Текст книги "Гендер и язык"

Некоторые из переменных, исследованных Траджиллом в Норвиче, показали несоответствия классовой или стилевой вариативности, что говорит о наличии изменения. Мы рассмотрим две переменные, которые затрагивают как половое, так и классовое и стилевое варьирование.

Переменная [е] демонстрирует очень необычный пример классового разделения, как показано на графике 8.3. Показатель индекса определяет степень среднеязычности гласного звука в словах типа tell, well, better. Отметка 200 выражает общепринятое и устойчивое произношение [ε]; отметка 0 – отклонение от произносительной нормы [∧]⁴. Заострим внимание на двух моментах. Во-первых, по параметру «Случайный стиль» у группы верхнего слоя рабочего класса показатель был ниже, чем у других групп рабочего класса, то есть верхний слой рабочего класса больше использовал нелитературный среднеязычный вариант. Во вторых, во всех стилях группы верхнего и среднего слоев рабочего класса использовали нелитературный вариант чаще, чем нижний слой рабочего класса. Итак, разделение среднего класса и рабочего класса в целом понятно, но стратификация в пределах слоев рабочего класса представлена «вверх тормашками»: верхний слой рабочего класса показывает самый высокий показатель употребления нелитературных вариантов.

Диаграмма 8.3. Социальная стратификации в употреблении звука [е] в Норвиче [Trudgill 1974а, 105].

Траджилл замечает, что среднеязычный характер произнесения [е] увеличивается в Норвиче, и это изменение вносится верхним слоем рабочего класса. Он обращает внимание на то, что использование среднеязычных вариантов связано не только с верхним слоем рабочего класса, но также и с мужчинами в возрасте до тридцати лет. Показатели у молодых людей были значительно ниже, чем у пожилых, а показатели у мужчин – ниже, чем у женщин. В самой молодой возрастной группе (10–19), изученной Траджиллом, мужчины и женщины существенно отличались: средний показатель у молодых мужчин был 0, что указывало на последовательное использование среднеязычного гласного звука.

Обобщив эти результаты, можно заключить, что переменная [е] в Норвиче находится в процессе изменения, которое проявляется в отклоняющейся модели классовой стратификации, а изменение, в частности, вносится молодыми мужчинами верхнего слоя рабочего класса.

Переменная [о] – гласная, встречающаяся в таких словах, как top, fog, lorry, – также претерпевает изменение. На диаграмме 8.4 представлены результаты классового, полового и стилевого изменения: показатель выражает степень лабиализации в произношении гласного звука [о]. Отметка 100 представляет литературный вариант произношения [ɒ]; отметка 0 – нелитературный вариант произношения [ɒ]⁵.

Диаграмма 8.4. Стратификация звука [о] по социальному классу и полу в Норвиче [Trudgill 1974, 189].

Диаграмма отражает поразительную нерегулярность в стратификации говорящих. Женщины, относящиеся к среднему классу, практически постоянно используют литературное произношение звука [о]; во всех стилях их показатели выше, чем у мужчин этого же класса. Женщины из рабочего класса, наоборот, имеют показатель ниже, чем у мужчин этой же классовой принадлежности; во всех стилях диаграмма показывает высокий процент употребления нелитературного произношения [а] женщинами из рабочего класса. Как можно объяснить этот нетипичный пример? Сравним его с ожидаемым образцом на диаграмме 4.5. Представляется, что мужчины рабочего класса под воздействием местной суффолкской речи вводят произношение звука [ɒ], имитируя речь рабочего класса Суффолка (в речи Норфолка традиционно использовался нелабиализованный гласный звук [а]). Случается, что изменение совпадает с литературной языковой нормой, главным образом используемой женщинами среднего класса. Таким образом, женщины среднего класса приспосабливаются к престижной форме, а женщины из рабочего класса приспосабливаются к устаревшей просторечной форме; однако мужчины рабочего класса вводят новую просторечную норму. Совпадение суффолкской просторечной формы с престижной означает близость показателей мужчин из рабочего класса к показателям среднего класса. На примере этой переменной показана неправильность модели половой дифференциации, что сигнализирует о процессе изменения.

Несколько переменных, изученных Милроями в районах Белфаста, находятся в процессе изменения. Мы рассмотрим только две их них – [ε] и [а] – ввиду того, что языковое изменение в обоих случаях связано с различным употреблением мужчинами и женщинами.

Переменная [ε] возникает в таких словах, как step, peck, bet и имеет варианты произношения от [а] до [ę]. Переменная испытывает подъем в произнесении, и этот новый престижный вариант [ε] с высоким подъемом произнесения вводят именно женщины, особенно молодые. График 8.5 показывает дистрибуцию И в «закрытом» (short) фонетическом окружении, там, где гласный сопровождается глухими согласными звуками [р, t, к].

Обратите внимание на эксплицитную половую дифференциацию в использовании этой переменной, которая особенно заметна в Баллимакарретте. Для многих мужчин низкий краткий гласный звук низкого подъема [а] или [æ] является основным в позиции перед глухим согласным звуком. Мужчины как старшего, так и младшего возраста в Баллимакарретте имеют показатель 100, то есть постоянно используют краткий гласный звук низкого подъема.

Молодые женщины всех трех сообществ имеют показатель значительно более низкий, чем мужчины, что отражает их предпочтение к вариантам высокого подъема произнесения. Милрои, проведя сравнения с более ранними исследованиями, приходят к выводу, что подъем [ε] – это диахроническое изменение. Женщины молодого возраста инициируют изменение и вводят новый престижный вариант в центральные районы Белфаста.

Диаграмма 8.5. Дистрибуция звука [ε] по полу, возрасту и территории в Белфасте [Milroy and Milroy 1978, 30].

Переменная [а] также претерпевает изменения, но в этом случае модель изменения иная. Процесс изменения звука [а] состоит в том, что он становится заднеязычным. Заднеязычные варианты типичны для жителей Баллимакарретта, особенно для мужчин. Другими словами, вероятнее всего, мужчины, а не женщины произнесут слово men как [mɔ.ən]. На диаграмме 8.6 представлена дистрибуция [а] в трех сообществах.

Диаграмма 8.6. Дистрибуция звука [а] по возрасту, полу и территории в Белфасте [Milroy 1980, 124].

Данные Милроев позволяют проследить, как изменяется модель произнесения заднеязычного звука [а], вводимого в речь рабочего класса мужчинами Баллимакарретта (обратите внимание, что Баллимакарретт – стабильное и престижное сообщество). Далее этот новый разговорный вариант перенимается подгруппой молодых женщин Клонарда. На графике 8.6 у молодых женщин Клонарда показатель выше, чем у молодых мужчин этого же сообщества, и выше, чем у молодых женщин Баллимакарретта. Это приводит к пересечению линий, что типично для языкового изменения, находящегося в процессе развития. Затем молодые женщины Клонарда привносят вариант [а], заимствованный у социально более высокого сообщества, в свое собственное. (В Белфасте протестанты имеют социально более высокий ранг, чем католики.) Заднеязычный звук [а] распространяется с запада на восток Белфаста от социально более высоких групп к более низким группам рабочего класса.

Проанализировав ранние исследования произношения в Белфасте [Patterson 1860], Милрои установили, что звук [а] не был заднеязычным в 1860 г. Таким образом, мы располагаем научным подтверждением того, что языковое изменение происходит как в диахронном, так и синхронном времени, и вновь обнаруживаем, что рассматриваемая переменная дифференцируется по полу. Видимо, заднеязычный звук [а] имеет статус просторечной нормы и свойственен говорящим, принадлежащим к сплоченным группам рабочего класса; молодые женщины Клонарда, как и мужчины Баллимакарретта принадлежат к плотным и мультиплексным сетям. В то время как безработица в Хаммере повлекла за собой нарушение сетей и соответствующее стирание половых различий, безработица мужчин в Клонарде привела к тому, что молодые женщины стали искать работу, трудиться сообща и способствовать развитию модели социального взаимодействия, схожей с традиционной моделью мужчин из рабочего класса. Изменение социальной модели привело к изменению языковой модели клонардского сообщества, в которой молодые женщины выступали в роли новаторов. Как мы можем видеть, изменения в структуре сети могут быть важным социальным механизмом языкового изменения.

Мы описали две переменные, находящиеся в процессе изменения в центральных районах Белфаста. Престижные варианты [е] высокого подъема произнесения вводятся в речь Белфаста молодыми женщинами, тогда как заднеязычный вариант [а] – мужчинами Баллимакарретта, и затем эта новая просторечная норма перенимается молодыми женщинами Клонарда.

В диалектологических исследованиях (см. раздел 8.2), женщины представлены как новаторы, а в социолингвистических исследованиях (см. раздел 8.3) роль инициаторов языкового изменения отводится как женщинам, так и мужчинам. Чтобы осмыслить эти две модели, в одной из которых новаторы женщины, а в другой – мужчины, нам необходимо разграничить осознанные и неосознанные изменения, или по определению Лабова, «изменения сверху» и «изменения снизу» [Лабов 1972а]. Есть определенные языковые изменения, которые осознаются и активно поддерживаются говорящими: изменения такого плана принято ассоциировать со средним классом. Есть и другие изменения, которые проходят ниже уровня общественного осознания: их в основном связывают с рабочим классом. Считается, что женщины вводят общественно осознаваемые изменения: они приближаются к престижным нормам. Напротив, изменения, которые вводятся мужчинами, рассматриваются как изменения, происходящие ниже уровня общественного осознания: такие изменения удаляются от общепринятых норм.

Сдвиг к среднеязычным дифтонгам на острове Мартас Винь-ярд представляет собой типичный пример социально неосознанного изменения. По Лабову, жители Мартас Виньярд не осознают эту особенность своего языка. В результате исследователь не обнаружил никакого смещения стиля, связанного с дифтонгами; говорящие не контролируют эту особенность своей речи и, следовательно, их произношение остается одинаковым независимо от контекста. Как мы видели, именно мужчины (неосознанно) инициируют это изменение и способствуют его распространению в местном языке.

Исследования Лабова в Нью-Йорке выявили несколько социально осознаваемых переменных. На диаграмме 8.1 вокализованный звук [г] представляет очень яркий пример такого изменения. Обратите внимание на крутой наклон кривой графика, характерный для всех групп: [г] является объектом явной смены стиля, со смещением от использования [г] в более низком стиле неподготовленной речи (Casual Speech) к использованию [г] в более высоком стиле чтения списка слов (Word List Style) в низшем слое среднего класса. Переменная [а] (см. раздел 8.3.1) представляет еще один типичный пример осознаваемого изменения. В этом примере именно женщины обнаруживают осознанность в употреблении этого варианта: стиль смещается в широком диапазоне.

В Белфасте женщины вводят новый престижный вариант [ε], в то время как мужчины ответственны за введение новой просторечной нормы – заднеязычного звука [а] в рабочие районы города. И в Норвиче, и в Эдинбурге изменения происходят по двум направлениям: женщины вводят новые престижные формы, а мужчины уходят от употребления престижных форм. В Норвиче, как мы видели, сельская суффолкская просторечная норма, принимаемая мужчинами из рабочего класса в качестве модели, совпадает с общепринятой нормой, под которую подстраиваются женщины. Это случайное совпадение изменения от низкого к высшему означает, что сдвиг к лабиализованному гласному (то есть [ɒ] вместо традиционного [а] Норвича) имеет шанс на успех. В Эдинбурге изменения вносятся двумя группами по двум различным направлениям, которые ведут к сложной модели, показанной на диаграмме 8.2. Интересно проследить, какой вариант обретет больший престиж в будущем: женский щелевой фрикативный вариант согласного звука [.ı] или мужской вариант отсутствия произнесения звука Ø. Вариант девочек имеет высокий престиж в Шотландии, особенно в образованных кругах. Однако, предпочитаемый мальчиками вариант – новшество, которое ранее не было зафиксировано в Эдинбурге, – иногда совпадает с английским литературным языком, что может сказаться, в частности, на звуковом изменении.

Многие социолингвисты утверждают, что языковое изменение связано с женщинами, особенно с представительницами низшего слоя среднего класса. Эти лингвисты также придерживаются мнения, что именно женщины как матери, воспитывая подрастающее поколение, способствуют языковому изменению. Данные, представленные в этой главе, обнаруживают более сложную модель. Вероятно, некоторые изменения действительно привносятся женщинами. Изменения такого характера ведут к престижным нормам, а модели смены стиля доказывают социальную осознанность изменений. Однако некоторые языковые изменения инициируются мужчинами, часто представителями рабочего класса. Эти изменения, как правило, далеки от престижной нормы и остаются социально неосознанными.

Что касается мнения о решающей роли женщины как матери во введении инноваций, оно представляется необоснованным ввиду недостаточности научных фактов. Во-первых, когда мужчины выступают в качестве новаторов, разве именно они благодаря своей роли отцов распространяют изменения? Конечно, нет. Во-вторых, наши знания о носителях языка и их речевом поведении показывают, что скорее ровесники (peers), а не родители оказывают влияние на говорящих: изменение возникает, когда говорящие подстраиваются к речи той группы, с которой они желали бы себя идентифицировать.

Как можно интерпретировать две модели изменения, описанные выше? Считается, что женщины более чувствительны к престижным нормам, обеспечивающим социальный статус (будь то престижный литературный английский язык или группа более высокого социального положения, как в случае с молодыми женщинами Клонарда, подражающими престижному языку сообщества Баллимакарретт), тогда как мужчины более восприимчивы к просторечным нормам, что говорит о солидарности и ценностях, традиционно связанных с мужественностью. Два фактора, которыми в прошлом «объясняли» женское речевое поведение, – это чувствительность и консерватизм. (Обратите внимание, что язык мужчин был взят как данность и поэтому не нуждался в объяснении.) Как мы видели, и женщины и мужчины лингвистически чувствительны, но к разным моделям. Консерватизм женщин всего лишь обратная сторона инноваций мужчин: когда мужчины вводят изменения, женщины могут быть описаны как консерваторы, так как они сохраняют более старые формы. И наоборот, когда женщины вводят изменение, мужчины могут быть описаны как консерваторы (хотя консерватизм не часто приписывается мужчинам за исключением работ диалектологов-традиционалистов). Консерватизм и чувствительность – две стороны одной монеты, и ни один из полов не располагает монополией на какую-либо из них.

Идея о том, что только женщины среднего класса вводят новшества, не кажется обоснованной, когда мы изучаем речь девочек из рабочего класса Эдинбурга, которые вводят щелевой фрикативный согласный звук м, и молодых женщин Клонарда в Белфасте, которые направляют изменение к заднеязычному варианту [а] в сообществе. Возможно, это происходит из-за изменения структуры общества. Лесли Милрой отмечает, что использование просторечных норм связано с причастностью к плотным, мультиплексным социальным сетям. В традиционных рабочих сообществах именно мужчины принадлежали к таким сетям, и именно их речь наиболее близка к просторечной форме. Представляется, что в настоящее время с ростом безработицы и изменениями гендерных ролей молодые женщины применяют просторечие более последовательно, заимствуя более «мужской» стиль жизни и соответственно становясь членами плотных социальных сетей.

Как отмечалось выше, языковое изменение может иметь место только в контексте языковой вариативности, а языковая вариативность является лишь отражением социальной вариативности. Общества могут всячески изменяться, но мужские и женские роли определенным образом разграничены во всех известных объединениях людей. Неудивительно поэтому, что языковая вариативность, вытекающая из социально сконструированных различий между женщинами и мужчинами, оказывается значимой в поддержании процесса лингвистической эволюции.

Завершая, отметим: неверно отводить роль новаторов языкового изменения представителям одного из полов. Как мы видели, некоторые лингвистические изменения вводятся женщинами, а некоторые – мужчинами. Однако правильным будет сказать, что различия мужчин и женщин в языке, видимо, глубоко вовлечены в механизм лингвистических изменений. В этой связи изучение изменений языка может только выиграть от растущего интереса к социолингвистическому анализу половой дифференциации речи.

1. «Autrefois la chambre оú nous sommes, on la nommait le pailé, maintenant nous l’appelons la tsābra, et ma femme, qui veut être plus fine que nous, la nomme kabiné» (Gillieron 1880, цит. no [Pop 1950, 180]).

2. Une fois que la femme accepté l’innovation, c’est de son langage que celle-ci passera dans le langage de la jeunesse, parce que les enfants suivent plutot l’exemple des femmes» [Gauchat 1905, 218], цит. no [Pop 1950, 194].

3. Лабов обозначает эту переменную (eh).

4. Траджилл же фактически строит свою систему показателей в обратном направлении: у него самый высокий показатель представляет последовательное нелитературное произношение, а 0 представляет литературную форму. В целях единообразия эксперимента в этой книге (см. главу 4) все показатели, демонстрирующие социальную стратификацию, представлены одним способом.

5. См. сноску 4.

В этой главе исследуются не лингвистические, а социальные следствия языковых различий, в основе которых находится пол человека. В начале этой главы проблема коммуникативных неудач между женщинами и мужчинами будет осмыслена в свете современного знания о моделях взаимодействия; затем будет обсуждаться вопрос ущемленного положения в контексте различного речевого поведения девочек и мальчиков в школьной обстановке. Исследования коммуникативной компетенции в общении взрослых людей обнаруживают тенденцию рассматривать половые различия в языке как данность и обращать внимание на определенные аспекты диалогового взаимодействия, где коммуникация между женщинами и мужчинами может оборваться. Труды по изучению общения в школе, напротив, демонстрируют тенденцию к критике общественного давления, которая и становится причиной половых различий в языке. Многие исследователи полагают, что девочкам не удается реализовать свой потенциал в школе и что язык является одним из факторов, способствующих этому, и поэтому они не могут занять отличную-но-равную (different-but-equal) позицию.

Как мы видели в шестой главе (раздел 6.5), существуют весомые научные подтверждения того, что модели взаимодействия, типичные для всех групп женщин, отличаются от моделей, типичных для мужских групп¹. Прежде чем назвать аспекты потенциальных коммуникативных неудач, я обобщу эти научные факты. В общении между собой женщины часто могут обсуждать одну и ту же тему в течение получаса или даже больше; они делятся информацией о себе, много говорят о своих чувствах и взаимоотношениях. Мужчины же, напротив, перепрыгивают с одной темы на другую, наперебой рассказывают анекдоты, которые вращаются вокруг тем превосходства и агрессии. Они редко говорят о себе, но стремятся доказать, что лучше всего ориентируются в текущих событиях, в теме путешествий и спорта и т. д. Мужские и женские группы также существенно отличаются в вопросе управления беседой. Женщины уважительно относятся друг к другу, соблюдают очередность в разговоре и извиняются за то, что слишком много говорят. Члены женских групп проявляют заинтересованность в участии каждого в разговоре и не поощряют доминирования. Мужчины же, наоборот, конкурируют за господство и через какое-то время устанавливают обоснованно устойчивую иерархию, где доминируют некоторые члены, а остальные говорят очень мало. Отдельные мужчины часто обращаются к целой группе (в среднем в 33 % времени в экспериментальные группах [Aries 1976]), в то время как женщины делают это редко (6,5 % времени в среднем), отдавая предпочтение межличностному стилю общения, включающему коммуникацию в парах².

Мальц и Боркер [Maltz and Borker 1982] проанализировали некоторые моменты, в которых эти различия могли вызвать коммуникативные неудачи при смешанном общении. Я рассмотрю семь областей проблемы, обсуждая их в свете более ранних дискуссий.

Значение вопросов

Вероятно, вопросы имеют различное значение для женщин и мужчин. В разделе 6.2.2 мы видели, что женщины употребляют больше вопросов, чем мужчины, – они используют их как часть общей стратегии для поддержания диалога. Вопросы – это речевые акты, которые требуют последующего речевого акта – ответа, поэтому употребление вопросов обеспечивает продолжение беседы. Представляется, что мужчины, напротив, считают вопросы обычным запросом информации. В этой связи мы имеем столкновение прямого и косвенного способов: мужчины интерпретируют вопросы буквально, в то время как женщины рассматривают их как помощь в ходе беседы. Безусловно, данная область имеет основу для потенциальных коммуникативных неудач.

Связь между говорящими в беседе

Вступая в беседу, говорящий может признавать вклад предыдущего (их) говорящего(их) в ее развитие и продолжить тему, непосредственно связанную с тем, что было сказано до него. Считается, что женщины придерживаются именно этой модели. Мужчины же, наоборот, не считают себя обязанными сообразовывать свои слова с высказываниями собеседника и, напротив, вероятнее всего, проигнорируют то, что было сказано прежде, и сосредоточатся на представлении собственной точки зрения. В смешанном общении это означает, что женщины обидятся из-за того, что их высказывания игнорируют, а мужчины, не замечая ущемления прав женщин, будут навязывать игру по своим правилам.

Смена темы

Изменение темы разговора в общении мужчин носит скачкообразный характер, тогда как женщины обычно опираются на высказывания друг друга, поэтому темы в женской беседе развиваются последовательно и смена темы разговора происходит постепенно. Развитие и последовательность являются ключевыми понятиями в любом анализе женского дискурса, но они нерелевантны для понимания мужского общения.

Самораскрытие

Женщины склонны рассматривать разговор как возможность обсудить проблемы, поделиться опытом, приободрить и посоветовать. В этом отношении все женские беседы можно назвать терапевтическими. Для мужчин обсуждение личных проблем – нехарактерный компонент общения. Мужчины поэтому отвечают на откровенность собеседника так, как будто к ним обращаются за советом. При ответе они не выносят на обсуждение свои личные проблемы, но принимают на себя роль эксперта и дают совет, часто поучая собеседника(ов). В этом случае постановка проблемы имеет разное значение для женщин и мужчин и, соответственно, их речевые реакции при ответе отличаются.

Вербальная агрессия

Громкие и агрессивные доводы – особенность, свойственная речи мужских групп: они зачастую связаны с малозначимыми вопросами и ценны только для говорящих. Крик, брань, угрозы и оскорбления – составляющие вербальной агрессивности мужчин (некоторые из них зафиксированы – см., например исследование ритуальных оскорблений среди темнокожих подростков у Лабова [1972b]). Однако женщины стараются избегать открытого проявления агрессии в речи – они считают такие проявления неприятными и воспринимают их как адресованные лично им. Для женщин такие проявления означают разрушение беседы, тогда как для мужчин – это часть традиционной структуры разговора.

Перебивания

Перебивания – то есть говорение другого участника диалога во время высказывания предыдущего – являются нормальной частью ненапряженной неофициальной беседы между равноправными участниками. Женщины, слушая собеседника, часто вставляют ремарки, делают восторженные замечания, одновременно кивают и производят минимальные ответные реакции (mhm, yeah). Применительно к женской интеракции такое поведение не рассматривается как попытка помешать говорящему завершить свою реплику, а является свидетельством активного слушания. Что касается перебивания среди мужчин, то здесь, наоборот, преследуется цель захвата инициативы и поэтому перебивание воспринимается, как попытка лишить говорящего права на завершение высказывания. Как явствует из раздела 6.2.1, при смешанном общении перебивание женщин мужчинами приводит к молчанию женщин во время разговора.

Роль слушающего

В беседе участники играют две основные роли: говорящего и слушающего. Данные исследований женских групп показывают, что женщины высоко ценят роль слушающего. Они используют много минимальных ответных реакций; они не перебивают, чтобы помешать говорящему закончить реплику (см. выше); они активно побуждают собеседников к высказыванию. Представляется, что мужчины, напротив, строят беседу как соревнование, где цель состоит в том, чтобы получить право слова. Это означает, что их диалоговые стратегии включают попытку захвата очередности всякий раз, когда это возможно, и затем попытку удержать ее. Во всех группах мужчин это приводит к уже известной модели, где в беседе доминирует небольшая группа мужчин, а остальные говорят мало. Процесс слушания не оценивается мужчинами высоко. Эти два подхода к беседе при смешанном общении неизбежно приведут к столкновениям. Мужчины воспринимают поведение женщин как неспособность отстоять свое право говорить, а не как активное слушание; женщины же воспринимают поведение мужчин как нечувствительность к своему праву говорить и слушать (женщины часто жалуются, что мужчины пренебрегают их вкладом в разговор). Неудивительно, что, согласно научным данным, в смешанном общении женщины говорят меньше, выступая инициаторами примерно одной трети всех разговоров.

Эти сферы потенциальных коммуникативных неудач возникают непосредственно из разных в целом стилей ведения диалога мужчинами и женщинами. Женщины склонны к организации сотрудничающего стиля общения, тогда как мужчины имеют тенденцию строить свой разговор соревновательно. Различные способы организации влекут за собой различные диалоговые правила. В частности, женщины и мужчины различаются в своих ожиданиях того, что составляет типичный компонент диалога, как диалог должен развиваться, насколько важно уважать право собеседника на завершение высказывания и как важна активная поддержка говорящего. В смешанном общении женщины, очевидно, прикладывают больше усилий, чем мужчины, для поддержания и гладкого протекания беседы.

Иногда непонимание, возникающее в беседе между мужчинами и женщинами, рассматривается как заслуживающее внимания столкновение стилей [Maltz and Borker 1982]. Но можно утверждать, что компетентность в другом (отличном от мужского) стиле ставит женщин в невыгодное положение при общении с мужчинами. В смешанном общении женщины предпринимают больше интерактивных действий, поддерживая предложенные другими собеседникам темы, уважая очередность вступления в беседу, облегчая ход диалога при помощи вопросов. Результатом этого, в конечном счете, является то, что мужчины доминируют в беседе. Это неудовлетворительно, если принять, что такое взаимодействие задумано как обмен между равноправными участниками. Но правомерен ли вывод, что женщинам необходимо изменить речевой стиль? Многие согласятся, что некоторые особенности женского общения желательны для любого человека. Обсуждая эту тему, студенты мужского пола жаловались на неспособность выражать свои чувства или обсуждать их с другими мужчинами³. В этой связи представляется, что и женщины, и мужчины находятся в невыгодном положении из-за существования двух различных способов диалогового взаимодействия: женщины – из-за того, что их стиль ведет к подчиненному положению при общении в смешанных группах, а мужчины – из-за того, что им не хватает владения ценными составляющими женского стиля.