Текст книги "За руку с ветром"

– Просто поцелуй меня, – попросила она Диму тогда, скидывая простыню, – хорошо? И забудься на время.

И он забывался. Ненавидел себя, но ничего не мог уже поделать.

А потом в их отношения невольно вмешался Никита Кларский. Друг, которому Димка привык доверять, стал тем, кто украл у него ту, в которую Чащин случайно влюбился.

Сначала Димка злился. Почему именно Ник? Что, других парней вокруг нет? Да, он кажется девчонкам хорошеньким и интеллигентным, но он ведь тот еще паршивец! Знала бы Машка, кто его брат и чем Кларский занимается, она бы и не посмотрела на него. А тут Кларский еще вдруг умудрился встретить Князеву и мешает ей жить. Оля, испугавшись, что Никита узнает, что на самом деле она влюблена в его приятеля и тайно встречается с ним, никому не сказав, обратилась за помощью к Смерчу. Она наивно думала, что Димке ничего не известно о Кларском.

Если в начале этой истории жизни всех действующих лиц были похожи на несколько разноцветных нитей, то в течение нескольких месяцев они превратились в большой единый спутанный клубок.

Знавшая правду о Никите Ольга боялась его, однако еще больше она боялась за Диму. Страшилась девушка и того, что Дэн, узнав истинную сущность Кларского, откажется помогать, поэтому солгала и ему тоже. А перед Никитой она успешно притворялась, играла роль влюбленной девочки, чтобы он ничего не заподозрил. Ей нужно было, чтобы парень сам отказался от нее, поверив, что им не судьба быть вместе. Оля мечтала, чтобы Ник обратил внимание на Машу Бурундукову, влюбленную в него, а ее оставил в покое. О том, что как раз в эту чертову Машку влюблен и ее Димка, она узнала как-то поздно, тогда, когда Дэн уже начал свою игру. И узнала это совершенно случайно. Тогда, когда Дима во второй раз решил признаться Марье в своих чувствах – уже этой весной, когда все вокруг начали говорить о том, что Бурундукова вроде бы встречается с Дэном Смерчем. Сначала Димка не верил в это. Машка не такая, чтобы вдруг влюбиться в местного красавчика, по которому сохло и так немало девиц с первого по пятый курс. А потом даже обрадовался. Может, Маша забыла Никиту? Тогда у него есть шанс. Ведь Смерчинский явно не обратит на нее своего царственного внимания.

Наверное, Маша даже и не помнила того дня, когда он хотел подойти к ней, подарить цветы и во всем признаться. Только в тот день она опоздала, да и вообще тогда была самая настоящая суматоха – дружки Смерча решили устроить веселье под окнами университета.

Димка стоял с цветами за спиной, с нетерпением ожидая Бурундукову, как услышал разговор длинноволосой девицы по имени Инга и каких-то ее подружек. Одна из них рассказывала, что видела Дэна и его Машу около кафе для влюбленных и около моста МВД, куда часто ходят парочки. Она доказывала, что Дэнв просто безумно влюблен в эту «светленькую девчонку с искусствоведения». Да и она его тоже обожает. И смотрятся они вместе здорово, романтично и вовсе не пафосно, как это бывает часто у красивых пар.

Девчонки скрылись, а слышавший все это Дима с долбаными розами в руках только от досады стенку пнул. Неужели это правда? Красивая пара… Да какая они красивая пара!

– Вот же проклятый Смерчинский. Чтоб тебя… Скотина. Увел ее, – прошипел он, не зная, что его слова слышат.

Маша всегда мечтала получить цветы от парня, и исполнение ее желания было так близко, однако цветы так и остались в Димкиных пальцах. Он надеялся, что они простоят долго и будут радовать эту сумасшедшую милашку с громким голосом, а они завяли в этот же день. На чужом столе.

– Маше Бурундуковой цветы? Ей? – спросила Ольга почти безэмоционально, появившись из-за спины Димки. Он вздрогнул от звука ее тихого голоса.

– Ей, – признался он нехотя. В эти минуты Князева его раздражала.

– Значит, та, в которую ты влюблен, это – Бурундукова из нашей группы. – Оля не спрашивала. Она констатировала факт.

– Она. Ты права.

– Так я и думала. Ты всегда около нее крутился. А ей нравится Никита. А я – ему, – в ее спокойном голосе зазвенел грустный смех. – Как забавно эта самая судьба играет.

– Невероятно забавно. Может быть, перестанем встречаться? – спросил Димка зло, не понимая, что с ним происходит.

– Что?

– Зачем тебе это нужно? Пара встреч в неделю у тебя или у меня. Я не даю тебе того, что хочешь ты, только беру то, что хочу я. Это ненормально.

– Нет, Дима, не отталкивай меня. Пожалуйста, – Ольга испуганно обняла парня и уткнулась носом ему в теплую грудь. Только рядом с ним она почему-то была самой собой и не притворялась хорошей девушкой или кукольной танцстервой. – Дима, не надо. Ты мне нужен. Пусть я тебе не нужна.

Он лишь машинально погладил ее по волосам. Это был один из ее немногих порывов, которые девушка не могла контролировать.

– Хорошо, Оля, хорошо. И вообще, давай поговорим позже на эту тему. Но ведь ты видишь – я признаю, что недостоин тебя. Как мужчина я ничего для тебя не делаю. И, наверное, не смогу делать. Все, прекрати, отойди. А мне пока их, – он почти с ненавистью глянул на розы, – надо выкинуть. Похоже, у нее серьезно с этим типом.

Ольга знала, что Дэн и Машка всего лишь играют свои роли, но говорить об этом Димке не стала – сильно уж она ревновала. А он узнал об этом очень поздно, когда отношения между Чипом и Дэйлом действительно стали настоящими и крепкими.

– Отдай их мне, – попросила вдруг Князева совершенно спокойно, отстранившись. – Я сделаю вид, словно ты подарил мне их. Мне будет очень приятно. И это будет выглядеть так, как будто бы мы – пара.

– Нет, прости, они не нужны тебе, – отрезал излишне грубовато Дима. Он подумал вдруг, что для Оли это будет несколько унизительно. Лучше он купит ей другие цветы, специально для нее. Надо только заставить себя поверить в то, что эта странная девчонка, говорящая, что влюблена в него, действительно ему нравится. Хотя бы наполовину так же как Машка. – Оля, прости, мне нужно уйти сейчас. Пока, звони. Или я сам позвоню.

Он просто-напросто выбросил букет в ближайшую мусорку и ушел к своим одногруппникам, чтобы уже через какое-то время делать вид, что все о’кей и участвовать в глупом розыгрыше Марии и Дениса.

– Пока, Дима, – сказала Князева и, почти не моргая, долго глядела вслед уходящему парню. По мере его удаления, ее спокойный, даже равнодушный к неприятностям взгляд медленно менялся. Постепенно в светлых радужках в прозрачном облаке слез стали проявляться и нежность, и боль, и желание, и благодарность, и отчаяние. Если бы Дима обернулся, он бы не узнал выражение лица Оли, поразился бы ему и, наверное, тотчас вернулся обратно. Жаль, но он не посмотрел назад.

Да, эта девушка была великолепной актрисой. Умела скрывать свои истинные эмоции не хуже Ника и верно играть совершенно другие, даже чуждые ей. Эти двое – Никита и Ольга – были очень похожи, хотя сами не догадывались. Не зря же вначале девушка поступала на актерское отделение в столице, желая стать актрисой. Ей с детства нравилось находиться в центре внимания, быть яркой, веселой, немного капризной и даже развязной. Но… это было раньше.

А сейчас Ольга осторожно достала потрепанный букет и, убрав шуршащую излишне нарядную обертку, осторожно взяла в руки стебли. Шипы кололи ей пальцы, но Оля не чувствовала боли. Она просто смотрела на полураскрывшиеся розовые хрупкие бутоны. Именно на них и упала ее первая, едва сдерживаемая слеза, которую никто не видел. За то время, пока она общалась с Дмитрием, она все же изменилась: как-то резко и неожиданно. Хотя никто этого и не замечал, даже ее собственная и вечно занятая мама-адвокат.

Есть ли в любви место гордости? Тогда Ольга поняла, что нет. Но она изо всех сил пыталась сохранить уважение.

* * *

Вот как оно все было.

Наконец-то прогремел взрывной гром. Но я не обратила на него внимания. Потому что, услышав все это, я почти минуту ничего не говорила. Только стояла и смотрела на Диму. А он глядел опять куда-то в сторону, словно мечтая раствориться в непрекращающемся дожде, а я ему мешала.

Я тоже хотела раствориться: мне было тяжело и стыдно одновременно. Перед собой. Перед Димкой. Перед Олей – никогда не думала, что назову ее так! Я, идиотка, все это время считала, что Князева хочет украсть моего Смерча и поэтому желает быть похожей на меня. А на самом деле я, это я, нечаянно украла ее любовь, еще давно, самым наглым образом, и сама даже не подозревала этого! Она хотела быть похожей на меня, чтобы завоевать сердце Димки?

«Вот задница!» – взвыли головастики в отчаянии. А я, чтобы хоть как-то разрушить деревянное напряжение между нами, скороговоркой задала глупый вопрос:

– Поэтому Ольга и хотела быть похожей на меня? Чтобы привлечь тебя к себе?

– Не думаю, что поэтому. Она очень хотела избавиться от Ника. Подумала, что раз все ухищрения Смерча не помогают, то ей самой нужно как-то его оттолкнуть, – сказал он мне безэмоционально. А у меня вновь сердце сложилось пополам от жалости и нежности к нему.

– А зачем ты тогда сказал мне, что она такая… двуличная? В тот раз, когда мы возвращались домой, – спросила я вновь.

– Не знаю. Просто захотелось сказать тебе, что она не такая, какой кажется, – было мне горьким ответом. – Ты тогда еще подумала, что у меня есть девушка, похожая на Князеву, и мне стало так стремно, что ты узнаешь правду о нас с ней, поэтому я и сказал, что с такой, как она, встречаться не буду. Чтобы ты не догадалась. Знаешь что?

– Что?

– Я ублюдок.

– Заткнись, – дрогнул у меня голос. – Не смей так говорить о себе. Я же сказала, что ты – один из лучших людей, которых я знаю. Понял?

– Да. Только вот зря ты так говоришь. Маша? – позвал он вдруг меня по имени.

Я вопросительно взглянула на него.

– Выполни одно мое желание. Пожалуйста.

– Какое? – я готова была выполнить тысячу его желаний, чтобы только он вновь стал улыбаться, как прежде.

– Поцелуй меня, – произнес не своим голосом он и наконец взглянул мне в глаза. – Хочу знать, каково это – целовать любимого человека.

Это прекрасно. Это необыкновенно. Это…

Не дожидаясь моего ответа, Димка быстро подошел ко мне, неловко обнял обеими руками за предплечья, склонился и поцеловал. Несмотря на то что он промок под дождем, губы у него были совершенно сухими, а дыхание – прерывистое.

Опять прозвучал гром – казалось, прямо над нашими головами. И я непонятно чего испугалась, хотя никогда не боялась грозы.

Он целовал меня нежно и в то же время жадно. И я позволяла ему делать это – от растерянности и осознания того, что причинила ему боль. Его губы казались безумно ласковыми, но я ничего не чувствовала. И за те короткие полминуты, что он целовал меня, я поняла, что Димка, может быть, самый лучший парень на свете, но, к сожалению, нелюбимый. Не тот, рядом с которым хочется быть каждую секунду этой невыносимой жизни.

Его губы казались восковыми – приятными, не отталкивающими, но не дарящими эмоций. Поцелуй с ним был сродни молочному шоколаду без вкуса или остывшему кофе без аромата.

Я не вырывалась и не возмущалась – не хотела обижать друга, я просто мягко отстранилась от него, взяла за руки и, почувствовав в них дрожь, сказала, глотая воздух, которого вдруг перестало хватать:

– Дима, ты невероятный. Добрый, смелый, веселый. Заботливый, милый. Но… – каждое слово давалось с трудом, – ты правда мой друг. Мой брат. Я не могу, просто не могу, понимаешь? Ты очень мне дорог, но…

В моем голосе слышалась боль. От пронзительного северо-восточного ветра стало очень холодно, и я поежилась.

– Понимаю.

– Мне жаль, Дима, мне так жаль. Все, что я могу предложить, – это дружба. Может быть, если бы это произошло раньше, до того, как в моей жизни появился Дэн, у нас бы все получилось. Но сейчас… Я не могу. Ненавижу себя за то, что делаю тебе больно, но не могу. – Не выдержав, я обняла его – так же, как обняла бы брата или подругу. Смерча я обнимала иначе. И только с ним чувствовала волшебство, чувствовала ветер и искры.

Он обнял меня, и мне показалось, что на его глазах слезы.

– Дима, прости меня, я во всем виновата, – прошептала я, положив голову ему на плечо. – Я не хотела, чтобы ты страдал или мучился. Я такая дура, такая глупая.

– Глупенькая… Не говори ерунды. Ты ни в чем не виновата. Это я. Я виноват. Прости, что не смог молчать. Но я так устал, Маша, – говорил он, крепче обхватив меня руками. – Устал молчать. Устал быть уродом. Я столько всего ото всех скрывал, что больше не могу. Я на пределе. Ты, Ольга, Ник. Я виноват перед всеми. Слабак.

– Неправда, – прошептала я. – Ты не слабак. Ты очень сильный.

Мы стояли обнявшись и не слышали, как один из автомобилей, припаркованных около двора, спешно уехал прочь.

* * *

Стоявшие под козырьком подъезда Мария и Дима не знали, что в те минуты, когда он вдруг решил рассказать ей все о своих чувствах, в одной из машин напротив них сидел Дэн вместе со своим близким другом Игорем, организовавшим охрану Маши.

Денис чувствовал себя почти хорошо, его молодой и оказавшийся сильным организм быстро восстанавливался, удивляя врачей и его самого, правда, из больницы парня еще не выпустили – дед велел до последнего держать там своего энергичного внучка. Но этим вечером Дэн все же на время умудрился сбежать из своего бокса, который он начал тихо ненавидеть. Причиной этому было сообщение от Маши. Она вдруг написала Дэну гневное сообщение о том, что видеть и слышать его больше не желает. И когда он читал его, едва не выронил телефон – так ослабли пальцы. Стало невыносимо больно, и сидящая рядом Лера заметила, что ясный взгляд ее сына вдруг померк, а рука, на сгибе которой все еще виднелись синяки от игл, безвольно опустилась на постель.

– Денис! – громко позвала она сына по имени, испугавшись. – Денис, тебе плохо?

– Нет, мама, – слабо улыбнулся тот, – просто я тут кое-что забыл сделать. А сейчас вспомнил. Не волнуйся.

– Ты точно в порядке? Позвать врача? – все равно волновалась женщина.

– Нет, мам, все хорошо.

Он попытался позвонить Маше. Однако она всюду занесла его в черный список и всюду была офлайн. Пропала. Конечно, Денис знал, что Чип находится дома и что она в безопасности, но легче ему от этого не стало. Парень не совсем понимал, какую ложь имеет в виду Марья и почему она его, Смерча, ненавидит? Успокоив свою разгоревшуюся черным пламенем красноглазую леди, Дэн спустя некоторое время проанализировал ситуацию и предположил, что Бурундукова или узнала правду о том, что он в больнице, и обиделась, или что-то неправильно поняла и приняла за ложь с его стороны. Но что конкретно – до парня не доходило, хотя он пытался в голове смоделировать хотя бы примерную ситуацию хода мыслей и поведения Марии.

О том, что Денис находился в больнице, до сих пор знали только несколько близких друзей Смерча, родственники и отец Маши. И никто из них не рассказал бы ей правду, пока не состоялся бы захват пристанских на благотворительном балу. На всякий случай он позвонил друзьям и поинтересовался, не связывались ли они в последнее время с его девушкой, но оказалось, что они не общались, и более того, она заблокировала и их тоже.

Значит, Маша что-то себе навыдумывала. Но что? Что стало катализатором взрыва с ее стороны? Или… кто?

Что-то произошло, но что, Денис не мог понять. И решил узнать обо всем напрямую. От Маши. Ничего другого ему не оставалось.

Обманными путями он выбрался из больницы, сел в машину дожидавшегося его Игоря и направился к Маше. К ее дому они приехали ровно в тот момент, когда Маша разговаривала с Димкой, стоя под козырьком подъезда. Сначала они наблюдали за ними. Игорь – с толикой любопытства, Денис – внимательно. Ему не нравилось то, что он видел. Ревность колола его сердце, но в то же время он чувствовал нежность. Маша была поразительно трогательной и безумно привлекательной. А еще вернула себе прежний цвет волос. С любовью рассматривая ее, Денис понял, что соскучился. Ужасно соскучился. До невозможности. Он хотел подбежать к ней, обнять, закружить в воздухе, привычно поцеловать, но вынужден был сидеть в машине и смотреть на девушку издалека. Он хотел пообщаться с ней наедине, без Димки, и ждал, когда тот свалит.

Интересно, а как сильно по нему скучает она?

Совсем скоро эта история закончится, и они пойдут на концерт ее любимой группы, а потом он точно повезет ее в горы, потому что ей правда пора… взрослеть! И только с ним, естественно. Едва подумав об этом, Смерч позволил себе довольную улыбку, прикрыв костяшками пальцев губы. Нужно просто подождать. Еще немного – и все будет отлично. Они будут вместе. Она и он.

– Кстати, видишь вон ту темно-синюю «Хонду» слева? – спросил его Игорь. – Там мои парни из агентства. Охраняют твою подружку. А вон там, через две тачки от них, в потрепанном черном хетчбэке менты. Охрану твоей подружке организовали на уровне. Правда, пока все спокойно. Может, поедем? Тебе в больнице нужно отлежаться.

– Нет, я должен с ней поговорить. Он уйдет, и я поговорю.

– А кто это вообще? – прищурился Игорь. – Какой-то дружок? Судя по тому, что менты не чешутся, этот парнишка входит в круг лиц, с которыми девочке можно контактировать. Ее отец специально такой составлял.

– Я его знаю, это ее друг, – спокойно отозвался Денис. Но тут же его спокойствие и горячее ожидание встречи и объяснения, которое он продумал от и до, были как диким ветром сдуты. Чащин вдруг наклонился и поцеловал Машу. А та и не сопротивлялась, хоть и не обнимала в ответ.

На заднем сиденье автомобиля почти мгновенно появилась смеющаяся, словно над старой комедией Чаплина, Ревность в новом шикарном платье и удивительно ярком колье, жаркий свет которого ослеплял, опаляя ресницы.

Денис изменился в лице и непроизвольно сжал кулаки.

Где-то в небе полупрозрачного Дениса резко отбросило от его феи прочь, так, что он долго не мог найти ее.

– Ого! А она точно твоя подружка, а не его? – удивленно спросил Игорь, наблюдая за парочкой. – Да она сама верность, я смотрю.

Смерч откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Ему было трудно смотреть на то, как его девушка целует другого. Так трудно, что он в первый раз в жизни прокусил себе до крови кожу на тыльной стороне запястья.

Теперь Маша и Чащин смотрели друг на друга, и Денис готов был поклясться, что с нежностью. А потом она вдруг прильнула к нему, и он, растерявшись, не сразу, но обнял ее. Так они и застыли под козырьком подъезда.

«Хочешь бесплатный совет? Выйди и убей его, мальчик мой, поменяй ход своей жизни», – хрипло прошептала госпожа Ревность, вдруг переместившись и оказавшись сидящей на коленях Дениса. Она нежно обняла его и прижалась к парню, гладя по груди и ласково целуя в висок пухлыми чувственными губами.

«Открою секрет, ты нравишься мне, мой мальчик. Выйди, покажи им, сдайся, я награжу тебя», – прикусила она мочку его уха, гладя хвост ящерки на шее. Глаза-бусинки ящерицы сверкнули.

Дэну и правда хотелось выйти из тачки, эффектно появиться перед парочкой, с улыбкой благословить этих двоих или же ударить соперника – уже и мышцы непроизвольно напряглись на руках, но…

– Поехали, – только и сказал он, крепко сдерживая одно из самых темных желаний человечества. – Поехали отсюда, Игорь.

– В больницу? – не стал тот подкалывать друга, видя его состояние.

– Просто езжай прямо. Ненавижу дождь, – Денис попытался согреть дыханием холодные ладони, а Игорь торопливо включил печку, хотя никогда не делал этого летом.

Дождь никак не прекращался, монотонно бубня свою заунывную песню.

Смерч прикрыл глаза. Наверное, когда-нибудь потом он узнает, что заставило этих двоих целоваться. Однако сейчас он уже сделал выводы.

Кровь на запястье продолжала сочиться и замарала длинный рукав его черной толстовки.

А узнает ли? Ведь часто бывает так, что о многих важных вещах мы остаемся в неведении долго, очень долго – и даже всю жизнь. И только после последнего вздоха открывается вся правда, но изменить прошлое тогда уже никто не в состоянии. Свое прошлое стоит менять тогда, когда оно еще было настоящим.

* * *

Дождь не прекращался. Небо будто бы плакало – плакало за людей. Плакало за Димку, который обнимал меня, словно зная, что больше не сможет этого сделать.

– Спасибо за поцелуй, – сказал он, отстранившись от меня, и лицо его было белым словно мел. – Это действительно был невероятно. Я… Я не забуду.

– Дима…

– Не говори ничего. И забудь обо всем, что я сказал тебе. Давай снова играть в друзей. – Он снова улыбнулся – так мучительно, что мое сердце сжалось от боли.

Мы попрощались не сразу – долго разговаривали, и оба едва не плакали. Это было так тяжело – понимать, что дружба разрушена. Мы оба знали, что наши отношения не станут такими, как прежде. Однако Димке стало легче – я видела по его глазам. Кажется, тот груз, который был у него на сердце, стал меньше. Он действительно скрывал слишком многое и сходил от этого с ума.

– Обещай, что ты будешь счастливым, – попросила я его прежде, чем мы разошлись, а Димка только улыбнулся в ответ.

– Маша! – услышала я вдруг, когда подходила к двери подъезда. Я остановилась и обернулась. Димка, стоящий на другой стороне дороги, сбросил с головы капюшон и громко крикнул:

– А тетрадку… тетрадку по английскому тогда не я нашел! Ее передал мне Смерчинский, а я просто отдал ее тебе! Прости, что соврал!

– Дурак! – крикнула я ему в ответ так же громко, заставляя себя улыбаться. – Чащин, ты… Ты такой дурак! И не смей грустить! Я буду проверять!

Он отвернулся, напоследок махнув мне рукой, а я так и не поняла, отчего его лицо мокрое. От слез или дождя.

Дома я просто свернулась калачиком на диване рядом с мамой, подложив ладони, сложенные лодочкой, под щеку. Она смотрела телевизор и ела клубнику – от нее я отказалась, потому что есть не хотелось совершенно. Да и вообще ничего делать не хотелось. Хотелось в другой мир, честный и благородный, туда, где у Дэна не было тайн, где не страдал Димка, где не было никаких потерь: Лазурной и Черной, а Ольга Князева была взаимно влюблена в какого-нибудь хорошего парня. И где я, конечно же, была счастлива. Правда, сейчас казалось, что я и счастье – это параллельные прямые, которые, как известно, никогда не пересекаются.

– Маша, ну что такое с тобой? – спросила мама обеспокоенно. – Что случилось?

– Да нет, все хорошо. – Я взяла на руки проходящую мимо важную, как и всегда, Ириску, и прижала к себе, словно игрушку. Животное недовольно повело носом, мявкнуло что-то неразборчивое, но вырываться не стало.

– Но я же вижу, что не хорошо. Машенька, ну что, что у тебя за горе? С Денисом поссорилась?

– Ну так… немного. Мам, не спрашивай меня об этом, а?

Да, не спрашивай, иначе я буду психовать, а ведь я только что успокоилась.

– Хорошо-хорошо, – грустно улыбнулась мама и потрепала меня по ставшим более жесткими волосам, – не буду спрашивать. Вы молодые, у вас все самой собой разрешится. И не переживай ты так, у всех бывают и ссоры, и разногласия.

– Угу.

– Возьми клубнику. Бледная, как поганка. Витаминов не хватает. Только руки вымой, – не удержалась она от наставления.

– Не хочу.

– Возьми-возьми, скоро отойдет уже, ешь, пока свежая.

Я вздохнула, прошлепала к раковине, вымыла руки – мыла их долго, задумчиво глядя на отражение в зеркале, не понимая, почему у меня такое неподвижное лицо, пришла обратно, послушно взяла большую красно-розовую ягоду и засунула в рот. И тут же почувствовала ее сладкий и слегка кисловатый вкус. А он заставил меня вспомнить Смерча. Глупая клубничная фея, р-р-р! Придумала же на свою голову! Клубничная фея, грушевая… Тогда мне так хотелось утешить Дэна, что слова складывались сами собой, рождая для него персональную сказку. Наверное, ему было смешно. Тогда я ничего не понимала, а сейчас почти уверена, что этот парень привык совсем к другим девчонкам, не таким, как я. А я… Наверняка я казалась ему мелкой, глупой и наивной.

Обида и гнев нахлынули с новой силой, прокатились холодной волной по всему телу, заставляя крепко сжимать зубы и широко раздуваться ноздри. А еще я до сих пор ничего не понимала, и это тоже раздражало меня.

Зачем Сморчку, козлу, Князева, если она Димку любит? Встречается с ним, вместе ездит на отдых, держа это в тайне. Или… Тут я резко выпрямилась. Или Оля всего лишь та, которая помогает соединить сердца Дэна и своей сестры Инны, с которой Дэн расстался?

А что было между ним и Оленькой? Если Инна – это Лазурная потеря, то Черная, возможно, и есть моя любимая Троллиха. Что было между Дэном и ней? И хотя Черри говорил, что Смерч не такой подлый, чтобы встречаться с обеими сестрами, у меня нет оснований ему верить.

Да как вообще этот гад посмел встречаться с двумя сестрами?!

Я тут же со злости запихала в рот еще целых три ягоды. И опять клубника заставила меня вспомнить объятия Смерчинского. И резко ослабела от непонятного горя, которое сковывало по рукам и ногам, даруя оцепенение.

– Мама, почему наша жизнь не такая, как клубника? – вдруг спросила я.

– М? В смысле? – не сразу оторвалась от фильма она.

– Почему она не такая сладкая? – повторила я, не узнавая свой голос. – И почему жизнь, как клубнику, нельзя заморозить в холодильнике, чтобы она застыла на счастливом моменте?

Да, кому-кому, а себе я всегда могу во всем честно признаться. Я бы остановила свою жизнь там, где была счастлива с Дэном, и наслаждалась бы все отведенное мне время его лживыми губами и наглыми руками, не зная, что такое боль от душевных ран, не чувствуя обид, тревог, забыв о гордости и наплевав на условности.

– Глупая же ты у меня. Ничего еще в жизни не понимаешь. Садись, я тебя расчешу, – сказала мама. Когда я была маленькой, она часто расчесывала меня, чтобы я успокоилась и прекратила вертеться и бегать.

Я села маме в ноги и закрыла глаза. А она, как в детстве, проводила по моим теперь уже вновь светлым волосам большой деревянной старой расческой. Это и правда успокаивало – как и тиканье часов, и звуки радио, и привычный шум телевизора, по которому начались вечерние новости… Мама что-то рассказывала мне, явно желая успокоить, диктор рассказывала о главных событиях недели, а я просто поджала под себя ноги и думала, думала, думала. А еще очень скучала. По Смерчу, конечно же. И по тому, что было, хотя для него все это оставалось лишь игрой. А потом в новостях вновь заговорили о разбившемся на днях на юге страны рейсе, о том самом, на который едва не попала Ольга Князева с семьей. Репортаж был грустным. Слушая корреспондента, я вдруг задумалась о том, какая я все же эгоистка. В мире происходят такие страшные трагедии, а я переживаю из-за больной любви. Подумаешь, какой-то там Смерчинский, какие-то то там чувства, все это можно пережить. Да, все можно пережить, кроме…

– Однако не все пассажиры, купившие билеты на трагический рейс, вылетевший на юг двадцать шестого июня, попали на борт, – вещал ведущий. – Диана чудом осталась жива. Ее досадное, казалось бы, опоздание на рейс стало ценой за жизнь.

Камера показала простую на вид девушку с черными волосами и темными глазами – то ли испуганными, то ли радостными. За руку ее держала маленькая девочка, которая, кажется, стеснялась камеры и смотрела в пол.

– Мы с ребенком должны были поехать на отдых, в Галазе у нас родственники, поэтому мы приезжаем туда каждый год, – взволнованно говорила брюнетка, не отпуская руку маленькой девочки. – А в тот день были такие пробки, что мы просто не успели на регистрацию. Опоздали почти на сорок минут! Знаете, сначала обидно было, что на море не попадем, а теперь, – она прижала дочку, наконец посмотревшую в камеру большими наивными васильковыми глазами, к себе, и голос ее дрогнул, – я готова благодарить каждого автомобилиста на дорогах в тот день.

И тут до меня дошло.

Удивление, граничащее с помешательством, оцепенение, замораживающее пульс, страх, рассекающий душу, – все это одно за другим овладело мною, и если только первые два состояния заняли несколько секунд, то последнее держало долго.

Все можно пережить, кроме… кроме… утраты.

Напугав маму, я вскочила на ноги, перевернув тарелку с клубникой.

«Улечу в конце июня, у нас билеты на двадцать шестое», – сказал беззаботный голос Дэна мне на ухо.

– Ты чего, Мария? – натуральным образом обалдела она.

Как бы я это пережила?

– Мама! – прокричала я. – Мама, он чуть не погиб!

– Кто? – запаниковала она, не понимая, почему ее дочь в таком состоянии. – Ты о чем? Маша? Маша! Тебе что, успокоительное давать уже? Что с тобой? Объясни мне, что с тобой!

– Нет, мама, не надо! Просто он жив! – не могла я сдерживать эмоций. И, едва не зарыдав, обессиленно упала на диван и крепко сжала пальцами края подушки. Оля должна была ехать в Галаз двадцать пятого числа, а Денис – двадцать шестого. Но он уехал раньше. Непонятно по каким причинам, но намного раньше. А что было бы, если бы он уехал тогда, когда планировал? От этой мысли в висках стало жарко, а перед глазами поплыли мошки. Если бы не уехал двадцать пятого июня – точно погиб бы! И он, и его родители.

Голова закружилась, и мне казалось, что комната вращается вместе со мной.

Дэну грозила беда, неминуемая беда, и только его врожденное везение не дало этой беде, этой страшной грозе грянуть.

И пусть, пусть он уехал из-за Ольги, из-за этой неведомой мне Инны, из-за кого угодно, главное, что с ним ничего не случилось, он жив, сейчас он дышит, и его имени нет в черных списках погибших. О чем я думала? За что ругала его и ненавидела? Чем была недовольна еще пару минут назад? Почему я не думала о главном?

О его жизни.

Ненависть, злость, обида моментально улетучились, оставив меня в покое и поняв, что я им не поддамся. И только глубокий тягучий, как мягкая горячая карамель, страх оставался со мной.

– Маша? – с тревогой погладила меня по плечу мама. – Ты мне скажешь, что случилось?

Я поднялась с дивана.

– Один человек должен был лететь этим рейсом, но не полетел, поэтому он живой, – улыбнулась я и прошептала: – Так… страшно.

– Боже мой, кто? – поразилась мама. Она, как и я, – очень впечатлительная.

– Да так, – почему-то не стала говорить я про Дениса. – Один знакомый.

– Просто чудо. Хорошо, что жив. Подожди-ка, я тебе чай успокаивающий принесу.

Мама спешно покинула комнату, а я, встав на колени, принялась машинально собирать упавшую на пол клубнику.

Господи, спасибо, что он не летел тем самым рейсом! Пусть я ему не нужна и пусть он врал мне о чем угодно – главное, он жив и будет еще долго жить. Спасибо! Спасибо!

Вот и все, о чем я думала, стоя на коленях и бездумно складывая красные ягоды в тарелку. В какой-то момент я застыла, глядя в серое небо и беззвучно благодаря за спасение Дэна, отмерев лишь тогда, когда услышала шаги мамы.

Даже если ты безразличен любимому человеку до омерзения, его благополучие и его жизнь остаются для тебя величайшей драгоценностью.