Текст книги "Тайна Третьих"

Глава 37

Продолжающийся тем временем, пандемийный режим на планете дал новый виток: самым популярным словом стало «вакцинация», которую теперь продвигали три или четыре фармкомпании по планете. Население разделилось на два лагеря: тех, кто расценивал это как абсолютную необходимость, и тех, кто с подозрением смотрел на применение сырых непроверенных разработок в массовых масштабах. И аргументы у обоих были очень разумны.

Правительства множества стран в конце концов присоединилось к первому лагерю, уже не призывая, но обязывая всех граждан ставить прививки. Чем еще больше разделило уже воинствующие лагеря. Впечатляло, с какой молниеносностью принимались и приводились в действия правительственные решения, абсолютно не взирая на протесты почти на половине планеты. Как все те неестественные нерациональные подталкивая, тормозящие развитие технологий, что Jay наблюдала раньше, только в бешенном темпе. А графики Поля все также упорно настаивали что кризис лишь впереди. Если бы голова Jay не была занята волнениями от этих процессов явно от третьих, то она наверняка совсем бы потеряла веру в людей, наблюдая происходящее вокруг.

Кто из лагерей прав Jay судить не могла, профессиональная привычка не позволяла делать выводы в области, в которой не была компетентна. Но у одной из сторон был совершенно очевидный нелицеприятный побочный социальный эффект. Многим вакцинированным в придачу к справке об этом факте, казалось, выдавалась индульгенция на презрение всех невакцинировавшихся. Это почему-то стало каким-то признаком причастности себя к образованной части населения, не взирая на то, что медицинского образования вместе с вакциной в их организм, вроде, не вводили.

Она как-то обсуждала это с Тимом по телефону, всегда было здорово поговорить с её теплой французской компанией, особенно в эти неспокойные времена.

– У нас сейчас в анкетах на сайтах знакомств вопрос о статусе вакцинированности включают, – хохотал Тим.

– Типа так определяется дурак человек, или нет?

– Причем для одни дурак – это одно, для других – другое! У них там в германии тоже по радио– и телевидению транслируют аргументы только в пользу прививок?

– Да вроде, И у вас?

– Да, только их мало кто слушает, – хохотнул Тим.– Медиа по большей части было обязаны придерживаться выбранной правительством идеологии, так что как им сказали – то и вещают.

– Тут, кажется, многие слушают, даже те, кто раньше критиковал каждую новость.

– Это нормально, паника, люди пытаются хоть в чем-то найти опору. – рассуждал Тим.

– Знаешь, у нас многие на работу теперь ходят по вечерам, потому что днем нельзя без справки.

– О да, тут тоже. Бред полнейший. И очень удобный способ манипуляции.

– Ты к тому, что человек без справки теперь чувствует себя постоянно немножко «вне закона».

– Да-да, нарушителем, которому надо скрываться.

– При том, что делает он все тоже самое что раньше, просто сейчас это почему-то стало «незаконным».

– И можно какие хочешь законы протаскивать, «нарушитель» и так нарушитель, не будет высовываться лишний раз.

– Так и внутри коллективов давят как хотят.

– Ладно в коллективах, Jay, у нас тут семьи между собой ссорятся и перестают разговаривать!

– Какой удобный способ настроить людей против друг друга, и так запросто, – Jay и не заметила как сказала это в слух.

– Это точно, как гражданская война. Если к нам сейчас прилетят какие уммиты, – Тим хохотнул, – Бери голыми руками.

«Ого, даже Тим начал упоминять уммитов?! Что-то в мире нагнетается семимильными шагами. Где же Д?» – мелькнуло у Jay.

– Давай там, не теряйся! А мне пора выгуливать соседскую собаку, мы ей на три дома выгуливаем сейчас, только с ней выходить можно, – Тим ржал в полный голос.

– Я рада что ты смеешься, до связи!

Аспект с давлением просматривалась до противного четко на всех социальных уровнях. Вечно «превосходящая всех» Пфайффер одной из первых встала в очередь на вакцину и теперь фыркала на всех, кто еще не сделал. Особенно удачным дополнительным аргументом ей это послужило в своих бесконечных презрительных отзывах о СьюВан, с которой она сидела в одном кабинете.

– Нет это как я могу сидеть с ней в одном кабинете? У них же дети невакцинированные, они там у себя в школах понацепляют, что она сюда мне притащит страшно подумать.

– Ну а куда ей? – вопрошала Катя.

– Какое мне дело. Эта тупица здесь вообще только потому, что Охул её устроил, чтобы зарплату получала, им еще свой дом выкупать. – скалилась Пфайффер, совершенно не стесняясь высказывать это.

Почему-то Охул никогда не одергивал Пфайффер за такие суждения. Странный это был коллектив.

У Jay, тем временем, состоялся очередной переезд. Квартира была во вполне приличном состояни, за исключением того, что была абсолютно пустой – ни шкафов, ни кухни, ни раковины. Это была какая-то немецкая очередная особенность – сдавать жилье абсолютно пустым (и Jay еще повезло, потому что у нее был положен пол!) Все остальное нужно было докупать и собирать. А вот соседи попались без особенного такта – кто-то без продыху курил на балконах, кто-то устраивал летние балконные завтраки с громкой музыкой в 6 утра, у кого-то бесконечно орали дети и роняли какие-то гири. Придерживались они, похоже тех же принципов что и мальчик на ресепшене у «контейнеров» – «с 6 до 23 разрешено шуметь, значит будем, и нам по абсолютно по барабану кого это может беспокоить».

Очень не кстати это было еще и потому, что график работы у Jay стал преимущественно ночной. Работа теперь у нее была на объектах микромасштаба и установка была жутко чувствительной к малейшим вибрациям. И несмотря на специальные оптические столы (распространенные лабораторный стол, имеющий амортизированные ножки и столешницу с множеством отверстий, в которые можно было вкручивать винтами разнообразное оборудование), дневные движения – хождение людей по этажам, хлопание дверями, проезжающие мимо трамваи – сбивало все настройки.

Но не вписывающимся в рамки поведения землян, о каком она до приезда сюда имела представление, было и поведение людей на улицах вообще. Какое-то болезненное отрицание присутствия других вокруг, что-ли: встречаясь с кем-то в узком коридоре, местные почему-то не пытались сделать шаг в сторону, чтобы разминуться с встречным комфортным для обоих способом, в городских трамваях или поездах часто можно было созерцать распивающих пиво и курящих. И почти везде громко разговаривали, очень громко. А еще обожали складывать ноги в ботинках на сидения. Однажды один такой персонаж, с избыточным весом, резко остановился перед Jay сходя с поезда, не оставляя набравшей её инерции движения никуда деться кроме ка провалиться в просвет между платформой и поездом. Благо, выбраться она успела до того, как тот тронулся, и отделалась лишь разодранными в кровь ногами, но никто – никто вокруг не подошел помочь встать, а сам виновник лишь обернулся, определил источник шума, и пошел дальше. Хотя самой напастью, было пожалуй, встретить группу школьников в автобусе, складывалось впечатление, что сопровождающим их взрослым была дана директива не препятствовать ни в чем: поэтому там всегда был ор, драки, вам запросто могло прилететь чьи-нибудь портфелем и никто даже не подумал бы извиниться. Единственно за чем следили строго – так это чтобы все были в масках.

Как из таких людей вырастали вполне приятные люди, как к примеру её коллеги, или Ден и его друзья, оставалось загадкой. Она поделилось этим как-то вечером на пикнике, которую раз в год устраивал во дворе своего особняка Охул.

– Ну они же дети, пусть делают что хотят! – не согласился Робин.

– Но они же могут осознавать что вокруг них есть другие люди, которым может стать не очень-то приятным прилетевший в лицо от них ботинок.

– Ох Jay, – покачивала бутылку пива перед собой Катя – техник их группы, некрупная очень разумная и воспитанная женщина, которая была на короткой ноги с каждым студентом, благодаря своей доброжелательности, отзывчивости и просто будучи всегда приятным собеседником, – Потом они вырастут и у них будет много правил, которым они будут должны подчиняться, а пока им дают свободу.

– Ну, такую свободу, – возразил Карл, – посещение школы – строго записывается, и пропуск без справки строго карается.

– Раньше было не так, – ностальгически протянула Катя, отхлебывая из бутылки.

На этом моменте к ним подбежала Оливия, трехлетняя дочка Фабиана и его супруги, чилийки Сабрины. Сабрина была биологом и работала другом городе, в 6 часах поезде отсюда, где и жила с дочкой. Фабиан же к ним приезжал на выходные раз в три-четыре недели. Но на этих выходных она была здесь по каким-то делам фирмы, удачно оказавшимся в городке неподалеку.

– Ух а кто это у нас тут? – девочку тут же обернули вниманием все сидящие в ними.

– Звезда спектакля, – прокомментировала Сабрина. – наслаждается, пока вокруг столько классных людей.

– Как у тебя там жизнь? – поинтересовалась Катя.

– Всё хорошо, – ограничилась лаконичным ответом скромная, улыбающаяся Сабрина.

– Это наверное так непросто – жить в разных частях страны? – посочувствовала Jay.

Сабрина повернула к ней свои большие, украшенные длинными ресницами, красивые глаза, в которых читалось небольшая неожиданность вопросом, как будто никого больше не удивлял такой их образ жизни. Еще выразительнее их делала тень, ложащаяся на часть её лица от густых ярко черных кудряшек, гармонично сочетавшихся с ей округлыми, хоть и вполне аккуратными, формами.

– Вовсе нет, – вместо неё ответил подоспевший к разговору Фабиан. – Мы даже оформили брак, так что у неё нет никаких проблем.

– Без этого было бы сложно устроить малышку в детский садик, да и вообще с бумагами тут… – будто немного оправдываясь кивнула Сабрина, глядя на Фабиана. Туда же глянула и Jay, ответ его по-видимому устраивал.

– Кто это тут осуждает моего Фабиана? – с нажимом и вовсе не в шутку прогремел и-за их спин Охул, щеголявший по лужайке в одних плавках.

В сочетании с увесистыми складками на теле, не знававшего физических нагрузок, и извечно длинными ногтями, под которыми было черно от грязи, смотрелось это не самым эстетичным образом. Но это, вроде как, был его дом и его полное право одеваться так, как ему вздумается. Да и это был, пожалуй, не самый плохой внешний вид, по крайней мере, плавки плотно сидели на его задней части. Чего нельзя было сказать о его офисном виде, когда часто сползающие из-под живота джинсы, глубоко оголяли его межягодичную щель. Зрелище это составляло той ещё степени приятности. Студенты смущенно отворачивались или иногда посмеивались, но никто – ни Катя, ни Пфайффер, ни даже его супруга Ван – никогда не решались посоветовать ему подтянуть штаны.

– Никто не осуждает, Jay просто интересуется как мы живём на два города, – благодушно возразил Охулу Фабиан.

– Даже на две страны, – подключился Робин.

– Что-то я не вижу при ней мужа, – не унимался уже весьма поддатый Охул, – вот обзаведется – пусть отпускает комментарии, а пока – нечего тут, – уже расслабленно, но совершенно безапелляционно вынес вердикт Охул.

– Дитер Охул, – заступилась за неё катя и выразительно на него посмотрела.

– Ой да… – махнул на них рукой, удаляясь от них неровной походкой Охул, продолжая свой путь к холодильнику с напитками, куда и направлялся пока не услышал их разговор.

– Ууух смелые вы восточники, – сказал с уважением Робин в сторону Кати. Когда Охул удалился на безопасное расстояние.

– Мы наверное пойдем проверим нашу лопатку и кубики, – откланялась Сабрина, следуя за Оливией и всем улыбнулась, остановив миллисекундный взгляд на Jay, в котором сложно было не прочитать какой-то хорошо скрываемой боли. И кажется Jay её понимала.

Не было никаким секретом, что в странах Латинской Америки институт семьи, как правило, был фундаментальным и почитаемым понятием. Первостепенной задачей семейной пары было обустройство семейного гнезда, где они растили детей и заботились друг о друге. Вместе. «Мой дом – моя крепость», наиболее распространенная характеристика термина «дом» для тех жителей. То, что один из супругов может спокойно годами жить в пятистах километрах вряд ли там кому-то могло прийти в голову. А уж вопрос официального брака даже не подлежал обсуждению, и скорее всего это должен был бы быть брак, заключенный в церкви.

Организация семьи, сложившаяся у Сабрины, стояла далеко вне всех традиций и чуть ли не генетически заложенных в ней основ, и едва ли ей легко давалась. И одобряла ли это её родня тоже был тот еще вопрос.

– Не бери в голову, – повернулась к Jay Катя, – Он просто не остыл со вчера. Помнишь, ты сказала ему. что он хорошо выглядит, отдохнувшим, вернувшись со своего двухнедельного отпуска.

– Припоминаю, он еще тогда пошутил в ответ «ты должна мне была сказать „вы выглядите лучше, чем раньше“, а не просто „хорошо“»?

– Ох, Jay Jay? – Катя покачала головой, – это была совсем не шутка.

– Но ведь мы все смеялись?

– Ну так, может быть лишь малая доля шутки. Сгладить. Но вообще-то твое замечание его сильно задело. В твоем замечании получалось, будто раньше он выглядел плохо.

– Да ничего подобного же не имелось в виду?

– Ох поверь, эти восточники хорошо знают что «понимают» западники, – улыбаясь подметил Карл.

– Да, что это за история с Западом и Востоком?

– Ну, ты же знаешь, – Катя сделала еще один глоток из темной бутылки, – что до разрушения стены, страна была разделена на две части – восточную, под опекой союза, и западную – под опекой западных стран.

Это тут все знали хорошо, как и то, что Катя и её муж родились и выросли в восточной части (потому таким было и её имя).

– На западе качество жизни было вроде как лучше, продолжала она, – у них были джинсы, видеомагнитофоны и все такое. Точнее, нам так говорили – что у них лучше, и им тоже. Им прямо с детского сада вбивали в головы что они лучше и умнее нас – живут в цивилизованной части страны и потому достойны всех благ цивилизации, а восточные – бедные дурачки, попавшиеся в лапы коммунизма. Посмотрите на старые фотографии стены – с восточной части она на метр-два ниже, поэтому когда любопытные собирались с обеих сторон, посмотреть на других, западники стояли выше. Я хорошо помню, как бывало, некоторые из них неприятно тыкали в нас пальцами и смеялись, хотя мы были одеты ничуть не хуже их.

– Но мы все равно очень хотели, чтобы у нас было как у них, и с радостью ждали объединения страны, поддержал рассказ её муж Хольгер, – Вот только когда это случилось, эйфории хватило максимум на два месяца. Западники бесцеремонно поставили всех своих управляющими на наши заводы, многие фабрики просто закрыли, потому что они конкурировали с уже имеющимися у них. Началась сильная безработица и голодные времена.

– Бюрократия и цены резко взлетели до небес своими объемами, и качество продукции полетело вниз. У нас до сих пор работает пылесос и холодильник, made in GDR, а нынешние, выпущенные здесь же – не протянут и пару лет. – Насупилась Катя

– В общем, это был нам всем отличный урок, что нельзя верить никому, особенно медиа, и держать ухо востро.

– А многие западники, особенно из те, чьи школьные годы пришлись на те времена – как у Охула, до сих пор считают нас по определению рангом пониже. – подытожила Катя.

Это описание очень хорошо стыковалось с наблюдениями Jay в их рабочей рутине. Охул действительно вполне тактично общался с Катей, но от большинства суждений или предложениям той зачастую отмахивался. Со стороны это отдавало неприятным запашком снисходительного подтекста «ну поболтай глупая женщина с нецивилизованного востока, чего уж там, все всё равно знают кто здесь прав».

– Но, без Кати нам никуда, кто еще знает, где что лежит и кому надо писать, заказывая оборудование, – добавил Карл, – Так что она может ему и поперечить иногда, выпьем за Катю?

И все звонко чокнулись бокалами. «А казалось бы 21й век, вот так дела..» – подумалось Jay. В прочем, по-видимому, эта оставшаяся стена между людьми, не особенно им мешала, просто они чаще собирались немного своими группами, и каждая гордилась своей историй. И катя, и Хольгер были знакомы с русской литературой, в школе они изучали русский язык, даже до сих пор что-то немножко помнили – несколько раз Катя приглашала Jay к себе и они вместе пели с ними русские песни, это было очень мило. Получалось у Кати неплохо, особенно после одной-другой бутылочки пива, которое она обожала. А Катю обожали все студенты, к каждому у неё был теплый подход, тема для разговора и слова поддержки.

На короткой ноге она была и с постдоками, хотя некоторые с ней держались все-таки сдержанно, да и вообще как-то по-видимому не все желали задерживаться в группе и делиться прям всей совей личной жизнью. Один индиец, которого Jay застала здесь меньше чем полгода, к примеру, даже не особенно афишировал среди группы свою свадьбу, хотя уж для кого-кого, а для него самого это было большое красочное событие. Они никогда ни на что не жаловался, но ждал с нетерпением окончания своего контракта.

Да и многие уже имевшие признанную степень постдоки отсюда будто бежали, хотя атмосфера вроде была неплохой. Вроде они не жаловались, улыбались и проставляли ящик пива группе перед уходом, снабжая его благодарными речами за свое время тут и …бежали без оглядки. что не укрывалось от уже опытного глаза Jay. Хотя почти никогда открыто никак претензий не говорили. Только по большому доверию и убедившись что вокруг никого нет, осторожно делились сомнениями.

Так, лишь однажды, Джулиан – постдок, который закончил свой контракт через пару месяцев как прибыла Jay, и который ввел её в курс дела микрометрической установки, вписывающейся в проект Jay, да и вообще ёмко и без лишней болтовни показал всё необходимое по лабораториям, когда она еще там не ориентировалась, – лишь однажды он, недовольно поморщившись, обмолвился в сторону нано-капельных «открытий», которые они якобы сделали в одном из тестов.

– Да ничего там нет, точнее там может быть что угодно – от пылинок от салфетки до пыли в воздухе, и этой оптикой такие размеры точно не разглядеть. И потом, я сам проводил эти тесты сотни раз – не получалось там картинок, которые они всем показывали.

– Ты ведь тоже там один из со-авторов, и согласился отдавать её в печать, даже будучи не согласным?

– Да, – сухо и немного смущенно ответил Джулиан, затем вздохнул, – У меня семья и скоро будет ребенок, мне не нужны проблемы.

– А они торопились оформить статью…

– Ну а что поделать, они подавались на грант, сама понимаешь, количество статей..

«Количество статьей», опубликованных в специализированных тематических журналах статей, действительно было таким негласно принятым критерием успешности «человека в академии». Те, кто были по-подкованней, обращали внимание еще и на рейтинг самих журналов: опубликовать свою работу в одном считалось круче, чем в другом. Но зачастую работало правило «что-то сделал – напиши об этом и опубликeй», чем скорее тем лучше, чем больше статей – тем лучше, зарабатывай очки.

Научное сообщество год от года предлагало различные способы оценки рейтингов журналов, но унифицированного подхода так не было. Какой-нибудь, к примеру, хитро составленный индекс цитируемости мог иметь значение в виде трехзначной цифры для журналов по биологии и не значить ничего особенного, а мог иметь значение в 3—4 для журналов по физике, и считаться уже весомым. Какую-то оценку оно, конечно, давало, но не было абсолютной гарантией.

Да и высокий рейтинг журнала, частенько, не гарантировал качество работы. Jay и сама это много раз замечала: иногда в «крутых» журнала попадалась полнейшая чушь, опровергнуть которую мог и школьник, не считая банальных описок в базовых формулах и нестыковок с законами физики и логики, а иногда в «простых» журналах можно было встретить дельные, блистательные работы.

Кроме того, иногда статью принимали почти без ревизии, если в её со-авторах стоял кто-то уже известным этому журналу, потому иногда шли на сделку и вписывали того, кто не принимал в ней участие. А порой была и обратная ситуация: статью могла не пропустить система приема журнала, если автор был один, даже очень известный (На этот счет есть несколько замечательных примеров, где находчивые физики с юмором умудрялись туда вписать со-автором своего хомяка или кота).

Глава 38

А спустя пару недель с этого барбекю, мир облетел новый кризис.

У южных границ России разразились какие-то вооруженные действия, в причинах и ходе которых Jay никак не могла разобраться. Языковые навыки позволяли её читать новости как русских, так и европейских СМИ, и информация в них чаще всего разнилась до противоположной. Немало неестественным выглядело и то, как быстро конфликт, происходивший вроде как только между двумя странами, возымел действие на все остальные страны.

В первые же дни событий, кто-то из европейских политиков продвинул решение о прекращении поставок множества ресурсов, которые они покупали в России – нефть, газ, металлы, зерно. А составляли они львиную долю того, что было нужно Европе. Первыми на это отреагировали ценники в магазинах, на жилье и коммунальные услуги.

В местных СМИ единоличную вину за это возлагали на русских, причем как-то сразу на всех, кто имел такую национальность. Соседи Jay перестали с ней здороваться, кто-то несколько раз отрубал ей электричество, сопровождая записками на вроде «это из-за нам теперь дороже платить, так что ты не имеешь права пользоваться нашим электричеством». Немного погодя арендная жилищная компания прислала бумагу с требованием срочно съехать, приводя причиной «представляющую угрозу национальности», что правда было довольно далеко незаконно, и коллеги Jay помогли оформить нужную бумагу, на чем дело и закончилось.

В страну хлынуло большое количество беженцев, которым однако тут было не так чтобы сладко: чтобы находиться здесь легально, им нужно было пройти через тонны местной традиционной бюрократии. У зданий отведенных на это иммиграционных служб выстраивались километровые очереди, место в которых люди занимали с полуночи. Работая по стандартному 6-ти часовому графику 4 раза в неделю, сотрудники заведений без устали твердили им «мы завалены делами, сроки ожидания удлинены». Их бумаги теряли, называли недостаточными, отправляли день за днем снова стоять очередь. Не говоря уже о том, что бытовые вопросы, на вроде поиска жилья и мебели для них стояли ровно такие же, как и для всех, что и без статуса беженца-то было нехилой проблемой. Не сложно представить во что выливались сдающие нервы у многих, из без того напуганных людей.

Разделились и мнения местных по разным аспектам – о русских, о действиях западных стран, о беженцах. Вытренированная пандемией привычка «законного превосходства» людей, принимающих одну точку зрения над теми, кто придерживался другой, сыграла здесь с новой силой. Вот только теперь объект спора лежал в контексте военных столкновений, и некоторым этот факт будто давал некое моральное разрешение на куда более резкие действия. То есть, вроде как ударить по морде соседа, который не соглашается с вами на счет прививки – нельзя, а вот если он не соглашается с вами по поводу мнения о коллективной вине всех русских – то можно.

На и так полнившейся разногласиями по поводу русских немецкой части, подобные споры и вовсе расцвели. В новостях все больше проскакивали сообщения о жестоких драках, в которых местные «наказывали» русскоговорящих или тех, кто высказывался в их пользу. Очень быстро стало понятно, что говорить кому-либо эту национальность, использовать русский язык, стало небезопасным. А на терминалах в общественных местах (типа покупки билета на поезд или кассе самообслуживания в магазине) лучше было выбирать немецкий язык, а не английский, чтобы не вызывать ни малейших подозрений.

Jay c ужасом наблюдала как меняются люди вокруг, точнее, с какой скоростью. Некоторые местные выплескивали злость не только на обладателей «не нравившейся» им национальности, но и между собой – да хоть на кого-нибудь.

В одном магазине они как-то наблюдали сцену, где кассирша поймала кого-то из посетителей, пытавшихся улизнуть с чем-то в кармане. Пойманный рыхлого телосложения мужчина средних лет неподвижно стоял, раскинув руки в стороны, как на досмотре в аэропорту, смиренно принимая свою неудавшуюся попытку стащить пару банок пива, а вот объемистая кассирша с яростью срывала с него куртку, наносила размашистые удары кулаками и изрыгала гортанные ругательства. Отвратительнее всего было читавшееся в её лице какое-то полнейшее удовлетворение наконец нашедшим повод физической реализации гневу, а глаза горели от радости легкой и полностью законной победы своей правоты.

Вроде как, военное время допускает и другие законы, и другие границы допустимого. Налет цивилизованности со многих смахнуло как пылинки в пустыне легким дуновением бриза.

Конечно, так вели себя далеко не все. Множество друзей и знакомых и Jay из всех стран где она была раньше, особенно инженеры и ученые – с беспокойством звонили ей, делились размышлениями, и в общем-то вели себя очень взвешенно, сохраняя баланс между верхом и низом. Взвешенность вообще взяла на себя роль этакой лакмусовой бумажки, особенные навык, работающий исключительно на интеллекте. Да и среди местных сходили с ума не все. Многие из её коллег сдержанно высказывались о событиях, сохраняли прежние отношения с Jay, ведь они знали её и раньше. В прочем, у всех тут было полно своих рабочих забот, а спустя несколько месяцев шумиха поутихла, мир как будто привык к событиям происходящее уже не вызывало таких эмоций.

Помимо явлений, пришедшим с новым кризисом, утомлял и непрекращающийся фетиш по емэйлам, бесконечным потоком лившимся для решения каких то бессмысленных «важных» бытовых дел. Причем составлены они были как правило в весьма невежливой, форме, присланная вами информация будто «забывалась» через пару email-ов и спрашивалась снова, что в конце концов заставляло делать вас как можно развернутый ответ на каждое сообщение, повторяя оно и то же по многу раз. Это высасывало жуткое количество сил. Рано или поздно это могло вывести из себя любого. На переписку иногда уходил целый день, на протяжении всей неделя, так что работать можно было только по выходным – дни, когда административные отделы точно молчали.

Да и вообще, практически каждое действие снабжалось email-ом, что объясняли необходимостью «если что – у тебя есть доказательство». Если кто-то спрашивал (просто в кабинете, голосом, лично) у Кати где лежит тот или иной инструмент, то неизменно получал email, стенографирующий этот обмен информацией.

– Как же без email-а? – удивлялась Катя странным вопросам Jay, – Как доказать что работа сделана? Если я закажу какой-нибудь реагент и не напишу об этом, то Охул всегда может сказать «вот вы не сделали то-то или то-то, минус из зарплаты», а так всегда можно доказать.

Такая трата времени и внимания на совершенную ерунду, столько недоверия, подаваемого как «цивилизованный образ жизни» – никак не могла остановиться удивляться Jay, они будто все жили с постоянной оглядкой, боясь кабы что, а если случалось это что – вот доказательство есть.

Казалось, вместо того, чтобы с детства объяснить друг другу что гораздо оптимальнее и веселее жить, если с пониманием и заботой относится друг к другу, немножко уважать других – не шуметь, к примеру, не курить под балконом астматиков, не мусорить в поездах – вместо этого они заручались на каждом шагу «доказательствами», и имели годовую подписку к бюро юридических услуг, каких было огромное множество в каждом городе. Они называли это «цивилизованным подходом».

Еще одним сформировавшимся способом выживания было – никогда не спорить с начальством, и все что не нравится – обсуждать тихо в кулуарах. Их рабочие совещания, в основном были представлены докладами от проделанной работе и заслушиванием мнения Охул, выраженное в неизменной форме, отрицающей любое несогласие. Никакого особенного давления стороннему наблюдателю могло и не заметится, Охул чаще всего улыбался, но никакого мнения, отличного от своего не допускал. Иногда дискуссия все-таи случались, кто-то предлагал альтернативные решения, кто-то – добавки к уже предложенному, которые..выслушивал и затем снова повторял свое.

Это немало было схоже с его обращением со своей женой, Ван – вроде заботливое и мирное, но не допускающее её собственного мнения. Также обращался и Фабиан с Сабриной, который не раз говорил, что они современная семья, и что все их устраивает, и вообще что сейчас, в «цивилизованном обществе» нужно быть толерантным ко всему, включая желание людей работать там или там, которое не должно рушиться какими-то там условностями по совместному проживанию. Вот только толерантность к традициям и желаниям Сабрины в список этого всего, по-видимому, не входила.

Впрочем, со временем, Jay начинала подозревать, что такое устройство семейного очага могло действительно быть не таким плохим вариантом для Сабрины: едва ли было так уж просто находится постоянно под одной крышей с человеком, пренебрегающим её предпочтениями. Кроме того, у Фабиана была какая-то феноменальная склонность к неряшливости, чем он до коликов доводил опрятную и всегда собранную Катю: кидал использованное оборудование где попало, путал метрические и империальные винты (а вы помните что на глаз они почти не отличаются, и представляете какая мука когда вы берете винты с одной коробкой, думая что это нужная, а они не подходят), оставлял крошки еды на лабораторных столах.

Беспрекословного согласия со своими взглядами Охул требовал и по всем вопросам вне рабочих. И уж особенно по таким громким, как разворачивающийся конфликт в соседних странах. Он рьяно ненавидел представителей обоих сторон, и особенно беженцев. Одних – за то, что теперь в его стране сейчас намечался энергетический кризис и подскочили цены, вторых – за то, что на их размещение в стране уходили большие суммы бюджета, а он «не за этим исправно платит налоги». Кроме того, обе эти страны раньше были частью одной, СССР, под влиянием которой была восточная часть его страны, за что он, как западник, ненавидел её с детства.

Подобные резкие заявления, однако, не приветствовались даже здесь. И со временем ему пришлось придерживать свои длинные разглагольствования в общественных местах на эти темы. Под угрозой потери рабочего места он даже начал петь противоположные истории, как вообще-то любит СССР, что бывал там в юношестве, а что у его соседей – пожилой четы, и вовсе жена русская, подчёркивая, что он никак этому не препятствует даже сейчас. Аргументом тому же он притягивал и присутствие Jay в его группе. Что однако, сильно контрастировало с его реальным обращением с ней, которое было очевидно всем вокруг.