Текст книги "Фургончик с мороженым доставляет мечту"

Неожиданное приглашение

План удивительным образом сработал. Связав фургон и велосипеды веревками, ребята принялись изо всех сил крутить педали. Колеса завертелись, зашуршали по дороге, хоть мотор все так же угрюмо молчал. Даниэль сел за руль, чтобы фургон не вилял на поворотах. Дракула взобрался на колени Сольвейг и неодобрительно косил желтым глазом на компанию наглых мартышек, которые в свое удовольствие подъедали остатки фруктовых запасов.

Ребята вдруг затянули песню. Сольвейг не могла разобрать слов из-за ветра, до нее долетал лишь веселый, незатейливый ритм, но на душе отчего-то стало тоскливо. Будапешт никак не желал отпускать их, а где-то там, позади и впереди одновременно, почти на горизонте, маячил Париж. Сольвейг ощущала на кончике языка вкус жареных каштанов, видела далекие огни Эйфелевой башни, различала многоголосье площади Конкорд. Сердце ее стремилось добраться туда как можно скорее, но одна мысль омрачала предвкушение, то показывая серебряный плавник, то скрываясь в мутных водах раздумий, увлекала за собой на дно. Что будет после? После Парижа. Даниэль, вероятно, вернется домой, а как же она? Сольвейг больше не знала, где ее дом. Казалось, домом стала сама дорога, как это было и прежде, до Варны, и все-таки что-то изменилось. Варна обернулась воспоминанием, исчезла на карте вместе с картами-мечтами. И та, что висела на стене, и те, что ложились в руку, так или иначе предсказывали судьбу. Но теперь, оставшись без ориентиров, Сольвейг было непросто понять саму себя и собственные чувства. А дорога все петляла и петляла. Под шелест колес, под чистые детские голоса, под вздохи северного ветра. Ночь расцветала, отражаясь улыбкой на лице Даниэля.

Велосипеды, а за ними и фургон, остановились у дверей зоологического сада. Обезьяны, досыта насладившись приключениями, запрыгали и заверещали, едва завидев свой дом, чем повергли в ужас Дракулу. Сольвейг могла бы поклясться, что кот с облегчением вздохнул, когда обрадованные сотрудники зоосада забрали обезьян из фургона и отнесли туда, где по ним скучали, где за них волновались.

– Прощайте, обезьянки! – помахала им вслед малышка Катарина и, всхлипнув, уткнулась в плечо брата.

– Ну-ну, – Адам неловко погладил ее по голове.

Ребята получили свое вознаграждение, поровну разделили его и снова уселись на велосипеды – им предстояло отвезли фургон в мастерскую.

– Буде готово тока к утру, – оценив повреждения, заключил механик и для убедительности покрутил пышный ус. Долговязый, закончив хрустеть вафельным рожком, с уважением и восторгом уставился на дядю. Видимо, его впечатляло немногословие и мастерство родственника, а, может быть, лихая растительность на лице.

– Похоже, нам придется остаться здесь еще на одну ночь, – вздохнула Сольвейг.

– Вернемся в «Мирабеллу», – Даниэль пребывал в отличном расположении духа, несмотря на все препятствия, сбивающие с пути. – Хозяйка будет в восторге от этой истории.

Услышав о «Мирабелле», механик приосанился и даже попытался стереть машинное масло с пальцев краем рубахи.

– Сказывайте ей привет, – пробормотал он и густо покраснел.

– Непременно! – подмигнул Даниэль.

Попрощавшись с новыми друзьями, Сольвейг и Даниэль направились в отель пешком. Дракула семенил рядом, гордо задрав хвост, – кот не сомневался, что именно он прогнал наглых обезьян восвояси.

Ночной Будапешт не был столь многолюдным, как Русе, но хранил собственный шарм. Город походил на старое фото, картинку, глядя на которую, ты невольно вспоминаешь все легенды и предания, живущие в темных закоулках и на парадных улицах, передаваемые из уст в уста. Старинные здания, тусклый свет фонарей, приветливые и немного печальные лица прохожих, а в вышине, над земной суетой, – яркий серп растущей луны и одинокая звезда, словно знак вопроса, вечной загадки, кружевом окутавшей Будапешт.

– Мы бы не увидели этой красоты, не застрянь мы здесь, фру, – Даниэль описал рукой дугу в подтверждение своих слов.

– Вы читаете мои мысли.

– И вы бы никогда не увидели обезьян, – он усмехнулся.

– Если бы вы узнали об этом раньше, непременно потащили бы меня смотреть на них!

– Это правда. И знаете, что еще? Мы ведь уже добрались до середины пути.

Сердце Сольвейг сжалось. Она не хотела поднимать эту тему, не хотела, чтобы Даниэль затрагивал ее, но все же, набрав в легкие побольше воздуха, задала вопрос, который ужом крутился на языке и так или иначе выскочил бы наружу.

– А что будет потом?..

– Потом?

– После Парижа.

– Ну… – Даниэль замялся и опустил глаза. – Мне предстоит отчитаться в своей компании, в Лондоне, а после… они направят меня куда-то еще.

Он не звал Сольвейг с собой, в Англию, куда-либо, кроме Парижа, и она поняла это только сейчас, ясно и отчетливо. Но почему же тогда он был одержим идеей вернуть ей человеческую жизнь, что бы это ни значило? Мысли, догадки и противоречивые чувства забурлили, точно морская пена. Неужели Сольвейг зря оставила «Фургончик»? Свою прежнюю жизнь? Нет, в этом не было сомнений, она давно устала и ждала лишь ветра, несущего перемены. Но за время путешествия Даниэль стал для нее не только другом и компаньоном, он стал маяком.

Они дошли до отеля в гнетущем молчании. Сольвейг показалось, что тишина облепила ее со всех сторон. Набилась в уши, рот и нос, точно рой мошек в жаркий день, – настолько осязаемой она была. Лишь остановившись у яркой вывески «Мирабелла», Сольвейг заглянула Даниэлю в глаза. Он замер, не отводя взгляда.

– Я…

– Вы могли бы… – заговорили они одновременно, но в этот момент распахнулась дверь и на пороге появилась хозяйка.

– Вы вернулись! Я ужасно рада! Тоска совсем одолела меня!

Дракула кинулся тереться об ее ноги.

– И красавчик с вами! Заходите же скорее! Вам наверняка есть что рассказать.

* * *

Забрав фургон – «Буде как новенький!» – и сердечно поблагодарив мастера, они направились прямиком в Вену. На этот раз за рулем был Даниэль, Сольвейг наотрез отказалась повторять эксперимент. Дорога пустовала, как и вчера: никаких машин, обезьян и велосипедов. Через несколько часов Венгрия наконец осталась позади. Весь путь проделали в молчании – осадок незаконченного разговора тянулся за фургоном шлейфом дорожной пыли.

Даниэль прокручивал все сказанное в голове и тихонько насвистывал под нос, опасаясь сболтнуть лишнего. Ему показалось, что Сольвейг огорчилась, узнав о его планах. Он хотел позвать ее с собой, куда угодно, хоть на край света, но не был готов услышать отказ. Эта женщина, ведьма, Галатея, кем бы она ни была, стала дорога ему. Пожалуй, даже слишком. Даниэль давно не сомневался в собственных чувствах, однако не мог ручаться за чувства Сольвейг. Призрак письма еще маячил перед глазами, хоть строчки начали расплываться бесформенной кляксой.

Пейзаж за окном фургона ничуть не изменился, и, если бы не пограничники, проверяющие документы, можно было бы решить, что границы и вовсе не существовало. Когда блокпост миновал, Даниэль спросил, только чтобы разбить тишину:

– Скажите, фру, ваш паспорт… там ведь должна быть дата рождения. Как вы ездили из страны в страну?

– Довольно забавно, – усмехнулась Сольвейг, – но на это мало кто обращает внимание. А если и обращают, всегда можно списать цифры на ошибку. В самом деле, едва ли кто-то поверит, что тебе четыреста лет. К тому же я научилась неплохо подделывать бумаги.

– Да вы мошенница! – он произнес это нарочито осуждающим тоном. – Что еще вам приходилось подделывать?

– Свидетельство о браке.

– Но зачем?

– Вряд ли одинокая незамужняя девушка может позволить себе купить дом и открыть лавку, – Даниэль сконфуженно промолчал, а Сольвейг продолжила: – Мне часто приходилось притворяться вдовой, но люди плохо учатся на своих ошибках, поэтому в мире достаточно войн, чтобы обеспечить вдовами каждое поколение.

– В этом вы правы, фру.

– Я права почти всегда. Это один из плюсов бессмертия, – она рассмеялась собственным словам.

– А какое оно, ваше бессмертие?

Сольвейг вздохнула и покачала головой.

– Довольно утомительное.

– Вот как?

– Времена меняются слишком стремительно, но человеческая суть остается прежней. Мы все мечтаем об одном и том же. О любви, безопасности, богатстве и славе. «Пока есть в людях чувства и мечты, живет мой стих, а вместе с ним и ты!»[20]20
  Сонет 18 Уильяма Шекспира в переводе Модеста Чайковского


[Закрыть]

– Откуда такая любовь к Шекспиру?

Сольвейг пожала плечами и лукаво улыбнулась:

– Когда-то мне довелось пожить в Англии. Именно там я познакомилась с Аннет. Вернее, с Аннет Уайтли-Кроу.

– Почему вы раньше не сказали, что бывали у меня на родине?! – Даниэль от удивления чуть не выронил руль.

– Вы не спрашивали.

Фургончик повернул на одну из центральных улиц. Вена походила на все европейские столицы своей роскошью, лишь немного потускневшей под налетом послевоенной хандры. Это читалось на лицах прохожих: местные отличались от туристов нахмуренными бровями и жесткими взглядами. А ведь совсем недавно кто-то из них держал оружие, направленное на Даниэля. В остальном солнце сияло здесь так же, как и повсюду. Оно поливало мощенную камнем мостовую, ласкало верхушки деревьев и шпили домов. День выдался особенно жарким. Даниэль остановился под раскидистым дубом, предложив немного передохнуть и, может быть, прогуляться.

Едва фургон затормозил, к нему, вальяжно вышагивая, но при этом озираясь по сторонам, подошел полисмен.

– Вы торгуете? – спросил он.

Памятуя о том, как им запретили продавать мороженое на улицах Русе, Даниэль покачал головой:

– Нет, что вы, сэр. Мы просто хотели немного отдохнуть, прежде чем продолжить путь.

– Эт самое, – полисмен смутился и даже немного покраснел. – А я бы не отказался от холодненького. Такая духота, – он вынул из нагрудного кармана платок и вытер блестящий от пота лоб.

– Да, конечно, – Даниэль удивился и все же не смог отказать. – Мы сделаем для вас порцию.

Пока Сольвейг готовила мороженое, Дракула терся у ее ног, а Даниэль разговаривал с полисменом, выясняя, пломбир с каким вкусом больше придется ему по душе, возле фургончика постепенно начала собираться очередь из желающих освежиться. Дети, их родители, господа в элегантных костюмах, дамы в летних платьях, приезжие и самаритяне – всем хотелось толику прохлады в этот утомительно жаркий день.

– Ладно уж, торгуйте, – добродушно махнул рукой полисмен, получив свой рожок. – Только смотрите, чтобы здесь было чисто.

– Конечно, сэр! – Даниэль расцвел в улыбке и стал принимать заказы.

Казалось, очереди не было конца: приметный розовый фургон привлекал покупателей, как прелестная барышня привлекает ухажеров. Заказы сыпались градом. Даниэлю пришлось записывать их, чтобы не перепутать, Сольвейг волновалась, что не хватит молока, и только кот, похоже, был доволен суетой. Он выбрался наружу через заднюю дверь и устроился в тени, лениво наблюдая за всеми. Время от времени к нему подходили дети, и тогда кот с радостью принимал их ласку, подставляя для почесываний то один, то другой бок.

Несколько часов спустя ажиотаж наконец поутих. Сольвейг присела на чемодан, вытянув уставшие ноги, Даниэль оторвался от записей.

– Похоже, все в восторге от вашего мороженого, фру.

– Ну что вы, это все чудо-машинка.

– Да, но в ваших руках…

– Простите, – вклинился в разговор приятный женский голос.

Даниэль повернул голову и увидел рядом с фургоном элегантную даму лет сорока. Она была одета как в самых роскошных домах Парижа – по последнему слову моды. Скромное, для променада, но изящное платье, чудная маленькая шляпка. Дама будто не принадлежала этим местам. Словно за углом ее ждал экипаж или новенький автомобиль с личным водителем, готовым тотчас доставить даму обратно, во дворец, откуда, вне всяких сомнений, она и прибыла.

– Прошу меня извинить, – повторила дама, – но я хотела сказать, что очень люблю мороженое. И это, – она невесомо взмахнула рукой, – лучшее, что я пробовала.

– Вам стоит благодарить ее, – Даниэль подозвал Сольвейг.

– Спасибо, мадам, – ответила дама на французский манер и, чуть смутившись, добавила: – А вы и ваш спутник не желаете посетить бал? Он состоится сегодня вечером, и я была бы рада видеть вас там как моих гостей.

Даниэль задумался. Не слишком ли это странно – приглашать незнакомцев на бал только потому, что они торгуют мороженым, пусть даже по-настоящему вкусным?

– Спасибо за приглашение! Мы с радостью примем его! – не успел Даниэль открыть рта, как Сольвейг ответила за него.

– Если, конечно, проведем здесь ночь… – он попытался незаметно подмигнуть, предупреждая о возможных неприятностях, но вышло совсем не то, что хотел изобразить. Сольвейг вопросительно посмотрела на него. Даниэль поспешил пояснить: – Если сумеем найти ночлег.

– О-о-о, – отозвалась дама. – Вы можете остановиться в моем доме, если пообещаете научить моего повара делать такое же мороженое, как у вас, – она наивно захлопала ресницами.

– Конечно. Спасибо, вы очень добры! – Сольвейг присела в некоем подобии реверанса, не обращая внимания на ужимки Даниэля.

Дама объяснила ему, как добраться до ее владений, откланялась и была такова. В воздухе остался лишь призрачный аромат ее духов.

– Она не показалась вам подозрительной, фру? – едва дама скрылась в раскаленном мареве, спросил Даниэль.

– Отнюдь. Она напомнила мне мадам Бижу, хозяйку цветочной лавки.

– Может и так, но разве это не чудно – приглашать на бал первых встречных?

– Это ее право.

– И все-таки я бы не слишком доверял ей.

– А мне? Вы доверяете мне?

– Да, – ответ пришел на ум быстрее, чем Даниэль успел осознать вопрос.

– Тогда нам стоит пойти. Я чувствую, что это важно. К тому же неужели вы не любите балы?

– Я ни разу не бывал на балу, фру.

– Значит, это ваш шанс, – лукаво улыбнувшись, она поспешила в другой конец фургона, впустить кота, который в полной мере насладился венской жарой и теперь желал одного – свернуться клубочком на холодильном ларе.

Даниэль протяжно вздохнул. У него были свои предчувствия, и они явно отличались от тех, что вели Сольвейг. Но разве он мог отказать?

* * *

Совсем новый, но отстроенный по заветам элегантной классики дом мадам-почти-Бижу, как мысленно окрестила ее Сольвейг, нашелся на удивление быстро, хотя фургончику пришлось попетлять по улицам Вены, а после и вовсе выехать за пределы города. Этот самый дом, вернее целое поместье, знаменовал собой границу между городом и цветущими полями, за которыми вдалеке виднелся густой лес. Три этажа, три крыла, построенных в форме буквы П, и прелестный сад с фонтаном и лабиринтом в самом центре. Издалека, с пригорка, лабиринт показался Сольвейг совсем крошечным, но, когда фургончик миновал ворота и проехал совсем близко, она в изумлении открыла рот. Величественное творение рук человеческих упиралось в самое небо. Зеленые стены с торчащими тут и там побегами незнакомого шипастого растения поразили Сольвейг. Ей немедленно захотелось заглянуть внутрь, побродить по коридорам, заблудиться, чтобы ненадолго спрятаться от целого мира… вместе с Даниэлем. Эта внезапная мысль удивила Сольвейг настолько, что к лицу вмиг прилила кровь. Щеки запылали, руки потянулись за первым, что лежало поблизости, – бумагой с заказами, которые Даниэль скрупулезно записывал в столбик. Сольвейг сделала вид, что утомилась от жары, и принялась обмахиваться листом, пытаясь скрыть смущение.

На пороге дома их поджидала хозяйка. Она успела сменить платье и теперь выглядела совсем прозрачной и невесомой в потоках розового шифона. Ее руки, как и руки мадам Бижу, украшали браслеты, на шее висела длинная жемчужная нить, а голову вместо шляпки стягивала черная лента. Кажется, такая мода царила сейчас за океаном. Сольвейг видела фото в журнале: нарядные женщины с элегантными стрижками, тонкими острыми мундштуками, зажатыми между пальцами, в полумраке и клубах дыма. Похоже, мадам-почти-Бижу много путешествовала или же любила воображать, что путешествует. Наверняка ее мечты полнились странствиями, удивительными людьми и роскошью больших сияющих городов.

– Вам приготовили комнаты в западном крыле, – она приветливо улыбнулась. – Надеюсь, там вам будет комфортно.

– Конечно, не беспокойтесь!

Мадам-почти-Бижу улыбнулась шире и приобняла Сольвейг за талию, провожая в просторный холл.

– Простите, я не представилась. Меня зовут Аделина.

– Вы не из этих мест? – догадалась Сольвейг.

– Я из Америки, но мой муж был австрийцем. Он погиб на войне.

– Мне очень жаль, – Сольвейг обернулась. Даниэль, который шел за ней с багажом, нахмурился, по его лицу пробежала тень. Дракула проскочил у него между ног и вырвался вперед черным пушистым облаком.

– О, у вас кот! – воскликнула Аделина.

– Я забыла предупредить! Он может пожить в фургоне…

– Нет, что вы, пусть остается. Я люблю кошек. Они приносят удачу, – она наклонилась и потрепала Дракулу за ухом. На краткий миг в ее глазах промелькнуло нечто темное, первобытное, почти колдовское. – Это редкая порода.

– Вот как? – Даниэль, кажется, был по-настоящему удивлен.

– Да, именно так, – продолжила Аделина. – Это норвежская лесная кошка. Прекрасный компаньон, но еще лучший охотник.

Новая волна жара прокатилась по телу. Сольвейг взглянула на кота, тот понимающе уставился на нее в ответ. Норвежец. Так вот почему Дракула выбрал ее. А в том, что кот сам пожелал отправиться в путешествие, она не сомневалась.

– Покажете мне кухню? – спросила она Аделину, выйдя из легкого оцепенения.

– Конечно, я провожу вас, но, я думала, вы пожелаете отдохнуть.

– Я в полном порядке, уверяю вас.

– Тогда идемте, – она повернулась к Даниэлю: – Алек проводит вас в комнату.

Алек, который оказался пожилым, но чрезвычайно бойким слугой, возник из воздуха, просто появился, будто дух прошлого Рождества, прямо перед удивленными гостями. Он забрал у Даниэля сумки, тот даже не успел возразить, и вприпрыжку помчался на второй этаж. Дракула на секунду замер посреди холла, словно решая, чего он хочет больше – следовать за Сольвейг или хорошенько выспаться. Аделина, заметив это, обратилась к нему:

– Ты можешь погулять здесь, наверняка в подвале водятся мыши, а в саду – кролики.

Последнее слово явно возбудило интерес. Дракула потянулся, выгнув спину и выпустив когти, встряхнул ушами и посеменил на улицу.

– Странно, не правда ли? – Сольвейг поначалу и сама не поняла, что говорит это вслух. – Будто он все понимает.

– Вам ли удивляться, – ответила Аделина и быстро отвела взгляд.

– О чем вы?

– Ну… – она замялась, словно внезапно потеряла дар речи. – Вы ведь его хозяйка.

– Да, – кивнула Сольвейг. Ей показалось, что Аделина хотела сказать вовсе не это. Но, как и тогда, в розовом домике, она могла запросто ошибиться. Может быть, мадам-почти-Бижу просто задумалась о своем и на миг выпустила нить беседы?

– Идемте же, – она повела Сольвейг коридорами вглубь дома.

Убранство было поистине великолепным. Повсюду висели картины и зеркала в позолоченных рамах. Некоторые из них казались действительно древними, пришедшими из других времен: серебряные глади покрывали трещины, точно морозные узоры на окнах, а отражения были мутными, уносящими в иную эпоху. Картины изображали людей – мужчин в богато отделанной военной униформе. Заметив, что Сольвейг разглядывает портреты, Аделина сказала:

– Мой муж был знатного рода, но беден как церковная крыса, – это выражение и то, как она произнесла его, вмиг напомнило Сольвейг о происхождении Аделины. По мере того как они продвигались вперед, в самое сердце особняка, хозяйка словно больше и больше расслаблялась, одну за другой сбрасывая маски степенной дамы. – Зато моя семья когда-то разбогатела на золотых приисках, на Аляске. Отец владел крупной компанией по производству сигар. Давид, мой муж, приехал в Америку, чтобы заключить с ним сделку, а вместо этого получил меня и все приданое – я была единственным ребенком.

Она остановилась напротив портрета, с которого смотрел молодой мужчина. Статный, зеленоглазый, с рыжими усами и лукавым, но добрым взглядом. Едва ли его можно было назвать красивым, но в том, как Аделина залюбовалась им, таилось столько тепла и нежности, что Сольвейг сама невольно прониклась симпатией к этому человеку. Его лицо показалось смутно знакомым, должно быть оттого, что все обаятельные люди располагают этой чертой – производить впечатление, словно вы с ними старинные друзья.

– Это Давид, – губы Аделины растянулись в сладкой, немного печальной улыбке. – Без него дом совсем пустой.

– Похоже, он был прекрасным человеком.

– Да, так и есть. У него был веселый нрав. Я влюбилась в него немедленно, стоило ему однажды пригласить меня танцевать. Он любил балы и зеркала, – Аделина махнула рукой. Прямо напротив портрета Давида на стене висело, пожалуй, самое древнее из всех. – Он считал, что в старых зеркалах можно увидеть прошлые жизни, и так жить вечно.

Сольвейг вздрогнула. Аделина поспешила сменить тему:

– А что же ваш спутник? Похоже, ему не очень нравятся балы?

– Он… Ему не слишком уютно в этом доме. Думаю, он просто не привык к такой роскоши.

– А вы? Вы раньше бывали в таких домах?

– Да. Когда-то давно.

– Надеюсь, у меня вам понравится, – в глазах Аделины снова сверкнул таинственный огонек.