Текст книги "Ванильный запах смерти"

Лепет измученной жертвы давался обессиленной почерневшей Дарье прекрасно.

В какой-то момент она потеряла решимость, с ужасом посмотрела на свои руки в резиновых перчатках отвратительного алого цвета, будто она уже совершила кровавое злодейство. Но, отбросив никчемные эмоции, Орлик заставила себя вспомнить мертвенно-бледное, апатичное лицо мужа на госпитальной койке.

Вася не проявлял ни малейшего интереса к жизни, близким, к будущему. И все время молчал. Это пугало Дарью больше всего. Она пыталась отвлечь, обласкать, растормошить, воззвать к природной его смешливости, разозлить, в конце концов! Все оказывалось тщетным. На жесткий и прямой вопрос, который Дарья задала, будто по лицу мужа хлестнула:

– Что ты планируешь делать с отелем и конкурентами? – Василий ответил бесстрастно, скользнув равнодушным взглядом по лицу жены:

– Ничего. Забыть.

Месяцем раньше Дарья бы подпрыгнула от радости при виде такой «милосердной» реакции. Но в тот день, сидя в изножье огромной, пугавшей хитроумностью больничной кровати, глядя на подвязанные к растяжкам ноги мужа, Орлик ужаснулась, будто оказалась рядом с мертвецом, призраком, кем угодно, но не с родным Василием.

Переломы на правой ноге оказались сложнейшими. Врач, мужчина тщедушный и казавшийся прокопченным от бесконечного курения, говорил задумчиво, касаясь пальцем стержня тлеющей сигареты:

– Он будет ходить, да. Но справится ли с хромотой? Стопроцентной гарантии я дать не могу. И напрасно обнадеживать вас тоже не стану, считаю нечестным. Поборемся, а там… – Эскулап затянулся и, стряхнув пепел в банку на подоконнике, снова «подровнял» горящий кончик сигареты, ничуть не обжигаясь.

«Моя душа, как этот желтый палец травматолога, потеряла всякую чувствительность. Я ничего не чувствую. Я не хочу ничего чувствовать…» – подумала Дарья и молча отошла от врача. Тогда она окончательно решилась на то, что сию минуту требовалось довершить во что бы то ни стало.

Стремительно пройдя в кухню, Дарья включила бра, от которого тянулся провод к розетке, из которой злоумышленница выдернула вилку, и тщательно намотала на металлические штырьки тонкую проволоку. Вот она – наглядная вольтова дуга! Впрочем, главная улика, проволока, сгорит первой в этом обреченном доме. Брызнув из пульверизатора бензином на розетку и вокруг нее, Дарья воткнула вилку в гнездо и услышала хлопок в коридоре, автомат блокировал угрозу. Пройдя через темный коридор к щитку, Дарья, сдув липнущую ко лбу челку и едва помедлив, взялась подрагивающей рукой за рычажок, чтобы рвануть его вверх и удерживать насильно. Хватило сорока секунд…

Садясь в Сонину машину, поджигательница услышала слабое потрескивание, доносящееся от дома. Огонь перебирался со стены на шкаф, стол, облизывал скатерть, бежал к потолку.

«Гори! Гори синим пламенем! За Васю! За Адель, Степана Никитича, Зулю… За мое страдание!» – повторяла Дарья слова проклятия как молитву.

Когда подруги миновали эстакаду и понеслись к трассе, в небе полыхнул узкий сноп оранжевых искр, и треск горящего дерева и пластика превратился в оглушительную канонаду. И вдруг… Дарья с ужасом впилась ногтями в сиденье, застонала от боли, пронзившей ее грудь. Дрозды! С яростными, безумными криками они кружились над своим огнедышащим обиталищем – благодатной ивой, превращавшейся в смертоносное, беснующееся огнем облако.

Эпилог

Чуть менее двух лет спустя, в начале июня, на дачное новоселье Говорунов съезжались гости. Первой на историческую встречу явилась Юлия Шатова, чтобы помочь «сестре» организовать стол. Впрочем, хлопотать по хозяйству Люше не пришлось, так как у дубовой наборной двери ее встретил метрдотель. В перчатках и бабочке. Опешив, сыщица подумала, что ошиблась участком или вообще попала на киносъемочную площадку, но, услышав радостный вопль Дарьи: «Наконец-то, Юлька, дорогая!» – и оказавшись в объятиях сногсшибательно прекрасной Орлик, Шатова поняла, что попала в нужное место и пора уже захлопнуть рот и придать глазам естественное выражение.

Улыбчивая, и по-прежнему искренняя и милая, художница встречала гостей в нежно-голубом шелковом платье, кричащем: «Я такое дорогое, что вопрос о цене неприличен!» Впрочем, все, что видела Юля вокруг себя – дом, мебель, сад в минималистском стиле, оформленный камнем и ковкой, говорило о волшебном финансовом благополучии хозяев.

– Садись, пей квас, который Вася, кстати, сам делает, и слушай! Я представляю, сколько у тебя вопросов. Кстати, Говорун спустится позже – жутко важного ученика натаскивает по физике.

Дарья усадила Люшу на скамью под красным японским кленом со стаканом ядреного напитка и отвлеклась на звонящий айфон. Гостья рассматривала двух официантов, сервирующих стол под шатром среди газона, и краем уха слушала разговор хозяйки. Прелюбопытнейший.

– Нет, подними до пятидесяти и скажи, что это – оптовая цена. Пусть не валяют дурака и поинтересуются розничными ценами на сайтах с сувениркой. Да, а с Мышкой-норушкой отложи решение до вторника. Я лично приеду. – Дарья задумалась, покусывая губу, и сказала жестко: – В десять ноль-ноль у нас в офисе. У меня будет тридцать минут, так что пусть не опаздывают.

Люша боялась взглянуть на эту незнакомую женщину, похоже, лишь казавшуюся родной Дашей.

– Юль, ну не мучь меня своим изумлением! Так я и думала, – сникла Дарья, повернувшись к Люше.

Шатова, конечно, знала историю восхождения супругов. Вася вылечился, но едва заметная хромота осталась. Он защитил кандидатскую, устроился преподавать в родной институт и успешно репетиторствовал, готовя школяров к ЕГЭ. Продажу отеля-погорельца и все связанные с этим финансовые и организационные проблемы Говорун переложил на Дашу, под страхом смерти запрещая даже заговаривать с ним на эти темы. Его заклятые враги отделались легким испугом и баснословными взятками, уже налаживая свои пошатнувшиеся дела. На месте «Ивы» расчистили место под непритязательную дачную застройку. Идея «Райского сада» растворилась, видимо, в клубах пожарища.

А Дарья, проявив завидные бойцовские качества и способность рисковать, взяла и вложила все средства в производство собственного мультфильма об уморительном щенке. Около года создавали первую часть сериала. Вся прошлая осень ушла на раскрутку «Мильки и друзей». Сегодня же собачий бренд включал в себя анимационную компанию, сувенирное производство и миллионные тиражи дисков, книг и просмотров в Интернете, не говоря о беспрерывной трансляции по телевизору и покупке сериала в Европе и Америке. Бесшабашного, но доброго пса бесконечно любили дети, и горы чашек и штабеля машинок в магазинах украшала рыжая лохматая морда с лукавым прищуром.

– Юль, ты довольна своей работой? – спросила Даша, требовательно глядя Люше в глаза.

– Вполне. Пыл, я, конечно, умерила, но головоломок и драйва хватает. Впрочем, рутины тоже, – вздохнула сыщица.

– Вот и я счастлива, что могу заниматься тем, к чему призвана – мультипликацией. А то, что мне повезло и неожиданно бизнес оказался «нажористым», как в Интернете формулируют, тут уж кому что на роду…

– Да ты стальная леди! Задатки коммерсантши, выдрессированные в «Под ивой», дали свои сумасшедшие плоды, – искренне восхитилась Люша подругой.

– Ну, наверное, так вышло. Жизнь заставила. – Дарья то ли оправдывалась, то ли не хотела выказывать гордости и скрывала ее за смущением.

– Значит, можно и в этом адском котле вариться и выживать?

Дарья задумалась, принялась по новой привычке покусывать губу и ответила довольно расплывчато:

– Все непросто. Конечно, есть правила. Вполне понятные. Но и жуткие риски, особенно для тех, кто вдруг взлетел.

– Конкуренты, традиционно, могут убить и разорить?

– До смертоубийства попробуем не допустить. Вот до тюрьмы и сумы… До этого тоже не хотелось бы. Поэтому, Юль, я прошу тебя, не дичись сегодняшнего пафоса. Я должна была пригласить и из Минкультуры человечка, торгашку одну серьезную и депутата с женой. Так надо. – Орлик поводила изящной ступней в невесомой босоножке по гравию.

– Да ну их к черту, эти разговоры! Что настроение портить? – взмахнула она рукой, будто воздвигнув незримую стену между собой и девственно-неискушенной в деловых вопросах подругой.

От ворот раздался гундосый автомобильный сигнал.

– Абашева на смотрины жениха привезла! – вскочила, решительно тряхнув головой, Дарья и помчалась встречать гостей.

Из старенькой иномарки неясного происхождения выпорхнула Зульфия – яркая, шумная и располневшая.

– Сюрприз! Грандиозный и сногсшибательный! Дрюня, что ты к рулю приклеился, вылезай, не стесняйся, эти проклятые миллионеры не кусаются, правда, Дашуня?! – Зульфия обрушилась с поцелуями на Дашу, потом на Люшу.

И тут с заднего сиденья показалась Лика, посверкивая прижатой к аппетитному бюсту сумочкой в стразах. Воздух взорвался дружным воплем трех глоток – Даши, Юли и Василия: смущенного, сильно исхудавшего и походящего на одомашненного жирафа с остеохондрозной шеей. Он только что вышел к гостям и первым кинулся к Травиной.

История Лики и Левы оказалась еще более фантастической, чем история Говорунов. Мечущийся и едва не лишившийся рассудка Лева в ночь побега из деревни действовал наобум, по безотчетному порыву. Это его и спасло. Не имея близкой родни, Гулькин бросился за помощью к единственному человеку, который мог бы отнестись к нему более или менее сочувственно, троюродной сестре, москвичке Фире Ольховской (именно она позже передала записку Лике, которая приняла тетку за художницу). За пятнадцать лет, что Лева не общался с Фирой, в жизни одинокой музейной работницы произошли грандиозные изменения. Она вышла замуж за одного из самых влиятельных деятелей еврейской общины России и большую часть времени жила в Израиле, но иногда приезжала по делам мужа в Москву, в свою старую квартиру. Там ее и застал Левин звонок. Гулькин откровенно и подробно рассказал о своей катастрофе, и Фира, подумав ровно минуту, решила все проблемы непутевого брата.

В лучших конспиративных традициях, которым позавидовал бы и МОССАД, Лева был доставлен в пустую квартиру на московской окраине. В течение суток он встречал молчаливых приветливых гостей. Милая дама с вдохновляющими мужской взор бедрами принесла ему документы на имя Гадасика Лейбы Соломоновича и необходимые вещи для отъезда за границу. Затем явился деятельный пожилой парикмахер, который виртуозно изменил внешность Левы, ежеминутно вздыхая над горькой судьбой «опального брата». Стрижка-ежик, длинные баки и очки-хамелеоны преобразили Гулькина до неузнаваемости. И наконец, беглецу доставили банковскую карту «Виза Платинум», на которую были внесены свалившиеся на деревенского мастера миллионы, но, конечно, за вычетом весомого процента за услуги общины. Не прошло и трех суток после побега, как новоявленный Лейба Соломонович сидел на горе Кармель, любовался Хайфским заливом и поглаживал карман с баснословным капиталом и документами маркетолога российско-израильской компании «Ап…», занимающейся производством и поставкой мяса. Он восторгался Божиим миром, распахнувшим перед ним все свои пространства и возможности, но тосковал по Лике.

Через год господин Гадасик окончательно осел в Австралии, обзаведясь собственной овцефермой и мясоперерабатывающим заводиком, и женился на обожаемой Анжелике Александровне Травиной. Ныне госпожа Гадасик хватко управлялась с отделом российских поставок и в этот июньский погожий день смогла, оторвавшись от дел, приехать на новоселье Дарьи Орлик.

– Ягненок замаринован и немедленно требует мангала! – распорядилась Лика, когда Зулин жених, невыразительный мужчина в летах и с конфузливой улыбкой, достал из багажника ведро с деликатесом.

– Мясная королева, конечно, не могла приехать без царского подарка. Что же главный дар не взяла – мужа? – попеняла ей Зульфия, вокруг которой суетился на поводке угольно-черный французский бульдог Кузя.

– Ох, Зуленька, о чем ты говоришь! – всплеснула руками Лика. – У нас в Северной Европе контракт срывается. Мой Лейбочка помчался в Осло и в лучшем случае через неделю заскочит в Питер, а там уж бог весть.

Впрочем, тут всеобщее внимание переключилось на новых гостей: солидные иномарки начали доставлять «гарантов» благополучия бизнес-леди от анимации.

Люша, взявшись выгуливать пыхтящего и исходящего слюной Кузю, потрепала его по упругому загривку и прошептала в круглые смятенные глаза:

– А мы даже и не подумаем удивляться! Кому арбуз, а кому свиной хрящик. Вот так вот, брат!

К сыщице подошла Зуля, прикурившая розовую сигариллу.

– Хочешь спросить – кто он? И я тебе отвечу – никто! А потому, как водится, прекрасный человек. – Абашева выпустила струю ароматного дыма и ловко скинула босоножки, чтобы с наслаждением походить по свежескошенному газону.

– Случайно познакомились в забегаловке. Я после похорон Кудышкина впервые куда-то вышла. Ну и пила с трагическим видом мерзкий «американо», а Андрюня подсел с сырниками. И предложил один мне. Глаза, говорит, у вас печальные, нужно поесть.

– И что? Ты съела сырник в качестве залога здоровых отношений?

Зуля вздохнула:

– Съела. Потому что вдруг почувствовала, что ЭТОТ меня голодной и несчастной не оставит. Вот так…

– Он работает? Кто по профессии? – Юлю живо заинтересовал Зулин избранник.

– Работает инженером-гальваником. Так, не ржи, пожалуйста, если слов не понимаешь. Какое-то загадочное предприятие с непроизносимым названием, – прохмыкала Абашева. И вдруг, отбросив ернический тон, сказала тихо: – Зато я чувствую себя с ним защищенной в любви. Это так важно! Поверь мне, – и Зуля зажмурилась на миг, отгоняя прилившую к глазам горячую волну.

В этот момент раздался гонг, и приятельницы, недоуменно переглянувшись и дружно прыснув, прошествовали к безупречно сервированному столу. Кузю же пришлось привязать к рябинке у дома. Была у этого пса щекотливая физиологическая особенность, которая могла бы прозвучать диссонансом в атмосфере изысканной трапезы.