьевна?

Девушка посмотрела на него с любопытством.

Лобстер обрел нового друга – дядю Пашу. Почему-то всегда его тянуло к людям старше себя. С ровесниками было скучно. Тот же Гоша – седеющий киберпанк с крашеным хохолком. Сколько ему сейчас – тридцать пять, сорок, пятьдесят? Человек без возраста, играющий в детские игры. Однако, несмотря на детскость, вранье и дурачество, он мудрее, опытнее всех. Лобстер часто сравнивал его с легендарным дудочником, уводящим детей в неизвестность. Глупые родители! Однажды они лишатся своих чад навсегда, как в свое время лишилась сына Татьяна Борисовна. Лобстер редко скучал по матери, а чаще всего не помнил о ней вовсе… Впрочем, все знали, куда уводил Гоша своих подопечных – в виртуальную реальность: в мечты, в фантазии, в мир, полный грез, в котором нет орущих учителей, шпаны, стреляющей мелочь у крыльца школы, наглых ментов с дубинками, скуки, злобы и нужды… Ну а что вы хотели, милые мои? Создайте мир, в котором они будут свободны и счастливы, и тогда дудочник будет выводить свою завораживающую мелодию в гордом одиночестве.

Дядя Паша чем-то походил на киберпанка. То ли тем, что рассказывал истории из жизни, в которых трудно было отделить фантазию от реальности, то ли умением увлекать и завораживать. Только киберпанк не пил, а дядя Паша хлестал водяру чуть ли не каждый день. Деньги у него скоро кончились, и он начал стрелять у Лобстера «двадцатки», «тридцатки» и «полтиннички». Впрочем, Лобстера это пока не раздражало, и давал он деньги охотно.

Вот и сегодня дядя Паша спустился к Лобстеру, чтобы попросить на пиво. Лобстер маялся. Никотиныч пока не мог достать кредитных карт того банка, который они собирались «крякнуть», поэтому взлом снова встал; роман с антропологической лаборанткой развивался вяло, он водил ее по кафе и киношкам, она его – по выставкам и музеям, но каждый раз после культурного мероприятия Ольга Геннадьевна торопливо убегала, как испуганная тигром лань, и не давала никаких надежд на продолжение отношений. Лобстер уже стал подумывать, не девственница ли она…

В общем, жизнь замедлила свое движение, стала скучной и однообразной, чем-то напоминая сюжет фильма «День сурка», когда точно знаешь, что завтра будет таким же, как сегодня, что придет Никотиныч, приготовит завтрак, обед или ужин (выбери час). Они поедят и сядут за компьютер работать, будут ломать голову над взломом банка, программой налоговиков, игрушками (выбери объект). Потом Лобстер позвонит Ольге Геннадьевне, и она скажет заученную фразу: «Олег, я посмотрела журнал, где какие спектакли идут (выбери день)», на что он ответит, что театр для него слишком прост, сложен, скучен, наивен, условен (выбери уровень интеллектуальной активности), у него есть более интересное предложение: бар, кафе, дискотека, «Макдоналдс» (выбери кошелек). Ольга Геннадьевна скажет, что это ей неинтересно, приелось, да и Лобстера неудобно все время разорять, а не разорять она не может, потому что зарплата у нее – сами знаете – «00», «000», «0000» (выбери порядок), поэтому, если театр отпадает, можно прогуляться или сходить на художественную выставку: у нее подруга выставляется в библиотеке со своими картинами, народу ходит мало, нужно бы ее морально поддержать, приободрить. А Лобстер скажет, что они уже были на выставке один раз, два раза, три раза (выбери количество посещений), он наизусть помнит каждую картинку, на что «антропологическая» лаборантка ответит, что для понимания искусства нужны дни, годы, вечность (выбери период в зависимости от ощущения ритма жизни), и Лобстер после непродолжительных yговоров сдастся.

Обычно во взаимоотношениях с девушками он всегда был лидером, сам решая, чем сегодня заняться, куда пойти. Но тут столкнулся с диким упрямством – Ольга Геннадьевна ни за что не хотела ни в чем уступать. Лобстера это сначала раздражало, потом забавляло, теперь – приспособился, привык. Он вдруг почувствовал себя слабым перед этой хрупкой, некрасивой, веснушчатой лаборанткой, на которую, кажется, дунь – и улетит. Он вдруг понял, что не может привести ее в дом и швырнуть на постель, как швырнул бы любую рыжую Белку. Скорее она швырнет его на письменный стол в своей лаборатории, если, конечно, захочет… Он давно бросил бы эти бесплодные ухаживания, но…