Текст книги "Философия права русского либерализма"

3. Российская история и будущее России

Философия права Чичерина и его воззрения на историю были неотъемлемой частью большого спора о национальной идентичности и дальнейшем развитии России. Именно такая перспектива дает возможность скорректировать мнение о Чичерине как чистом теоретике, взгляды которого якобы не были связаны с ключевыми проблемами русской мысли.

Как историки России Кавелин и Чичерин были основателями так называемой государственной школы российской историографии. Они поддерживали воззрение, что государство в России было более автономно и было более сильным в своих отношениях с общественными силами, чем это было на Западе; эти качества были выражены настолько сильно, что государство стало главным действующим лицом российской истории. На Западе сословия были сильными и независимыми от государства даже при абсолютной власти, а в России сословия создавались сверху, в государственных целях, и не имели никакой автономии. По мнению Кавелина, в этом состояло коренное различие, резкий контраст между путями европейского и российского исторического развития в прошлом. На Западе, утверждал он, все строилось “снизу”, в России же – “сверху”. Таким образом, в трудах Кавелина соединились западничество, как программа будущего развития России, с необходимостью принимать во внимание своеобразие российской истории[346]346
  См.: Кавелин К. Собр. Соч. СПб., 1897. Т. 1. С. 566–568.


[Закрыть].

Позиция же Чичерина по этому вопросу – это предмет спора. Некоторые специалисты по российской историографии подчеркивают принципиальное согласие его теории с концепцией Кавелина[347]347
  См.: Рубинштейн Н. Л. // Русская историография. М.—Л., 1941; Советская историческая энциклопедия. Т. 4. М., 1963. С. 621 (статья “Государственная школа”).


[Закрыть]; однако другие настаивают на том, что в его концепции своеобразие России представлялось весьма относительным и что, по сути, он считал русскую историю вариантом европейской модели исторического развития[348]348
  Такое мнение было высказано Зорькиным. (Зорькин В. Д. Из истории. С. 89–96).


[Закрыть]. Такая интерпретация и в самом деле имеет под собой серьезные основания. Достаточно привести слова самого Чичерина: “Ход русской истории представляет весьма замечательную параллель с историей Запада. И здесь и там общее развитие начинается с появления германской дружины, подчиняющей себе туземцев. И здесь и там за первым дружинным периодом следует эпоха развития вотчинного начала, когда общество дробится на множество отдельных союзов, основанных на праве собственности. В России, как на Западе, рядом с вотчинным устройством возникают вольные общины с державными или полудержавными правами. И вотчины, и вольные общины почти одновременно на Востоке и на Западе уступают место единодержавию, заменяющему средневековые дробные силы и соединяющему землю в единое государство. Наконец, для довершения сходства, Россия, как западные народы, проходит через период земских соборов, за которым следует полное владычество самодержавия.

Это сродное, параллельное течение жизни, которое не повторяется ни у каких других народов Древнего и Нового мира, доказывает яснее дня, что Россия – страна европейская, которая не вырабатывает неведомых миру начал, а развивается, как и другие, под влиянием сил, владычествующих в новом человечестве”[349]349
  Чичерин Б. О народном представительстве. М., 1866. С. 355–356.


[Закрыть].

Данная книга вовсе не претендует на полный анализ исторических воззрений Б. Н. Чичерина. Поэтому я должен ограничиться указанием на то, что в его видении российской истории существовала некоторая напряженность между двумя тенденциями – тенденцией, подчеркивавшей параллелизм ее истории и истории Запада, и тенденцией к фокусировке внимания на отличительных ее чертах, часто противоположных соответствующим аспектам развития стран Запада. Именно последняя тенденция доминировала в воззрениях Чичерина на историю российского права, правовую культуру и правосознание. Вот почему за цитированным выше выводом Чичерина о том, что Россия принадлежит к семье европейских народов, следует анализ существенных отличий, в целом сводимых к противоречию между принципом права и принципом неограниченной самодержавной власти. Это противоречие будет присутствовать почти во всех его работах. Так, например, в “Курсе государственной науки” (основанном на прочитанных им лекциях в Московском университете)[350]350
  См.: Зорькин. Из истории. С. 15.


[Закрыть] мы читаем следующее: “Здесь не закон, а власть искони составляла центральное звено и оплот государственного строя”[351]351
  Чичерин Б. Курс государственной науки. Т. 3. Политика. М., 1898. С. 403.


[Закрыть].

Причиной этого были не врожденные качества русского характера, а географические и исторические факторы. Россия была огромной страной с малочисленным, рассредоточенным, полукочевым населением; у нее не было естественных, природных границ, она была удалена от Европы и открыта для набегов с Востока. При таких условиях было трудно развивать крепкие общественные связи и, учитывая первостепенную важность обороны, необходимо было компенсировать эту слабость внутренней организации общества развитием исключительно сильной внешней организации социальных сил, то есть милитаризацией и увеличением автономии государственной власти. Правовой принцип, всегда сильный на Западе ввиду наличия сильных самоорганизующихся общественных сил, в России уступил место принципу тотального подчинения всех социальных элементов авторитарной власти правительства, действующего как независимая сила, налагаемая на общество, и формирующая его в соответствии с собственными потребностями и целями[352]352
  Чичерин Б. О народном представительстве. С. 356–362.


[Закрыть]. Кульминацией такого развития стало порабощение всех социальных классов: “всякое понятие о праве у нас исчезло”, и даже знатнейшие бояре стали “холопами московских царей”[353]353
  Чичерин. Курс государственной науки. Т. 3. С. 403.


[Закрыть], подневольными “слугами государства”, лишенными личной свободы и права наследования своих поместий (поскольку частная собственность на землю стала определяться государственной службой).

Татаро-монгольское иго сыграло в этом процессе чрезвычайно важную роль. Централизованные государства Запада взяли за образец правопорядок Древнего Рима; в России таким образцом стал восточный ханский деспотизм[354]354
  Чичерин. О народном представительстве. С. 360–361.


[Закрыть]. После татаро-монгольского нашествия всё хоть отчасти напоминавшее право уступило место принудительному подчинению произвольной и неограниченной власти[355]355
  Чичерин. Курс государственной науки. Т. 2. Социология. М., 1896. С. 368.


[Закрыть]. Основное право западных государств – право голоса в вопросе налогообложения – не могло развиваться в стране, привыкшей к насильственной уплате произвольно установленной дани татарам. Поэтому неудивительно, что русские Земские соборы никогда ни в коей мере не стремились к политическим правам[356]356
  Чичерин. О народном представительстве. С. 361–362.


[Закрыть].

Следует подчеркнуть, что Чичерин не считал такое развитие эволюцией “разумной необходимости” в гегелевском духе. Он видел в нем чисто эмпирическую необходимость, понимаемую в категориях адаптации к неблагоприятным внешним условиям, а не в категориях гегелевского “Исторического Разума”. Как последовательный западник, Чичерин искал модель нормального развития в истории Запада; с этой точки зрения русская история представлялась аномалией, прискорбным отклонением от нормы, но Чичерин постоянно подчеркивал, что в этом не было ничего фатального, что все могло сложиться иначе. Киевская Русь имела высокоразвитую правовую систему. Древние города-государства Новгород и Псков показали, что “начала права и политической свободы не были чужды русскому обществу”[357]357
  Там же. С. 359.


[Закрыть]. Даже позднее, после свержения татаро-монгольского ига, считал Чичерин, история дала России возможность альтернативного пути развития, когда Боярская дума в 1610 г. предложила российскую корону Владиславу, сыну короля польско-литовской Речи Посполитой, на условиях формального договорного ограничения его власти. Если бы этот план осуществился (то есть если бы Владислав, царь-избранник, взошел на трон), история России пошла бы совершенно иным путем[358]358
  Там же. С. 368.


[Закрыть].

Однако история не благоприятствовала делу закона и свободы в России, и поэтому характер русского народа, сложившийся в ходе исторических событий, также оказался чрезвычайно не-расположен к закону и свободе. В этом вопросе Чичерин занимал крайне пессимистическую позицию. Он с горечью признавал, что правовое сознание принципиально чуждо его современникам и что, как он сам говорил, русский народный характер далек от стремления к свободе[359]359
  Там же. С. 412.


[Закрыть]. Русский народ, утверждал Чичерин, лишен индивидуальной энергии и инициативы, он предпочитает опеку самостоятельности, не сознает своих прав и, по сути, любит, чтобы им управляли диктаторским путем; даже такие народные добродетели, как терпеливость, выносливость, готовность к самопожертвованию ради “царя и отечества”, не благоприятствуют развитию личной свободы. С другой стороны, в отличие от азиатских народов, русские люди неспособны к подлинно дисциплинированному повиновению: “принцип индивидуальности” у них слишком слаб, чтобы породить независимость и самостоятельность, но достаточно силен, чтобы в нем укрепились анархические наклонности[360]360
  Там же. С. 412–413.


[Закрыть]. Под правопорядком народ понимает подчинение и анархию, а не свободу; у него нет ни чувства “меры и границ”, ни уважения к связанным с ними ценностям[361]361
  Чичерин. Мера и границы // Чичерин Б. Н. Несколько современных вопросов. М., 1862. С. 77–81.


[Закрыть]. Поэтому было бы большой ошибкой считать так называемый русский нигилизм западным заимствованием. В действительности нигилизм – оборотная сторона русской “широкой и щедрой” натуры, выражает, с одной стороны, скрытое желание “разгульности”, свободы от ограничений, а с другой – стремление к земному Абсолюту, свойственному людям, не прошедшим школу дисциплинированной, самоограничивающей свободы[362]362
  Чичерин. О народном представительстве. С. 414.


[Закрыть].

Народный характер вовсе не является неизменным, он изменяется, но постепенно. Исходя из этого Чичерин заключал, что, хотя и нет причины отвергать возможность окончательной победы свободы в России, все же ее нельзя достичь быстро, путем резких перемен. Установлению политической свободе в России должны предшествовать введение и использование в полной мере свободы гражданской, при которой русский народ развил бы в себе дух экономической самостоятельности и способность к самоуправлению на местном уровне[363]363
  Там же. С. 415–417.


[Закрыть].

Согласно Чичерину, российская история уже шла в этом направлении. Петр Великий основал механизм власти на общих законах, а не на конкретных указах, что было большим шагом вперед по направлению к абсолютизму западного типа. Порабощение всех социальных классов постепенно уменьшалось: первой вехой на этом пути был “Манифест о вольности дворянства” (1762), освободивший дворян от обязательной государственной службы, другим решающим шагом была ликвидация крепостного права. Наконец, наступили реформы 1864 г., которые создали правовые рамки настоящего местного самоуправления всех сословий (земство) и ввели независимые суды, систему присяжных заседателей и институт адвокатуры. Чичерин был глубоко убежден, что до “увенчания здания”, то есть до перехода самодержавия в рамки конституционной монархии, российское общество должно дозревать, используя в полной мере данные реформы.

Такой весьма осторожный подход к политическим переменам объясняет позицию Чичерина в отношении к землевладельцам. По его мнению, дворянство было в русском обществе сословием с очень давней традицией независимости от государства, единственным сословием, имеющим свои собственные выборные учреждения и определенное осознание собственных прав[364]364
  Чичерин. Несколько современных вопросов. С. 89–132. Однако автор чувствовал, что даже среди российского дворянства правосознание было развито недостаточно, особенно по сравнению с западной аристократией (ср.: Чичерин. Курс государственной науки. Т. 2. С. 209).


[Закрыть]. Именно поэтому Чичерин не разделял широко распространенного мнения, присущего в том числе И. С. Аксакову и М. Н. Каткову, что корпоративная организация дворянства должна быть упразднена вместе с отменой крепостного права. Напротив, он полагал, что отсутствие сильной и организованной российской буржуазии создавало вакуум, который мог бы быть заполнен либо дворянством, то есть независимой общественной силой, либо бюрократией, которая укрепит государственный контроль над обществом, создавая таким образом дополнительное препятствие процессу обретения независимости русским народом. Статьи Чичерина в защиту дворянства вызвали нападки с разных сторон, даже некоторые представители аристократии возмущались ими[365]365
  Так, например, граф П. П. Шувалов, предводитель дворянства, которому Чичерин был представлен и рекомендован как “un des rares defenseurs de la noblesse” (“один из немногих защитников дворянства”), ответил на эту рекомендацию: “Je trouve, que monsieur nous defend trop” (“Я нахожу, что он нас даже слишком усердно защищает”). См.: Чичерин. Воспоминания, 3. С. 70–71.


[Закрыть]. Но следует помнить, что Чичерин видел в дворянстве авангард независимых сил общества, что его целью было не сохранение, но всемерное распространение привилегий и тем самым преобразование их в права. Сам он говорил по этому поводу: “Привилегии должны уступить место общему праву. Все значение привилегий заключается в том, что через них вырабатываются права, и если бы высшие сословия сошли с своего высокого места, не приобретши ничего для всех, они не исполнили бы своего исторического призвания”[366]366
  Чичерин. Воспоминания, 4. С 39.


[Закрыть].

Чичерин, конечно, вполне сознавал, что сохранение некоторых остатков сословных привилегий дворянства может быть только временной мерой. Он видел великую миссию абсолютной монархии в преобразовании феодального общества в “общегражданский строй”, основанный на равенстве перед законом, и таким образом – в подготовке перехода к конституционному правлению[367]367
  См.: Чичерин. О народном представительстве. С. 426. Ср.: Зорькин. Из истории. С. 106–109.


[Закрыть]. Великие реформы Александра II почти полностью выполнили эту задачу, но основы самодержавия остались нетронутыми. Однако при абсолютизме единственным пристанищем свободы, единственным средством ограничения бюрократической власти были, по мнению Чичерина, особые права привилегированных классов[368]368
  Ср.: Чичерин. Курс государственной науки. Т. 2. С. 204–205.


[Закрыть]. Без них абсолютизм превратился бы в “демократический цезаризм”, в систему, сочетающую в себе худшие черты как абсолютной монархии, так и демократии[369]369
  Чичерин. Собственность и государство. Т. 2. М., 1883. С. 350–351. Та же идея развивалась Чичериным в его нелегально опубликованной брошюре “Конституционный вопрос в России” (1878) (см.: Зорькин. Из истории. С. 160). В ней делается вывод, что постепенный переход к конституционализму составляет единственную альтернативу “демократическому цезаризму”.


[Закрыть]. В такой системе не было бы места праву и свободе, потому что все в ней было бы подчинено произвольным приказам ничем не ограниченной централизованной власти, оправдывающей себя – более или менее искренне – заботой о благосостоянии необразованных народных масс. Чтобы избежать этого, дворянство – самая независимая и лучше других организованная сила России – должно временно сохранять свою исключительность. Оно должно исчезнуть лишь с кончиной самодержавия, но никак не ранее.

Эти размышления объясняют политическую стратегию Чичерина. С самого начала для него было ясно, что российское самодержавие должно быть преобразовано в конституционную монархию, и поэтому его в основном интересовал вопрос о подходящем для этого события времени. В 60-е годы он активно поддерживал правительство реформ. После убийства Александра II он предложил умеренный шаг в направлении политической свободы – объединение избранных представителей общества (от земства и дворянства) в Государственный Совет. Чичерин, конечно, понимал, что это всего лишь временная мера, так как сам он выступал за такой консультативный орган только в качестве паллиатива, не способного удовлетворить ни одной реальной потребности и полезного только как переходный этап к более развитым формам политического участия[370]370
  См.: Чичерин. О народном представительстве. С. 106.


[Закрыть]. В последующие годы реакционная политика правительства, особенно ряд “контрреформ”, означавших ограничение перемен, начатых великими реформами 60-х годов, привела его к выводу о том, что абсолютная монархия стала несовместимой с дальнейшим прогрессом. Вместе с тем успехи капиталистической модернизации России, особенно заметные в 90-е годы, укрепили его веру в зрелость российского общества и в его способность обойтись без контроля власти[371]371
  См.: Чичерин. Воспоминания, 4. С. 260. Согласно Зорькину, эта часть мемуаров была написана им в 1894 г.


[Закрыть]. Поэтому накануне XX в. он решил заявить, что пришло наконец время ограничения самодержавия, его преобразования в конституционную монархию[372]372
  См. выше, прим. 46.


[Закрыть].

В своих американских лекциях “Россия и ее кризис” П. Н. Милюков привел соответствующие слова из книги Чичерина “Россия накануне двадцатого столетия” и назвал их “программой-минимумом современного [российского] либерализма”[373]373
  Милюков П. Россия и ее кризис. Нью-Йорк, 1962. С. 242.


[Закрыть]. Однако в действительности сама партия кадетов никогда не следовала такой программе, – она была слишком умеренна для ее идей. Чичерин имел в виду конституционализм, но еще не политическую свободу, ограниченное, но все же не представительное парламентское правление. Он не сомневался, что политическая свобода – это высшая форма правовой свободы, он недвусмысленно заявлял, что чем сильнее и выше развита политическая система, тем она может и должна быть свободнее[374]374
  Чичерин. Курс государственной науки. Т. 1. Общее государственное право (1894). С. 214.


[Закрыть]. Но он не считал, что для такой страны, как Россия, непосредственный переход к полной политической свободе мог бы быть желателен. При конституционном порядке без представительного правления люди будут привыкать к защите своих гражданских свобод, а местное самоуправление будет расцветать. Правопорядок будет иметь шанс укорениться в традициях, обычае и характере народа. Вопреки очевидности, при представительном правлении этого не произошло бы: правовые соображения были бы менее важны, чем борьба за участие в политической власти, стремление к различным целям возобладало бы над ценностями правового принципа, а развитие правосознания – необходимое условие подлинной свободы – было бы затруднено и извращено.

Трудно отрицать, что России пришлось пережить в целом именно то, чего Чичерин так хотел избежать[375]375
  Ср.: Treadgold D. W. Lenin and his Rivals: the Struggle for Russia’s Future, 1898–1906. L., 1955. P. 55–72.


[Закрыть]. Была ли его собственная программа достаточно реалистичной, то есть существовала ли в России возможность спокойного перехода через фазу ограниченного правительства к фазе полной политической свободы – это, конечно, совсем другой вопрос.

В вышеизложенном представлении воззрений Чичерина на прошлое России и ее будущее мы преднамеренно оставили одну важную проблему для специального рассмотрения: это проблема сельской общины. Здесь Чичерин стал действительно исключительно важной фигурой в истории русской общественной мысли XIX в. Он один из крупных мыслителей своего времени относился к столь идеализированной и левыми, и правыми идеологами сельской общине неизменно отрицательно и видел в ней учреждение, тормозящее экономическое развитие и, что еще более важно, совершенно несовместимое с правовым порядком “гражданского общества”.

Прежде всего, исторические труды Чичерина по-новому осветили вопрос о происхождении общины. Работая над своей магистерской диссертацией, он был поражен количеством документов, доказывающих, что древнерусские крестьяне имели землю в индивидуальном владении и могли ею свободно распоряжаться – продавать землю, завещать ее, например, монастырям и т. д. Дальнейшая работа над этой проблемой привела Чичерина к интересным выводам. Сельская община, заявлял он, не существовала в России до закрепощения всех социальных классов московским самодержавием, она вовсе не была продуктом естественного развития, рудиментом древней общинности, а была специально создана властями для облегчения сбора податей, с целью навязать крестьянам коллективную ответственность (“круговую поруку”)[376]376
  Чичерин. Воспоминания, 1. С. 262–263.


[Закрыть] за финансовые обязанности. Подобно крепостному праву, она должна была привязать крестьян к земле и тем самым отучить их от кочевых привычек, заставить служить своим хозяевам, которые, в свою очередь, были обязаны служить властям. Следовательно, сельская община стала частью своеобразной российской модели крепостничества, особой в том смысле, что она была преднамеренно создана властью и тем самым, в отличие от средневекового Запада, где крепостное право подлежало области частного права, подпала под право публичное[377]377
  Ср.: Зорькин. Из истории. С. 102–104. Взгляды Чичерина полностью разделял В. Леонтович (см.: Леонтович. История российского либерализма).


[Закрыть]. Она была так удобна государству, что принудительное навязывание ее крестьянству продолжалось вплоть до последних десятилетий XVIII в.

Обширное, основанное на глубоком изучении источников изложение воззрений Чичерина на происхождение российской общины было представлено в первых номерах “Русского Вестника” 1856 г.[378]378
  См.: Чичерин. Обзор истории развития сельской общины в России // Русский Вестник. 1856. № 1. С. 373–376, 579–602.


[Закрыть] Славянофилы, для которых выводы Чичерина прозвучали как оскорбление, прибегли к помощи профессионального историка И. Д. Беляева, но его ответ Чичерину оказался достаточно неубедительным. Дальнейшие исторические исследования (включая работы В. О. Ключевского и П. Н. Милюкова) скорее поддержали аргументацию Чичерина, не отрицая при этом существования первобытной архаичной общины в русской истории[379]379
  Мнение западных ученых было суммировано следующим образом: “Согласно современной точке зрения, сельская община имперской эпохи была действительно современным институтом, как это утверждал Чичерин, и нет никакого доказательства ее существования до XVIII в.” (Pipes R. Russia under the Old Regime. Penguin Edition. 1977. Р. 18 [см.: Пайпс Р. Россия при старом режиме. М.: Независимая газета, 1993]).


[Закрыть]. Но этого не отрицал и сам Чичерин: он занимался современной ему поземельной общиной, такой, какой она существовала в XIX в., а не ее архаичным прототипом. Позднее Чичерин однозначно соглашался с Мэном, Маурером, Морганом и другими учеными, которые понимали первобытную общину как определенный этап всеобщего развития человечества; однако Чичерин подчеркивал, что первобытная родовая община исчезла в России к XV в., а позднее новая форма сельской общины была силой навязана крестьянам одновременно с крепостным правом[380]380
  Чичерин. Собственность и государство. Т. 1. М., 1882. С. 446–449. Любопытно, что почти такой же взгляд на российскую сельскую общину выдвигал польский революционер Генрик Каменский, проведший несколько лет в России в политической ссылке. В своей книге о России, неизвестной на Западе и незаслуженно забытой в Польше, он трактует общину как учреждение, связанное с крепостным правом и особенно выгодное самодержавию. С этой позиции он критиковал идеализацию общины Герценом в его теории “русского социализма”. О Каменском см.: Walicki A. Philosophy and Romantic Nationalism: the Case of Poland. Oxford, 1982. P. 190–206. Книга Каменского называлась “Rosja i Europa: Polska. Wstep do badan nad Rosja i Moskalami” (Paris, 1857). Книга была издана и по-французски: La Russie et l’Avenir. Paris, 1858 (в сокращении).


[Закрыть]. Он не отрицал, что могут существовать связи между архаической и современной типами общины; иногда он даже определял эту последнюю как искусственное подновление первой[381]381
  См.: Чичерин. Курс государственной науки. Т. 1. С. 209.


[Закрыть]. Он считал особенно важным то, что сельская община в известной ему форме обязана своим существованием самодержавию и крепостничеству, а ввиду этого нельзя провозглашать ее связь с идеалами “древлей свободы” и “древлего равенства”. Там, где не существовало самодержавия, например на территории Киевской Руси, которая вошла в состав польско-литовской Речи Посполитой, архаичная форма общины исчезла полностью, без замены новой формой общинного владения землей[382]382
  См.: Чичерин. Вопросы политики. С. 199.


[Закрыть]; там, где не было крепостного права, происходило то же самое, за исключением таких случаев, как, например, со свободным крестьянством на Севере, которое в конце XVIII в. правительство принудило ввести общину, при этом крестьянство утратило значительную часть своей свободы[383]383
  См.: Чичерин. Воспоминания, 1. С. 265. В этой связи Чичерин ссылается на книгу своего прошлого оппонента И. Д. Беляева “Крестьяне на Руси” и работу А. Ефименко “Крестьянское землевладение на Крайнем Севере” (1884).


[Закрыть].

Освободительная реформа могла бы упразднить общину вместе с крепостным правом, но Чичерин не стремился к этому. Он считал, что не следует ни упразднять общину, ни санкционировать ее новым законодательным актом; ее судьба должна решаться в ходе естественного развития событий. Другие либералы стояли на более циничной позиции. Кавелин, например, прекрасно понимал, что “в настоящей форме общинное владение землей – это тяжелое ярмо на плечах крестьянина”, цепь, которая “приковывает его к земле и лишает его свободы”; тем не менее он видел в ней некий “талисман”, охраняющий от общественных потрясений, институт, который может усилить позицию дворянства в условиях социальных перемен, и поэтому активно выступал за ее сохранение[384]384
  См.: Кавелин К. Д. Крестьянский вопрос // Кавелин К. Д. Собр. соч. СПб., 1897. Т. 2. С. 461–465. См.: Цаголов Н. А. Очерки русской экономической мысли периода падения крепостного права. М., 1956. С. 333–342.


[Закрыть] такое же мнение Чичерину, но очевидно, что он опасался слишком большого количества резких изменений, проводимых одновременно. Он стремился избежать дестабилизирующих процессов в деревне и поэтому предпочитал, чтобы община распалась сама по себе, снизу, а не упразднялась бы правительственным постановлением. В его трактовке Манифест об освобождении крестьян 1861 г. был задуман именно таким образом: он содержал статьи, которые давали отдельным крестьянам не только право покупки земли (помимо общины), но и право потребовать свою долю общинной земли при условии оплаты соответствующей части ее выкупа (параграф 165)[385]385
  Ср.: Чичерин. Вопросы политики. С. 54–56.


[Закрыть].

В последующие десятилетия Чичерин все более укреплялся во мнении, что продолжение существования сельской общины является одной из самых больших помех на пути прогресса либерализма. Община поддерживала существование крестьянства как отдельного, изолированного сословия, подлежащего особому управлению и обычному праву (допускавшему даже телесные наказания), что было абсолютно несовместимо с духом законов и с принципами великих реформ 60-х годов[386]386
  Там же. С. 54.


[Закрыть]. Постоянный вездесущий контроль со стороны связанного тесными узами небольшого коллектива, который, в свою очередь, находится под надзором бюрократии, поддерживал печальное наследие крепостничества – инфантильную ментальность крестьянина, мешавшую развитию самостоятельности, осознанию собственных прав и личной ответственности[387]387
  Чичерин. Собственность и государство. Т. 1. С. 457.


[Закрыть].Именно это и требовалось русским консерваторам, которые хотели спасти крестьянство от “порчи”, изолируя его от остальной части общества и поставив его таким образом под охрану государства в своего рода “патриархальном правовом апартеиде”[388]388
  См.: Schapiro L. The Pre-revolutionary Intelligentsia and the Legal Order // The Russia Intelligentsia / Pipes R. (ed.). N. Y. 1961. P. 25.


[Закрыть]. С другой стороны, существование общины поддерживали и русские социалисты из народников, прославлявшие ее за сохранение ею идеала распределительной справедливости (хотя в действительности, как неоднократно указывал Чичерин, периодическое перераспределение земли препятствовало лишь росту производительности труда, а не росту социального неравенства). Это удивительное согласие в поддержке общины было, по мнению Чичерина, “парадоксом пореформенной России”: парадоксом, состоящим в том, что Манифест об освобождении 1861 г., хотя и задумывавшийся в духе либерального западничества, не укрепил либеральных сил; напротив, как с правой, так и с левой стороны общества почти все в России требовали патерналистской опеки над крестьянством, и не находилось почти никого, кто хотел бы для него большей свободы[389]389
  Чичерин. Практические выводы князя Васильчикова // Чичерин. Вопросы политики. С. 244. Цитированная статья впервые была опубликована в книге: Герье В. И., Чичерин Б. Н. Русский дилетантизм и общинное землевладение. М., 1878.


[Закрыть].

Отрицательное отношение Чичерина к сельской общине нашло ясное выражение в его программном труде “Задачи нового правления”. Адресат записки, Александр III, решил, однако, принять совершенно иной политический курс. В 1889 г. общины перешли под прямой бюрократический контроль так называемых земских начальников, особых чиновников, наделенных широкой юридической и административной властью; этот шаг решительно ликвидировал какое бы то ни было сходство между крестьянским миром и подлинным самоуправлением. Другая контрреформа, проведенная в 1893 г., сделала общину принудительной для всех крестьян: право выкупа своей земельной доли (надела) отдельными крестьянами было отменено (за исключением случаев единогласного согласия мира) и было введено принудительное распределение (передел) земли через каждые двенадцать лет. Чичерин видел в этом решении преднамеренную попытку восстановить крепостное право, с той только разницей, что теперь крестьяне закрепощались не дворянами, а непосредственно государством (что по-прежнему совпадало с его мнением, что система крестьянской собственности на землю является предметом публичного права). Чичерин осуждал эту реакционную политику самым резким образом, и его критика различного рода идеализации общины стала еще более острой, чем прежде. Среди прочего он указывал также, что пресловутое “начало единогласия”, столь превозносимое славянофилами, на деле было чистой фикцией: за ним в действительности стояла привычка безропотно молчать и безвольно подчиняться, а также неспособность защищать свои собственные интересы и права[390]390
  Чичерин. Вопросы политики. С. 47–48.


[Закрыть]. Никогда не выступая за административный путь роспуска общины, Чичерин настаивал при этом на прекращении всяких попыток продлить ее существование, на том, чтобы способствовать возникновению сильного класса индивидуальных земельных собственников, чтобы крестьяне наконец превратились в полноценных граждан, наделенных гражданскими правами, равных перед законом[391]391
  Чичерин. Пересмотр законодательства о крестьянах // Чичерин. Вопросы политики. С. 54–69.


[Закрыть]. Это повлекло бы за собой окончательное уничтожение корпоративных привилегий дворянства. По мнению Чичерина, это был единственно возможный путь завершения процесса перехода от всеобщего крепостничества к всеобщим гражданским правам, а затем – к политической свободе.

После революции 1905 г. весьма сходная программа осуществлялась энергичным премьер-министром П. А. Столыпиным. Кажется вполне обоснованным предположение о том, что если бы Чичерин был еще жив, он поддержал бы его аграрную реформу. Однако ясно и то, что он не согласился бы ни с диктаторскими и бюрократическими методами Столыпина, ни с политикой кадетской партии. Как известно, кадеты отказались поддержать Столыпина и заняли в Думе сторону левого крыла защитников сельской общины. Я не согласен с мнением, что, это произошло оттого, что они поддались “обаянию общины”[392]392
  См.: Treadgold. Lenin and his Rivals. Р. 269.


[Закрыть]; они достаточно хорошо знали, что такое в действительности сельская община и насколько ее существование несовместимо с либеральными началами. Более простое и убедительное объяснение – это то, что Столыпин был символом кровавой контрреволюции, и поэтому кадеты опасались оказать ему хотя бы видимость поддержки, даже несмотря на явный ущерб, наносимый при этом их собственным принципам. Констатация этого факта не означает, что кадетов нужно за это винить: это было революционное время, и преобладали такие настроения, когда ни одна либеральная партия не могла поддерживать правительство, – это было бы равносильно политическому самоубийству. Именно это Чичерин имел в виду, когда писал об опасностях легализации открытой политической борьбы на общенациональном уровне до окончания процесса перехода к правовому государству при сильном, но конституционно ограниченном правительстве. Он понимал, что в отсталой стране либеральные реформы не имеют шансов на успех в условиях борьбы за власть, не говоря уже о революционном времени. И это было главной причиной той осторожности, с которой Чичерин подходил к проблеме политической свободы в России.