Текст книги "Morituri. Идущие на смерть"

Стена в коридор расступилась и запустила процессию в камеру. Существа в белых халатах забегали по камере, очищая ее от негатива. Сестра, поджав губы, ждала.

– Это забастовка? – поинтересовалась она.

– Наконец-то! Хоть кто-то! Объясните, что происходит? А то scio me nihil scire, или, проще говоря, я знаю, что ничего не знаю. – вяло спросил Сефер, не поднимаясь.

– Многие знания – многие печали, – отрезала она. И тотчас переключилась на существ в белом. – Все не убирайте, оставьте пару ошметков и артефактов для лаборатории. Будет интересно пронаблюдать изменения.

Медсестра подцепила пальчиком кусочек мысли на стене и задумчиво уставилась на него.

– Вижу цель – не вижу препятствий, значит?

Процессия в белых одеждах поволокла Сефера на мраморный постамент. Он пытался сопротивляться, но почувствовал, что его конечности скованы и обездвижены. Он мог только шевелить глазами. Остальное не работало. Над ним зажглись софиты. Операционная загудела, заработали какие-то агрегаты. Медсестра руководила операцией, то и дело взмахивая руками и отдавая приказания одним движением бровей. Ей безропотно, словно роботы, подчинялись. Сефер с мольбой смотрел на нее и пытался поймать ее взгляд, но она словно не замечала его и была холодна. Он ничего не ощущал, кроме липкого и сковывающего все его существо ужаса.

– Интересно, – промелькнула последняя мысль в голове у Сефера, – такова смерть Смерти?

А через мгновенье картинка стала размываться, Сефер будто куда-то проваливался и летел, а затем все исчезло.

Когда картинка появилась заново, сначала Сефер снова увидел над собой софиты. Он был один в стеклянной белой камере под софитами. Попробовал пошевелиться. Тело было словно не его. Как если во сне отлежал руку и пытаешься ей двигать, а она есть, но болтается, словно чужая, и команд не слушается. А еще зудит неприятно. При попытке встать с пьедестала Сефер свалился вниз. Внизу вместо пола оказался песок, который медленно начал засасывать его. Раньше Сефер ходил по зыбучим пескам, как по воде, но сейчас его члены не слушались приказов мозга и Сефер начал тонуть. Он попробовал подать голос. Вместо слов вышло ужасное животное рычание. Оно наполнило камеру. Это был не его голос. Он его узнал. Так выл сфинкс Хорем-Ахет.

Они с Дуаджем, будучи юными и бесшабашными, как-то передышали благовониями у тибетских лам. Тогда было модно посещать разных жрецов и шаманов по всей земле, там можно было великолепно отдохнуть, развлечься, так как некоторые из них действительно умели вынимать души и вводить их в транс. И с этими душами можно было поболтать. Иногда это бывало занятно. Душа гораздо умнее и полнее своего носителя – человека. Человек и десятой частью возможностей и знаний своей души не пользуется. Иногда после таких сходок некоторые души сами вызывались пойти со Смертью и это было дополнительным бонусом к такому оригинальному трипу. Смерти не полагалось, конечно, вкушать наркотические и дурманящие пары, да и в большинстве своем они на Смерть не действовали. Но было на земле несколько умельцев, к которым хаживали бесы и нечисть, а может и департамент трансформаций тестировал свои составы. И открывали им действительно действенные рецепты. Ну и Сефер с Дуаджем, разумеется, накурились таких благовоний, переговорили со всеми присутствующими по душам, Дуадж даже организовал надкостровую воздушную пляску, короче гулеванили до утра, хорошо хоть никого принудительно с собой не утащили, потом черный провал, а потом Сефер с Дуаджем упали в песок. Они оказались посреди ночного песчаного моря. Как уж они там очутились, ни один, ни второй не помнили. Дул ветер и песок набегал на них волна за волной. Чтобы не захлебнуться, они схватились друг за друга. Песок был зыбучим и засасывал их вниз. Тогда они повернулись спина к спине, сцепились ногами и откидывали песок каждый со своей стороны. Это позволило им остаться на плаву какое-то время и даже слегка разгрестись. Гравитационный и другие аппараты не слушались их после наркотических переборов.

Дуадж греб руками в стиле баттерфляй, а Сефер – брассом. Потом Дуадж рванул вверх что есть сил, а Сефер, поскольку был сцеплен с ним ногами, взмыл за ним, и освободившись от песочного гнета, помог свободно планировать в воздухе. Отдышавшись, они оба зависли над песком. И почувствовав, что опасность миновала, по-детски засмеялись и даже приобнялись. Они ощутили себя легкими, ничем не отягощенными и едиными. Вокруг них расстилалась долина пирамид. Родная.

– Кажется, мы вернулись к себе, бро! – Дуадж уселся на плечо сфинксу и потряс головой, чтобы удостовериться, что хмель отступил. Сефер опустился на соседнее. Его все еще потряхивало.

В этот момент горизонт стал быстро светлеть и оттуда выскочил солнечный луч. Он отразился в золотых наконечниках пирамид, они золотом загорелись на черном небе и подожгли его, словно спички. Небо вспыхнуло ярким огнем и посветлело. Громогласно закричал сфинкс. Каменное его нутро резко сжалось от моментальной смены холодной ночи на дневную жару. Дуадж похлопал сфинкса по плечу.

– Это так красиво, старина, я всегда восторгался твоим рыком!

Сфинкс же испуганно фыркнул и застыл, словно каменный.

– Как думаешь, что означает наш бросок в прошлое? – настороженно поинтересовался Сефер.

– Ой, не знаю, ты же у нас мыслитель, ты и анализируй. А для меня это все просто отпуск, – проворковал Дуадж. – в прошлом всегда лучше.

– Да мы только что чуть у Аида не очутились! Ты что, не понял?

– Изи, бро, иногда нужно навещать родственников, даже не близких. Чтобы как-то отношения поддерживать, традиции соблюдать. Правильно я говорю, Хорем-Ахет? – и Дуадж снова потрепал Сфинкса по плечу.

Сфинкс не поворачивая головы начал разгребать песок перед собой. Он словно пытался спрятаться в землю.

– Скучал по нам, Хорем-Ахет? Я смотрю, пока нас не было, кто-то тебе посмел нос отбить.

Сфинкс оскалился.

– Скажи нам кто, мы разберемся!

Сфинкс попытался стряхнуть их со своих плеч, но у него не вышло. Тогда он нарисовал на песке иероглифы. Иероглифы изображали маленького сфинкса, который раздвоился, превратился в двух львов, связанных хвостами. Львы рвались в разные стороны с такой силой, что у обоих хвосты чуть ли ни вырвались.

– Перестань нам загадки загадывать, мы же не путники неизвестные, мы тебе родня. Кто два этих урода?

– Эти иероглифы означают Акер, – похолодев, прочитал Сефер. – Когда Акер изображается в виде пары львов, иероглифический знак горизонта, представляющий собой две горы и солнечный диск, помещается между львами, сидящими спина к спине. Одного зовут Дуадж, что означает «вчера», а другого Сефер, что означает «завтра». Это иероглиф «Тот, кто смотрит вперед и позади». Это мы, Дуадж.

– Ничего не понимаю. Мы – львы? Или мы отбили тебе нос, Хорем-Ахет?

Сфинкс вдруг зверски взвыл и все же стряхнул Сефера с Дуаджем в песок. Их накрыло очередной песчаной волной. Сфинкс остервенело стал зарывать их. Но у Дуаджа хватило сил вырваться, он схватил Сефера за ноги и стартанул ввысь что есть мочи.

– Надо валить, кто-то хочет нас подставить и опорочить, если даже Хорем-Ахет чуть не отправил нас к Аиду, происходит бесовщина какая-то, надо разобраться!

– Дуадж, а что, если это правда мы?

– По обкурке?

– Допустим.

– Я допустить такого не могу! Хрень какая-то!

– Мы даже не помним, как мы тут оказались, почему бы нам не помнить, что мы ему нос отбили?

– Потому, что это харам, невозможно, анбеливибл! На каком еще сказать, чтобы понятно? В любом случае, у нас состояние алиби – чего не помним, того не было, заруби это себе на носу!

– Может ты и Хорем-Ахмету так сказал и зарубил?

– Ты вообще что ли дикий? Я с ним вырос, как я ему могу нос отрубить? Он нам был няней. Это как если бы ты меня из своей судьбы вычеркнул – невозможно и неприемлемо! Часть от себя не отрывают!

– Может, стоило перед ним все-таки извиниться? Не станет же он врать?

– Врать, может, и не станет, а вот напутать может – он же не Смерть и не Бог, а камень. Мало ли чего там у него внутри спуталось? Извиняться не будем, но давай что ли ему новый нос закажем у какого-нибудь Гефеста?

И пока они уносились прочь им вслед мчался плачущий рык Хорем-Ахета.

Из рыка и воспоминаний Сефера за шкирку вытащила медсестра. Она стояла перед ним в неизменном белоснежном халате с кровавым пятном и улыбалась. Словно до этого была не она, а ее холодный клон. Теперь она смотрела на него тепло, даже подошла, потрогала предписание. Ее оно не тронуло и не укусило.

– Растет, – констатировала она, – и будет расти еще. На тебе вообще лица не будет.

– Может быть, вы мне, все-таки, теперь объясните, что происходит? – возмутился Сефер.

– А разве не понятно?

– Честно говоря, нет.

– Ну смотри, сейчас твое дело на рассмотрении у Летума. Скорее всего, тебя очеловечат и отправят жить. Как Смерть ты не справляешься. Из-за твоих оплошностей слишком многое в общем миропорядке сбивается. Много жалоб. Летум боится больших чисток. Я, конечно, возражаю, но вето наложить не могу. Потому взяла тебя к себе. Чтобы немного отсрочить исполнение приговора. Мы делаем все невозможное, чтобы облегчить твой переход. Видишь, даже совершили небольшую пересадку костного мозга с человеческими опциями. Немного понаблюдаем, как ты переносишь это и, может, прибавим дозу. Тогда переход будет для тебя вообще безболезненным. А при том, что ты так рьяно интересуешься светом, даже приятным и желанным. К свету путь только через жизнь.

– Что значит легкую операцию??? Разве это можно без моего согласия?

– Дружок, тебя хотели на время ожидания решения отправить в заключительный департамент. А ты вообще можешь себе представить, что там происходит?

– Могу, наверное. Тьма кромешная и скрежет зубовный?

– Нет, это ниже, но там тоже не сахар.

– Значит я в департаменте трансформаций?

– И развития, заметь! Мы сейчас немного поразвиваем тебя, и ты будешь ко всему готов. Ты же хотел развиваться?

– Я хотел самостоятельно, а не насильственно. Неужели нет другого пути? – ошарашено спросил Сефер.

– К сожалению, нету. Понимаешь, свет только там, где любовь. А там, где любовь – Смерти нет. А ты – Смерть. То есть, там, где свет тебя в таком виде, как ты привык, не будет. И потому тебе нужно крепко подумать, что же ты собираешься делать.

– А у меня есть выбор?

– Выбор есть всегда и у всех.

– Какой у меня?

– Либо ты идешь к свету через боль и страдания, то есть принимаешь изменения своей сути и очеловечиваешься, либо забываешь обо всех эмоциях, которых ты нахватался у людей, воссоединяешься с Дуаджем и ведешь нормальное существование обычной Смерти. Но тогда мы тебя еще раз соперируем. К сожалению, без гарантий результативного вмешательства.

– А нельзя обычным способом, без боли и страдания и без Дуаджа – просто стать светлой Смертью? Я, например, с удовольствием забирал бы монахов там всяких.

– Нет, – отрезала медсестра, – такого способа для тебя нет. А чем тебе так Дуадж насолил? Вы ведь практически одно целое были всегда? Неужели ты никогда по нему не скучал?

– Он – моя темная сторона.

– Темная сторона звучит как-то нетолерантно. Без темной стороны не бывает светлой. Наши достоинства – продолжение наших недостатков и наоборот. Ну и вообще, отречься от брата – какая-то не очень светлая история, не думал об этом?

– Но он делал меня хуже и не пускал туда, куда меня тянуло.

– Он дополнял тебя и спасал там, где тебя не хватало. С ним ты мог больше. И он с тобой. Хотя теперь вообще все зашло в такой тупик, что не ясно, сможет ли он тебя принять, даже если ты этого захочешь.

Сефер понурился. Боль и страдания он испытывал только однажды, и ему очень не понравилось. И вообще, жизнь – страшная штука. Ему совершенно не хотелось туда. Но если это единственная дорога в свет, может, стоило рассмотреть такой вариант?

– Думаю, что тебе нужно просто сходить в жизнь без задания, присмотреться, что к чему там, попривыкнуть, найти себе место. А я заодно проверю, как работает в тебе новый костный мозг.

– Я же под ограничением, разве меня отпустят?

– Я тебя отпущу, только поклянись вернуться. Иначе у меня будут неприятности. Собственно, много у кого будут неприятности, если ты нарушишь слово. Даже у тебя, ты ведь после операции. Но ты же хочешь к свету, а значит не должен допускать неприятности у других. Это, кстати, важное условие.

– Почему ты помогаешь мне?

– Я отвечаю за департамент развития и трансформаций. Я подписалась под экспериментом разделения и должна его довести до конца. Так что я помогаю не тебе. Твоя слабость разрушительна, а последствия слишком масштабны. А в миропорядке Смерть – не разрушительна, она созидательна. От тебя одни проблемы. Понимаешь, у людей и так в голове помойка, а ты добавляешь хаоса. И им, и нам. Дуадж, кстати сказать, справляется лучше тебя. Но он тоже без тебя однобокий. Я помогаю миропорядку удержать баланс. Это мое предназначение. Я думала, все пойдет по-другому, когда все это начинала.

– Какой еще эксперимент? – спросил Сефер

Сестра ловким движением руки сковырнула с лица Сефера предписание. Оно злобно заурчало и свернулось клубочком на полу, но обратно на Сефера не вскочило. Стерильно-белое пространство расступилось перед Сефером и сестра вытолкнула его в солнечный парк.

Глава четырнадцатая. На гребне волны

Без задания в жизни Сефер еще не был. И он ощутил неимоверную легкость. Ветерок подул и он полетел осенним листом. Это было весело и приятно. Он покувыркался в солнечных лучах, погонял солнечных зайчиков. Сначала они попытались броситься врассыпную, но затем почувствовали, что он неопасен. Дети играли в мяч, Сефер присоединился и вызвал всеобщий хохот, когда подхватил мяч и засунул его между веток старого клена.

Сефер проскользил с горки на детской площадке, покатался на качелях, вошел на дерево и подтолкнул мяч вниз, мяч вылетел, запрыгал и чуть не провалился в открытый канализационный люк. Сеферу потребовалось включить супер скорость, чтобы изменить его траекторию так, чтобы он все-таки не провалился. Заодно он решил закрыть люк, но крышка качалась и выглядела ловушкой: если встать на нее, она сразу перевернется. Сефер подумал, что надо бы закрепить, но в этот момент мяч поскакал на дорогу и Сефер плюнул на крышку и понесся за мячом.

Жизнь показалась ему прекрасной и игривой.

Он швырнул мяч детям, от родительской толпы отделился папа и подошел к нему, пожал руку. Сефер не ожидал, что его кто-то видит.

– Не знаю, кто вы, но спасибо, что включились, пока я замешкался.

Сефер кивнул, с удивлением поняв, что впервые они с Ангелом-Хранителем не антагонисты, а в одной команде. Ангел отправился ловить своего подопечного с дерева, а Сефер остался щуриться на солнце. Он попытался заговорить с солнечным лучом, но тот был холоден и молчалив. Как будто был человеком. Просто не видел Сефера в упор.

Вдруг из толпы детей выскочил мальчишка. Он с визгом восторга помчался к Сеферу, размахивая руками и выкрикивая:

– Привееееет! Я знал, что ты придешь!

Сначала Сефер подумал, что это не ему, но вглядевшись в ребенка, узнал в нем того мальчика, которого однажды по собственной оплошности забрал. Мальчик явно видел его, как и в первый раз. Сефер попытался сделать лицом улыбку. Мальчик распростер руки, чтобы кинуться к Сеферу на шею и обнять, Сефер растерялся, с ним такого не бывало, он не понимал, чем это может закончиться для него. Отступил в растерянности на шаг назад. В этот момент мальчик наступил на люк. Сефер среагировал моментально. Он схватил мальчика за шиворот, но того словно что-то тянуло вниз. Сефер поднырнул в люк, под мальчика. С темной стороны его держала Внезапная Смерть. Она подмигнула Сеферу из темноты люка:

– Спасибо, брат, мне помощь не нужна, дальше я сам.

Сефер отпихнул ее ногой вниз, Смерть вцепилась ему в ногу.

– Ты что тварь, исполняешь? Это мое задание! У меня номер есть, это моя работа!

Но Сефер словно не слышал. Мальчик был у него на спине.

– Просто вцепись в меня и не отпускай, – приказал он ему и вступил в настоящую, хотя очень короткую схватку с Внезапной Смертью. Та быстро ретировалась, так как была во-первых, в неудачной позиции снизу, во-вторых, люк был тесноват для нее, а в-третьих, она не ожидала борьбы с себе подобным.

– Я буду жаловаться, – прохрипела она, испаряясь – тебя найдут и отправят на землю.

– А сейчас я где? – усмехнулся Сефер.

Он вынес мальчика на воздух, отряхнул и велел бежать играть. Мальчик смотрел на него огромными серьезными глазами.

– Ты спас меня, и теперь ты в опасности?

– Малыш, мы все всё время в опасности. Просто иногда про это забываем. А надо бы всегда быть начеку.

– Хочешь, пошли ко мне, я тебя спрячу от того неприятного в люке, у меня есть огромный синий медведь, он будет тебя охранять. И вообще, мама говорит, что у меня в комнате такой беспорядок, что там ничего не найдешь! Тебя там тоже не найдут!

В этот момент мать мальчика оторвалась от беседы с подругами и увидела своего сына возле приоткрытого люка. Она заверещала и кинулась к нему.

– Что с ней? – изумился Сефер.

– Испугалась за меня, – прошептал мальчик.

Мать подлетела к мальчику и схватила его за руку и поволокла домой.

– Ты с ума сошел? Вот бестолочь, ты бы сейчас мог провалиться! Совсем что ли без мозгов?

– Странно она как-то боится, я бы сказал, что она ругается! – заявил Сефер. Он тоже держал мальчика за руку.

– Она всегда кричит, когда боится, чтобы несчастный случай или Смерть отпугнуть, – предположил мальчик.

– И прекрати бормотать! Отвечай, когда тебя спрашивают!

– О чем она тебя спрашивала? – Сефер все больше изумлялся, – об отсутствии мозгов?

– Я не слушаю, когда она так спрашивает, просто чувствую, что она вся сжалась и ее сердце как будто разорвалось.

Сефер остановился, как вкопанный. Может, все люди в детстве умные, а потом что-то происходит и они отчего-то глупеют? Это, наверное, и есть вирус жизни, которого так боятся все в департаменте. Чувствовать, что чувствуют другие, и жалеть их, и поддерживать.

– А ты про всех так можешь чувствовать или только про нее? – уточнил Сефер.

– Про всех. Просто надо настроиться на их волну. А ты разве не так чувствуешь?

– Я не чувствую, я знаю. Я могу послушать мысли, промотать эпизоды жизни, прочитать факты. Я чувствовал один раз, и это было ужасно. Это была боль. Хотя, наверное, когда мысли щекочут тебе разные нервные окончания – это и есть чувствовать?

– Наверное. А что такое разные нервные окончания?

Сефер повис на воздухе, не отпуская руки мальчика. Он вился за ним, как воздушный змей. Он чувствовал себя очень усталым. Вот до чего он дошел – легкая борьба с чужой Смертью обесточила его почти полностью. И еще эти мысли о чувствах, теперь они бились в его голове все сильнее.

Вдоль бульвара, по которому Сефер шел с мальчиком и его мамой, проехал автомобиль. Сефер настроился на волну водителя. Сначала он услышал музыку.

– Это какая-то музыкальная волна, – подумал он. Волна и вправду была музыкальная, диктор объявил следующую композицию, и в нее вклинился разговор.

– Скучаю. А ты? Ладно, я не нудить звоню, просто голос услышать. Расскажи, как тебе Ницца?

– Слушай, столько работы, что я даже не знаю, есть ли здесь море, – звонкий смешок в трубке. – Не трать деньги, перезвоню тебе завтра с рабочего, хорошо?

Это была дециметровая волна. Забавно, что можно нырять из одной волны в другую без перехода. Они так незаметно сливались и переливались друг в друга. Водитель медленно повернул голову в сторону тротуара, где в открытом кафе увидел обладательницу голоса из Ниццы за стеклом красивого кафе. Она прощалась с ним, держа телефон в одной руке и руку другого мужчины в другой. Машина продолжила движение вперед, а голова водителя осталась прикована глазами и душой к витрине кафе. И тут Сефера словно накрыло взрывной волной, так как водителя именно что разорвало изнутри. Сефер почувствовал, как человек за рулем одномоментно испытал сразу шок – и его существо замерло —, страх – его существо задрожало внутри—, гнев – его существо начало биться о стенки тела и вырвалось на свободу, кинув тело в лобовое стекло. Тысячи осколков от этого взрыва засыпали мечущуюся душу, которую ласково подхватила Морена, пока тело продолжало лететь по заданной траектории в столб. Она обернулась к Сеферу и кровавым ртом улыбнулась:

– Любовь – это больно, но красиво. Правда же, стеклянный дождь немного похож на морты? Так же мерцает. Кстати, пока ты тут в волнах барахтаешься и подслушиваешь…

– Я не подслушиваю, я пытаюсь почувствовать!

– Значит все-таки, очеловечиваешься? – покачала головой Морена, – а тебя там с собаками везде разыскивают. Я бы на твоем месте нашла безопасное место, пока волна не схлынет. – и с этими словами и с водителем она растворилась прямо посреди дороги.

Жизнь больше не казалась ему прекрасной.

На улице потемнело, собирался дождь, сверкнула молния и вместе с ней из тучи вылились два охранника с песьими головами. Сефер не знал, что делать, решив спрятаться, прыгнул к мальчику на закорки в капюшон. Выглядело это ужасно нелепо. Но самым нелепым было то, что охранники прошли мимо него. То ли они еще не сориентировались, что странно, то ли человек, который тащит на горбу свою смерть, не привлекал их внимания. Вокруг куча таких ходит. Всю дорогу до дома мальчик старался не подпрыгивать и не трясти Сефера. Но того все равно укачало, и он впал в полузабытье. В результате Сефер и сам не понял, как очутился в комнате мальчика. Выскочив из капюшона, он прежде всего осмотрелся. Обычная детская, Гефьон, поди, таких миллион видала.

– Кто еще живет в твоей комнате? – осторожно поинтересовался Сефер.

– Никто, не бойся. Я один. Ты мой гость, выбирай любое место. Прости, у меня нет даже игрушечного гроба, но я могу принести от мамы цветок, тогда ты сможешь лечь в землю, – сказал мальчик.

Сефер покатился со смеху. Это было очень мило и гостеприимно.

– Мне не нужна земля, я же не труп, но я готов разместиться в том месте, которое не будет напрягать тебя, чтобы, если ты проснешься ночью или забудешь, что я здесь, ты не испугался.

– Я не могу забыть тебя. И я тебя не боюсь. Ты мне не опасен, я чувствую. А ты разве сам этого не чувствуешь? – и мальчик вдруг от всей души обнял Сефера. И эти объятия запустили в Сефере желание оберегать этого малыша от всего на свете. Это было очень необычное ощущение.

– Странно, ведь это сегодня уже было, эти объятия, и ничем хорошим не кончилось, – подумал Сефер. – Малыш, ты простишь меня, если я немного отдохну? – произнес он вслух, – А после заката, когда я восстановлюсь, я расскажу тебе на ночь что-нибудь удивительное. А ты мне расскажешь, что такое вкусно.

Сефер увидел на столе у малыша яйцо и не дожидаясь ответа, нырнул в него. Оно было тесным, липким и с какой-то пластиковой неудобной штуковиной внутри. Но он так устал, что сразу же расслабился и впал в анабиоз.