Текст книги "Заветное желание"

Устами младенца

Инна шла по вечернему городу. Запорошенный снегом лисий воротник напоминал мех горностая. Да и чем не королева! Роскошные иссиня-черные волосы, матовая кожа, из-под тонко прорисованных бровей на мир смотрят почти прозрачные, прищуренные от ветра глаза. Даже немного жутко – очень редко встречается такой светлый цвет. Но внимание на себя обращает не только редкая красота этого лица, скорее поражает его сильное, высокомерное выражение.

Да, отсутствием уверенности в себе Инна Андреевна не страдала. Подчиненные всерьез боятся ее, ведь если заведующая банковским отделением что-либо сказала, то это не пустые угрозы, а самое настоящее недалекое будущее. Кто знает, может быть, она не была такой раньше? Злые языки поговаривают, что муж бросил ее именно из-за этого тотального всезнайства. Есть лишь один-единственный огонечек, которому под силу отогреть холодное сердце Снежной королевы. Это маленькая Каринка. У нее такие же светлые глаза, такие же густые черные волосы, только губки ее словно пляшут – то и дело растягиваются в угоду заливистому смеху или сворачиваются в трубочку, предвещая каприз. Второе случается нечасто – девочка жизнерадостная и открытая.

«Ах ты сорока!» – беззлобно ворчала Инна, наслаждаясь бесконечным стрекотаньем своей любимой наследницы. Сейчас крохи рядом не было, а в душе все равно звенел ее веселый голосок.

Город засыпало снегом. Сколько оттенков наполняло витрины, плясало на ветвях старых, укутавшихся в снеговую шубу елей! От мерцания гирлянд уже начинало рябить в глазах. Сегодня день святого Николая.

С утра Кариночка долго шарила под подушкой. А потом разревелась – что же, я даже самого маленького подарка не заработала? «И как я могла забыть?» – корила себя нерадивая мамаша. Утешала малышку как могла, убеждала верить, не отчаиваться, ведь еще не вечер. Сама она, как ни странно, не была неверующей. Бог в моей душе. Так она решила. Для нее, как всегда, не существовало авторитетов – на любой вопрос она всегда знала ответ. И на первый взгляд этот ответ был таким логичным, что многие говорили: «С Инной Андреевной спорить – себе дороже».

Полупрозрачные глаза обратились к большущей забавной сороке-белобоке, вертящейся на одной ноге за стеклом детского магазина. «Как раз то что нужно!» – сама себе улыбнулась Инна.

Игрушка действительно оказалась очень забавной: кружилась и плясала под музыку, стрекоча на все лады. Запасшись батарейками, отправилась в кондитерскую – порадовать дочь еще и любимыми вишневыми трюфелями. Сложив покупки в огромный подарочный пакет, женщина поспешила домой. Нельзя оставлять ребенка надолго одного, а час уже поздний.

Подмораживало. Жаль, машина в ремонте, непривычно скользить на своих тоненьких шпильках по хрупкой кромке застывающего снега. «Лишь бы не упасть, а то все праздники будут испорчены. Глупая мысль. Я никогда не любила праздники. Вот только не хочется видеть слезы моей крохи, если я не приду к ней на утренник, а буду сидеть на диване с гипсом».

Щебетунья на всех парах неслась навстречу. Забыв об утренней обиде, она весело подпрыгивала, хватала за окоченевшие от холода руки:

– Мама, мамочка пришла!

– Погоди, моя родная, – пыталась высвободиться из цепких объятий Инна. – Тебе святой Николай кое-что передал.

Пакет за секунду превратился в ворох сверкающих лоскутов. Сорока вовсю кружилась и стрекотала, конфеты утопали в мягких волнах ковра в прихожей.

Мать не стала ругать проказницу.

– Ты рада?

Она устало отряхивала заснеженное пальто и ощущала, как от воркования дочери все ее существо наполняется благодушным спокойствием.

– Конечно! А вредный Тимка сегодня сказал, что подарки не святой Николай приносит, а родители покупают!

– Теперь ты тоже так думаешь?

Не хотелось, чтобы светлая детская вера в чудо покидала ее дом.

– Совсем нет! Кто же, если не святой Николай, шепчет маме на ушко, чтобы она купила мне подарок?

Инна с удивлением посмотрела на дочь. «У Бога нет других рук, кроме твоих», – вспомнилась услышанная где-то фраза. А ведь и правда, любовь и доброта Николая Чудотворца во все времена вдохновляют людей на благие дела. Только как мог до этого додуматься несмышленый ребенок?

А Каринка, конечно же, не могла молчать ни минуты.

– Мамочка, сегодня нас поздравлял с праздником батюшка! Я его спросила, где можно встретиться со святым Николаем. А он сказал: в храме – доме Боженьки.

Миролюбивое настроение матери как рукой сняло. Ну уж не позволит она священникам внушать ее дочери свои выдумки! Одно дело – отпраздновать добрый детский праздник, а совсем другое – ходить в церковь, ведь это же совершенно безосновательно и бесполезно!

– Деточка, – осторожно начала она, – нам совершенно незачем идти в храм. Бог везде, понимаешь, как солнышко в ясный день.

– Верно, как солнышко! – с восторгом воскликнула певунья, разворачивая очередную конфету. – Его лучики везде, но ведь оно особенно сияет на небе! И Боженька особо при-сут-ствует, – с трудом выговорила она, вероятно, повторяя слова священника, – на небе и в храме.

– А что вам еще говорил батюшка? – хмуро спросила мама, едва сдерживая строгие нотки в голосе.

Она решила выслушать все, а затем разом разрушить эти идеи. Как только классная руководительница посмела допустить этого проповедника ко всем детям, она же не записывала свою дочь на факультатив «Основы православной культуры»! Будто в ответ на ее мысли прозвучало:

– Он разговаривал с детками, которые ходят на факультатив, а я тихонечко пробралась в класс, мне так хотелось его послушать! Он сказал, что Бог один – Святая Троица. Как вода, ледок и горячий пар – это все одна водичка…

– Разве тебе понятен этот пример?

– Конечно, я же очень люблю природоведение! Нам там рассказывали много интересного про водичку.

– Ну хорошо, хватит уплетать конфеты, пойдем кушать, – примирительно сказала мать.

Ей почему-то расхотелось разубеждать дочку. Подрастет – сама все поймет.

Но это был явно не конец школьных новостей. Усаживаясь за стол, Каринка продолжала:

– Учительница сказала, что кто-то из нашего класса бесплатно может поехать за границу, чтобы учиться там целый год! Если ты разрешишь, то поеду я, потому что я единственная отличница!

Инна вздрогнула.

– Сама подумай, доченька, разве я могу согласиться на то, чтобы увидеть тебя только через год? Я же буду очень переживать! Вот подрастешь – и вместе поедем. А ты что, хотела бы уехать, без меня скучать не будешь?

– Буду… – тихо согласилась дочка. И тут снова вспомнила о начале разговора. – А еще батюшка говорил, что Бог – наш общий Отец, то есть Папа, и каждое воскресенье Он приглашает нас к Себе в гости, в храм, а мы приходим лишь раз в году куличики святить. Он хочет, чтобы мы приходили чаще. Ну давай пойдем в церковь, попросим, а вдруг наш папочка вернется?

Резко екнуло сердце. Тяжело слышать это от дочери. Хотелось крикнуть, встряхнуть ее за плечи, запретить упоминать имя мужа Владислава в доме. Он гневно бросал ей в лицо, что она – пила, спесивая самодурка и еще что-то безмерно обидное, хлеставшее ее по раскрасневшимся щекам больнее любой пощечины. Она сыпала оскорблениями в ответ – так быстро сыпала, что теперь их уже не вспомнить. Влад хлопнул дверью, и громкое эхо еще долго звучало ему вслед. Уехал работать в Германию.

А теперь она станет молиться, чтобы вернулся он, оскорбивший ее и оставивший одну с ребенком?! Стоп, нужно сдержаться. Ребенок не виноват. Карина любит его так же, как и меня. И от этого еще больнее.

Девчонка не отставала. «Когда мы пойдем молиться за папу?» – стало ежедневным вопросом, сводившим Инну с ума. Отговорки не помогали, а обижать доченьку не хотелось. Любого из своих подчиненных она бы уже давно обставила так, что он и думать забыл бы о своей навязчивой идее. Но кричать на Карину? Она же такая добрая девочка! Как можно ругать моего крохотного ангелочка?

Дочка упорно тащила маму за руку к высоким кованым дверям белокаменной церквушки, увенчанной куполом. Пришлось войти. В мягком мерцании свечей возносился под самый свод деревянный алтарь с величественными образами в полный рост. Перед ними было море людей – воскресенье. Курточки, пальто, шубы, разноцветные платки, накидки, шарфы… Пение лилось нежно, непринужденно, брало за душу. Но Инна не собиралась задерживаться надолго. Сегодня она планировала повести малышку на новогоднее представление в цирк, а никак не в церковь.

– Давай скорей, где тут икона святого Николая? Поставим свечку и пойдем.

Оглянулась невысокая женщина в темном платочке. Глаза смотрят приветливо, пытливо.

– Да вот же, милые мои, перед вами.

Икону действительно трудно было не заметить – она огромна. На фоне светлеющей синевы стоял епископ. Лицо доброе, открытое, почему-то очень знакомое. Наверное, она видела его еще в доме своей бабушки.

– Это святой Николай?

– Конечно же, на самом деле он нисколько не похож на Санта-Клауса, как внушают вам с телеэкрана.

Инна смутилась.

– Можно пройти, нам нужно поскорее поставить свечку.

– А поскорее не получится. Вы знаете, что такое свеча?

– Что за глупый вопрос! – возмутилась гостья. – Воск да фитилек.

– Свеча – это символ молитвы. Символ горения ваших сердец. Если вы зажигаете ее и не молитесь, что же она будет символизировать?

Инна не нашлась, что возразить. Остановилась, склоняя голову, прислушалась к звучащим словам. «Верую во Единого Бога…» заполняло все уголки церкви. И ей подумалось: как сладостно вот так громко, во всеуслышание, произносить это удивительное «верую»!

А тонкая свечечка давно стала молитвой Карины. Девочка прижала головку к краю иконы и тихонько что-то нашептывала святому. Матери послышались в ее шепоте слезы. Первой реакцией было броситься к ней, расспросить, пожалеть, но мысль подсказывала: не трогай, это светлые, полные надежды слезы.

– Каринка, ты думаешь, святой услышал тебя и станет молиться о тебе Богу? Это же было его изображение, а не он сам, – спросила Инна на обратном пути.

Она была какой-то притихшей, задумчивой. Исчезло привычное гордое выражение лица, словно слетела восковая маска. Косметика больше не скрывала нежную миловидность – подрагивающие ресницы чуть прикрывали взволнованный взгляд, губы слегка улыбались. Инна даже не представляла, до какой степени изменилась. Зато перемену заметила Каринка:

– Мамочка, ты стала такая красивая!

Женщина удивленно взглянула на дочь и повторила свой вопрос.

– А как он мог не услышать? Помнишь, когда я была в лагере и очень заболела? У меня была с собой твоя фотография. Я достала ее, целовала и звала тебя, мне было так плохо и страшно… И ты приехала в тот же день. Ты сказала, что почувствовала, как я тебя зову. Если ты, мамочка, услышала мою просьбу, как же может не услышать ее святой Николай, ведь он же Чудотворец?

Инне вспомнилось, как резко защемило сердце. Тогда она почти физически услышала тоненький голосок дочери, пронзивший все ее естество. Вскочила в ближайший вагон электрички, даже не стала звонить. Я должна своими глазами убедиться, что с ребенком все хорошо! Доченька зовет… Зовет!

Сила материнской любви знает больше, чем обычный человеческий разум. А что же тогда знают святые, вместившие в себя совершенную любовь Божию?

Малышка тем временем доставала из почтового ящика какую-то красочную открытку.

– Ура! Папа приедет! Папа приедет! – гремело звонкое эхо подъезда.

Взглянув на плотный картон, Инна узнала знакомый, растянутый как пружинка почерк: «Родные мои, с наступающим Новым годом и Рождеством Христовым! Возвращаюсь домой. Влад».

Не просто на Родину, а домой. К ним, своим родным…

Открытка в стиле детского рисунка. Под заснеженной сенью еловых ветвей стоял святитель Николай. Яркие краски победоносно прорывались сквозь пелену набежавших слез. Куда-то испарилась обида, злоба, даже привычная, въевшаяся в плоть и кровь гордость. Какое-то неведомое ранее чувство теплыми волнами захлестывало душу. Нет, она не станет упрекать. Она встретит мужа любящей. А это значит – красивой.

Мечты сбываются
Святочная история по мотивам жития преподобного Романа Сладкопевца

Летящий снег похож на бледные искры. Они мелькают во тьме, как отблески далекого пламени. Наверное, оно пылает высоко, над безбрежным покровом неба, и сквозь эту плотную ткань его никак не разглядеть. Так думал маленький Ромка, крепко держась за руку матери. Они только вышли из церкви. Теплый разноцветный платок скользнул на плечи, и в темных маминых волосах тоже замерцали крохотные искорки. Ее ресницы взлетели вверх – глаза встретились с невозмутимым спокойствием неба.

– Что ты там видишь, сынок?

– На небе горит костер, – заявил мальчик. – Но его не видно, только маленькие искорки долетают до нас. А для чего его зажгли?

– Это праздничные свечи. Их свет настолько ярок, что слепит глаза, потому мы не должны его видеть. Небесные свечи зажгли в честь чуда.

– Какого? В церкви сегодня так красиво пели: «Дева днесь Пре-сущ…» – малыш запутался в слове. – Это, наверное, и есть песня о чуде?

– Да. В ней поется о том, что Пресвятая Дева Мария родила «Пресущественного», то есть необыкновенного, Младенца, Самого Господа, сошедшего с небес, и вся земля дарит Ему свою красоту, и ангелы, и пастухи, и волхвы-звездочеты, узнавшие об этом событии, прославляют Его, как и мы с тобой.

– Я знаю, это Младенец-Христос! – победоносно воскликнул Рома. – А кто же сочинил о Нем такую чудесную песню?

Молодая женщина подхватила сына на руки.

– Давай я расскажу тебе об этом позже, когда мы зажжем цветные огоньки на еловых ветвях, увидим долгожданные подарки и все вместе споем эту старинную песнь, которая на самом деле называется кондаком праздника.

Людмила отлично знала эту историю, которая поразила ее еще тогда, когда она только начинала ходить в храм и так же по-детски удивлялась, взяв в церковной библиотеке книгу о жизни святых.

События многовековой давности, но такие близкие и понятные для современного человека ярко представились ей. Потому Люда без труда пересказала прочувствованное сердцем, когда Роман снова потребовал обещанную историю, задувая свечки на рождественском торте.

Милая древняя традиция! Когда-то святочные истории рассказывала ей бабушка, а ей в эти минуты всегда не терпелось заглянуть в будущее, чтобы убедиться, что когда-то она будет так же радовать своего сыночка, несмотря на бесконечные хлопоты. Вот действительно рядом капризничает курчавый почемучка, а усталый после работы муж следит за ним с чуть заметной улыбкой. Все исполнилось! Она с восторгом осознала это. Стало быть, теперь Ромкино время загадывать желание.

– Пятнадцать веков назад центром огромного древнего царства – Византийской империи – был величественный белоснежный и неприступный город Константинополь.

– Это же было так давно!

– Да, очень! Но тогда, как и сейчас, его жители праздновали Рождество Христово, они были христиане. Значит, эти люди во многом были похожи на нас с вами. И украшением города, возносящего к небу свои неприступные стены, был храм святой Софии, Премудрости Божией.

– Он был такой же красивый, с большим куполом, как наш собор?

– Еще громадней и великолепнее.

– Вот это да! – снова перебил нетерпеливый слушатель.

Но на этот раз мать не обратила на него никакого внимания.

– В этом храме служил сам патриарх Евфимий – мудрый седой священник в длинной шелковой епископской мантии, с горящими свечами в руках. Он вышел из алтаря, чтобы благословить народ. Все старались подойти поближе, невольно задевая друг друга. Особенно спешили певчие. Они очень гордились своими прекрасными звучными голосами. По их мнению, пение сегодня было особенно красивым, поэтому они явно ожидали похвалы. Лишь один из них – худенький юноша – скромно стоял у большого образа Богоматери, не поднимая глаз. Пристальный взгляд патриарха остановился на нем.

– Что же ты не подходишь, дитя?

В первое мгновенье мальчик не нашелся, что ответить. Наконец, преодолев застенчивость, он объяснил владыке, что по привычке везде подходит последним.

Евфимий безошибочно почувствовал простоту и смирение молодого певчего, которого звали, как и тебя, Романом. С тех пор он часто разговаривал с ним, давал различные поручения, приглашал подойти под благословение первым. Конечно, этого не могли не заметить остальные певчие.

– Поет Роман плохо, читает и того хуже, – обижались они. – За что же ему такие почести?

Как видишь, и в души верующих людей нередко коварной змеей вкрадывается зависть. Нужно быть очень внимательным, чтобы не впустить ее.

– Я кое-что придумал, – хитро подмигнув, шепнул один певчий другому. – Вот увидишь, скоро все изменится!

Затем последовало несколько слов, сказанных еще тише, скороговоркой.

– Прекрасно! И тогда владыка поймет, кто на самом деле достоин его внимания! – обрадовался собеседник.

Через несколько дней была вечерня перед праздником Рождества Христова. Храм был переполнен, неосторожно задетые лампады мерно покачивались перед иконами, высоко, под самым куполом, на огромном подсвечнике – паникадиле – пылали красивые витые свечи. Некоторые даже не смогли войти внутрь, несмотря на величину собора, и толпились у входа, чтобы все-таки расслышать слова молитвы. Как говорится, яблоку негде было упасть. Когда пришло время самых торжественных песнопений, руководитель хора приказал Роману выйти на амвон – возвышение перед алтарем.

– Спой один, – ехидно говорили ему вслед хористы.

Юноша растерянно закашлялся и смущенно замер перед пытливыми взглядами присутствующих. А его так называемые друзья лишь насмешливо переглянулись – они ведь знали, что у Романа слабый глуховатый голос, и сейчас все, ранее не замечавшие этого во время хорового пения, его услышат. К сожалению, так и вышло: бедный Роман попытался спеть первую строку, но его голос оборвался на полуслове – то ли от испуга, то ли от недостатка сил. Густо покраснев, мальчик быстро пробрался сквозь толпу и скрылся в самом дальнем уголке храма. А громогласно запевшим вместо него певчим и дела не было до его безутешных слез. Они даже не заметили, как он неслышно подошел к своей любимой иконе, где Богородица изображена в полный рост, и тихонько делился с Ней своим горем.

– И Она слышала его?

– Конечно!

– А разве Она могла ему помочь?

– Роман верил, что Она обязательно поможет. Грустный и подавленный, юноша продолжал молиться и дома всю ночь.

– Праздничную ночь?

– Да. Как раз в такую ночь, когда на небе в честь рождения Сына Божиего зажигают святочное пламя. В таком нежном свечении то ли во сне, а может, и наяву пришла к нему Сама Богородица. Длинная красная мантия развевалась, а лицо было таким прекрасным, что Роман опустил глаза. Небесная Гостья протянула обиженному певчему маленький свиток, переливающийся всеми цветами радуги в Ее тонких руках.

– Съешь его, – прозвучал необычайно красивый голос – даже сам руководитель хора храма святой Софии не обладал таким.

Роман послушался.

Рождественское утро играло солнечными лучами. В Константинополе на Рождество не выпадает снег, но искорки небесного пламени рассыпались над зеленеющим городом.

Роман снова спешил на службу. Спокойно поднялся на хор, не обратив внимания на удивленные взгляды присутствующих, – они думали, что опозоренный неудачник больше никогда не придет. Когда же он попросил разрешения снова спеть один перед алтарем, все просто опешили.

– Не сошел ли бедняга с ума от стыда? – предположил кто-то.

А осмелевший певчий уже стоял на амвоне. Подняв глаза к сияющей в ласковом свете лампад иконе Божией Матери, милостиво взирающей на него, он, радуясь свершившемуся чуду и как бы поздравляя Ее, запел: «Дева днесь Пресущественнаго раждает…»

Все замерли в восхищении – прихожане никогда не слышали такого сильного голоса – он заполнял каждый уголок громадного собора, таких роскошных переливов, в которых звучали и серебряные колокольчики, и напевы птиц, и мягкая бархатистость волнующих струн, – все это еще более подчеркивало красоту необычайно гармоничного песнопения.

– Сладкопевец! – воскликнул кто-то в толпе.

– И великий поэт! – вторили ему с другого конца церкви.

Пришлось немного подождать, пока народ успокоится, чтобы можно было продолжать богослужение.

– И Роман теперь всегда пел лучше всех? – спросил восхищенный Ромка.

– Более того, он стал учителем пения в Константинополе, написал множество чудесных молитв, которые мы поем до сих пор. И доныне все его так и называют – преподобный Роман Сладкопевец.

– Может, и я когда-нибудь научусь петь так же красиво, как он? – выпалил непоседа.

– Если сначала научишься быть таким же добрым и послушным, – с улыбкой заметила мама.