Текст книги "Заветное желание"

Воскресение
По мотивам реальных событий

В душе у Алексея жила тайна. Многие говорили о ней, посмеиваясь, но он сам никак не мог разгадать ее сути. Он просто чувствовал ее. Странную и изменчивую, как сама жизнь. Жизнь никогда не угасает. Как и тайна. Сначала она была наивной и действительно немного смешной, как девчушка с тонкими косичками: пахла ванильным мороженым и постоянно пачкалась чернильной шелковицей. Только не была вредной, как первоклассница Настя Азарина. «Лешка-Алешка – рыжая кошка!» – заливалась она, глядя на переминающегося с ноги на ногу худощавого Белова с кудрями цвета солнца и веснушками, щедро рассыпанными по щекам. А он хмуро молчал. И это веселило проказницу еще больше – ведь обычно Алешка был настоящим задирой и никогда не пропускал мимо ушей обидных слов. Но бросить что-то грубое в ответ, а то и дернуть за коротенькую косичку мешала тайна. Он знал это точно, но все еще не догадывался, что тайна скрыта не в этой белобрысой и кареглазой Насте, а в нем самом.

Затем Анастасия расплела свои косички, стала подкрашивать ресницы и бесконечно менять наряды. А вот к Леше она не переменилась – все те же едкие шутки сыпались ему вслед. Глупой девчонке даже в голову не приходило, что многие подружки втайне завидовали ей, ведь Алексей превратился в высокого, симпатичного, талантливого парня, который серьезно увлекался живописью. Жаль только, что рисовал он в основном Настю.

Вот и теперь перед Лешей стоял портрет, написанный маслом на упруго натянутом полотне. Сейчас он поразительно напоминал о заветной тайне: разливал запах красок и обжигающий жар летнего полудня, накрывшего усталое море. Да еще отдавал солью. Морской солью. А может быть, горечью придорожной полыни? Кто знает. Девушка скромно опустила глаза, и густые ресницы, словно изогнутые стрелы, выделились на слегка розоватом, как свежее яблоко, лице. Голова склонена, длинные волосы сыплются на правое плечо.

Зря знакомые твердят, что девушка на портрете – точь-в-точь Анастасия Азарина. Это неправда. На портрете Мечта. Настя выглядит совсем по-другому: ее лицо все больше приобретает насмешливое выражение. Губы ярко накрашены, глаза подведены, контактные линзы придают им неприродный цвет. И короткая стрижка, и вечерний макияж вполне подходят к ее алому платью. Она сидит на открытой веранде в кафе на набережной. Наверное, эта девушка кажется просто великолепной обнимающему ее представительному шатену в белоснежной футболке. Только она совсем не похожа на Мечту. Во всяком случае, не на мечту Алексея. Он стоял в отдалении за мраморной колонной и окидывал тоскующим взглядом пеструю компанию, окружавшую Азарину. Но видел он лишь ее – загадочную, нежную и женственную, ведь именно так преломляло ее черты волшебное зеркало холста. Почему так? Художник не знал. Знала только живущая в нем тайна.

Молодежь становилась все веселей. Очередной бокал красного вина, вероятно, был лишним – Анастасия не спешила его осушить. Поднявшись, она сделала несколько шагов по выложенной цветной плиткой площадке.

– Давай за то, чтобы мы всегда были вместе! – кивнула она своему спутнику.

Длинные пальцы пытались обхватить колонну. Пошатнувшись, Настя увидела Алексея – отступать было поздно.

– А-а, влюбленный! Алеша! – с прежней издевкой произнесла бывшая одноклассница, громко расхохотавшись. – Да когда ж ты перестанешь ходить за мной, убогий? Видишь, я уже счастливая! Счастливая! – кричала она все громче, привлекая удивленные и осуждающие взгляды. – Не правда ли, Костенька? – обратилась к спешащему навстречу парню.

– Конечно! – Константин, ее жених (весь маленький приморский городок знал, что у них скоро свадьба), подхватил девушку на руки.

Анастасия не врала: она действительно была счастливой. Ее отец, местный олигарх, растил дочь, как цветок в оранжерее. Даже мачеха, женщина интеллигентная и покладистая, неплохо ладила с падчерицей. А о личной жизни и говорить нечего – ее бурный роман с молодым адвокатом Константином Сенцовым с самого начала был достоянием общественности – хвастливая девушка ничего не скрывала. Как же тут не цвести природной роскоши при такой солнечной погоде? Не одна ромашка заглядывалась на нее с затаенным неудовольствием. Но какое ей дело до ромашек? Она любила герберы. Едко-оранжевые, они и сейчас возвышались посреди столика в высокой хрустальной вазе, пленяя мир гордой красотой.

Костя пытался унести прочь, унять свою подвыпившую невесту, но не тут-то было. Оглянувшись, она заметила Алешин мольберт.

– Смотри-ка, снова свои картинки малюет!

Прямо в лицо эфемерной красавице полетел хрустальный бокал и с жалобным звоном осыпался на пол. По изящным чертам потекли темно-красные струи. Леша инстинктивно бросился вытирать их, но становилось только хуже: и чистые участки холста, и ладони быстро покрывали бордовые пятна.

Хулиганка явно не желала останавливаться. Под всеобщие увещевания и бесполезные попытки преградить путь она уселась за руль припаркованного у кафе автомобиля и, бросив из окна не особо благозвучную фразу, резко нажала на газ. Алексей, содрогнувшись, посмотрел ей вслед.

А затем все было безобразно, как в социальной рекламе. Дым, обломки автомобиля, сирена скорой помощи… Пока искалеченную девушку укладывали на носилки, врач поспешно набирал номер ее отца.

Игорь Львович курил на балконе, рассеянно выслушивая беспокойные замечания жены: она, мол, давно видит, что их доходы стремительно уменьшаются, а конкуренты продолжают активную застройку набережной.

– Да успокойся ты, все нормально, – недовольно отмахнулся муж.

Даже дома от этого бизнеса никакого покоя нет.

– Слушаю, – нехотя достал мобильный. – Что еще надо?

Внезапно его лицо стало белым, глаза широко раскрылись, рот судорожно хватал воздух.

– Игорь, Игоречек, что с тобой? – бросилась к нему Тамара.

Тело безвольно обмякло на ее руках. Только высокие винтовые перила стали преградой между ними и головокружительной пропастью. Тома слышала все будто через плотный заслон ваты. Всполошенные соседи поспешили на ее страшный крик.

– Обширный инфаркт, – привычно сказал вошедший через какое-то время врач. – Что же он так сердце не берег-то?

Молодому специалисту было невдомек, что сердце бережет вовсе не его владелец, а люди, живущие в этом сердце.

Настя не смогла проститься с отцом – она все еще оставалась в реанимации. У кушетки, опустив голову на руки, дремала осунувшаяся, утомленная женщина лет сорока пяти. Черное кружево косынки резко оттеняло глубокие борозды морщин и седину в отросших темных волосах. Тамаре пришлось расстаться с остатками убыточного бизнеса, чтобы оплатить борьбу за жизнь падчерицы. Тому разбудил неприятный звук открывающейся двери. Вошедший врач присел рядом.

– Как вы, Тамара Александровна? Честно сказать, выглядите очень измученной. Вас некому заменить?

– Кроме пожилых родителей, у меня никого нет.

– А тот парень, который каждый день пытается прорваться в палату? Небось, и сейчас сидит под окнами – представляете, он и ночует здесь. Охранник никак не может с ним справиться. Кто это?

– Так, знакомый. Не нашего круга человек. Не пускайте его и впредь, Настя бы точно не захотела его видеть.

Женщина говорила вяло, почти не поднимая век. Ею овладело какое-то тупое безразличие. Вспомнился тот, кого Анастасия действительно ждала. Наверное, о нем подумала и больная – ресницы дрогнули, все тело свела резкая судорога.

– Тихо, тихо! – врач позвал медсестру, назвал какой-то препарат. – В капельницу, скорей.

Тамара не реагировала на происходящее. Она продолжала думать о Косте – женихе Насти. Первые недели он постоянно дежурил возле нее, его приход всегда опережал цветочный запах свежих гербер, разливающийся в коридоре. Парень очень надеялся, что его Настюша скоро проснется и увидит их. Он почти не выходил из палаты, проводил целые ночи, склонившись у постели, и вздрагивал от каждого движения ее тонких, прорисованных бровей.

Сентиментальные медсестры украдкой утирали слезы, наблюдая за ним, и с нетерпением ждали хэппи-энда, как в любимом сериале.

Но долгожданный день оказался совсем не похожим на кино. Воспаленный взор жениха встретился с мутным взглядом больной. Он был настолько неосмысленным, что Костя даже отпрянул. Рассеченная губа едва шевелилась. Видимо, она хотела что-то сказать и не могла. Испуганный Константин позвал медиков. А затем за плотно закрытыми дверями кабинета они объявили ему и бледнеющей мачехе – движение и речь, скорей всего, не восстановятся. Костя молча вернулся в палату. Он провел несколько суток, отказываясь от еды, лишь время от времени, как безумный, целовал ее худые руки. А когда Тамара Александровна пришла сменить его, произнес твердо, отчеканивая каждое слово:

– Вы же видите, ничего изменить нельзя. Это не жизнь – одно мучение. Моей Насти больше нет. В последнее время я совсем забросил свои дела, мне уже просто не на что жить. Я вынужден уйти, поймите. Иначе будет не одна, а две поломанных судьбы. И вам советую перестать оплачивать поддерживающую терапию. Для нее так будет лучше.

Он вышел быстро, не оглядываясь. А Тамара Александровна закричала что-то горькое вслед. Его поступок ужаснул ее, совет прозвучал чудовищно. А теперь такие же мысли вертелись и у нее в голове.

– Почему вы молчите? – прервал ее раздумья врач.

– Вы что-то спросили?

– Да вот, обрисовываю вам ситуацию. Азарину пора выписывать – мы сделали все что могли. Кроме инвалидной коляски, ей нужен аппарат для ежедневного очищения легких. Стоит он, конечно, недешево. Как будете решать этот вопрос?

Тамара забыла, что Настя хоть и не говорит, но все понимает. Она выразительно посмотрела на собеседника.

– Доктор, я подпишу любые бумаги. Продлевать ее растительное существование просто бессмысленно. Я согласна на отключение аппаратуры.

– Она проживет не более суток…

– Для нее так будет лучше, – сама того не замечая, мачеха слово в слово повторила фразу несостоявшегося зятя.

Медик ничуть не удивился – ответ был вполне предсказуем. Подписав все необходимые документы, он учтиво проводил Тамару Александровну до выхода.

Алексей сразу заметил, что Тамара Александровна, вся в черном, быстрым шагом пересекает больничный двор. Невыспавшийся, в испачканных джинсах и измятой футболке, парень выглядел не лучшим образом. Но он даже не подумал об этом – снова бросился в пропахший лекарствами высокий холл элитной клиники. В этот раз его никто не останавливал. Тайна дышала в нем громко как никогда. В ней больше не было никаких запахов и звуков, только горячее дыхание. И как ни странно, она обрела цвет. Цвет увядших на прикроватной тумбочке опадающих, как осенние листья, гербер. В палате никого не было. Больная исступленно билась на кушетке, пытаясь вырваться из паутины капельниц. Задыхающийся от быстрого бега, Леша отчаянно обхватил ее руками и, сжимая в объятиях, скороговоркой стал произносить какие-то странные слова: «Ты – прекрасное творение, величественная Галатея, ты не можешь умереть, потому что искусство не умирает, оно всегда возрождается из пепла человеческой глупости и равнодушия». Услышал бы кто – покачал головой: повредился умом парень, что тут еще скажешь. Но рыдающая Галатея так не думала – она просто затихла, уткнувшись в его плечо.

* * *

Художнику-портретисту едва хватало средств, чтобы снимать квартиру, – родительский домик на побережье он продал, чтобы приобрести нужный аппарат для Насти. И каким только чудом он успевал написать за день столько картин под заказ? Теперь на его полотнах были и беззубые улыбки малышей, и загорелые профили их принаряженных мам, порой встречались и девушки – юные, загадочные и изменчивые. Прохожие нередко, бросая мимолетный взгляд на изображения на холсте, восхищались вслух. Но только не сам художник. Они ведь ни капли не были похожи на его Мечту. Он все поглядывал на свою спутницу, сидевшую в кресле на берегу: худенькую, измученную, неизменно улыбающуюся в ответ тонкими, бескровными губами. Это была ОНА. И его кисть, не поддаваясь движениям рук, стала воссоздавать по-прежнему выразительные черты.

– Теперь я не такая, – прочел Алексей по губам.

Он один умел разбирать ее слова.

– Для меня ты всегда будешь такой. Так выглядит твоя душа, правда?

– Моя душа черна…

– А разве ее не коснулся свет?

Света вокруг было предостаточно. Море горело, как бескрайний костер, перекатывая невысокие волны. А Насте казалось, что это стоящий у мольберта художник излучает свет.

В храме венчалась необычная пара. Невеста хоть и не поднималась с инвалидной коляски, но выглядела очень привлекательно. Если бы кто и знал – то ни за что бы не поверил, что свадебное платье ей сшил мужчина. Воздушные кружева были бережно расшиты крошечными перламутровыми жемчужинками – не отличишь от настоящих, они чудно мерцали в отблесках мягкого сияния свечей. Плавные складки фаты причудливо спадали на плечи вместе со старательно завитыми локонами. На коленях лежали герберы. Только совсем не похожие на огни прошлого, эти цветы были белые, словно морская пена. Посвежевшее личико украшала затаенная улыбка. Взволнованный Леша в светло-сером костюме стоял рядом. Над молодыми простирался высокий свод: милостиво подняв благословляющую десницу, проникновенно смотрел на них величественный Господь Вседержитель.

Да любите друг друга (Ин. 13, 34), – прочитала в Его раскрытом Евангелии невеста; ее речь уже стала достаточно четкой.

– Ты часто бываешь здесь?

– Да. Как ты догадалась?

– Не знаю. Просто почувствовала. Ты пришел ко мне в больницу, потому что верующий?

– Тогда я еще не ходил в церковь. Можно сказать, это ты привела меня сюда.

– Как это?

– Я понял, что источник жизни – это любовь. А совершенная любовь где? У Бога, у Христа Спасителя.

Настя смотрела на него так, как никогда не смотрела ни на любимого ею раньше Константина, ни на кого другого. Странно, но вовсе не благодарность говорила в ней. Она видела перед собой красивого молодого мужчину, и было в его лице что-то такое, что делало его живым, не похожим на остальных. Ей казалось, он должен знать все.

– Я выздоровею? – тихо спросила она.

– Конечно, глупенькая. Ты знаешь, что твое имя в переводе с греческого значит «воскресение»?

Пускай девушка все еще не могла подняться на ноги, но она обрела какое-то умиротворение и легкость – душа ее действительно была воскресшая.

Так Алексей разгадал тайну. И удивился, до чего ошибочными и нелепыми были догадки о ней знакомых. Это вовсе не наивная безответная влюбленность, нет! Имя у тайны, как и у Анастасии, греческое. Агапэ. Любовь-жертва, любовь-страдание, любовь-воскресение.

– Господи, славою и честию венчай их! – возгласил священник.

Сон

Слишком много в мире людей, которым никто не помог пробудиться.

Антуан де Сент-Экзюпери

Тихий вечер. Кружева занавесок не шелохнутся, заслоняя своей белизной сумрачную синеву, плотно прильнувшую к стеклам. В маленькой кухоньке тепло и уютно, стол накрыт льняной скатертью, а на стенах красуются небольшие резные картины. Приятно смотреть, как из гладкой древесины выступает плетеная корзина, щедро наполненная крупными яблоками, своим изяществом завораживает скромный букетик полевых цветов в простой глиняной вазе, возле которой будто бы случайно оказалась одинокая веточка рябины.

Но больше всего привлекает внимание прекрасный образ Богородицы, вырезанный на ароматной поверхности липовой доски. Удивительная икона. Это – Валаамская. Царица Небесная в строгом облачении стоит на облаке, таинственно опустив очи. Она нежно прижимает к Себе Предвечного Младенца Вседержителя – в левой руке Его держава, увенчанная крестом, а правая поднята для благословения каждого, с верой молящегося перед этим образом. Ставя на стол старинное, еще бабушкино расписное блюдо с румяным вишневым пирогом, Нина посмотрела на лик Богоматери. Ее сын Кирилл с детства увлекается резьбой по дереву: сколько пейзажей, натюрмортов, этюдов, от самых простеньких, полудетских до выразительных, замысловатых, вышло из-под его резца – уже не счесть, но икону он вырезал впервые – в подарок матери. Нина решила повесить ее именно здесь, на кухне, чтобы и во время повседневной работы не забывать о молитве. Вот и сейчас она тихонько молилась и пекла пирог, надеясь, что сегодня сынок все-таки уговорит свою невесту Оленьку зайти к ним на чай. И почему же она такая застенчивая?

Вытерев испачканные мукой руки и присев у стола, Нина задумалась о будущей невестке. «Скромная, отзывчивая… Ее белокурые волосы и немного бледное личико с большими карими глазами как нельзя лучше дополняли такой нынче редкий образ “тургеневской девушки”. Слава Богу, что именно она понравилась моему сыну! С тех пор, как Кирилл познакомился с ней, он, кажется, стал более спокойным, общительным. Наверное, нашел “своего” человека».

Характер у Кирилла был сложный. Искренний и доброжелательный, он был иногда резковатым, искал ответы на жизненные вопросы, доверяя лишь своему собственному представлению о справедливости. Может быть, это говорит в нем пресловутый юношеский максимализм, а может, и наследственность. «Весь в мужа, в Бориса, – часто думала Нина, глядя на сына. – И такой же высокий, зеленоглазый, с четкими, правильными чертами лица, яркой, открытой улыбкой. Вот только волосы мои – цвета переспелого каштана. И так же, как я, любит искусство».

Благодаря этому увлечению они и познакомились с Олей – на художественной выставке во дворце культуры она подошла к нему сказать несколько слов о его работах. И так очаровала Кирилла эта восхищенная девушка, что он до конца вечера не расставался с ней. Ольга окончила художественную школу и теперь часто готовит для него оригинальные чертежи. Даже профессию влюбленные выбрали одинаковую – учатся на художественно-графическом факультете местного университета.

Думая о сыне, Нина коротала минуты ожидания. Давно уже она заботилась только о нем. Она и в церковь зашла впервые, чтобы помолиться не о себе, а о маленьком Кирюше, когда муж погиб на стройке и она осталась одна с малышом на руках. Вошла и почувствовала себя дома. В минуту невосполнимой утраты ни с чем не могла она перепутать этого внезапно нахлынувшего ощущения семейного тепла и умиротворения.

В несмелых лучах чуть поднявшегося над землей утреннего солнышка встретил ее удивительный взгляд: мягкий, сострадающий, отеческий, исполненный такого понимания и доброты, что на глазах выступили слезы. Но это были не свинцовые капли отчаяния, а какие-то светлые, чистые, благотворные слезы, несущие в душу целительную тишину. Легкая завеса перед глазами не помешала Нине увидеть – это Христос. А рядом с Ним – Пресвятая Богородица, с безграничной материнской любовью простирающая над всеми Свой Покров.

Неяркое свечение лампад оттеняло прекрасные лики святых, безмолвно свидетельствующих о милости, утешении, победе над грехом, над смертью, о жизни вечной. Еще не читавшая Святого Писания Нина всей душой ощутила немеркнущую истину евангельских строк: Вы приступили к горе Сиону и ко граду Бога живого, к небесному Иерусалиму и тьмам Ангелов, к торжествующему собору и Церкви первенцев, написанных на небесах, и к Судии всех Богу, и к духам праведников, достигших совершенства (Евр. 12, 22–23). И с этого дня Нина больше никогда не покидала своей новообретенной семьи. Уже много лет она чистит подсвечник в храме Преображения.

Нина была фельдшером, ее телефон не разбирал времени – звонил и в выходные, и поздними вечерами. Часто приходилось волноваться, оставляя спящего Кирюшку на соседку, но, перекрестив сыночка, женщина все же спешила помогать людям. Сыну она старалась не показывать своих переживаний, вообще у нее был своеобразный взгляд на воспитание: с детских лет она не особо ограничивала его свободу, преимущественно помогая лишь советом, чтобы, несмотря на отсутствие отца, он рос рассудительным, самостоятельным и уверенным, чтобы Борис не беспокоился о них там, в другом мире.

«Мой любимый стойкий оловянный солдатик», – шутливо называл ее муж. И это было правдой – невеста без колебаний уехала с ним в чужой, далекий городок, где после института он получил должность инженера, никогда не жаловалась на трудности и даже после трагедии решила остаться с сыном здесь, в городе их короткого, но такого настоящего счастья. Кто же знал, что стремление Бори поскорее уйти со студенческой скамьи на свой хлеб так быстро оборвет нить его жизни… А жена больше никогда не встречала человека, который бы стал ей таким родным, таким близким, как Борис. И память о нем всегда делала ее сильнее.

Нина частенько видела девушку сына на службе, а вот Кирилл заходил в церковь изредка. «Его душа еще спит», – думалось матери. Сейчас она даже не догадывалась, как близки к истине эти слова.

«Но где же они?» Нина с беспокойством поглядывала в окно. Никого. Занавески шелестят. Только темнота подкрадывается к фонарям и их фосфорическому свету.

Кирилл медленно шел по проспекту. Городок утопал в сумерках, и дыхание уходящего лета витало в воздухе. В нем переплелись пряный запах отцветающих клумб, слегка тронутые тлением листья берез и каштанов, жар раскалившихся за день дорог. Вот уже близко знакомая липовая аллея; старые деревья, наверное помнящие еще его счастливых родителей, кажутся такими понимающими. За их потемневшей зеленью одно за другим вспыхивают окна родной двухэтажки. Во дворе все еще играли дети – шум проезжающих автомобилей, приглушенный говор и монотонный стук каблучков по асфальту пронизывали громкие возгласы. Только домой почему-то не хотелось. Он шел, низко опустив голову, и внешний мир отступал перед мыслями, чувствами, желаниями.

«Но я же так любил Олю! – раздраженно звучало внутри. – Любил? Или люблю? Что же, в конце концов, со мной происходит!» Ему так ясно представился пристальный взгляд темных глаз, послышался негромкий голос, что он на миг остановился. «Она всегда без труда догадывалась, какой смысл я хочу вложить в очередную картину, и мне все время казалось, что это не она приготовила чертеж для резьбы, а я сам. Да, в Ольге есть что-то таинственное. Даже когда она беззаботно смеется вместе со мной, ест мороженое в кинотеатре, весело рассуждает о новом фильме, на ее лице иногда проскальзывает такое задумчивое выражение, что хочется смотреть на нее бесконечно. И провожая ее, я лишь слегка обнимаю ее узкие плечи, робея перед ее чистотой. А может, всему причиной ее излишняя застенчивость, старомодность, которую я слишком идеализирую?» – неожиданно возник вопрос.

И снова перед глазами возникла сегодняшняя встреча. Встреча, приведшая к растерянности и болезненным сомнениям. Он говорил с Дианой Зиминой, дочерью Петра Вячеславовича Зимина, известного в округе директора сети продуктовых магазинов. В последнее время она частенько приезжала в родной городок из столицы, где училась на юрфаке. Девушка постоянно появлялась в местном ресторанчике; Кирилл нередко собирался там с друзьями, иногда даже танцевал с ней, правда по ее инициативе, вместе вспоминали о школьных мечтах, планах на будущее, он рассказывал о желании вынести свои работы на суд ведущих специалистов. Несмотря на свой вид, она оказалась не такой уж плохой собеседницей.

Поговаривают, что зовут ее Дашей, а вовсе не Дианой, просто в юности девчонка стала так называть себя сама. Кирилла никогда не интересовали слухи, тем более что это изысканное имя так подходило к ее образу, раскованному поведению. «Она словно из другой жизни – такая интересная, современная», – слышались рядом завистливые голоса.

Вот и сегодня Диана не изменила своей оригинальности: на бешеной скорости промчалась мимо Кирилла и, неожиданно сдав назад, резко остановила машину. Верх легкого спортивного автомобиля был откинут, лицо девушки полыхало от встречного ветра. Пышные и гладкие, будто глянцевые, густые завитки рассыпались по плечам, крохотное коралловое сердечко зацепилось за воротник короткой футболки.

– Ай-ай-ай, разве можно так гонять? Смотри, машина в ракету превратится! – пошутил Кирилл.

– Не бойся, малой! – насмешливо ответила девушка.

И чуть подняв свои неестественно длинные наращенные ресницы, из-за которых невозможно толком рассмотреть ее глаза, сказала:

– Садись, подвезу.

– Спасибо, не стоит, – равнодушно отозвался парень.

– Дорогой, садись быстрее и слушай меня, – она резким движением открыла дверцу. – Я не хотела тебя обидеть. Просто надо поговорить.

– О чем? – заинтригованный Кирилл сел в машину.

– Знаешь, я завтра уезжаю. Скоро ведь на учебу пора.

– Разве это плохо? Тебе будет не так скучно, как здесь, у нас.

– Да уж… – криво улыбнулась Диана, но тут же изменила выражение лица. – Хотя богемная жизнь уже не кажется мне такой классной, как раньше.

– Почему? – удивился спутник.

– Мне кажется, здесь я оставляю часть себя.

Эта сентиментальная фраза немного странно прозвучала из ее уст.

– А точнее, оставляю тебя! – добавила она уже не так серьезно. – Я хочу, чтобы ты поехал со мной.

– Но как? – других слов у Кирилла не нашлось. Он промычал что-то невразумительное, с недоумением уставившись на Диану.

– Я люблю тебя! – прямолинейно выпалила девушка. – Ты, наверное, уже заметил это. Только не вздумай отрицать! – на мгновение отпустив руль, она предупредительно подняла руку.

Но Кирилл и не думал возражать, он просто никак не мог прийти в себя. Диана, эта роскошная, высокомерная, слегка подсмеивающаяся над всеми красавица, влюблена в него? Не в успешного молодого предпринимателя или актера, а в обычного парня? Нет, это больше похоже на сон. Это сон! Счастливый сон.

– Чего ты так уставился на меня? – расхохоталась Диана. – Ну ладно, ладно, не переживай, – снисходительно похлопала его по плечу. – Совсем огорошила я тебя своими новостями. Понимаешь, – вкрадчиво продолжала она, – ты удивительный, не такой, как все, талантливый! Кстати, я уже заказала зал для выставки твоих работ. Их должны увидеть все мои знакомые! И вуз ты сможешь подобрать другой, более перспективный. Я лишь помогу тебе адаптироваться, а дальше ты всего добьешься сам. Уверена, что у тебя все получится! Хочу всегда быть рядом с тобой! Разве можно отказать такой невесте, как я? – шутливо улыбнулась искусительница и провела по его щеке своим длинным ногтем.

У Кирилла кружилась голова. Заметив, что машина остановилась на перекрестке недалеко от его дома, он вышел вопреки правилам дорожного движения, подбирая в уме наиболее мягкие слова для отказа. Но так ли уж хотелось ему отказываться? А Диана, взглянув на него, спокойно заявила:

– Ну, иди-иди, завтра с утра я заеду за тобой. Сначала поедем в область, к моим родителям. Добро пожаловать в новую жизнь! – ударив ладонями по рулю, она снова засмеялась. – И не удивляйся, папочка давно говорит, что я немного сумасшедшая.

Внезапно нажав на газ, она умчалась прочь, оставив за собой густое облако пыли. Вот так эксцентричность! Разве можно сравнить ее с таинственной застенчивостью Оли? Ольга! Ведь они собирались сегодня вечером встретиться у подъезда и зайти попить чайку с его мамой. Он взглянул на часы. «Без десяти девять. Опоздал почти на час! Сказать, что задержался на работе? Нет, противно. Да и смогу ли я теперь спокойно сидеть за столом, смотреть им в глаза, улыбаться? Что-то во мне все-таки изменилось. Наверное, она уже не ждет меня, – пронеслась успокоительная догадка. – А если ждет? Что сказать?»

Мысли прервались. От темных очертаний лип отделилась тоненькая фигурка. Свет пробивался сквозь ветви, создавая причудливое панно на густых, соединенных широкой заколкой волосах. Легкое платье развевалось от быстрого движения. Нет, ее нельзя не узнать! Она стремительно шла ему навстречу. Еще минута – и ее нежные руки коснутся его плеч. Кирилл невольно сделал шаг назад. Ольга остановилась. В ее глазах отразилось недоумение.

– У тебя что-то случилось? – спросила она, не поздоровавшись.

– Нет… В общем-то, да.

Не лучше ли сказать сразу все? Тогда не будет недомолвок и догадок, недоразумений, долгих и мучительных объяснений. Больно рвется нить. Больно. Но быстро. А как иначе? Это по-мужски.

– Что именно?

Ольга взволнованно смотрела на любимого, словно стараясь понять причину раньше, чем он назовет ее.

Душу пронизывало щемящее сожаление, но он уже не мог остановиться, словно кто-то невидимый упорно толкал его говорить дальше.

– Олечка, я вот сегодня, пока шел домой, пытался разобраться в себе. Прости, но мне в последнее время кажется, что мы не очень подходим друг другу, – он умолк, стараясь проглотить ставший в горле ком. – Я благодарен судьбе за каждую минуту, проведенную рядом с тобой. Ты красивая, загадочная, романтичная. Но я-то другой. Ты не будешь со мною счастлива.

Обычно бледноватое лицо Оли вдруг вспыхнуло ярким румянцем. Девушка пристально посмотрела на него и опустила ресницы.

– А какой же ты? – тихо сказала она.

В ее голосе было столько горечи и еще чего-то, отдаленно напоминающего неумолимое провидение, что Кирилла даже бросило в дрожь. Неужели она все поняла, вот так, мгновенно, не зная подробностей?

– Я обыкновенный, – растерянно проговорил он. – Мы теперь не сможем часто видеться, я уезжаю. Хочу попробовать начать новую жизнь.

Новую жизнь… Слова какие-то скользкие, заезженные. С каких это пор я стал цитировать Диану?

– С Дианой? – словно в ответ на его мысли прозвучало рядом.

– Откуда ты зна… – Кирилл осекся.

– Я наблюдала за вами, когда вы танцевали вместе. Ты так увлеченно разговаривал с ней, я сразу заметила твою симпатию. Вот только она…

– Что?

– Да нет, ничего, – ее губы дрожали. – Но разве можно так легко разлюбить, за один вечер? – в этих словах слышались боль, негодование человека, который, потеряв последнюю надежду, все еще, по инерции, продолжает верить в невозможное.

В воздухе повисло молчание.

– Ненавидишь меня? – наконец сказал Кирилл.

– Нет. Любовь… не ищет своего (1 Кор. 13, 4–5), – с грустью ответила Ольга. – Прощай.

Она уходила по темной аллее, и долго еще сквозь плотное переплетение ветвей просвечивал ее изящный силуэт.

Расстроенный Кирилл неохотно поднимался по лестнице. Теперь еще предстоит объяснение с матерью.

Нина поспешила навстречу, лишь услышав звук открывающейся двери.

– Почему так поздно, Кирилл? А где Оленька? – затревожилась она, заметив подавленное настроение сына.

– Мы не смогли сегодня зайти к тебе. Прошу, никаких вопросов, все завтра! – он недовольно поморщился. – Я очень устал, голова просто раскалывается.

– Иди хоть поужинай, сейчас я заварю мяты, все как рукой снимет, – заботливо сказала мать.

– Я не хочу есть. Пожалуйста, не беспокой меня! – заявил Кирилл, плотно закрывая дверь своей комнаты.