Текст книги "Morituri. Идущие на смерть"

Глава двенадцатая. Человек в стратосфере

Дуадж стоял перед холлом с очередями, окруженный женщинами-Смертями, отчаянно шутил и что-то увлеченно рассказывал. Покровительственно раздвинув рукой окружающих в центр круга, к нему вошла Морена.

– С интересом ждем ваши новые истории, они всегда восхитительны и остроумны, – проворковала она.

Дуадж сначала замигал, но затем быстро взял себя в руки, приосанился и глянул прямо ей в глаза.

– Маленький спойлер, только для вас. Сегодня вечером в эфире необычный финал.

Морена хищно улыбнулась.

– Последний необычный финал был у вашего брата. Было очень смешно, правда, ему он вышел боком. У вас же будет не так? Это будет продуктивно-яркий финал? Сегодняшний вечер у меня, кстати, свободен, удивите меня?

– Вас я готов удивлять сколько угодно. Тем более, раз у вас свободный вечер, готов удивить вас дважды. Второй раз своей наглостью. Когда появлюсь у вас после задания.

– Уже удивили в первый раз, второй будет во время трансляции, думаю, три раза – многовато за такой короткий срок, – и Морена уплыла, царственно подняв голову. Но напоследок подмигнула ему слегка.

– А хотите, проведу вас посмотреть феерию из партера? Прямо на место событий? – крикнул Дуадж ей вслед.

– Удивил еще раз, – не оборачиваясь ответила Морена. – мне не нужна спецпроходка, я прихожу, когда надо и куда угодно. Но предложение забавное. Возможно, и прибуду.

Все-таки она обернулась на Дуаджа еще раз, уходя. И все видели, какой взгляд она ему подарила. Обзавидовались все, а Дуадж расправился и словно стал выше.

Сефер наблюдал за этой сценой издали. Он до сих пор так и не принял решения, идти ему с Дуаджем или послать его и выкручиваться самому. К тому же Дуадж обещал, что никто ничего не узнает – парная работа грозит штрафом, а все уже только о вечернем эфире Дуаджа и говорят. Как теперь незаметно оформить все на Сефера? Но куда ему было деваться? Ему нужна была хотя бы одна победа.

Дуадж продолжал беседу с дамами и не подавал признаков беспокойства. Не искал Сефера глазами и никуда не торопился. Просто в какой-то момент он появился за левым плечом Сефера и прошептал:

– Иди, вставай в очередь и выходи, встретимся в Сан-Педро, только, умоляю, не перепутай, это пригород Лос-Анджелеса, а не Бразилия!

– Как меня выпустят через двери?

Дуадж прислонил свою ладонь к Сеферовой. На ладонь передалась и замигала линия жизни.

– А как выйдешь ты?

– Меня выведет Морена.

– Но это же опасно!

– О, ты беспокоишься за меня? Как мило! – и Дуадж с мерзкой улыбочкой исчез.

Сефер встал в очередь. Выбора не было. Хотя говорят, что выбор есть всегда и у всех. Но исчезнуть – это разве выбор?

Выход прошел с небольшой заминкой. Сначала два раза мигнула сигнальная лампа и вякнула сирена, но Сефер на нервах со всей силы треснул по двери ладонью и она распахнулась. Сирена продолжала звучать, когда дверь захлопнулась за ним, но он подумал, что это нервное и у него в голове, а не наяву.

Он ничего не знал о задании, на ладони вырисовывалось что-то нечленораздельное, как будто битый файл. Сеферу оставалось только довериться Дуаджу. Скорей всего, это была какая-то его хитрость, чтобы они могли попасть на задание вместе.

Солнце Сан-Педро было ярким и панибратским. Оно обняло Сефера своими лучами, пощекотало по щеке, словно тот был ему родной.

– Папа? – предположил Сефер, хотя никогда отец не был нежен с ним и уж точно не обнимал.

– Ахаха, – рассмеялось Солнце, – ну может когда и не уследил, теперь и не упомнишь всего, но точно в арабский мир я не заглядывал, там у вас все сложно и иерархично, что можно оплавиться раньше времени.

– Мы не арабы. Арабы позже пришли в пустыню.

– Ладно, ладно, мне все равно кто ты, мой гость, будь как дома. И, кстати, у нас тоже есть пирамиды, будет время, заскакивай полюбоваться. Как тебя?

– Сефер Акер.

– Акер? Тут какой-то Акер уже разгуливал недавно. С твоим, кстати, лицом, только пободрее и с модными змеиными волосами. Не ты переоделся?

– Нет, это мой брат, Дуадж. Не знаешь, кстати, где он сейчас?

– Что, сторож я брату твоему? – захохотало солнце. – я Иоскеха, я не сторожу Смерть и его братьев. Я сторожу жизнь. Но ты с заданием, тебе проход открыт.

Сефер огляделся и увидел Дуаджа, который висел на облаках в какой-то непонятной конструкции.

– Что это у тебя?

– Это фантазия нашего подопечного. Пока он спит, я решил потестить. Годная штука, смешная.

Конструкция состояла из садового стула, к которому было привязано неимоверное количество воздушных шаров. Они выглядели, как рисованное облако.

– Я уже подключил ветер на залив, теперь нам нужно вернуть этот

летательный аппарат владельцу, иначе не полетит.

Дуадж схватил Сефера за руку и закинул на самую верхушку шаров. Они помчали на задание. Сефер барахтался на шарах и почему-то это доставляло ему неимоверную радость.

Стул с шарами они водрузили посередине палисадника. Как только они сделали это, дверь дома открылась и к ним вышел усатый мужик. Он походил улыбаясь вокруг своего летательного аппарата, подергал канаты, крепко ли привязан стул к земле, есть ли тягловая сила в шарах, смогут ли они его поднять.

– Ему что, в детстве праздники не устраивали? – поинтересовался Сефер.

– Этого не знаю, знаю только, что он мечтал быть летчиком, но в летную школу его не взяли.

– То есть, он умрет счастливым?

– Будем надеяться. Ты, когда прыгал там на шарах, ничего не повредил?

– Нет, я был легок и гладок.

– И немножечко счастлив? – Дуадж хитро взглянул на Сефера.

– Да, я скучал по…

– …моим шоу. Оно и понятно, так весело тебе было только со мной, – самодовольно продолжил Дуадж.

Пока они инспектировали шары, мужик уселся в стул, приковал себя к нему ремнями, взял с собой бутерброды, упихав их между ногой и подлокотником, банку пива в одну руку, ружье в другую.

– Он хочет застрелиться на высоте?

– Нет, охотиться на уток собрался. Что за дурацкие вопросы? Он собирается вернуться, расстреливая шары, очевидно же!

Из дома вышло еще несколько мужчин и одна женщина. Все они были с пивом, чокались с мужиком в стуле и поздравляли его. Дуадж предложил Сеферу место на правом подлокотнике, а сам уселся на левый.

– Главное – не пропустить запуск, будет очень смешно, гарантирую.

В этот момент мужик в стуле махнул рукой и несколько его друзей перерубили одновременно все четыре каната, к которым стул был привязан. Стул с шарами и мужиком моментально с космической скоростью ушел в небо. С земли он вероятно стал просто точкой. Лицо мужика действительно было смешным.

– Он думал, что поднимется над крышами, метров на 20.

Дуадж подлез под стул и изображая реактивный двигатель, поднял мужика еще выше, в стратосферу. Сеферу и правда стало смешно, настолько внезапно и по-дурацки все вышло.

– Хватит там восседать по-королевски, давай подтолкнем его к аэропорту, – позвал Сефера Дуадж.

Они переглянулись, сымитировали звук пукающей малолитражки и потащили незадачливого покорителя воздуха в сторону взлетно-посадочных полос.

– Ты хочешь, чтобы его намотало на винт самолета? – поинтересовался Сефер.

– Боже упаси! Я хочу повеселиться по полной, сейчас сам увидишь как, бросай его здесь, пусть помотается над взлетной. Ой, забыл, тут холодно, видишь, он покрылся льдом, не мог бы ты его слегка колеровать в синий, говорят, ты знаешь толк в синих людях?

Сефер напрягся, но все же дунул на несчастного мужика цветным морозом. Тот и так уже выморозился и был похож на статую. Шевелить мог только глазами. Очевидно, что Сефера он увидел, но сделать уже ничего не смог.

– Может, поднимем его повыше, а то он никак не замерзает, наверное мучается? – предложил Сефер.

– Нееет, только не это, всему свое время. Шоу маст гоу он. Если он сейчас откинется, сорвется нечто грандиозное. Расслабься и получай удовольствие от происходящего. Твоя инициатива тут ни к чему – это же мое шоу. А уж если ты так за него переживаешь, почитай его мысли! Сразу успокоишься.

Сефер настроился на волну отмороженного.

– Офигеть! Офигеть! Офигеть – проносилось в голове у того. Сефер выдохнул и поддался Дуаджу.

Дуадж закрутил Сефера вихревым потоком и они очутились в диспетчерской аэропорта. Главный диспетчер, несший свою вахту уже 12 часов без перерыва, то и дело клевал носом и норовил уснуть. Перед вахтой он неплохо гульнул с друзьями и только и мечтал о том, чтобы смена наконец-то закончилась.

– Земля, что у вас там за мудак на шариках мотается над посадочной глиссадой? – разбудили его по рации.

– В смысле мудак на шариках? Борт 2519, вам плохо? Передавайте управление второму пилоту, я вызову скорую на полосу, – диспетчер обрадовался, что можно проявить активность и что-то поделать.

– Мне отлично, я захожу на посадку. Это ему там плохо. Я просто подумал, что вы перепутали дату – сейчас не первое апреля, это не очень смешная шутка. Могут быть жертвы.

Деспетчер красными глазами всматрелся в мониторы, но ничего не обнаружил. Зато обнаружил внутри себя твердое решение больше никогда не пить перед сменой. Огляделся, не слышали ли диалог коллеги. Но все было спокойно.

– Скорая нужна вам с такими шутками, – продолжила вещать рация.

Диспетчер жадно выпил стакан ледяной воды. Включил громкую связь и попросил борт повторить сообщение. Пилот послушно повторил:

– У вас мудак на шариках мотается над посадочной глиссадой.

Вся смена тревожно замерла, диспетчер кивнул начальнику смены, и тот сформировал экстренный вызов. На взлетную полосу вынеслись, сияя мигалками и разрывая воздух сиренами, пожарные и скорая. И хотя самолет сел в штатном режиме, команда психиатров ворвалась на борт незамедлительно. Дуадж затащил Сефера в кабину, чтобы смотреть с близкого расстояния, как капитан противостоит команде психиатров.

– Скажите, кто еще кроме вас видел человека на шарах над посадочной и в порядке ли ваше давление? Резкий перепад может вызвать галлюцинации, – обратился к пилоту психиатр. А другой доктор уже сдирал с пилота форменный китель, чтобы померить давление и взять анализ крови.

Пилот возмущенно отодвинул психиатра и пихнул второго доктора. Он разминал затекшие в полете ноги и готов был размять кулаки.

– Александр, почему в кабине оказались посторонние? – раздраженно крикнул он, но психиатр и доктор уже усаживали его на кресло обратно, чтобы проверить пульс и давление. Капитан возмущенно прокричал в рацию: «Сейчас же прекратить цирк, я буду жаловаться в центр управления!»

Бригада смиренно оставила его в покое, но привязалась ко второму пилоту.

– Скажите, были ли когда-либо раньше галлюцинации у вашего капитана?

– Если вы про мудака на шарах над посадочной, так его видел весь правый борт при посадке.

Бригаде оставалось только пожать плечами. Когда они двигались на выход по проходу, люди участливо заглядывали к ним в лицо и спрашивали, почему они здесь, а не там, где странный мужик на шарах. Доктора попытались побыстрее покинуть борт.

Но диспетчерской смене было не до спокойствия. Следующий борт сообщил:

– Земля, вы вообще следите там за воздухом? Что у вас происходит? Вы там обдолбались что ли и запустили одного из вас после вечеринки в долбаный полет? Или его Гингема унесла с ураганом?

– 703, вы о чем? – диспетчер с красным лицом переключался с одного монитора на другой, но никого в небе не видел.

– О том, что какой-то мужик привязал шарики к стулу и загораживает посадочную полосу, закрывает обзор.

– Пожалуйста, не нервничайте. Или вы нас разыгрываете? Эти шарики кто-нибудь, кроме вас еще видит? И вообще, как на таком расстоянии вы разглядели его шарики?

– Вы сейчас серьезно? Я мимо него в 10 метрах пролетел. Мне бросить штурвал и пойти устроить опрос в салоне? Или ваши ответы – знак, что вы там все долбанулись и нужно запросить помощь и сажать самолет в другом аэропорту?

– Согласитесь, шарики должны быть огого, чтобы рассмотреть их с 10 метров!

– Вы что, идиот?

– Почему? Вы мне описываете странное видение, я задаю уточняющие вопросы.

– Про шарики?

– Да. Я пытаюсь понять, все ли с вами окей.

– Со мной все окей, я захожу на посадку, а вот у вас проблемы. И я добавлю вам их после приземления! Вы мне посадку должны подтверждать, а не про шарики интересоваться! Шарики у него надувные разноцветные, он их к стулу привязал. Уверен, там легкий газ. Как и у вас в диспетчерской. Веселящий?

Диспетчерская смена прильнула к окнам, начальник смены вновь нажал тревожную кнопку, собиравшаяся уже покидать взлетную полосу бригада медпомощи и пожарная сорвались на полосу приземления борта 703. Все повторилось, как в прошлый раз: спокойное приземление, мигалки, врывающаяся в салон бригада. Правда командир там был побрутальней предыдущего, сразу бросился чуть ли ни в драку.

– Какое нахрен расстройство? Это у вас над аэропортом психотропный газ разлили! Я вам сейчас устрою форменное расстройство!

Скорая вынуждена была быстро ретироваться. Врач со скорой набрал на диспетчерский пост и в гневе закричал:

– А вам самим не требуется психиатричка? Это кто там такой шутник, гонять 3 машины при исполнении по ложным вызовам?

Диспетчерская смена в полном замешательстве смотрела друг на друга и на небо над полосами. Диспетчер вылил себе на голову стакан воды, но ситуация не изменилась. На радарах нет никакого летательного объекта, кроме садящихся самолетов, самолеты запрашивают посадку и все на разный манер рассказывают о человеке с шарами на стуле в небе. Тогда диспетчер сам начинал задавать вопросы о человеке прибывающим бортам:

– Скажите, вы видите неопознанный летающий объект в воздушном эшелоне?

– Почему вы называете неопознанным мужика с шариками на стуле? Земля, что там с вами? Нахрена вы его запустили в воздух? Или неопознанный – потому что вы не знаете, как его имя? Первого попавшегося запустили что ли?

– Мы не запускали, он сам. А вы можете его описать?

– Какой-то мудак в шортах.

– Почему мудак?

– Земля, вы его запустили, вы его ловите и спрашивайте, почему он мудак! Нормальный человек не станет летать на шарах и на стуле в зоне самолетной посадки.

– Он черный?

– Нет, синий?

– В каком смысле?

– В прямом. Тут высоко и холодно, попробуйте сюда подняться в шортах, тоже посинеете!

– Вам нужна скорая помощь?

– По-моему, она нужна вам!

– Земля, вы что, не можете разобраться с бомжами и не пускать их на взлетные полосы? А то они взлетают, а нам проблематично садиться.

– Их там что, много?

– Кого?

– Бомжей.

– Один.

– Он что, празднует свой день рождения в воздухе?

– В точку! – обрадовался Дуадж.

– Вы у меня спрашиваете?

– Ну вы же его видите, а не я!

– Я его уже не вижу.

– Он улетел?

– Я улетел.

– Куда?

– Земля, вы там вообще ку-ку? На посадку подлетаю.

Вся диспетчерская смена тихо сползла по стульям вниз. Наконец начальник смены вместо тревожной кнопки скорой и пожарной вызвал вертолет. Вертолет действительно обнаружил героя, вмерзшего в стул. Вокруг садились самолеты и воздушным потоком его мотало из стороны в сторону. Вертолет передал, что объект обнаружен и его нужно сдувать с воздушного эшелона аэропорта и как-то опускать с небес на землю. В диспетчерской начали фантазировать насчет гигантского пылесоса.

Сефер с Дуаджем просто валялись. Они хохотали так, что смех был похож на плач.

– Скажи, дико смешно?

– Дааа, – проблеял Сефер, смех размазал его по полу.

– Заканчивай, Дуадж, не могу больше ржать! И мужика жалко.

– Так, только не начинай! Взять и испортить жалостью такой сюжет! Не будь, как тот мудак на стуле! Хотя ты сегодня хозяин, ладно, пошли заканчивать.

Но Дуадж не был бы Дуаджем, если бы просто так все взял и закончил. Они с Сефером начали сдувать мужика в сторону залива, но поскольку они утомились от смеха, мужик сдувался медленно, резкими толчками и от этого им было еще смешней. Вечерело, солнце уже садилось в море за горизонт.

– Удачи, парни, – махнуло оно последним лучом и ушло под воду. Вертолет включил прожектора и направил их на несчастного замороженного мужика. Люди с вертолета пытались крюками подцепить шары, Дуаджу стоило немалых усилий маневрировать шарами так, чтобы им это не удалось.

Вертолет улетел.

– Куда это они? Спасать передумали? – явно расстроившись, спросил Сефер.

– За снайпером, думаю. Сейчас вернутся.

– Он же ничего не сделал!

– Ну как сказать? Он чуть не свел с ума целую кучу пилотов и диспетчеров и чуть не устроил 17 аварий.

В этот момент вертолет вернулся и из него высунулся снайпер. Сефер понял, что такого он допустить не может, это несправедливо, уж лучше утопить его в заливе. Сефер стал перемещать стул так, чтобы пули не попали в несчастного.

– Да уймись ты уже! Они в шары стреляют, – сообщил Дуадж и отодвинул Сефера от стула.

Наконец несколько пуль попали в шары и стул стал резко снижаться. Внизу уже собралась целая толпа наблюдающих за шоу. В первом ряду виднелась Морена. На лице ее застыла восторженная улыбка, она неистово хлопала. Сефер отметил, что Дуадж явно вырос в качестве своих шуток и уровне шоу. Толпу раздвинула пожарная и скорая помощь. Это была все та же несчастная бригада. Медики высыпали на улицу и задрав головы наблюдали за приземлением. Среди медиков Сефер заметил Сестру Милосердия. Она не смотрела на мужика, она в упор смотрела на Сефера.

В этот момент Дуадж картинно развел руками:

– Ну а теперь напоследок – световое шоу!

Он толкнул шары на провода высокого напряжения, они эффектно засверкали, с проводов посыпались искры и вся набережная в секунду осталась без света. Мужик приземлялся в темноте и искали его чуть ли ни наощупь. Сефер готовился подхватить душу. Мужик упал в залив. Так как он был окоченевший, с примерзшими к стулу руками и ногами, плыть он не мог, но зато могла береговая охрана, которая быстро и ловко извлекла его из воды. А тут уж и медики подоспели. Сефер, конечно, попытался тряхануть его как следует, чтобы вытрясти душу, но медики раскрутили ему руки, накачали разными препаратами, размассировали тело. И когда пальцы мужика освободились, он показал Сеферу средний палец. Сефер опешил, но тут появился Дуадж, взял Сефера под локоток и произнес:

– Ну всё, пошли, дальше кина не будет.

– Но мы же не…

– Он единственный, кто получит премию Дарвина при жизни.

– Он не должен умереть? Ты знал?

Они очутились у дверей на вход. Сефер вошел первым. Он увидел перед собой Сестру Милосердия и даже не успел спросить у Дуаджа, как же так вышло, когда над головой включилась сирена. По холлу разнесся общий вздох, очереди отшатнулись от Сефера и смешались. Он обратил внимание, что все смотрят на его щеку с предписанием. Потрогал его рукой и понял, что оно разрослось и закрыло пол лица. Прошелестело страшное «очеловечивание» и эхом пронеслось по холлу. К Сеферу подскочили охранники с песьими головами и заключили его в колбу. Женский голос произнес:

– Нарушение №7782. Попытки несанкционированного умерщвления. Работа в паре. Опасность. Возможность заражения.

Сефер изумленно обернулся на Дуаджа. Тот как ни в чем не бывало принимал душ из мортов и не смотрел на Сефера. Со всех сторон ему аплодировали. Сефер стал биться о стеклянную стену колбы. Она была холодна и не поддавалась. Тогда он в ярости крикнул:

– Ты меня подставил?!

Дуадж прислонился к колбе лицом и одними губами выговорил:

– Просто вернул долг. Теперь мы квиты.

Глава тринадцатая, черная, как пятница. Есть ли жизнь после смерти?

При перевозке сущности в колбе ее затемняли, чтобы не тревожить уловленного. Перемещение было тревожным. Сефер и предположить не мог, куда его направляют. А что, если без суда и следствия в заключительный департамент? Или сразу во тьму? Вокруг было темно и тесно, а может так всегда в департаменте тьмы? Может, сейчас запустят к нему бесов и они разорвут его на части и сожрут вместо мортов. Или ради мортов – все же, хоть и скромно, но он ими подпитывался когда-то. Может, что-то внутри осталось. Сефер не знал отношений бесов с пропитанием и предполагал страшное. Вообще неизвестность запускает фантазию. А фантазия на неокрепших нервах может выдать все что угодно. Сефер вспомнил одного знакомого спелеолога, с которым как-то сошелся. Был мертвый сезон, Сефер махнул на воды, вернее под воду. Тогда в моде были всякие подводные течения. И отдых, и познания иного мира, и развлечения в одном флаконе. Все, как подорванные, ныряли кто глубже, играли с давлением, осваивали подземные ходы и пещеры. Сефер хотел быть в общем потоке, потому тоже погрузился. И в темноте под толщей воды встретил спелеолога. Он нырял, потому что у него был явно выраженный вирус смерти. Нет, он не был болен или обречен. Наоборот. Он был настолько полон жизни, что это ему мешало и он искал ограничений. Люди называют такое адреналиновый голод. Это когда ты настолько глух к вибрациям окружающего, что ты начинаешь искать, что же тебя остановит. Так вот, этот спелеолог нашел. Он исследовал подводные пещеры так долго и тщательно, что нашел вход в новую, неизведанную. Но в этот момент у него перегорел налобный фонарь. И он очутился во тьме и безмолвии. Кислород в баллоне подходил к концу. А спелеолог был на краю неизведанной пропасти. Но на ее исследование ресурса у него не было. Тогда он сел на край пропасти и решил ждать, пока его найдут. Должны же были его хватиться в конце концов. В этот самый момент его и встретил Сефер и присел рядом. Они вместе пересмотрели всех глубоководных чудищ, начиная от рыбы-удильщика и заканчивая лохнесским чудовищем и архаичными древними подводными драконами. Когда отсутствие кислорода начало туманить спелеологу мозг и зрительная фантазия отключилась, Сефер решил сделать темноту торжественной, печальной, но не страшной, а прекрасной. И включил Шопена. Ноты побежали, как капли воды, сливаясь в одну разноцветную волну. И теперь Сефер со спелеологом неслись по ней, как на серфе. И им было весело и здорово. Спелеолог даже разулыбался и поблагодарил Сефера за такую приятную галлюцинацию. Сефер, конечно, понимал, что эта встреча случайна и на многое не рассчитывал, и в результате оказался прав. Спелеолога нашли, опустились с фонарями и бурлением. И спелеолог увидел, что сидел на приступочке вовсе не над пропастью новой неизведанной пещеры, а как на табуретке. Если бы он рискнул и опустил ноги, то ощутил бы дно, оттолкнулся от его и поднялся бы самостоятельно. Но темнота, безмолвие и неизвестность сыграли с ним злую шутку. И если бы не Сефер, ничего приятного в его фантазиях не было бы. У Сефера рядом такого благодетеля не было, потому он решил фантазию отключить самостоятельно до выяснения какой-то конкретики. Чтобы не нагнетать.

Кстати, пещеру, которую спелеолог открыл, едва не погибнув, назвали Шопеновской. Не то чтобы Сефер стремился к дешевой популярности, но ему было приятно.

Когда колбу сняли, Сефер внимательно осмотрелся. Вокруг все было белым и стерильным. Словно бесконечный белоснежный коридор больницы, где стены между палатами и стена, выходящая в коридор, были полностью прозрачны. Все, кроме внешних. Без сомнения, это пространство можно было назвать камерой. Прозрачной камерой, удобной для наблюдения за заключенным. На внешней стене (при ближайшем рассмотрении она оказалась мягким толстым облаком, а вовсе не жестким прочным монолитом) висел монитор. Он был явно соединен с Сефером, так как информация в нем менялась, когда Сефер думал, шевелился или замирал. Если это был заключительный департамент, из него и вправду легко было создать кунсткамеру – ходи себе по стеклянному коридору, наблюдай девиации сквозь безопасное непробиваемое стекло времени. Сефер швырнул свою силу в стекло. Сила отрекошетила и прилетела ему обратно, чуть вывихнув плечо. Да, это было непробиваемое стекло времени, он не ошибся. На всякий случай он еще с разбегу кинулся на мягкую стену. Она отпружинила. Все продумано. Камера, из которой не выбраться и в которой не затаиться. Только слишком светлая для нижних департаментов. Но, с другой стороны, темнота нижних департаментов может быть тоже клише и фантазия. И может, специально заключенных здесь держат на свету, чтобы они чувствовали себя не в своей тарелке. А что, весьма изобретательная пытка – быть постоянно в свете и на виду! Даже, вернее, тем более, для невидимой сущности – монитор не дремал.

Посередине камеры стоял мраморный постамент, похожий на надгробие. Сефер прикинул, что постамент выполнен по его меркам. Это было неприятное наблюдение. Неужели его собираются захоронить, как человека, и придавить мраморной плитой? Или просто обездвижить? Сефер запретил мыслям бегать, а фантазии работать, потому, что он и так уже мигал, как лампочка на скорой. Ему предстояло пройти какую-то неизведанную экзекуцию. И от нее не спастись. Ожидание неизвестного, свет и безмолвие было мучительным.

Он попробовал крикнуть. Собрал весь голос, который у него имелся и выпустил его на волю. Но камера съела звук и оставила от него только легкий писк. Голос у него, значит, тоже отняли.

Чтобы хоть как-то успокоиться, Сефер заглянул в соседнюю камеру. Она выглядела пустой. Как и все остальные, одна за другой, уходившие в бесконечность, словно в зеркальном коридоре.

Однако на глухой стене висели мониторы и транслировали какие-то функции. Значит все же в тех камерах тоже кто-то был, но уже только в виде бесплотной сущности. Или Сеферу ограничили еще и видимость. Или те, кто был уже находились на предпоследней стадии перед исчезновением.

В середине соседней камеры находился круглый бурлящий аквариум. Сефер вгляделся повнимательней и обнаружил там обычную медузу. Мысли забегали и закружились вокруг медузы, и вдруг он понял, почему она рядом с ним. Это же Теритопзис Дорнии, а не обычная медуза, единственное на Земле бессмертное существо. Раз она в аквариуме, взаперти, значит ее здесь держат для опытов над бессмертными. Значит он в департаменте развития и трансформаций. Не имеют права на эксперименты на настоящих сущностях, потому ставят на животных. Он постучал по стеклу в камеру к медузе. Она не отвечала. Он увидел, как она уменьшается. Вышел в эфир и настроился на ее волну. Было очень тихо, только что-то будто пощелкивало и всхлипывало. Это скорее всего означало, что она остановила свой жизненный цикл и обращает его вспять. Он знал, что взрослая особь может вернуться к стадии полипа, чтобы пройти все этапы заново. Отличная функция организма, кстати. Дающая одновременно право и на ошибку, и на бессмертие. Сефер был бессмертен немного по-другому. Права на ошибку давались ему дорогой ценой и обнулиться он не мог, но мог регенерироваться. Этих Дорнии он уважал. Все же единственная в жизни и без смерти. Он начал ей слать импульсы, так как понимал, что как только она обнулится, у нее уже ничего не выяснишь. Произошло чудо – медуза услышала его и недовольно притормозила процесс трансдифференциации своих клеток.

– Чего надо? – недовольно протранслировала она.

– Где мы? – поинтересовался Сефер.

– Я в аквариуме, а ты – в ничтожестве.

Сефер знал, что у Теритопзис Дорнии не было ни мозгов, ни сердца, но такой ответ его задел. Это было грубо. И ему потребовалось неимоверное усилие, чтобы взять себя в руки, и пока медуза не обнулилась, попытаться узнать у нее что-нибудь стоящее.

– Мы здесь для чего?

– Для эксперимента, для чего ж еще. Здесь все только для этого. Я – для выведения формулы бессмертия, ты для остановки ее. Ты ж зло безответственное, соперированное неудачно. У тебя вон сколько багов и нарушений. Тебя не останови – ты миропорядок порушишь запросто!

– Я? Да я же неполноценная Смерть! Я человека-то с трудом забираю, и то не всегда, – взвыл Сефер. – я даже стекло времени пробить не могу.

Медуза сжалась и расержано продолжила обращаться в полип.

– Ты – неостановимое зло! Не мешай. Чего ты меня останавливаешь? – ответила она и замолкла. В эфире опять раздался треск и всхлипывания.

– Вот придурошная, – подумал Сефер, – несет околесицу, видимо, уже впала в детство.

– Зачем тогда спрашиваешь? – Сеферу стало неловко, что медуза услышала его мысли, – Тебе нужно трансдифференцироваться, тогда идиотские вопросы отпадут сами собой.

– Но я не умею!

– По тебе и видно. Все, кто открещивается от своего прошлого, в будущее с трудом попадают. Ладно, на нотации нет времени, просто подключайся ко мне и повторяй, только до конца не доходи. В последний момент остановиться успеешь?

Сефер включил все свои локаторы, чтобы повторять за медузой. За ней повторять было сложно: она разматывалась, как пианист, который играл революционный этюд Шопена – было ощущение, что пальцы неимоверно быстро и легко перебирают хрустальные шарики, а темп мелодии просто невозможно было повторить, как речную волну. Но Сефер просто уцепился за медузино щупальце и полетел вслед. И перед ним действительно понеслись события в обратном порядке, у него даже голова пошла кругом. В обратном порядке все выглядело сплошной бессмыслицей, а некоторые эпизоды он даже не сумел идентифицировать. Кажется, там, где он остановился, была история с миссис Маджори. Он собрался перевести дух, но медуза задергала его и тревожно затрещала:

– Сначала отмотайся, а потом медленно посмотришь в нормальном обратном режиме, перематывайся скорее, вон, за тобой уже идут! У тебя время кончается уже, а ты еще где-то в начале истории барахтаешься. Уж не знаю, что тебе назначили, но если будут стирать память, сам понимаешь, это восстановлению не подлежит! Мотайся же скорее, они уже близко. – телеграфировала медуза и стала трансдифференцироваться с утроенной скоростью. – Когда подойдут, не вздумай им показать, что ты перематывался! И про меня ни слова!

Сефер вновь полетел за ее щупальцем. Все мелькало, он, Дуадж, Летум, медсестра, красная вода в Ниле побелела. Чушь какая-то.

Издали по длинному коридору в сторону его камеры неотвратимо приближалась процессия в белых одеждах. Возглавляла процессию медсестра. Это могло служить поводом для успокоения, но лица идущих, как и лицо медсестры, были бесстрастны, словно выточены из мрамора. Сефер несся по своему существованию вспять, подпрыгивая на ухабах и параллельно пытался считать шаги, приближающие процессию к нему. Он считал каждый их шаг и старался совпадать по ритму. Еще пару шагов и пора начинать прятать нежелательное. Он быстро стер удивление, запихал куда-то канал связи с медузой, кажется, тоже стер. Проглотил обиды и непонятки из перемотки. Остался ужасно горд собой, что все успел. Даже лицо надменное выстроил.

И вдруг он увидел, что монитор предательски фиксирует все действия, разговоры и мысли. И понял, что с этим он не успевает справиться. Белая процессия была уже в полутора шагах от него. Неужели все пропало? Его обуял такой протестный гнев, что он не смог остановить эту волну. Гнев выплеснулся на монитор и поглотил его целиком, разрушая все его невидимые каналы связи и переваривая в кислоте своей ярости. Гнев был очень быстрым, но очень энергозатратным. Он разбрызгался по стеклянным стенам, образуя сгустки обрывочных мерзких фраз и мыслей. Его камера в одно мгновение превратилась из белоснежной лаборатории в общественный сортир. Сефер и сам не ожидал такого. Он измученно лег посередине, у подножия каменного надгробья.