Текст книги "Жажда доверия. Часть 2. Любовь бессмертного бессмертна"

Жажда доверия
Часть 2. Любовь бессмертного бессмертна
Аника Вишес

Дизайнер обложки Алена Мунирова

© Аника Вишес, 2017

© Алена Мунирова, дизайн обложки, 2017

ISBN 978-5-4490-0761-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Нужно было выбрать самый красивый букет. В прозрачных пластиковых вазонах на полках специальных холодильников стояли сотни цветов со всего мира. Хрупкие тюльпаны и ирисы; розы белые, чайные, нежные; розы темные, полные пафоса, взывающие к классике; герберы, похожие на разноцветные солнца на ножках; лилии, чьи соцветия, точно бокалы, до краев наполнены пьянящей сладостью, и еще десятки растений, чьих названий девушка не знала.

Она сняла темные очки и с облегчением выдохнула, радуясь после жаркого полудня Майами прохладе цветочного магазина. Затем с задумчивым видом прошлась вдоль витрин, рассматривая то хрупкий и недолговечный товар, то его ценники, прикидывая что-то в уме.

Молодой мужчина, сопровождающий покупательницу, встал у входа и замер в ожидании. Наконец, его спутница указала рукой на один из вазонов за стеклом.

– Эти.

На ее вопросительный взгляд парень ответил кивком и достал из заднего кармана брюк бумажник. Спустя несколько минут большой букет из бледно-розовых, почти белых пионов был собран и передан посетительнице. Бережно прижав его к груди, девушка вместе со своим компаньоном удалилась обратно в полуденный асфальтовый зной. Времени оставалось совсем чуть-чуть.

Глава 1

Только дома Кристина всегда чувствовала себя спокойно. Сколько бы съемных квартир девушка ни сменила, какой бы мебелью их ни обставила, по-настоящему она любила только родительский дом. Несколько раз за ее жизнь само здание и место менялись, но главным были люди, ее семья. Только в непосредственной близости от них ей удавалось ощутить себя в безопасности.

Бледный свет прозрачной летней ночи становился все ярче в преддверии утра. Кристина лежала, свернувшись калачиком, на своей постели лицом к стене. Позади себя она услышала шаги. Должно быть, это мама снова заглянула в ее комнату, проверить, спокойно ли она спит. А спалось ей в последнее время просто ужасно.

Вошедший осторожно присел на край кровати. Проснувшаяся девушка повернула голову, чтобы сказать, что все в порядке, и не стоит волноваться о ней, но горло вдруг перехватило. Над Кристиной, слегка склонившись, сидел Герман. Его рубашка на боку была багряной и мокрой от крови, губы оскалились в звериной усмешке, а из глазниц на девушку смотрели волчьи, темные глаза.

Она закричала, что было сил, и проснулась.

Кристина лежала в своей постели в доме родителей. За окном по хмурому небу и вправду растекался рассвет. Она была в комнате одна. Это оказался просто сон. Очередной ночной кошмар, один из многих, посещавших ее за последнее время.

Стрелки на настенных часах показывали только четыре утра, и можно было совершенно спокойно проспать еще несколько часов, но девушка знала, что больше не заснет. Повалявшись немного, она встала, накинула халат и спустилась вниз. Уже скоро должна была проснуться мама, которой рано нужно выезжать на работу. Кристина взялась готовить завтрак, чтобы хоть как-то себя занять, пока обитатели дома не проснутся.

Омлет был почти готов, когда сзади послышался голос:

– Ты чего не спишь в такую рань?

Девушка вздрогнула от неожиданности, затем ответила, стараясь, чтобы голос звучал как можно спокойнее:

– Доброе утро, мам! Да вот, проснулась, решила тебя на работу собрать.

– Рассказывай, – отозвалась светловолосая женщина в годах, запахивая халат поплотнее. – Опять сны снились?

Дочь молча раскладывала омлет по тарелкам.

– А таблетки ты принимаешь?

– Принимаю, конечно. Да ты не переживай так! Со мной все в порядке.

Мать только покачала головой на это. Кристина не врала ей, она и вправду принимала успокоительное. Хотя толку от него было маловато. Жуткие сны приходили почти каждую ночь. Девушка просто не могла теперь нормально спать. Разве что днем. Что она и делала, чтобы как-то выправить ситуацию.

Кристина перестала выходить из дома, не ездила в университет.

– Это временно, мамуль, не волнуйся. Мне просто нужно немного отдохнуть и прийти в себя после того, что со мной произошло.

– А что с тобой произошло? Я и отец очень бы хотели это знать. Мы уже сто раз спрашивали, но ты же ничего не рассказываешь.

Она не рассказывала, потому что не знала, как подобрать слова. Не было сомнений в том, что привычный мир треснул, словно корка пирога, и проступила его странная, жестокая и пугающая начинка. Но больше всего Кристину страшило то, что она, коснувшись, прилипла к ней, как муха.

Иногда девушка, подолгу сидя в своей комнате, поджимала колени у груди и обнимала их руками, представляя, что ничего особенного в ее жизни не происходило. Не было белого кафеля, залитого кровью. Не было светлых, мертвеющих глаз молодого мужчины, испускающего последний вздох в смертоносных объятьях. Не было Германа с перепачканным кровью лицом. Кристина представляла, что ничего этого нет, и по щекам ползли горячие слезы. Она испускала стон, переходящий в плач, и закрывала себе рот ладонью, чтобы никто из домашних не слышал, как она рыдает.

Но намного больший ужас сковывал ее при воспоминании о последних словах, сказанных Германом в спальне его квартиры перед самым бегством девушки.

«Ты теперь на моей стороне. Ты станешь одной из нас».

Неуемный язык нащупывал по рту клыки, кажущиеся аномально острыми. Кристина старалась не думать об этом, но не могла выгнать навязчивые мысли из головы и совершенно перестала владеть собой. Однажды она поймала себя на том, что пытается вдавить один из нездорово отросших зубов обратно в десну.

Именно после этого случая девушка начала пить успокоительные таблетки. Но прежде состоялся долгий разговор с родителями. Почему она примчалась с вещами среди ночи на своем белом Шевроле, чуть не вышибив ворота? Машина сигналила, поставив на уши всех соседей. Когда же блудная дочь, наконец, попала в дом, то просто заперлась со своей кошкой в одной из комнат до утра, не отвечая ничего вразумительного.

Сидя там, она выдумывала подходящую причину своего появления. Сказать правду представлялось немыслимым. Почему-то Кристина была уверена, что даже если бы ее семья все видела своими глазами, мама и папа нашли бы разумное, не сверхъестественное объяснение случившемуся. Оклеветать Германа она оказалась не способна. Сначала думала соврать, что он ударил ее или и вовсе изнасиловал, но почему-то не могла представить, что осмелится произнести такое вслух. Наконец, выйдя наутро из комнаты, Кристина объявила домашним:

– Мы расстались. Я узнала, что он замешан в чем-то таком, с чем я не хочу иметь ничего общего.

– Он что, бандит, да? Наркотиками торгует? – округлил глаза младший брат.

На Мишкином лице явно читался восторг и предвкушение. Отец и мать эмоций сына не разделяли, но и расходиться не спешили, ожидая ответа на последний вопрос. Кристина плотно сжала губы, затем ответила:

– Нет, не бандит. Но я больше ничего не могу вам сказать. Просто мы расстались. Навсегда. Будет лучше, если мы никогда не будем вспоминать о нем.

Сама же девушка, вопреки собственным словам, не могла забыть о случившемся. В ее голове бесконтрольно сами собой всплывали то образы ночей, проведенных с Германом, и его ласк, то забавные игры «в шпильки», когда они говорили друг другу колкости, ожидая реакции. Однако с наступлением сумерек эти воспоминания сменялись другими. Ей снова виделись сцены убийств, клыки, раздирающие человеческую плоть, и темно-карие глаза, знакомые и чужие одновременно. Эта двойственность восприятия наваливалась на Кристину день ото дня все больше, подобно тоннам и тоннам океанской воды. Иногда казалось, еще немного, и пережитое просто раздавит ее голову, как орех: скорлупа треснет от напряжения сама собой.

Вот и теперь девушка ковыряла вилкой омлет, составляя компанию матери перед уходом на работу. Пальцы ее при этом иногда чуть подрагивали. В последнее время такое случалось часто и безо всякой видимой причины. Кристина уже даже не обращала внимания. Взгляд матери же неотрывно следил за ее неспокойными кистями рук. Прожевав кусок омлета, женщина в халате сказала:

– Знаешь, я тут подумала вдруг… У меня есть один приятель, еще по студенчеству познакомились. Очень умный и талантливый человек. Помогает людям в сложных жизненных ситуациях, образованный. Когда я Мишку родила, у меня после родов такое состояние было, ты себе не представляешь! Отец не знал, что делать. Я на полном серьезе иногда думала страшные вещи, про себя и вообще, даже не хочу пересказывать вслух. Это сейчас про послеродовую депрессию в интернете полно информации, а тогда… Тяжело было женщинам в таких случаях.

Все еще подрагивающими пальцами Кристина потерла заспанные, красноватые глаза, в которые точно песка насыпали, и устало спросила:

– Мам, что ты хочешь сейчас сказать?

Женщина поправила волосы, плохо лежащие ото сна. На отросших неокрашенных корнях явственно проступала седина.

– Я думаю, не познакомить ли вас с этим моим приятелем? Ты могла бы обсудить с ним все, что тебя беспокоит, не боясь, что кто-то узнает. Даже мы. Он очень интересный собеседник и хороший специалист.

– Психиатр? – спокойно спросила Кристина.

– Э-э… Нет. Нет, конечно, что ты! – женщина постаралась скрыть неловкость за улыбкой. – Вообще-то его профессия называется «психоаналитик». Знаешь, сейчас модно. Все занятые люди, топ-менеджеры, разные крутые специалисты, сильно устающие на работе – ВСЕ ходят сейчас к психоаналитикам. Так что в этом ничего такого нет.

– Понятно. Я подумаю.

Нужно было как-то успокоить родительницу, и Кристина продолжила есть свой омлет. При этом она старалась посильнее сжимать вилку, чтобы пальцы не вздрагивали. Однако мать не унималась.

– Ну что тут думать?! Ты же, как приехала месяц назад среди ночи с безумными глазами, так до сих пор отойти не можешь. За все время один раз на улицу вышла, в магазин. И то не дошла и ничего не купила, пришла сама не своя. Думаешь, мы с отцом ничего не видим? Из универа звонили, спрашивали, где ты, почему не закрываешь сессию. Тебя же отчислят! Как ты потом восстановишься на бюджет?!

– Мам, поверь мне, это сейчас не важно.

– Не важно? Образование не важно?! А что же тогда важно? Как ты жить-то дальше собираешься?!

– Собираюсь, – твердо ответила Кристина. – Я просто собираюсь жить дальше.

Она встала из-за стола. Затем просто подошла к матери, обняла ее за плечи и поцеловала в седую макушку.

– Мам, все будет хорошо, я как-нибудь справлюсь. Ты только не переживай.

Женщина положила свою руку на плечо дочери, и девушка почувствовала, какая теплая и мягкая у нее ладонь.

– Ой, не знаю я, не знаю… Ты же ничего не рассказываешь… Ну вот что у вас там случилось?

– Ничего, – ответила Кристина, уходя с кухни к себе в комнату. – Что было, то прошло. Ты права, нужно как-то жить дальше.

Поднявшись наверх, она зашла в свою спальню и плотно закрыла дверь. С минуту стояла неподвижно и слушала. В доме было тихо, никто не пошел следом. Тогда девушка встала на колени и запустила руку глубоко под кровать. Нашарив там что-то, она достала это и села, держа в руках увесистый конверт. На нем значилось:

«От господина Мареша Г. В. госпоже Елагиной К. С. лично в руки».

Глава 2

– Я же говорил, что мне с самого начала не нравилась эта идея. Вот объясни мне, зачем нам надо было срываться и так поспешно уезжать?

Алекс выглядел необычайно раздраженным. Недовольно сведенные черные брови, плотно сжатые губы. Герман этого не знал, но в последние дни его брат спал очень мало из-за навалившихся дел, а утолить голод и вовсе не успевал. Старший из братьев чуть сдвинул вниз темные очки и взглянул на своего компаньона поверх стекол. Солнце еще только окрашивало горизонт, и потому нежные глаза вампира могли вынести пару секунд без защиты. Растрепанные черные волосы Александра слегка вились и потому выглядели не слишком аккуратно. Кожа, обычно имеющая бронзовый оттенок, теперь казалась слегка бледной.

Герман нахмурился, вернул очки на место и посмотрел туда, где неспешно поднимался над землей сияющий диск.

– Это мое решение, и тебе придется потерпеть немного. Уж прости. Слишком много дел осталось незавершенными. Нужно это исправить. К тому же, я знаю, ты не откажешь и выполнишь мое поручение.

Он протянул Алексу увесистый конверт из плотной коричневой бумаги.

– Вот. Передашь это ей лично.

Младший Мареш принял конверт и убрал в сумку, затем подчеркнуто равнодушно спросил:

– Что-нибудь сказать от твоего имени?

– Ничего, просто вручи. Слова будут лишними.

Стюардесса личного самолета семьи Мареш сделала знак, что единственному пассажиру пришло время подниматься на борт. Экипаж был готов к вылету.

– Тебе пора, – Герман на прощание обнял брата и слегка похлопал по плечу. – Сделай все правильно и возвращайся как можно скорее.

– Да, господин мой, – тихо отозвался Алекс со слабой улыбкой.

– Не люблю, когда ты так зовешь меня. Глупые пережитки.

Алекс открыл было рот, но Герман не дал ему сказать.

– Все, иди. Прощай, и удачно долететь!

Он развернулся и пошел прочь со взлетной полосы. Пассажир поднялся на борт, дверь за ним плотно закрылась. Совсем скоро двигатели самолета заработали, и машина пошла на взлет. Герман обернулся. Утренний ветер трепал его блестящие каштановые волосы, чуть достающие до плеч. Темные глаза молодого мужчины, надежно укрытые непроницаемыми стеклами очков, проводили ввысь железную птицу.

Мужчина устроился в удобном кресле частного авиалайнера, обтянутом светлой кожей. Взлет прошел тихо и плавно. Однако Алекс понимал, что даже если бы в пути что-то и случилось, ему не стоило переживать. Для бессмертного такой силы авиакатастрофа вовсе не означала смерть. Конечно, до Германа, наследника рода, ему никогда не дорасти, и все же по жилам худощавого сероглазого брюнета текла достаточно чистая и древняя кровь. Пройдут столетия, и он станет сильнее, но даже теперь он намного превосходил любого из смертных.

Когда самолет набрал нужную высоту, к Алексу подошла стюардесса. Аккуратно уложенные светлые волосы хорошо гармонировали с костюмом ненавязчивого бежевого цвета и мягким голосом.

– Мистер Мареш-Смит желает чего-нибудь? Напитки, или, может быть, подать ранний завтрак?

– Воды без газа, – отозвался пассажир, глядя в иллюминатор, но затем передумал. – Хотя нет, стойте! Есть томатный сок?

– Конечно, – с рафинированной улыбкой ответила девушка.

– Отлично. Тогда его. С солью.

Стюардесса удалилась и вскоре вернулась, поставив на столик перед Алексом высокий стакан густой мутно-красной жидкости. Мужчина вежливо кивнул, давая понять, что больше ни в чем не нуждается. Оставшись в салоне один, он жадно опустошил стакан и прикрыл глаза на несколько мгновений.

«Все равно не то, хоть и похоже. Проклятая беспечность! Нужно было позаботиться о себе перед вылетом».

По всему миру функционировала надежная и отлаженная сеть, снабжавшая подобных ему необходимой пищей в любом количестве. Однако Алекс в свойственной ему манере бросился исполнять порученную ему работу, даже не «поев» как следует. Теперь его состояние походило на похмелье. Тех, кто обладал такой же силой, как молодые Мареши, голод донимал редко, всего раз в несколько недель. Но когда это происходило, даже древняя кровь не могла спасти от проклятья всех бессмертных – мучительной жажды, нарастающей, переходящей из легкого недомогания в болезненную, навязчивую идею, а затем в агонию.

Сейчас Алексу подобное не грозило. Несколько дней было в запасе до того, как жажда станет невыносимой. Тогда он и собирался решить эту проблему, но пока ему предстояли дела. Работа, порученная Германом.

Наиболее серьезно Александр Мареш-Смит относился к тем поручениям, что давал ему старший брат. Независимо от важности, он исполнял любую поставленную задачу с равным усердием, и потому с годами перечень его ролей сильно возрос. Персональный телохранитель будущего Верховного бессмертного, его личный секретарь и надежный компаньон. В детстве Алекса взяли в семью, как выброшенного на улицу щенка. Он рос бок о бок с Германом, сильнейшим из рода. Наследник стал ему лучшим другом и не внушал того страха и почтения, которое испытывали остальные бессмертные низшего ранга. Однако внушал иное – безграничную братскую любовь и преданность. Алекс, словно верный пес, с детских лет привык сопровождать Германа во всех его затеях и беречь его больше, чем самого себя. Однако, вопреки его собственному желанию, оградить молодого господина от беды получалось далеко не всегда.

Александр хорошо запомнил день, когда ему пришлось испытать такой ужас, какой мог сравниться только с пережитым им страхом от смерти родителей.

Стояла зима. Он и его приемная семья собрались спешно перебраться из Петербурга за границу. Только на время, ненадолго по меркам бессмертного. Александра, как и его нового отца, Владислава Мареша, этот переезд не тревожил. Герман же был явно не в своей тарелке. Ему к тому моменту уже исполнилось двадцать два, а самому Алексу, выходит, был двадцать один год.

Как-то раз, уже накануне их отъезда, Герман сказал брату, что отлучится ненадолго.

– Ты собираешься к ней? К той девушке?

– Да, – последовал короткий ответ.

– Хочешь попрощаться? Я бы на твоем месте не стал этого делать. Девчонки не умеют расставаться по-хорошему. Будут слезы, истерика… Может, лучше просто исчезнуть?

– Я хочу, чтобы она ехала с нами.

Сначала Алекс решил, что Герман его разыгрывает, но, присмотревшись, понял – брат говорит серьезно. В его темно-карих глазах не было и намека на шутку.

– Послушай, мне кажется, Влад не одобрит эту идею. Мы уже не мальчишки и должны уметь расставаться с полюбившимися нам игрушками, если этого требует долг.

– Не говори мне о долге, ясно? – Герман вдруг подступил к нему вплотную и глянул так, что Алекс затих. Старший брат всегда был чуть-чуть выше, и это преимущество в росте вкупе с пристальным взглядом в очередной раз заставило Александра отвести взгляд и замолчать.

– Кроме того, – прибавил будущий наследник рода, – Влад сам говорил, что мне нужно найти ее. И я, кажется, нашел. Так что ехать придется, а ты, – он улыбнулся, не выдержав напряженной обстановки, и широкая улыбка продемонстрировала чуть укрупненные островатые клыки, – ты, мой друг, можешь только пожелать мне удачи!

Герман уехал, не сказав, когда его ждать назад. Времени до отъезда оставалось все меньше, и Алексу выпало собирать чемоданы за двоих.

Со своими пожитками он управился быстро, упаковав их в две небольших сумки. Его скромная комната вмещала не так уж много. Позднее, когда Герман выкупил и присоединил верхний этаж, она и вовсе стала гардеробной – кладовкой с рядами полок и высоким узким окном в конце.

Вещи Германа младший брат собирал с большим знанием дела, хорошо помня все его привычки. Вопросы возникли только с одним предметом.

Большая картина висела на стене у самого входа в ванную. С нее улыбалась зеленоглазая девушка, чьи непослушные рыжие волосы разметались по сторонам. Она походила на солнце, ласковое дневное светило – такое, каким видят его смертные.

Алекс в то время еще увлекался живописью и однажды нарисовал портрет загадочной подруги брата по фотографии, взятой с ее личной странички в соцсети. Картина вышла превосходная, но при мысли, что рисунок останется у него, Александр заливался краской, и потому просто подарил полотно брату. Тот повесил его пусть и у себя в комнате, но на виду, к большой радости автора.

Теперь, когда сама натурщица могла отправиться в дорогу вместе с семейством Мареш, младший из братьев не находил себе места. Он то и дело проходил мимо картины на стене, останавливаясь и подолгу разглядывая ее. Из двух девушек Алекс предпочел бы компанию нарисованной, и потому бечевка и упаковочная бумага лежали наготове. Однако он медлил.

Герман вернулся из поездки поразительно быстро. По тому, как звякнули в замке ключи, младший брат безошибочно определил его подавленное настроение. Когда же Александр вышел в прихожую, он увидел, что его друг сидит на одной из дорожных сумок, сжав виски чуть подрагивающими пальцами.

– Она не едет, так я понимаю? – осторожно поинтересовался Алекс.

В ответ Герман отнял руки от лица и понуро помотал головой из стороны в сторону, откидываясь спиной на стену.

– Почему?

Помолчав, старший брат встал и пошел вглубь квартиры.

– Почему? – повторил он. – Почему… Потому что она НЕ МОЖЕТ! Видишь ли, у нее учеба, родители, планы. И любая составляющая ее жизни, как оказалось, важнее меня! И их бросить нельзя, понимаешь? ИХ нельзя!

Алекс постарался как-то урезонить брата:

– Слушай, мне кажется, ты зря психуешь. Не нужно все воспринимать так буквально и близко к сердцу, что ли… Просто мы очень внезапно сорвались с места. Для меня лично это тоже было неожиданностью, но мы с тобой – другое дело. Думаю, она банально оказалась не готова к твоему предложению. Все произошло слишком быстро.

– Слишком быстро? – кривая усмешка исказила губы Германа. – Представь себе парадокс: я бессмертный, но у меня нет времени. Именно сейчас у меня его нет!

– Я понимаю…

– Да ни черта ты не понимаешь! Она и есть та! Та самая! Легенды не врут, отец был прав. И теперь я должен уехать, неизвестно, на сколько! Я должен оставить ее здесь, а сам ехать куда-то, потому что это мой долг, потому что так нужно сделать! Ты понимаешь, что после смерти мамы она – это все, что у меня было?!

При этих словах Александр смутился, как если бы его неожиданно окатили водой из шланга, но спорить не стал, коротко повторив:

– Понимаю…

Герман же, казалось, его уже не слушал. Он быстро ходил из конца в конец по комнате, говоря:

– Я доверял ей все, что мог! Все, что думал и чувствовал! Я открылся ей так, как никому и никогда прежде! И что в итоге?! Я слышу от нее «Я НЕ МОГУ»!!! Чертова дура!!! Господи! Почему?!

Внезапно Герман кинулся к портрету Кристины, висевшему поблизости. Алекс, не отдавая себе отчета в том, что делает, бросился ему наперерез и не дал сорвать полотно со стены. Братья сцепились. Несмотря на видимую глазу схожесть двух молодых мужчин, силы были не равны.

– Герман, послушай, уймись! Не надо так! – выдавил из себя Александр, удерживая руки брата из последних сил, не давая ему подступиться к изображению на стене. Герман же внезапно извернулся и, высвободившись, отшвырнул его прочь. Тот едва удержался на ногах.

– Ты совсем рехнулся?! Герман, остановись. Это уже слишком!

Старший брат, не отрываясь, смотрел на портрет на стене.

– Я выброшу ее вон! Как она выбросила меня самого! – прорычал он.

Наследник рода сделал еще один шаг к картине, но Алекс опять возник у него на пути.

– Уйди! – угроза в голосе старшего брата слышалась так явно, что, помимо собственной воли, Алекс дрогнул. Но не отступил.

– Отойди в сторону, братец, – повторил свою просьбу Герман. – Картина моя. Она принадлежит мне, и я вправе делать с ней то, что захочу.

– Прости, но я написал ее, – младший Мареш старался придать голосу как можно больше уверенности. – Я вложил в нее свои силы, она дорога мне.

Герман ехидно сощурился и негромко проговорил, глядя Алексу прямо в глаза:

– Она, или та, кто на ней?

И тут Алекс отступил. Стена, которую он возвел против брата, пала, и он был безоружен перед проницательностью и гипнотической силой будущего главы рода. Последнее, что произнес младший из братьев:

– Ты многое видишь. Но это не дает тебе права ломать все и всех, кто попадает тебе в руки.

Развернувшись, Алекс пошел прочь. Он уже не видел, как после этих последних слов поменялось лицо Германа, став уязвленным и каким-то умоляющим. Однако всего через секунду послышалось:

– ВОООООН!!! – крик, похожий на звериный рев, прокатился по пустому дому. – Убирайся вон!!! Чтоб духу твоего не было здесь!!!

«Я и так ухожу», – подумал про себя Алекс, взял ключи и куртку и вышел прочь из квартиры.

Улицы мерцали новогодней иллюминацией и украшениями. В витринах магазинов тут и там высились горы подарочных коробок, внутри которых была пустота.

«Поддельные подарки, – усмехнулся он сам себе. – Бутафория, помогающая нам ощутить настоящую радость».

По тротуарам сновали толпы людей: семьи, идущие в гости, влюбленные парочки, мамы и бабушки с детьми и внуками. Ранний зимний вечер уже укрыл Петербург, но он был светел и ярок, как день. Всеобщая атмосфера праздника против воли подействовала и на Александра. Он неспешно брел вдоль рядов сияющих вывесок и размышлял о том, что все это бред, не стоящий настоящих переживаний: девушка, картина, чье-то превосходство. Понемногу он совсем успокоился.

На улице было морозно, и потому меньше, чем через час Алекс начал замерзать. В кармане куртки зазвонил мобильный. Влад звонил, торопил их, говоря, что все готово к отъезду. Молодой бессмертный повернул в сторону дома.

Пока поднимался на третий этаж к квартире, Алекс беззвучно шевелил губами, подбирая слова какой-нибудь простой и емкой фразы, означающей извинение. Когда щелкнул замок, он еще не придумал ничего определенного. Парень толкнул дверь, собираясь войти, однако она не поддалась. Алекс непонимающе подергал за ручку и проверил, до конца ли повернут ключ. Тот упирался, не проворачиваясь дальше.

«На защелку закрылся», – сообразил вампир.

Рука машинально потянулась к звонку и нажала на кнопку несколько раз. Тишина.

«Выключил? А не уехал ли он уже, не дожидаясь меня?»

Спешно сбежав по ступенькам вниз, Алекс принялся осматривать ряды машин у подъезда. Вскоре он заметил черный БМВ Х6, который водил брат.

«Раз машина здесь, то и он сам тоже должен быть».

Однако в глазницах окон на заветном третьем этаже древней четырехэтажки зияла темнота. Только свет фонарей отражался от черных глянцевых стекол.

Александр глянул на часы и присвистнул. Времени было в обрез. И тогда он преисполнился решимости:

«Хочешь ты меня впускать или нет, но я войду, и мы отправимся в дорогу! Влад голову мне снесет, если мы не пошевелимся!»

Парень быстрым шагом направился в соседнюю арку, ведущую во двор. С обратной стороны дома горел всего один фонарь, и остаться незамеченным было гораздо проще. Алекс намеревался во что бы то ни стало попасть внутрь квартиры. Выломать мощную дверь не представлялось возможным без лишнего шума и ненужного внимания, но оставались окна.

По водосточному желобу бессмертный легко поднялся на крышу здания. Обитая жестью, она была гулкой и скользкой. Зато уличная подсветка сюда не доставала, и здесь, наверху, царила густая зимняя ночь. Александр осторожно пошел вдоль края, прикидывая, где расположены нужные ему окна. Наконец он остановился над одним из них. Парня от заветной цели отделял четвертый этаж.

«Только бы там сейчас никто не смотрел на улицу».

Выдохнув и собравшись с духом, вампир спрыгнул вниз. Пролетев мимо четвертого, он уцепился за лепнину над окном нужного, третьего, этажа и всей тяжестью своего тела вышиб окно. Новенький деревянный стеклопакет грохнул об пол гостиной, вырванный вместе с крепежом. Парень же, подобно коту, приземлился на ноги, не получив ни единой царапины.

– Герман! Ты здесь?

Голос отразился от голых стен и остался без ответа.

– Слушай, хватит уже! Влад оторвет мне голову, и ты это знаешь! Жизнь не заканчивается, слышишь? Эй!

Он прислушался. И снова ответа не последовало. Только гул машин доносился с улицы сквозь выбитое окно. Морозный воздух вливался внутрь и оттенял запахи, жившие здесь. Краска, едва высохшая после ремонта, ароматы пищи и еще один, тонкий, до боли знакомый, железно-соленый. В тот момент Алексу отчего-то стало не по себе. Аномальная жуть накатила на него и взяла холодной рукой за горло, заставив испытать легкий приступ тошноты. С ужасом парень понял, что это было не что иное, как предчувствие. Обещание большой беды.

– ГЕРМАН!!! – заорал он не своим голосом и бросился, словно гончая по следу.

Гостиная, спальня с картиной, огромным портретом этой чертовой Кристины на стене, дальше ванная комната. Дверь в нее почему-то заперта изнутри. Удар плечом, еще удар.

– Герман!

Где-то в глубине души Алекс уже знал, что брат ему не ответит. С третьего удара он вышиб дверь и влетел внутрь, чуть не поскользнувшись на разлитой по полу воде и не упав. И тут его точно оглушили. Следующие секунды были похожи на сон или какую-то другую злую шутку сознания.

Глазам Алекса предстала ванна, до краев полная воды, густой и темной от крови. Острые, торчащие из нее колени в мокрых джинсах и голова, опрокинутая на бортик. Прядь каштановых волос, влажная, прилипшая к необыкновенно, мертвенно-заострившейся скуле.

– Господи, Герман! – выдохнул он и бросился к ванне.

Он вытащил брата из воды и, заливая красным пол, отнес его на кровать. По пути с безвольно висевших рук брата капала кровь, пятная задетые стены, косяки, злополучную картину. Покрывало на постели по контуру положенного на него тела стало влажным, с одежды и волос Германа на него стекала темная вода. Лежавший был бледен, словно труп, и не подавал признаков жизни. Алекс похлопал его по щекам. Сначала слегка, затем, поддавшись сиюминутной панике, сильно и хлестко.

– Очнись! Герман, очнись же! Приди в себя, ну! Господи, да что же это… Что ты сделал?! – от страха и чувства собственного бессилия парень всхлипнул и заскулил, как пес, подле которого умирает хозяин.

Однако он быстро взял себя в руки и стал лихорадочно соображать. Еще секунда на раздумья, и Алекс опрометью бросился на кухню, к холодильнику. Дверца распахнулась, прямоугольник света озарил полумрак кухни подобно входу в райские кущи. Где-то здесь, по предположению Алекса, должно было находиться их спасение. Он срывал с полок все без разбора, но искомого не находил.

– Не может такого быть! Где-то же должен остаться хоть один пакет…

Алекс обежал взглядом кухню и в неверном свете фонаря, проникавшем с улицы, различил темные капли на полу у раковины. Он подошел ближе. Дно кухонной мойки было черным от вылитой в нее крови. Внизу, за дверцей, в мусорном ведре валялись несколько скомканных пустых пакетов из-под красной жидкости. Теперь только по складкам плотного пластика пролегали темные прожилки с остатками заветной влаги. Схватив один из пакетов, в котором осталось крови чуть больше, Александр поспешил назад в спальню. Он без труда разжал челюсти брата и выдавил ему в рот несколько живительных капель. Меньше глотка.

Свежие продольные раны на венах все еще продолжали сочиться кровью. Они не затягивались, как это бывало обычно.

– Что за черт?! Так просто не бывает! Только не с тобой, не с таким, как ты.