Текст книги "Искушение Анжелики"

– Хорошо! – сказал он. – Я помогу вам.

Глава XI

Туман, висящий над устьем, был так густ, что в нем глохли пронзительные крики морских птиц, прорывающиеся сквозь мглу, словно тревожные призывы мучающихся в аду душ.

На обратном пути к Хоусноку Жоффрей де Пейрак уже собирался расстаться с Сен-Кастином, когда они увидели похожий на призрак корабль, поднимающийся по Кеннебеку. Лениво подгоняемый слабым ветром, он прошел неподалеку от них с тихим плеском, похожим на шуршание шелка. Это было небольшое судно, то ли торговое, то ли корсарское, водоизмещением от ста двадцати до ста пятидесяти тонн. На вершине его грот-мачты, немного возвышаясь над верхушками растущих на берегах столетних дубов, развевался оранжевый вымпел. Корабль прошел мимо них и исчез, как сон, но немного спустя из тумана послышался лязг разворачивающейся якорной цепи. Корабль остановился. По едва заметной тропинке, идущей вдоль кромки воды, к ним приблизился матрос в полосатой красно-белой фуфайке с тесаком на поясе.

– Кто из вас господин де Пейрак?

– Это я.

В знак приветствия матрос сдвинул на затылок свою шерстяную шапку.

– Мне поручено передать вам сообщение с корабля, с которым мы встретились возле острова Сегуэн как раз перед тем, как войти в течение Дрезден. С его борта нам сказали, что это яхта «Ларошелец», что госпожа де Пейрак находится у них на борту и плывет на встречу с вашей милостью в Голдсборо.

– О, прекрасно! – с облегчением воскликнул Пейрак. – Когда вы встретились с этим кораблем?

– Вчера, незадолго до заката.

Сейчас среда. Стало быть, Анжелика успешно завершила свою несколько опрометчивую вылазку в Брансуик-Фолз. «Ларошелец», который курсировал в тамошних водах, взял ее на борт, как они и договорились. По-видимому, особые причины, связанные с грузом или ветрами, заставили его капитана, Корентена Ле Галя, вновь отправиться в путь.

Убедившись, что с его женой и сыном все в порядке, граф не стал беспокоиться насчет своего возможного опоздания. Он найдет другой способ добраться до своего владения Голдсборо. Ему и в голову не пришло, что матрос солгал, так как моряки редко лгут.

– Возвращайтесь со мной в Пентагоет, – предложил барон де Сен-Кастин. – Дорога по земле еще покрыта грязью, и на ней полно упавших веток, но все равно добираться по суше быстрее, чем по морю, потому что вам придется либо ждать корабля, либо довольствоваться теми вашими лодками, которые остались в Хоусноке и которые наверняка будут плыть весьма неспешно.

– Хорошая мысль, – согласился Пейрак. – Эй, моряк!

Он звал матроса, уже исчезавшего в тумане.

– Вот, держите, – сказал Пейрак, насыпав ему в руку горсть жемчужин.

Матрос вздрогнул и посмотрел на графа, разинув рот.

– Розовые жемчужины. Из Карибского моря…

– Уверен, вы найдете им применение. Они достаются немногим.

Матроса, казалось, смутило великолепие подарка.

– Спасибо, монсеньор, – пролепетал он и несколько раз торопливо поклонился, но в его взгляде мелькнул страх.

Он удалился так поспешно, что это походило на бегство.

Позже Жоффрей де Пейрак узнает, что этот человек лгал.

Глава XII

Жилище Джона Шепли на берегу бухты Маквойт представляло собою всего лишь ветхую бревенчатую хижину, крытую корой, открытую всем ветрам и стоящую на конце высокого мыса, поросшего покосившимися кедрами.

Ее ограда едва ли заслуживала названия «палисад», но Анжелика и ее англичане потратили почти целый день на то, чтобы преодолеть три лье, отделявшие Андроскоггин от этого узкого полуострова, и убежище показалось им хорошим.

Живущая в хижине старая толстая индианка, возможно мать индейца, который всюду сопровождал старого знахаря, подала им тыквенное пюре и клемов, больших двустворчатых моллюсков с розовым вкусным мясом, похожих на бретонских петушков или венерок. Были в хижине и лекарства: порошки, сухие травы и бальзамы в коробках из бересты. Анжелика тут же начала лечить ими раненых и больных.

Хотя лес был усеян серебристыми звездами цветов седмичника, растущего среди нежной зеленой травки, и в листве ворковали горлицы и лесные голуби, переход показался им всем очень тяжелым. Несчастных англичан, обессилевших, измученных, израненных и напуганных, приходилось все время поддерживать и подбадривать. Куда больше злых духов, которых они боялись встретить, переходя через болота, Анжелику пугала мысль о том, что из-за деревьев вот-вот могут выскочить размалеванные дикари, вопя и размахивая топорами.

Два десятка трупов с окровавленными черепами, брошенных на поживу хищным птицам, на которые они наткнулись в одной цветущей долине, были каплей в море, ибо этой весной три тысячи воинов отправились в поход на поселения Новой Англии, разорили и сожгли их более пятидесяти и убили сотни поселенцев.

Поля розовых, голубых, желтых цветов, одетый пухом кизил, коралловый водосбор на тонких стебельках, растущий в тени могучих дубов на берегах прекрасной реки Андроскоггин… Путники не скоро забудут эту ужасную бойню.

Здесь же ревело море.

За мысом простирался залив Каско с его бесчисленными островами.

Море проникало повсюду, оно просачивалось между скал и деревьев, и резкий ветер пахнул солью и водорослями, а крики тюленей на пляжах сливались с ревом прибоя.

Вокруг хижины расстилалось небольшое поле, на котором росли маис, тыква и фасоль, а на краю скалы под невысокими ивами стояли уже пробуждающиеся ульи.

Два дня путники ожидали, что в заливе появится парус. Затем проходивший мимо индеец-шипскот, друг Шепли, сказал им, что от самой бухты Сабадахок он не видел ни единого корабля белых.

Где же сейчас «Ларошелец»? И где Жоффрей? Анжелика начала терять терпение, и воображение уже рисовало ей, как орда абенаков на восточном берегу Кеннебека обрушивается на Голдсборо.

А что, если барон де Сен-Кастин заманил Жоффрея де Пейрака в западню? Нет, это невозможно. Жоффрей почувствовал бы неладное… Но разве ее саму не обманул инстинкт… как оказалось, уснувший?.. Разве она не смеялась над бедным Адемаром, когда он в отчаянии закричал: «Они готовят свое варево в котлах войны… Тут не ошибешься»?

Адемар, похоже, окончательно потерял голову. Он все время бормотал молитвы и растерянно озирался по сторонам. В сущности, он и сейчас был прав. На этом одиноком мысу, в этой глуши они были так же оторваны от мира, как на необитаемом острове, однако их изоляция не защитила бы их от рыщущих вокруг дикарей, которым вздумалось бы снять с них скальпы.

В другое время те из них, кто был здоров, могли бы попытаться добраться пешком до какого-нибудь поселения на английской стороне побережья Мэна, где было множество маленьких деревень, и найти там корабль. Но сейчас бо́льшая часть этих построенных из дерева деревушек пылала, так что двигаться на запад значило идти прямиком в руки вооруженных ножами краснокожих убийц.

Лучше уж несчастным бледнолицым держаться в стороне и затеряться на этом жестоком побережье дикого Американского континента.

Здесь у них, по крайней мере, были крыша над головой, лекарства для больных, овощи, съедобные моллюски, омары и крабы для пропитания, а также остатки палисада, создающие иллюзию защиты. Но Анжелику тревожило то, что они были плохо вооружены. Кроме мушкетона старого Шепли, к которому было мало боеприпасов, и мушкета Адемара, к которому вообще не было ни пороха, ни пуль, только ножи и тесаки.

Снова выглянуло солнце, и Анжелика поручила Кантору наблюдать за горизонтом и смотреть, не подплывет ли какой-нибудь корабль из тех, что курсируют между островами, достаточно близко, чтобы можно было подать ему знак. Но все суда, похоже, плыли в других направлениях. Эти корабли со своими надутыми парусами, белыми или коричневыми, на фоне яркой синевы волн, казалось, нарочно не обращали внимания на их крики и знаки, и от такого равнодушия сжималось сердце.

Несмотря на опасения, которые ему внушали местные индейцы, абенак Пиксарет продолжал наблюдать за своими пленниками – или за теми, кого он таковыми считал. Собственно говоря, он за ними не наблюдал, а присматривал. Во время их похода к побережью он даже помог нести ребенка, который больше не мог идти сам.

Затем, когда они дошли до хижины, он явился и высыпал из сушеной тыквы дикие клубни, которые англичане очень ценили и называли potatoes[16]16
  Картофель (англ.).


[Закрыть].

Запеченные в золе, они были очень вкусны и менее сладки, чем сладкий картофель или топинамбур. Еще он принес душистый лишайник и гигантского лосося, которого поджарил над огнем, нанизав на палку.

Когда появились трое абенаков во главе со своим великаном-вождем, несчастные жители Брансуик-Фолз отшатнулись.

На поясах патсуикетов все еще сохли скальпы, снятые с голов их родственников и друзей.

Перекинувшись несколькими словами, Пиксарет и его воины удалились в лес, но, выходя из хижины, чтобы посмотреть на горизонт, Анжелика часто видела, как они сидят на деревьях на другой стороне фиорда и тоже высматривают что-то в заливе. Они делали ей знаки и выкрикивали шутки, из которых до нее долетали лишь отдельные слова, но она догадывалась, что шутят они по-дружески.

Надо было привыкнуть к бесцеремонности дикарей и переменчивости их настроений, одновременно опасной и успокаивающей, и научиться жить рядом с ними, как с хищными зверями, которых может подчинить себе лишь твердая воля укротителя. Пока что у Анжелики не было оснований их бояться.

Но она знала: стоит ей проявить слабость, и надо будет бояться всего.

Пиксарет представил ей двоих воинов, носящих весьма запоминающиеся имена: Тануенан, что означало «Тот, Кто Кумекает» или «Тот, Кто Хорошо Разбирается В Делах» и Уауануру, то есть «Тот, Кто Хитер Как Охотничий Пес».

Но Анжелика предпочитала называть их именами, данными им при крещении, которые они с гордостью ей объявили: Мишель и Жером. Эти имена святых плохо вязались с их размалеванными лицами: красный круг вокруг левого глаза, символизирующий первую рану, белый – вокруг правого для прозорливости, черная полоса на лбу, чтобы пугать врагов, синий подбородок – знак прикосновения Великого Духа и т. п. Все это было увенчано варварским кустом волос, в которые были вплетены перья, меха, четки и образки.

С обнаженной грудью, размалеванной и украшенной татуировкой, с развевающейся на ветру кожаной набедренной повязкой, часто босиком, натертые жиром и увешанные оружием, индейцы охотно подходили к ней, когда она их звала.

– Мишель! Жером!

И она сдерживала смех, внезапно тронутая их видом.

Произношение в языке этих людей было почти таким же трудным, как произношение англичан. Анжелика никак не могла воспринять Пиксарета всерьез из-за того, что для ее уха имя Пиксарет, вождь патсуикетов, звучало смешно. Но, говорил он, это еще не все.

Первоначально из-за его веселого характера его называли Пиуэрлет, то есть Тот, Кто Понимает Шутки, но потом благодаря его военным подвигам его имя превратилось в Пикасурет, то есть Человек, Наводящий Ужас, а французы для простоты говорили «Пиксарет».

Так и быть, пусть будет Пиксарет!

С того дня, когда она встала между ним и раненым ирокезом и в обмен на жизнь его врага предложила ему свой плащ цвета зари, и началась история их странной дружбы. Этот союз вызывал немало пересудов, изумлял, шокировал, ошарашивал и возмущал.

Анжелика еще не знала, какую роль Пиксарет сыграет в ее дальнейшей судьбе, но она его не боялась.

Иногда он становился задумчивым, словно пытаясь найти ответ на какой-то вопрос.

– Да, – как-то сказал он, – мы было решили заключить договор с англичанами, но потом французы вернулись. Разве я мог оставить в беде тех, кто меня крестил?

Он провел рукой по своему ожерелью из образков и крестика.

– Крещение было для нас, вонолансетов, благом, а для гуронов – несчастьем. Почти все они погибли от оспы или были истреблены ирокезами. Но мы – вонолансеты… это совсем другое дело!

Старый Шепли тоже с удовольствием болтал с Анжеликой. Он узнал, что она хорошо разбирается в травах, и охотно ее учил, а также спорил с нею, когда она с ним не соглашалась. Ознакомившись со снадобьями в ее сумке, он стал упрекать ее за то, что она использует белладонну, которую он почитал растением дьявола, поскольку некогда она росла в саду Гекаты.

Сам же он особенно любил полынь лечебную, «превосходную траву, находящуюся под влиянием Меркурия и заслуживающую куда большего почтения, чем то, которое ей оказывают».

Ибо в этих коробках из бересты были также заключены звезды и их силы. Так, Шепли утверждал, что кусочек меди, веточка вербены и голубь – все относится к Венере.

О чертополохе он говорил так:

– Это трава Марса, находящаяся под знаком Овна, излечивает венерические болезни, так как она антипатична Венере, которая ими управляет. Много чертополоха я продаю морякам, которые приходят за ним под тем предлогом, что у них на корабле чума, но я-то знаю, в чем дело.

Но затем, вдруг начиная вести себя как настоящий ученый, он давал латинские названия почти всем известным Анжелике травам, а на дне старого сундука среди его колдовских книг она нашла «Herbatum vertutibus» Эмилия Макра, а также «Regimen sanitatus salerno»… настоящие сокровища!

Так прошло два дня. Они, как потерпевшие кораблекрушение, выброшенные на необитаемый остров, по-прежнему не ведали, что уготовила им судьба.

Когда небо прояснялось, на юго-западе виднелась изогнутая линия побережья, над которой поднимались серые клубы дыма, медленно смешиваясь с висящей над заливом дымкой, розовато-голубой и молочно-белой, как тонкий фарфор…

Эти серые пятна выдавали местонахождение пожаров, зажженных факелами индейцев.

Горели Фрипорт, Ярмут и все окрестные деревни. Угроза нависла над Портлендом.

Все это было далеко, слишком далеко, чтобы они могли различить людей, спасающихся в заливе.

Высокие паруса появлялись и исчезали и казались белыми крыльями, такими же, как крылья бесчисленных чаек, бакланов и буревестников.

Здесь было столько птиц, что, несмотря на сияющий свет июньского дня, внезапно наступали сумерки из-за тысяч крыльев пернатых, привлеченных косяками трески, сельди, тунца и скумбрии, пришедшими на нерест в Массачусетский залив, этот рог изобилия Атлантического океана, с одного конца открывающийся в океан, а с другого – закрытый наводящим ужас Французским заливом, нынешним заливом Фанди, с его гигантскими приливами.

На третий день их пребывания на берегу бухты Маквойт Кантор сказал матери:

– Если завтра в этой проклятой глуши не бросит якорь какое-нибудь судно, я уйду отсюда пешком и пойду берегом на восток. Если я буду прятаться от дикарей и находить тут и там каноэ, чтобы переплывать через дельты и небольшие заливы, я вполне смогу добраться до Голдсборо. Один я привлеку меньше внимания, чем если бы мы все шли караваном.

– Но у тебя, наверное, уйдет на такой поход много дней?

– Я хожу так же быстро, как индейцы.

Анжелика одобрила его план, хотя при мысли, что они расстанутся, и чувствовала глубокую тревогу. Но ее утешало то, что он молод, силен и хорошо приспособлен к опасностям жизни в Америке.

Надо было что-то делать. Нельзя оставаться в этой хижине и вечно ждать корабль, который вполне может и не появиться.

Вечером, воспользовавшись тем, что небо ясно, Анжелика продолжила обозревать горизонт.

Крикливые птицы кружили над устьями рек и речек, легкий туман рассеивался.

Залив Каско засыпал, чарующий и спокойный. На отливающем золотом море, точно драгоценные камни, виднелись острова, топазовые, синие, черные. Говорили, что всего их триста шестьдесят пять, столько же, сколько дней в году.

Свет мерк, золотое море тускнело, становясь белесым и холодным, и мало-помалу изогнутые очертания земли скрылись в непроглядной тьме.

Резкий ветер принес им запах залива.

Море стало бронзовым и медным.

Сразу после захода солнца Анжелика увидела на востоке корабль. В последних лучах дневного светила он показался ей золотым. И почти тотчас он исчез.

– Не было ли у него на носу гигантской берцовой кости? – вскричал старый знахарь. – Готов поспорить, что на нем спускали паруса перед заходом в порт. Я его знаю, это корабль-призрак, который появляется возле косы Харпуэлс, когда тому или той, кто его видит, грозит беда. А порт, в который он спешит, – это сама Смерть.

– На нем вовсе не спускали паруса, – раздраженно возразила Анжелика.

Юный Кантор, видя, что слова старого колдуна ее взволновали, заговорщически подмигнул матери, чтобы ее успокоить.

Часть третья
Пиратский корабль

Глава I

На следующий день, рано утром, чувствуя, что не может больше спать, Анжелика спустилась на пляж, чтобы насобирать съедобных моллюсков среди обнаженных отливом скал. На соседнем пляже тюлени – их здесь была целая колония – метались туда-сюда и издавали душераздирающие крики, эхом отзывавшиеся в окружающих бухточки скалах.

Решив узнать, в чем дело, Анжелика подошла ближе. Почему они кричат? Ведь, как правило, тюлени ведут себя спокойно. На суше они неуклюжи, но в сверкающих в лучах заката волнах их темные блестящие тела кажутся чарующе ловкими.

Этим утром, приблизившись к ним, Анжелика поняла, почему они мечутся и кричат.

Два или три тюленя лежали мертвые на берегу, и их тела уже покрывала тень целой стаи морских птиц, круживших над ними с пронзительными воплями. Тюленей жестоко убили ударами дубинок, и их собратья, большие самцы, хозяева пляжа, яростно пытались отогнать прожорливых пернатых.

Глядя на эту картину, Анжелика почувствовала укол тревоги. Эта бойня была делом человеческих рук. Стало быть, здесь есть люди…

И это не индейцы, потому что они охотились на тюленей только в январе, зимой.

Анжелика окинула взглядом бухту. По-видимому, где-то рядом находится судно, вероятно, тот самый корабль-призрак, который бросил здесь якорь ночью, в туманной мгле.

Она снова поднялась на скалу.

Солнце еще не показалось, скрытое скоплением облаков на востоке, но небо сияло первозданной голубизной, чистой и спокойной.

Затем в утренней прохладе она уловила запах горящей травы, отличающийся от запаха того дыма, что тянулся из сложенной из булыжников трубы на крыше хижины Шепли. Легким и быстрым шагом, инстинктивно прячась за кустами и стволами сосен, Анжелика пошла по берегу фиорда.

Запах дыма от горящего сырого дерева и мокрой травы стал более ощутим.

Сквозь деревья Анжелика увидела верхушку мачты со свернутым парусом. Какое-то судно стояло на якоре в одном из изгибов вдающейся в берег длинной полосы воды.

Снизу лениво поднимались завитки густого голубоватого дыма и доносились голоса.

Анжелика легла на землю и подползла к краю обрыва. Но она не смогла увидеть тех, кто жег костер внизу, на узком галечном, окаймленном водорослями пляже, только яснее услышала их голоса. До нее донеслись французские и португальские слова. Голоса были грубые.

Зато она полностью увидела их судно. Это была простая лодка или баркас.

Глава II

Вернувшись к хижине, она велела детям зайти внутрь. Теперь, отдохнув после утомительного путешествия, они начали резвиться и играть с маленьким мячом, сделанным из конского волоса.

– Там внизу вокруг костра сидят люди. У них есть баркас, в котором найдется место для человек восьми-десяти. Но я совсем не уверена, что эти люди великодушно возьмут нас на борт.

Анжелика не ждала ничего хорошего от субъектов, которые без какой-либо необходимости убили невинных животных и даже не забрали с собой их туши…

Кантор, в свою очередь, тоже сходил к фиорду и, вернувшись, сказал, что он видел вновь прибывших, что их пять или шесть, не больше, и что это морские разбойники, которые летом плавают у берегов Северной Америки в поисках добычи, пусть менее ценной, зато более легкой, чем то, чем можно поживиться на испанских судах.

– Нам нужен этот баркас, – настаивала Анжелика, – хотя бы для того, чтобы отправиться за помощью.

Она обращалась прежде всего к Кантору и Стоутону. Последний был единственным англичанином, не получившим ранений, который мог дать совет и помочь принять решение.

Пастор, у которого была сильная горячка, находился в полубессознательном состоянии, а раненый Коруэн очень страдал и тратил все свои силы на то, чтобы не ругаться, поскольку рядом был преподобный. Двое его слуг, крепкие и молчаливые, готовы были на любую физическую работу, но просить совета у них было бесполезно. Старый Шепли отмежевался от своих гостей. Он должен покинуть их или нынче вечером, или завтра, сказал он, и уйти в лес, так как приближается ночь, когда надо собирать дикую вербену.

Что до Адемара, то он был слишком глуп.

Оставались Стоутон, хлебопашец, лишенный воображения, но храбрый, и сын дворянина Кантор, который за свою короткую жизнь уже успел пережить немало приключений. Анжелика возлагала надежды на мудрость ранней юности, присущую ее сыну, мудрость, в которой сочетаются инстинктивное благоразумие, умение рассчитать свои силы и уже мужская отвага.

Кантор ручался, что сумеет увести баркас из-под самого носа пиратов и переправить его на другую сторону мыса, где в него сядут его мать и все англичане.

В самый разгар этой дискуссии Анжелика встала и направилась к двери. Она сразу же поняла, что привлекло ее внимание.

Это был крик козодоя. Он повторялся, громкий, настойчивый.

Ее звал Пиксарет.

Она выбежала на берег и на другой стороне полуострова увидела индейца – он сидел на верхушке дуба и, полускрытый густой листвой, делал ей отчаянные знаки.

Он показывал на что-то, находящееся внизу.

Она опустила глаза, посмотрела вниз на галечный берег и похолодела. Цепляясь за кусты можжевельника и стволы корявых сосен, торчащих из расселин в скале, наверх карабкались люди. Вне всякого сомнения, это были пираты с баркаса. Когда один из них, словно почувствовав на себе взгляд Анжелики, поднял к ней свою бандитскую рожу, она увидела, что в зубах у него зажат нож.

Должно быть, разбойники тоже заметили, что у них в этой глуши есть соседи, и, будучи закоренелыми грабителями, отправились наверх, чтобы захватить их врасплох.

Обнаружив, что их заметили, они разразились ужасными проклятиями, потоками площадной брани и ускорили свой подъем.

Взгляд Анжелики упал на стоящие рядом ульи. Прежде чем бежать, она схватила один из них и, когда разбойники появились над краем плато, запустила его в них вместе со всем гудящим в нем роем пчел.

Улей со всем содержимым угодил бандитам прямо в лицо, и они завопили как оглашенные.

Анжелика не стала мешкать, чтобы посмотреть, как они будут отбиваться от черной тучи разъяренных пчел.

На бегу она выхватила из ножен наточенный нож, который, к счастью, висел у нее на поясе. Разбойники разделились на две группы.

Внезапно дорогу к хижине Джона Шепли ей преградил какой-то усмехающийся паяц, одетый в лохмотья, в треуголке с красными страусовыми перьями, размахивающий дубинкой.

То ли он был немного пьян, то ли полагал, что ему нечего бояться какой-то женщины, но он бросился на нее, и, когда она увернулась от его дубинки и та просвистела в воздухе, он споткнулся и буквально напоролся на ее заточенный клинок, который она держала перед собой, чтобы хоть как-то защититься.

Он испустил хриплый вопль, и Анжелика на миг ощутила на лице зловонное дыхание недавно пившего ром пьяницы с гнилыми зубами. Его пальцы, вцепившиеся в тело Анжелики, разжались, и, падая, он чуть было не увлек ее за собой. Похолодев от ужаса, она оттолкнула его, и он рухнул к ее ногам, прижав руки к животу. Налитые кровью глаза злодея выражали изумление.

Анжелике хватило благоразумия более не заботиться о его судьбе. Она в три прыжка преодолела расстояние, отделяющее ее от жилища Шепли, и закрыла за собой калитку шаткого палисада.