Текст книги "Задержи дыхание (сборник)"

Девушка вытянула руки, будто пытаясь оттолкнуть летевшие в нее слова, и тут же уронила их на одеяло. Мужчина тоскливо поднял глаза:

– Мне говорили, что такое бывает в первые минуты после пробуждения… Но ты ведь проснулась в два часа ночи! И ты уже так хорошо говоришь, Маша!

– Как? – беззвучно переспросила она, и он повторил, уже с нажимом:

– Маша, это твое имя, тебя зовут Мария! И ты моя жена, мы десять лет вместе, а последний год ты провела в коме! Неужели ты ничего, совсем ничего… Ну, а меня хоть помнишь?!

– Вас? – Ее накрыло ледяной волной и тут же бросило в жар. Майя чувствовала, как на затылке сокращается кожа, шевелятся волосы. – Я видела вас вчера в институте, наяву, а потом в супермаркете… Во сне, после аварии!

– Ну вот, ты помнишь аварию! – Он схватил ее слабую исхудавшую руку и несколько раз горячо, отчаянно пожал. – Проклятую аварию, после которой тебя сюда привезли! Что ты помнишь?

– Я ехала в «Опеле», – пробормотала Майя. – Потом стала перестраиваться, а сзади шла фура, и кроме нее, зеркало ничего не фокусировало…

– Нет! – прервал он. – Ты ехала на маршрутке за город, в гости, а черный «Опель» неожиданно вас подрезал. Машины столкнулись на скорости… Все пассажиры маршрутки отделались несерьезными травмами, ты одна была ранена тяжело. Разбила головой стекло, а ноги тебе зажало покореженной дверью. Ее целый час отрезали по кускам, чтобы тебя достать. Думали, что достают труп…

Его напряженное лицо мелко задрожало.

– А… кто тогда ехал в «Опеле»?

– Мужчина. Он как раз пострадал меньше всех.

– Я вам не верю. – У нее прыгали губы, вновь ставшие непослушными. – Вы меня путаете. В коме находится ваша жена или подруга, не знаю кто! Она была с вами в моем сне, вы пытались ей помочь, но не могли! А мне вы показали путь из того страшного места! Вы-то сами почему не помните этого?! Вы сказали, что медитируете, пытаясь достучаться до нее, и каждый раз у вас ничего не получается!

Дико озираясь, рассматривая собственные руки, которые казались ей незнакомыми, слишком худыми, длинными, бескровными, она воскликнула:

– Вы все врете!

Он встал и, сняв маленькое зеркало, висевшее над умывальником в углу, протянул его Майе. Девушка отшатнулась, но тут же подалась вперед, выхватила зеркало и жадно заглянула в него.

В первый момент она ничего не увидела, так сильно было волнение. Но когда зыбкое отражение прояснилось, Майя различила в зеркале женщину, которую встретила в своем сне, сперва на стоянке, потом в супермаркете – худую брюнетку, с измученным бледным лицом. Но во сне у женщины были длинные волосы, а у отражения они оказались коротко, небрежно острижены. Отсутствующий, безжизненный взгляд стал лихорадочным, горящим. Женщина смотрела на Майю с ужасом и изумлением, и ее нижняя губа часто-часто дрожала.

Майя уронила зеркало на одеяло и накрыла его ладонями, пытаясь запечатать там отражение. Попыталась вспомнить собственное лицо, но не смогла. Теперь она видела вместо него лицо темноволосой женщины.

– Я вселилась в ее тело! – убито прошептала она, не зная, как еще трактовать увиденное.

– Нет-нет! – Мужчина снова поймал ее руку. – Теперь я все понял! Ты снилась сама себе, ты увидела во сне себя! Себя, но десять лет назад, двадцатидвухлетнюю девушку, которая когда-то пришла в институт, чтобы встретить жениха после лекции! Это и была ты! Тебе приснился день нашей первой встречи, а когда ты наконец очнулась, тебе померещилось, что я еще не был твоим мужем и мы не прожили вместе десять лет!

– А супермаркет?

Она не отняла руки, хотя в первый миг хотела это сделать. По ее ладони разливалось живое тепло, знакомое больше, чем голос сидевшего рядом человека, его лицо и то, о чем он говорил. Ноющая пустота внутри содрогалась, давая трещины. Там, за тонкой серой пеленой, дрожащей от напряжения, толпились тысячи воспоминаний, готовых хлынуть в первую же брешь. Так гости собираются за дверью, чтобы войти разом и ошеломить растерявшегося хозяина. До нее уже доносился смутный гул собственных мыслей, долгое время томившихся под гнетом безмолвия.

– Ты помнишь супермаркет?

– Я помню только тебя, Маша, – мужчина продолжал гладить ее пальцы.

– Майя, – настойчиво повторила она. – Меня зовут… Меня во сне звали Майя.

Он покачал головой:

– Майя – это то, что с тобой было. Призрак, иллюзия.

И женщина вспомнила свое настоящее имя прежде, чем он наклонился и осторожно ее поцеловал.

Самое страшное

Мы собирались вместе каждый год, в начале июня – этой традиции было уже восемь лет. Именно столько прошло с тех пор, как мы, выпускники Литературного института, получили из рук ректора свои дипломы и устроили по этому поводу веселую попойку на Патриарших прудах, неподалеку от alma mater. Этот импровизированный праздник кончился тем, что некоторых сокурсников наутро пришлось вызволять из милиции, куда они попали по причине полной невменяемости и отказа предъявлять документы. Собираться через год никто, в общем, не договаривался, это случилось как-то само. Один приятель позвонил другому, другой третьему, третий предложил выехать всем бывшим курсом за город на дачу, и в конце концов обнаружилось, что встретиться хотели абсолютно все. С тех пор так и пошло – менялось лишь место действия и количество участников. Один год пировали у кого-то на квартире и являлось человек десять, другой – половина курса отправлялась на пикник в лес, а бывало так, что приезжали почти все, и в таком случае вечеринка обычно устраивалась на даче. Мы вспоминали студенческие приключения, делились успехами и неудачами, сплетничали, запоздало признавались в любви, ссорились и спорили, выпивали бесчисленное количество пива и поедали неизбежный шашлык. Было одно неписаное правило, которое никто из нас не нарушал. На эти сборища все являлись без жен и мужей, без женихов, невест и «просто друзей», отчего те, конечно, были в претензии. Но, пожалуй, только за счет этого нам и удавалось раз в год снова вдохнуть воздух студенческого братства – бесшабашного, ничем не обремененного, презирающего всяческие условности и цепи.

В этом году снова предполагалось собраться на даче.

– У Кости Терлецкого, – сообщили мне по телефону, и я не сразу понял, о ком идет речь. А вспомнив его, удивился, что именно он выступает приглашающей стороной.

Строго говоря, он вообще был не с нашего курса. Появился Костя за год до диплома, прежде учился курсом выше, но брал академический отпуск и отстал. Этот молчаливый, незаметный парень всегда держался чуть в стороне от шумных компаний. Он был симпатичным, но с девушками не флиртовал, и они его как-то не замечали. На экзаменах отвечал ровно, но не блестяще, и ему ставили твердые четверки. Мне он запомнился тем, что перед госэкзаменом по философии вынул из-за пазухи и предложил желающим забрать у него шикарные, развернутые шпаргалки, по всем билетам, до единого. Их живо расхватали, а я поинтересовался, почему он так поступил.

– Ты что, в себе уверен?

– Наоборот, – сразил он меня. – Просто я никогда не решусь их достать.

– Профессора боишься?

– Да не его… – досадливо поморщился он. – Я, знаешь, онемею от позора, если меня за руку схватят. Все слова разом забуду. Понимаешь, получится, что я жульничал… Почти воровал!

Тогда я понял, что передо мной – человек преувеличенной, болезненной честности. Мне сразу представились неулыбчивая, воспитанная в самых суровых традициях мать и грозный, но справедливый отец, часто берущийся за ремень. Теперь становилось ясно, отчего Костя сторонился нашего беззаботного и бессмысленного веселья и всегда выглядел так, «будто у него в кармане судебная повестка» – это выразилась наша первая заноза, Наташа Калмыкова.

Словом, я совершенно не представлял Костю в роли хлебосольного хозяина, и у меня впервые появились сомнения, стоит ли ехать на встречу выпускников. Меня переубедила все та же Калмыкова, позвонившая накануне пикника. Узнав, что я почти отменил поездку, она страшно расстроилась. В ее голосе звучало такое искреннее разочарование, что я спросил себя, а не собиралась ли она мне назавтра признаться в любви? Тем более Наташа недавно развелась, я все еще был свободен, а в годы учебы мы постоянно флиртовали, впрочем, скорее, в шутку.

– Как, ты не едешь?! – протянула она, выслушав мое заявление. – Что случилось?! Дела? В воскресенье?

– Машина сломалась, – соврал я, уже понимая, что так просто не отделаюсь.

Наташа мгновенно ухватилась за мой банальный ответ, радостно сообщив:

– А я свою как раз только что забрала из автосервиса! Я тебя захвачу и доставлю туда в лучшем виде!

– Да стоит ли? – малодушно отнекивался я. – Мне что-то вообще лень ехать.

– Стыдись! – оборвала она мои робкие возражения. – Рано Обломова-то изображать! Или не доверяешь женщине за рулем?

– Я доверяю тебе, безусловно, но слушай, этот Костик такой тоскливый… – Я решил быть откровенным. – С ним никто и не дружил. Какой смысл у него собираться? Просто неудобно. Все равно что у незнакомого!

– Я тебе поражаюсь! – изумленно выпалила Наташа. – Если он зовет нас всех в гости, значит, не считает чужими! Что с тобой, Макс?! Когда ты плесенью успел порасти?! Тоскливый человек к себе двадцать пять гостей не пригласит! Короче, ничего не желаю слушать! Завтра с утра к тебе приезжаю, оттуда на оптовый рынок, покупаем ящик пива, вино, печенье, конфеты и прочую ерунду. А тазик салата я уже сделала, в холодильнике стоит. Не нарушай традиции!

И конечно, я дал себя уломать, как дал бы всякий нормальный человек, которого избавили от перспективы четыре часа стоять в пробках.

– Два часа тридцать пять минут! – Наташа победно указала на часы в приборной доске своего «Пежо», только что остановившегося у въезда в дачный поселок. – И заметь, я считаю не от МКАД, а от твоего дома. Попробуй, скажи, что это долго!

Если учесть, что все эти два с половиной часа Наташа расписывала прелести и недостатки своей обожаемой и многострадальной машины, дорога не показалась мне слишком короткой, но я благоразумно восхитился водительскими навыками своей спутницы. Та расцвела:

– А знаешь, мой муж считал, что я представляю опасность, когда сажусь за руль. У меня всего-то раз подвеска полетела, когда я наехала на пень в темноте, а он уже составил мнение… Из-за чего, собственно, мы и развелись.

– Из-за пня и подвески? – не поверил я, выбираясь из машины и осматриваясь.

– Из-за его мелочности! Он был… – Наташа захлопнула дверцу, огляделась и, мгновенно забыв своего бывшего мужа, ахнула: – Нет, ты посмотри, в каких местах люди живут! Красота! Вон там что – гора?! Здесь, в Подмосковье?!

Справа действительно виднелся довольно крутой гористый склон, поросший вековыми соснами и елями. Из-за него, с востока, только что выползло солнце, а ведь время шло уже к полудню. Пейзаж был совершенно необычным для Подмосковья и напоминал, скорее, Карпаты. Эту загадку уже через несколько минут объяснил встретивший нас у ворот своего участка хозяин.

– Это не гора! – обернувшись к лесистому склону, тянувшемуся вдоль всего поселка, махнул рукой Костя. – Это склон древнего Московского моря. Мы с вами стоим на дне, а наверху – снова равнина, сплошной лес, до самой Владимирской области.

– Да это просто рай! – решительно заявила Наташа, обозревая обширный участок, заросший малиной, крапивой и одичавшими розами. Построенный под самой горой бревенчатый дом был едва различим из-под плюща, пока еще зеленого, но к августу обещавшего стать кроваво-красным. – Здесь жить и жить… Но ты, я вижу, тут не хозяйничаешь?

– Честно говоря, я сюда несколько лет не ездил, – с запинкой признался Костя. – Вот, подумал, что появился хороший повод все тут возродить, позвал вас…

– Надеюсь, не крапиву полоть?! – кокетливо изобразила испуг Наташа.

Обо мне она забыла, настолько ее поглотил необычный пейзаж, в самом деле, напоминающий если не рай, то какую-то романтическую балладу. Примет времени тут совсем не было, если не считать электропроводов, тянущихся к дому от столба, установленного на ближнем к дороге участке, тоже весьма запущенном. Не было признаков жизни и у других соседей. Справа и слева от Костиного участка виднелись все те же крапива, малина и дикий плющ, увивший молчаливые, почерневшие от дождей и времени бревенчатые дома. Создавалось впечатление, что этот романтический уголок был давно забыт и заброшен. Открытие дачного сезона его явно не коснулось.

Мы приехали первыми, вскоре явились и другие гости. Задымился мангал, вытащенный Костей из сарая, заглянул на огонек сторож, удивленный скоплением машин на дороге и необычным оживлением на участке под горой. От моего внимания не укрылось то, что Костя, едва завидев этого старика со сморщенным, словно мятая газета, лицом, поспешил его выпроводить и объясниться за пределами участка. Я решил, что речь идет о каких-то неоплаченных счетах – за электричество или за ту же охрану, осуществляемую этим древним Цербером. Вернувшись, Костя поднял валявшуюся в густой траве тяжелую цепь и запер ворота изнутри.

– Сейчас соседи пронюхают, что я приехал, потянутся на экскурсию, – пояснил он, поймав мой взгляд и отряхивая руки от ржавчины. – А я ни по кому не соскучился.

Через пару часов подъехали последние опоздавшие гости. Всего в этом году собралось девять человек – треть курса. Думаю, Костя в роли хозяина насторожил не только меня, хотя теперь я видел, что совершенно напрасно в нем сомневался. За прошедшие годы он заметно изменился к лучшему. Костя охотно вступал в беседу, поддерживал шутки, сам рассказал пару анекдотов, неожиданно смешных и незатасканных. Не стоило удивляться тому, что наши девушки, узнав Костю с новой стороны, баловали его повышенным вниманием, будто стремясь компенсировать свое прежнее равнодушие. Наташа – та просто следовала за ним по пятам, лишь время от времени посылая мне странные улыбки, то ли виноватые, то ли заговорщицкие. Наконец я отловил ее в углу участка, под старой отцветшей вишней, и не то в шутку, не то всерьез спросил, чего она добивается от Кости?

– А заметно, будто я чего-то добиваюсь? – уклончиво ответила она, отламывая веточку и впиваясь в нее острыми белыми зубами, следуя своей всегдашней привычке что-то кусать или терзать ногтями. Солнце золотило ее каштановые волосы, разбросанные по худым плечам, обнаженные руки, до желтизны загоревшие в солярии, нервно двигались, обрывая листья со сломанной ветки. Наташа была как-то радостно возбуждена, и это ее невероятно молодило. Сейчас она выглядела совсем как на первом курсе – и я сделал из этого вывод, что моя приятельница стремительно влюбилась. Причем, не в меня.

– Костик сегодня похож на человека, – заметил я, следя за ее реакцией. Наташа вспыхнула и уронила веточку. Я понял, что не ошибся, и уже из чистого озорства добавил: – Наверное, недавно женился!

– А вот и нет! – Теперь Наташа явно злилась, что тоже очень ей шло. – Он до сих пор не женат, к твоему сведению!

– Скорее уж, к твоему! – парировал я. – Мне такие сведения не нужны. Скажи лучше, ты всерьез решила за ним приударить?

– А что, если и так? – Она с вызовом задрала подбородок. – Слава богу, я тоже свободна!

– Совет да любовь! – Я успокаивающе похлопал ее по плечу, отчего Наташа отстранилась и даже тихо зашипела. Мой допрос довел ее до белого каления. – Просто я предупреждаю, на случай, если ты еще не поняла, – Костя парень серьезный. Если ты решила присвататься к нему на пару дней, ради скуки, учти, он может решить, что это любовь на всю жизнь.

– И что с того?

Она явно не понимала, чего я от нее добиваюсь, и все время порывалась уйти. Я и сам не знал, чего ради треплю ей нервы. Возможно, бунтовало оскорбленное самолюбие. Признаться, я уже считал Наташу своей потенциальной любовницей, настолько явные авансы она мне делала в течение последних суток. Я не был в нее влюблен, более того – сознавал, что связь с женщиной подобного типа сулит не только массу заманчивых моментов, но и немало неприятностей, сцен ревности, истерик и даже драк. И все-таки меня коробило, что она так быстро переменила свой выбор, предпочтя меня человеку, которого я считал пустым местом.

– А то, что ты его бросишь, а он повесится! – неожиданно для себя самого закончил я.

Наташа посмотрела на меня как на сумасшедшего, покрутила пальцем у виска и молча пошла прочь, туда, где дымился мангал и толпились вокруг кастрюли с шашлыком наши парни, вооруженные шампурами. Девушки накрывали бумажными скатертями длинный стол, вкопанный под яблонями, расставляли тарелки, стаканы, распаковывали привезенные домашние гостинцы, и все наперебой подзывали Костика, чтобы он попробовал то салат, то рулет, то пирожок. Оставалось только удивляться этому громовому успеху и, если хотите, завидовать. Не слишком приятно из лидеров вдруг попасть в аутсайдеры и наблюдать за тем, как вчерашний тихоня пожинает твои законные лавры.

Угомонились наши дамы, только когда был готов шашлык, и все уселись за стол с шампурами наперевес. Ели по-дикарски, услугами тарелок и вилок никто не пользовался, вино пили полными стаканами, пиво – целыми бутылками зараз, и вскоре все опьянели, окончательно развеселились и расслабились. Даже мне удалось простить Костику его триумф и найти в своем поражении смешные стороны. Наташа по-прежнему не сводила с него глаз, опекала его, подсовывала лакомые куски, и если ее кавалеру приходило на ум сострить, настойчивыми криками устанавливала перед этим тишину. Ксения, ее лучшая подруга по институту, пересела поближе ко мне и с насмешливым недоумением поинтересовалась:

– Ты это видишь? Можешь объяснить?

– Он ей нравится, что тут объяснять! – великодушно ответил я, приканчивая очередную бутылку пива. Я в самом деле больше не сердился на свою ветреную приятельницу и даже был ей благодарен за то, что она так быстро переключилась на Костика. – Внезапная роковая страсть.

– Стра-асть? – иронично протянула Ксения. – Брось, она просто почуяла легкую добычу. Наташка же только что развелась со своим занудой, у нее все еще депрессия. Надо на ком-то отыграться! А потом… – Она понизила голос и огляделась по сторонам, чтобы убедиться, что наш разговор не привлекает постороннего внимания. – Ты погляди, какая у Костика шикарная дача! Ей цена тысяч сто пятьдесят навскидку, место обалденное, земли двадцать соток! Я тебе это как профессионал говорю, все-таки пять лет недвижимостью торгую! Я бы у него такой участочек хоть завтра выкупила и при перепродаже штук двадцать наварила бы! Шутишь этим? Наташка все давно смекнула.

– Да зачем ей эта дача? – не поверил я. – Она не поклонница сельского хозяйства.

– А ты вообще в курсе, с чем она осталась после развода и размена? – осадила меня Ксения. – Паршивая хрущевка-однушка в Беляево, первый этаж, без балкона, без ремонта, короче – слезы! Спорим, она в два счета уговорит Костика продать это фамильное гнездо и обменять свое горе на что-то получше? Вспомнишь мои слова где-то через полгодика!

Я не верил в подобную меркантильность Наташи, но и спорить с ее лучшей подругой не пожелал, а только заметил:

– Может, он вообще не имеет права распоряжаться этим домом! Ты уже целую историю сплела!

Ксения загадочно усмехнулась одними уголками губ. Так могла бы улыбнуться змея, которой сообщили о том, что глотать мышек живьем нехорошо.

– Наташа подробно расспросила Костика обо всем, что касается его права собственности на это райское местечко, – доставая сигареты, просветила меня Ксения. – При мне, полчаса назад, когда заставляла его пробовать свой знаменитый салат с тунцом и авокадо. Костик отвечал всю правду, как под гипнозом. Он – единственный законный хозяин. – И лицемерно, как мне показалось, вздохнув, добавила: – Одна надежда, что салат ему не понравился, а то, помяни мое слово, она его на себе женит. Тс-с, что там еще?

И повернулась на шум. Стас, наш бывший староста, пытался привлечь общее внимание, стуча ножом по пустой бутылке. Когда установилась относительная тишина, он заявил:

– Друзья, не хочу вас заранее радовать, но мне кажется, мы все здорово напились. Выводы такие, что никто за руль сесть не сможет, потому что все, извините, скоро будут в стельку! Посему предлагаю прямо сейчас тормознуть со спиртным и перейти на чай и кофе, чтобы к полуночи мы смогли сказать Костику «до свидания!», а не оставаться всей гоп-компанией на ночлег.

– Ты до тошноты благоразумен, как всегда, – заметила в ответ Наташа, чье лицо заметно раскраснелось, не то от вина, не то от охотничьего азарта. – Может быть, хозяин не против, чтобы кто-то остался ночевать.

– Чтобы кто-то – могу допустить, но чтобы все… – ехидно протянула Ксения. – Короче, Стас прав. Хватит пьянствовать. Мужчины, подкиньте дров в мангал, Костя, дай какую-нибудь кастрюлю! Кофе я привезла, к счастью.

– Не резон тут оставаться, в самом деле, – поддержали ее остальные дамы. – Здесь даже электричество отключено!

И стаей высыпали из-за стола, прихватывая недопитые стаканы, закуривая и шумно восхищаясь пейзажем. Я тоже встал и, отойдя в сторону, повернулся к лесистому склону, в который раз поражаясь его дикой, необычной красоте. За моей спиной тянулся самый банальный дачный поселок, расположившийся на равнине, местами переходившей в топкие низины и болота. В нем не было ничего особенно живописного, он мог радовать глаз разве что владельцев этих дач, потому что, как известно, всякий кулик свое болото хвалит. Но стоило взглянуть на гору, и ты оказывался на границе с настоящим сказочным лесом, со строевыми красными соснами и седыми от старости, необъятными елями с замшелыми стволами. Склон горы был довольно крутым, градусов в сорок пять – пятьдесят, между деревьев густо росли папоротники и ландыши, и я не заметил среди них ни единой тропки.

– До чего здесь дико! – вырвалось у меня. Я хотел сказать «тихо», но само собой молвилось другое слово.

– Летом-то нет, а вот зимой действительно, – неожиданно ответил мне неслышно подошедший сзади Костя. – Летом голоса слышны, машины проезжают, петарды по вечерам взрываются, собаки лают… Дети кричат. А зимой тихо. Понимаешь, в этом поселке газа нет, печки не у всех, а топить электричеством дорого, ну и не зимуют люди… Выйдешь ночью во двор, постоишь, послушаешь – только ветки в лесу скрипят от мороза… А луна в небе яркая, глазам больно, и все вокруг голубое…

– Не жутко? – поинтересовался я, не сумев проникнуться его романтическим настроением.

– Отчего же? – очнувшись, возразил Костя. – Надо только привыкнуть. Знаешь, я ведь здесь вырос, так что, когда переехал в Москву, был совсем дикарем. Представляешь, течет по улице народ, каждый по своим делам, а мне кажется, они все несутся прямо на меня, будто съесть хотят.

– Точно, ты и выглядел так, будто тебя кто-то съесть хочет! – обрадовался я тому, что нашел наконец объяснение былым странностям своего сокурсника. – Неужели только теперь привык?

– Можно сказать, да.

– Послушай, – я вспомнил, что мне говорила Ксения, и забеспокоился. – Ты ведь не продашь эту дачу, нет? Смотри, второй раз такой не купишь! Если к тебе наши девчонки начнут подъезжать с намеками…

Он перебил, даже не дослушав, и меня поразило выражение его лица, ставшего разом суровым, почти агрессивным:

– Я дачу не продам, даже если буду с голоду умирать! Это не обсуждается!

– Отлично, молодец! – слегка растерялся я. – Это же все-таки не квартира, это дом, земля… Тем более ты тут вырос!

Я еще что-то бормотал про традиции, семейные ценности и родовые гнезда, а Костя уже отошел прочь и принялся убирать со стола, накрывая к чаю. «Эх, Наташа! – не без злорадства подумал я. – Придется тебе еще покоптить небо в Беляево!» Меня порадовало и то, что нынешний Костик вовсе не казался слабаком, способным повеситься из-за несчастной любви. В нем появилась какая-то жесткость, безапелляционность, как у человека, много пережившего и понявшего. Именно эта черта притягивала наших девушек, так как женщина, пусть даже самодостаточная и самоуверенная, бессознательно тянется к силе, как цветок к солнцу. Вероятно, не в мозгу, а где-то в самой крови щелкает древнее реле первобытных прабабушек: «Сильный охотник – хорошо!» «А потом всю жизнь удивляешься, как это ты запала на такого козла!» – в минуту откровенности призналась мне Наташа, рассказывая о своем неудачном замужестве.

Кофе был сварен, торты разрезаны, все снова устроились за столом, но прежней оживленной беседы уже не получалось. Хмель понемногу выветривался из наших голов, и мы понимали, что все уже друг другу рассказали. Общих тем у нас с каждым годом становилось все меньше, у всех оказались разные профессии и интересы, а бесконечно муссировать одни и те же воспоминания было не слишком заманчиво. Ситуацию спасла Ирина, к слову, единственная из нас ставшая профессиональной писательницей.

– Давайте рассказывать истории на заданную тему! – предложила она, оглядев наши поскучневшие лица. – Самому оригинальному рассказчику – приз!

– Какой? – мгновенно заинтересовалась меркантильная Ксения.

– «Американка» – исполним любое желание!

– Ого, лихо! – забеспокоился благоразумный Стас. – Тогда нужно поставить ограничение по цене!

– При чем тут деньги? – оборвала его вдруг оживившаяся Наташа. Было видно, что ее осенила какая-то счастливая мысль. – Приз должен быть нематериальный.

– Понятно, типа фанта… – разочарованно протянула Ксения. – На одной ножке прыгать или целоваться. Ладно, впадем в детство. А какая тема?

– Пусть каждый расскажет самую страшную историю, какую только знает. Страшную историю о чем-то потустороннем и необъяснимом.

Ирина произнесла эти слова без всякого пафоса, однако я почувствовал, как у меня мурашки побежали по шее. Ксения, снова усевшаяся рядом со мной, тоже заметно передернула плечами. Я понял, что странное задание ей так же не пришлось по вкусу. Остальные гости, сидевшие за столом или чуть поодаль, в старых выгоревших шезлонгах, в нерешительности переглядывались. Почувствовав общее настроение, Ирина с улыбкой предложила:

– Давайте я начну. К этому нужно отнестись, как к творческому этюду в Литинституте. Сейчас вы убедитесь, что на самом деле это не так просто – рассказать по-настоящему страшную историю, которая бы тронула всех до единого. Ведь каждый рассказывает то, что волнует его лично, а страхи у всех разные. Один боится темноты, другой – высоты, третий – мышей, а четвертый – вампиров. Есть удивительно бесстрашные люди, например, каскадеры, альпинисты, спасатели, которые боятся такой чепухи, что даже стыдно повторить. Числа тринадцать, например, дурного глаза или разбитого зеркала.

– Учитывая, что ты пишешь мистику, победитель почти ясен! – заметил Стас. – Ладно, поборемся. Насколько я понимаю, история должна быть взята из личного опыта, а не из области фантазий или мировой литературы?

– Да, это единственное ограничение, – кивнула Ирина. – Эпизод должен касаться вас лично или близких вам людей. Итак, вот о чем я хотела рассказать…

В маленьком городе, откуда я родом, на самой окраине стоял заброшенный старый дом. Это был помещичий особняк девятнадцатого века, настолько облезлый и облупленный, что казалось, будто здание больно паршой. Кирпично-красные, некогда оштукатуренные стены осыпались на глазах, мраморные ступени и колонны растрескались и приняли цвет грязи. В окнах на обоих этажах не было ни единого целого стекла, перекрытия рухнули, фонтан перед парадным входом завален мусором. После революции в здании какое-то время размещалась местная Чека, потом на долгие годы поселилась туберкулезная больница, а в начале восьмидесятых годов прошлого века оно было наконец признано аварийным и окончательно покинуто. С этим зданием связана одна легенда, которую я слышала от разных людей с некоторыми вариациями. Говорили, будто ближе к ночи в окнах заброшенного дома появляется привидение – призрак молодой девушки в развевающемся белом платье (в другом варианте фигурировал белый больничный халат). Одни считали, что это бродит неуспокоенная душа дочки прежнего хозяина, помещика. Дескать, та не вынесла мук неразделенной любви и повесилась. Другой вариант легенды был связан с деятельностью Чека, а именно, рассказывали, будто это бродит в жажде мщения повешенная девушка-контрразведчица, которую выдал друзьям ее жених-чекист. Наконец, третий, самый любимый девчонками нашего двора вариант гласил, что жуткая белая фигура – не кто иной, как медсестра из туберкулезного диспансера. Она не смогла пережить смерти пациента, в которого была страстно влюблена, и повесилась на пояске от халата во время ночного дежурства. Словом, во всех вариантах фигурировала девушка в белом и смерть через повешение в результате несчастной любви. Это наводило на мысль, что у легенды была некая реальная подоплека, но какова она, я так и не успела узнать.

Наш дом находился неподалеку от этого рокового места, и почти все мои подружки хвастались тем, что видели в окнах заброшенного особняка мертвую девушку в белом. Одна я была лишена этого удовольствия, главным образом потому, что всячески старалась избегать развалин, даже в дневное время. Не то чтобы я боялась призрака, скорее, меня пугала вполне реальная опасность напороться на бродяг или местных хулиганов, которые облюбовали особняк. Время шло, легенда досталась по наследству следующему поколению девчонок, а я и мои подруги интересовались уже совсем иными вещами. Я, например, усиленно готовилась к поступлению в Литинститут и каждый вечер любовалась вызовом на экзамены, который пришел из Москвы. Творческий конкурс я прошла успешно, оставалось не осрамиться, сдавая литературу и русский язык. Я занималась допоздна в районной библиотеке, была поглощена мечтами и надеждами и, конечно, давно забыла эту глупую детскую страшилку.

И вот, буквально накануне отъезда в Москву, я возвращалась домой очень поздно, незадолго до полуночи. Читальный зал закрылся в семь, потом я заглянула в гости к лучшей подруге, с которой непременно хотела проститься, мы засиделись…

– И ты шла мимо этого здания и в одном из окон вдруг увидела привидение? – насмешливо поинтересовалась Ксения. Ее резкий голос прозвучал так неожиданно, что я вздрогнул и пролил себе на колени остывший кофе из чашки, которую держал на весу.

– Именно это и случилось, – после краткой паузы ответила Ирина, умудряясь сохранять спокойствие, хотя по ее застывшему лицу было видно, как она недовольна вмешательством, испортившим весь эффект. – Это было в конце июня, вечер выдался чудесный. На полнеба горел закат, и на этом небе, нежно-медовом, особняк рисовался какой-то приземистой темной грудой мусора… Я шла в отдалении от него, своей обычной дорогой, которую могла бы пройти по памяти с завязанными глазами. Из-за того, что я шла, глубоко задумавшись, это и случилось. В какой-то миг я очнулась и поняла, что стою прямо напротив парадного входа, у фонтана, хотя вовсе не стремилась сюда попасть. Никогда в жизни я не подходила к этим развалинам так близко, но вот потеряла над собой контроль, и ноги сами привели меня сюда. Ноги привели или меня что-то притянуло – не знаю, как назвать. Что-то было в этом месте, что-то не называемое, и, еще ничего не видя, я поняла, что нахожусь здесь не одна. В здании было невероятно тихо – ни шороха, ни скрипа, и слава богу, потому что если бы раздался хоть какой-то звук, я бы умерла, наверное… Надо бы развернуться и бежать прочь, со всех ног… А я не могла пошевелиться, боясь нарушить хрупкое равновесие, наступившее между мной и неведомым, что смотрело на меня из всех окон мертвого особняка. Я решилась только поднять глаза, и то, что я увидела в круглом окне-фонаре над входом, едва не лишило меня рассудка.