Текст книги "Morituri. Идущие на смерть"

– Значит со следующей отдадим, не ной! Матери твоей наверняка соседи помогут, неужели бросят старую? А у тебя ведь тоже жизнь непростая, ну! Сгоняй лучше за пивком, на тысячу дров не купишь, а пиво купишь, и не ной!

Сеферу стало очевидно, что все готово для выполнения задания и можно телепортироваться в деревню. Странным образом ему хотелось чего-то очищающего. Тело Смерти не нуждается в гигиене, но у Сефера почему-то было ощущение, что он испачкался. Его это слегка разозлило, видимо, у него и вправду наклевывалось аутоиммунное заболевание. Ладно еще он чувствовал Дуаджа, тот все-таки, тоже Смерть, но людские несовершенства, все эти мысли и мыслишки, необдуманные действия, неспособность просчитать результаты своих действий, почему они вообще трогают его? Почему цепляют и заботят?

Находясь в мыслях, Сефер чуть не влетел в старушку возле изгороди. Слава Богу, он был невидим, но платок с головы ее сдуло. Старушка недоуменно оглянулась, ветра-то не было, а платок упал, как от ветра, а ветра не было. Она стояла, держась за изгородь и подслеповато вглядывалась в дорожку, ведущую к автобусной остановке. Автобус как раз причаливал, кряхтя и приседая. Из него выплюнулся человечек. Издали фигура казалась маленькой и неразборчивой, но старушка сразу определила в ней своего соседа, Петра.

Когда Петр приблизился настолько, что можно было разглядеть его лицо, старушка подобралась и побежала по-детски в его сторону. Петр притормозил, понял, что миновать старушку не выйдет, и понурив спину послушно пошел ей на встречу.

– Видели Ладку твою в городе, третий день гулеванит, – пробормотал Петр, пряча глаза.

Старушка охнула, все поняла, обмякла и побрела к дому.

Глава восьмая. Синяя бабка

Сефер вдруг почувствовал, что откуда-то снизу к его горлу подступило что-то едкое и душащее. Ему захотелось обнять старушку и укачать ее в ладонях, как младенчика. Кажется, люди называют это жалостью? Какой ужас, неужели он сможет испытывать все эти мерзкие душещипательные чувства? Неееет! Ему срочно нужны морты, это от голода его мутит! Надо просто ускориться.

Он включил энергосберегающий режим – тело отключилось и застыло, функционировали только глаза и мысли. Теперь нужно дождаться назначенного срока. Но вот сообщение от Летума все никак не приходило. И это заставляло глаза бегать из стороны в сторону. Тогда он переключил режим на функцию отключения мыслительного процесса, который все же более энергозатратен, в теле такая приятная гибкость образовалась, а в голове возникла звенящая пустота. Так было лучше.

Старушка медленно вошла в дом, походила по нему, словно по чужому, зачем-то подошла, отерла пальцем пыль со своего молодого фото. Села возле стола. Сидела слегка раскачиваясь. Словно у нее тоже включился энергосберегающий режим, как у Сефера. Сефер не торопил, понимал, что решение непростое и импульсивное. Нужно было ничем себя не выдать и настрой старушки не сбить. Старушка вдруг решительно поднялась, оправила юбку и отправилась из дома. Сефер забеспокоился – ну как к соседям направится, а те помогут и поминай его морты, как звали! Он последовал за ней во двор. Старушка накинула на плечи старенький свой тулупчик, платок не завязывала. Ну точно, к соседям, – решил Сефер и замерцал. Но старушка пошла к дровянице. Там дров было на одну ночь, всего ничего. Она поежилась на морозе, затем лихо сгребла достаточно много для такой субтильной женщины поленьев и потащила в дом. Вернулась еще трижды и перетаскала всё, что осталось. Затопила печь.

Сефер успокоился и снова сел в кресло. В избе стало тепло, а затем жарко. Старушку словно включили – она металась по избе с бешеной скоростью, стряпала, прибирала, подтапливала печь. Наконец закинула еще поленьев и накрыла на стол празднично. Принесла из сеней самогона бутыль, открыла, налила стакан и выпила залпом, не поморщившись. Сеферу стало понятно, откуда Лада научилась так алкоголь глушить.

Старушка открыла сундук в углу, достала оттуда красивое новое платье по моде тридцатилетней давности, новые чулки, поясок, платок, туфли. Разложила все это на кровати. Наряд лежал, как человек. Старушка критически осматривала эту несбывшуюся модницу. Вдруг бросилась к шкафу, вырыла оттуда какую-то подарочную коробку из-под конфет. В коробке был склад драгоценностей: обручальное кольцо, какие-то серьги, разломанный дешевый браслет и яркая брошка со стеклянным цветком. Ее старушка и выудила из коробки, принесла и приложила к платью. Весь этот маскарад абсолютно не вязался с ней, словно был из другой жизни, сброшен перед сном на кровать какой-то энергичной разбитной теткой без вкуса. Но глядя на тряпочки, старушка разулыбалась и присела рядом, нежно поглаживая подол платья. Если бы платье могло говорить, оно бы село на постели, протерло бы несуществующие глаза рукавом и заявило:

– Ах, как долго я спало!

И после этой фразы все бы завертелось, закружилось и старушка вернулась бы на 30 лет назад, в свое золотое время и прожила бы свою единственную и неповторимую жизнь ярко и счастливо, несмотря на бедность, пьющего мужа и непомерно тяжелую работу. Она бы смеялась, не давала бы себя в обиду, а может, и вовсе в город бы уехала и там бы все было по-другому. Но платье – только тряпка, и говорить оно не умело. Да и время подходило к концу.

Старушка меж тем стала разоблачаться и Сефер смущенно отвернулся. А когда повернулся, она уже стояла перед зеркалом и выковыривала пальцем помаду из давно закончившегося тюбика.

Такой необычайной красавицей она села за стол, налила себе еще стакан, опрокинула, закусила. Разгоряченно накинулась на приготовленные нехитрые разносолы. Затем встала, подкинула поленьев в печь и, наконец, задвинула вьюшку. Сефер обрадованно подлил старушке еще самогона. Она подумала, что не допила до конца и вновь прикончила стакан. Сефер подумал, что действо затягивается.

Он нервно передвигался по комнате. Случайно задел старый проигрыватель. Тот жалостливо крякнул. Благодаря этому Старушка вспомнила о нем, радостно вскочила и стала рыться в шкафу. Вынырнула оттуда с красивой картонной упаковкой, затертой на уголках. Бережно достала оттуда пластинку, нежно протерла ее подолом платья, долго возилась с проигрывателем, пока не заиграла Риорита. Старушка заулыбалась и стала в такт музыке кивать головой. Один раз даже покружилась вокруг себя, но чуть не упала. Сефер вынужден был подхватить ее. Сразу отпускать было нелепо, потому он закружил ее в танце, приобняв за талию. И вдруг лицо старушки стало юным – он танцевал с молодой девушкой. Он видел такое часто перед тем, как забирал душу, но сейчас разница между лицами была слишком контрастна. Старушка крепко держалась за его плечо и мягко следовала тому, как он ее вел. Поэтому Сефер дотанцевал с ней до конца песни и даже счел упущением, что Смерти не танцуют. Это было очень приятное и эстетичное времяпрепровождение.

Следующая композиция была медленной и Сефер приземлил старушку за стол, предварительно подлив ей еще самогона. Старушка выпила и его. Лицо ее вновь стало своего возраста, только румянец растекся по щекам. Она направилась в сени.

Нет! Свежим воздухом дышать нельзя, трезветь тоже! Сефер опередил ее в сенях и выкатил бутылку морилки ей под ноги. Она остановилась, подняла бутылку с пола, подслеповато сощурилась, читая название. Внезапно гениальная мысль, подкинутая Сефером, посетила ее. Она вернулась в дом с бутылкой. Налила содержимое в стакан, понюхала, поморщилась, затем закрыла глаза и выпила залпом. Пару минут посидела, чтобы морилка опустилась в желудок, а не запросилась обратно. А затем сделала то, что Сефер так давно ждал. Пошла и легла на кровать. Закрыла глаза. Немного повозилась с руками – сначала сложила на груди, как покойникам складывают в гробу, затем, поняла, что так неудобно, вытянула вдоль тела, как по стойке смирно, но и это ей не глянулось. Тогда она закинула привычно одну руку за голову.

Сефер подождал какое-то время, наклонился над ней, чтобы забрать душу, но старушка ровно дышала. Между тем, черный угар в комнате сгущался. Но она продолжала дышать и румянец ее щек не покидал. Сефер заметался по дому, проверил вьюшку – плотно закрыта, подкинул поленьев, подергал окна – все затворены, подбежал к старушке, старушка крепко спала.

Всю ночь Сефер носился по дому, проверяя щели и вьюшку, а затем возвращаясь к старушке. Ничего не менялось. Он даже включил инфернальное видение на предмет обнаружения скрытых Ангелов-хранителей, бесов и прочей своей братии, но никого не обнаружил. Ситуация становилась дикой. Он совершенно не знал, что делать. В бессилии он упал в кресло в ногах кровати и понял, что имеет смысл только ждать.

Внезапно на его руке стал мигать номер, появились губы, свидетельствующие о наличии голосового сообщения. Сефер раздраженно стряхнул губы, сообщения не прослушал. Сейчас не было у него сил на то, чтобы вступать в беседы или полемику. Даже согласиться сил не было. А звуковое сообщение требовало ответа по правилам Департамента.

Дом медленно заполнялся угарным газом, воздух темнел, обрастал клубами черного дыма, как и мысли Сефера. Они обессиленно плавали среди черных облачков, мечтая вознестись к белым и получить уже свои законные морты. Но все шло к тому, что этого не произойдет. И это было тупо-тупо-тупо! Старушка по-прежнему ровно дышала, улыбалась во сне и даже переворачивалась на кровати. Все было кончено. Сил сопротивляться не было, мортов не ожидалось. Луч раннего солнца пробился через дым и пощекотал Сефера за плечо. В другой момент он бы обрадовался и развеселился, приветствуя Ра, но не сейчас. Так как вместе с первыми лучами холодного солнца послышались мощные удары в дверь и крики с улицы.

– Валентина! Валентина, что там у тебя, ты ж угоришь! – кричал кто-то грубым голосом и ломился в дверь.

Старушка вздрогнула и проснулась. Не понимая, что происходит, и озираясь, села на постели, протерла глаза, но дым не исчез. Она закашлялась и рванула к двери. Сефер за ней даже не дернулся: было очевидно, что момент упущен, она уже не умрет в его смену. Он уронил голову на руки. Если бы он мог плакать, наверное, он бы заплакал. Но он не умел и просто впал в ступор. Вынул его оттуда нечеловеческий вой. Он бросился на крик.

На пороге дома стоял сосед, Это он вышел покурить с утра, увидел клубы дыма в окнах дома напротив и, почуяв неладное, бросился на помощь. Старушка, разбуженная его стуком и криками, распахнула дверь, вдохнула свежего воздуха и зашлась кашлем. А сосед зашелся криком: вместо привычной соседки в дверях стояла бабка с абсолютно синим лицом, словно ей сделали татуировку по всей поверхности кожи. Выглядело это настолько дико, что взрослый, видавший виды мужик не смог сдержать эмоций. Он, правда, быстро сообразил, что дело неладно и Валентину нужно к врачу – вон она уже трупными пятнами целиком пошла, ломанулся к своему дому, выкрикивая по пути имя жены. Та, услышав вопли во дворе, выскочила, накинув тулуп прямо на ночнушку. Сначала увидела несущегося супруга с глазами навыкате, орущего, с красным лицом, затем перевела глаза на соседку, тоже увидела синеликую бабку и завизжала громче мужа.

– Петя, заводи, надо в областную! – супруга, женщина неробкая, неслась подлавливать Валентину подмышки, ясно же, что с синим лицом долго ходить могут только зомби.

Но старушка, откашлявшись, не понимая реакции давних своих соседей, возвратилась в дом полуползком – едкий дым мешал ей войти в полный рост. Сперва, разумеется, стала распахивать окна, затем только глянула на себя в зеркало. Сефер такого воя не слышал даже на поле боя. Он весь сжался. Старушка, увидев себя, сначала решила, что дым и гарь измарали ее. Она стала тереть кожу, потом поняла, что случилось невозвратное, осела и заплакала. В этот момент ее и подхватила под руки соседка, пришептывая:

– Валечка, что ж ты над собой учинила-то!

Старушка уже была в изнеможении. Вчерашний вечер и его эмоции – всё самое лучшее, что было, готовность умереть, этот танец – а был ли он или это уже спьяну пригрезилось? – какая-то тень в изголовье, желание не умирать медленно, желание в кои-то веки решить по-своему, как думается, ненависть и гнев, протест, в конце концов, единственный раз за жизнь – всё клубком свилось в голове старушки, и силы покинули ее. Она потеряла сознание. Возможно, от свежего воздуха, а возможно, от напряжения, которое её, наконец, оставило, так как превратилось в недоумение и бессилие. Сефер в последней надежде попробовал выковырять ее душу из тела, но та не отделялась.

Соседка с соседом волокли Валентину за руки-за ноги к старому Ижу, который уже тарахтел, заведенный. За рулем сидел разбуженный общей суматохой соседский сын – вечная зависть старушки – Сережа. Отучился же как-то на слесаря в ПТУ, не спился, был женат, даже дважды, приезжал к соседям из города помогать, отстроил им сарай, свиней каждый год покупал, по 3 штуки на год. Соседи держали, откармливали: одну себе на зиму, одну сыну, одну на продажу. Завидный был жених, за Ладкой ухаживал, за дурой. Давно, правда, когда им по 14 было. Она тогда спуталась с трактористом колхозным, и тот Сережу с его любовными притязаниями побил крепко спьяну. Сережа до сих пор прихрамывал на левую ногу. Но к Валентине относился с почтением. Всегда, как из города приезжал, кланяться приходил, да гостинчик привозил – полкило карамели недорогой – хорошо воспитали соседи парня. Валентина так не сумела. И женой хорошей не стала, и матерью не ахти чувствовала себя. Только однажды, когда помер ее многострадальный Федор-муж, а Ладка уже в город перебралась, только однажды вышла она на поле, а над полем туча черная висела странной формы, видать гроза собиралась. Вышла и подумала: ну а что, убьет в грозу, так сразу! Но грозы не случилось – походило, посверкало, побуробило, погрохотало. И ветер, такой ветер вольный дул, что вдруг почувствовала она свободу и счастье. Но не знала, что с этим чувством поделать, куда применить его, ибо стыдно во вдовстве его испытывать. Запихнула его за пазуху, да прибралась ко двору и застыла в вечной бытовой суете. Чувство было схожее с тем, которое она испытала, когда вчера покончиться собралась, да в танце под музыку вертелась. Словно стыдное, но ужасно приятное выходило из нее прочь. А внутри оставалось легкое, светлое и манкое. Ангел-хранитель смотрел на нее и на Сефера и тихонько плакал у околицы, когда волокли Валентину в машину, запихивали, как могли, в неприспособленный для перевозки бесчувственных тел механизм.

Сефер, в схожем со старушкой состоянии, но без помощников, погрузился в авто и устроился у бабки на коленях. Дальше все было, как в тумане. Гнали, как могли. Соседка пыталась Валентину бодрить, сосед причитал, сын Серёжа рулил, да сплевывал в окно, Сефер глядел со стороны, прижатый к двери вялым старухиным телом.

Ворвались в областную больницу вихрем, расталкивая остальных, и без того безжизненных посетителей. Утвердили старушку в очереди на казенном стуле, махали платком, держали за ручку, причитали и охали.

Пожилой степенный доктор, многое уже повидавший, шествовал занять свой пост на приеме. Его подтянутая фигура, нехарактерная для людей его возраста и статуса – доктор не пил, любил жену и после дежурств и операций ходил домой – несказанная редкость для области, где вокруг Сибирь, зоны и малюсенькие городки – влекла за собой толпу докториц и младшего медперсонала. Можно было назвать доктора звездой облбольницы, но он с презрением отверг бы это звание, так как существовал вне областных канонов.

Доктор был общий хирург, а это значит, что он оперировал все, что возможно и невозможно, не разделяя на привычные области медицины: голова, скажем, живот или ноги. Человек, опыт у которого был так велик, что по походке он умел диагностировать то, для чего столичным хирургам требовался рентген и анализы, шел на свое рабочее место с утра в приятной компании щебечущих женщин в белоснежных халатах. Он наблюдал привычную глазу очередь сирых, босых, обделенных удачей, серых людей, как вдруг выцепил в толпе синюю бабку. Словно вурдалак, напоминающий о врачебных ошибках, пришел поквитаться. Полностью синяя бабка! С таким доктор еще не встречался. В нем встрепенулось молодое, игривое, авантюрное, он взмахнул руками и тихо сказал:

– Девочки, намывайте операционную, бабку ко мне без очереди, – и вокруг него завертелся вихрь активных женщин.

Хотя Сефер и был полумёртвый, но одна из медсестер показалась ему странно знакомой. Словно бы даже, проходя в докторской свите, она глянула на него, улыбнулась кроваво-красным ртом и скорчила рожу? Хотя, скорей всего, ему показалось, так как он был совершенно истощен произошедшим, а главное, предстоящим, и сидел на коленях у старушки, пытаясь за нее удержаться в равновесии. Со стороны, наверное, было неясно, кто за кого держится. Слава Богу, никто со стороны их не мог видеть.

Словно на крыльях суетливая толпа внесла их со старушкой в операционную, но тут произошло неожиданное. Старушка пришла в себя, стряхнула Сефера на пол, он даже отлетел, правда недалеко, но обидно, вытянулась во весь рост и сообщила, что абсолютно нормально себя чувствует. Со всех сторон, правда, к ней уже тянулись провода и проволоки – мерили пульс, давление, брали кровь из вены. Доктор был в почете и потому старушку изучали перед операцией по высшему столичному разряду. Доктор пристально оглядел ее и к своему удивлению действительно не обнаружил ничего из ряда вон, кроме цвета кожи, разумеется. Он присел на краешек операционной койки и приготовился слушать. Старушка опустила голову. Слезы текли по морщинистым синим щекам. Соседка приобняла ее и сказала:

– Она, доктор, того, это, покончиться собиралась. Угореть задумала, чтобы не мучиться.

– Да как же вы, милая, до такой мысли дошли, чтобы кончаться самостийно, – вскричал доктор, – некоторые, вон, еле ноги таскают, в три погибели сгибаются, а ничего, несут свой крест, не дают слабину, а у вас, вон – анализы, как у девочки, никаких тяжких заболеваний, а вы вдруг и покончиться?

Если бы Валентина не была синей, стало бы видно, что она покраснела. Она залепетала под нос в свое оправдание:

– Дак мне ж незачем уже было, Ладке не нужна я, она все мои деньги-то пропила, одно по одному, не пережить бы мне зимы!

– Как у тебя, Валентина, только язык поворачивается такое говорить! Или у тебя соседей нет, или кто у нас в деревне помер от холоду? – оскорбленно включился Петр. Жена замахала на него руками. Мол, не время сейчас оскорбляться, оставь. И он умолк.

– А как же вы, милая, таким цветом покрылись-то? – полюбопытствовал доктор. Это что ж надо было как антидот принять? Интересно даже!

– Да я самогон морилкой залакировала поверх, думала, а вдруг щель где, вдруг не угорю, а так хоть нутро разъест и все. – смущенно призналась старушка.

И тут доктор начал хохотать.

– Ахаха, это значит, углекислый газ вступил в реакцию с морилкой! Ну фарт, ну ты Смерть-то обманула! Померла бы и от того, и от другого, если б в отдельности осуществляла, а когда объединила, сильный антидот у тебя получился! Ну ясно, и прокрасилась так! Будешь, бабуля, теперь себе в назидание как одна большая татуировка свой век дохаживать! Или ты специально, ну как химиком раньше была?

– Какой химиком? – всплеснула руками Валентина, – нахимичить, конечно, могу, но чтобы с умыслом, не было такого!

Тут все начали хохотать и обнимать друг друга. Потому, что все так легко и забавно разрешилось. Анекдот, а не история. Не смешно было только Сеферу. Ведь это он сам себя обманул, еще хуже, чем с медом. Он сидел на полу в операционной. Ему срочно нужно было выбираться отсюда, но сил было настолько мало, что он еле шевелился. В этот момент медсестра, показавшаяся ему знакомой, подошла к нему и протянула руку. И он вспомнил, где видел ее.

– Да, – сказала кровавым ртом медсестра, – потому, что раньше надо было думать! А не паясничать. Я с отменой шла. Но раз ты такой бессмертный и рьяный, решила посмотреть на твою реакцию в непредвиденных обстоятельствах. Бросить бы тебя здесь надолго, ждать неудачной операции, да мы своих не бросаем! – и с этими словами она перекинула Сефера через плечо и поволокла сквозь стены и палаты, усадила в ноги хрипящему человеку. Человек прохрипел буквально минуту и испустил дух. Медсестра взвалила на плечи обоих – и душу, и Сефера, и открыла дверь прямо из палаты в вечность.

В вечности на них сверху полились морты. Сефер благодарно глотал их брызги, пока снова не смог двигаться. Тогда сестра выпнула его из-под дождя мортов и сказала, что с него хватит. Она и сама была полупрозрачной, уставшей и еле шевелилась. Сефер после мортов выглядел свежей, чем она. Но это и понятно, она отдала ему часть своих мортов. По неясным причинам. Сефер, пошатываясь, повлекся очередью вперед.

– Ты кто? – обернулся к сестре Сефер.

– Кто-кто? сестра милосердия в белом пальто, ясно же! – и она хлопнула его по щеке, на которой было предписание. Предписание зашевелилось и съежилось, – вот ты идиот, только оно начало проходить, теперь опять разрастется.

– Имя, сестра, как твое имя?

Сефер тоже потрогал предписание, но оно его укусило. От неожиданности он отпрыгнул с характерным громким шаркающим звуком. Смерти, шедшие за и перед ним в очереди, бросились врассыпную.

– Сохранять спокойствие, работает департамент эволюции и трансформаций, – звонким голосом, заполняющим весь холл, произнесла сестра милосердия, – шаркающая сущность Смерти Сефера Акера является экспериментальной и находится под контролем. Опасности нет, всем продолжать свои функции.

Все тотчас сделали вид, будто ничего не произошло и продолжили движение. Но на Сефера косились опасливо.

– Ты правда из Трансформаций? И что, я сильно трансформирован?

– Недостаточно, чтобы эволюционировать. Налицо деградация.

Сефер остановился растеряно. Он совершенно не понимал, что ему делать дальше.

– Дальше действовать будем мы, – сообщила сестра и хлопнула его по руке. На руке засветилась новая линия жизни. Сефер благодарно кивнул сестре и продолжил путь из холла.

– Постой, ты куда? Ты же получил немного мортов и новое задание, выход, там где и вход, и это в другую сторону.

– Мне надо домой, – кивнул Сефер и пошел, не оборачиваясь.

– Я бы на твоем месте сначала выполнила задание, – строго сказала сестра ему в спину.

– Мне надо домой, – кивнул Сефер.