Текст книги "Как готовиться к войне"

Вот причина катастрофического исхода второго года войны, причина, погубившая Московский поход. Отсутствие политики, ее игнорирование, выразилось в неустройстве занятых местностей, неиспользовании их человеческих ресурсов (при населении в 60 миллионов – на фронте всего 22 тысячи штыков). Не были использованы огромные офицерские кадры (до 70 000 офицеров на территории Вооруженных Сил Юга России), упущено создание регулярной силы, воссоздание государственности. Многие ошибки генерала Деникина были затем исправлены в Крыму генералом Врангелем. Однако пословица «лучше поздно, чем никогда» в политике неприменима.

Анархизм в Крымский период сказался в отсутствии внешней политики. Северная Таврия обращена была в «Восточную Пруссию» для спасения Польши.

Пилсудский был таким же врагом России, как Ленин. И то обстоятельство, что Польша ввязалась в борьбу с РСФСР, было чрезвычайно благоприятным для Вооруженных Сил Юга, получивших передышку после зимнего разгрома и новороссийской катастрофы.

В интересах освободительной белой борьбы было извлечь как можно более выгоды из польско-советской войны.

Разгром Польши был чрезвычайно выгодным. Во-первых, побеждался один из врагов русской государственности. Во-вторых, разгром Польши и выход большевиков на границы Центральной Европы (потрясенной войною и представлявшей собою необозримый склад горючего материала) всполошил бы Францию, ибо вся ее версальская постройка оказалась бы под ударом. Врангель в Крыму был бы единственным спасителем положения и смог бы диктовать свои условия французскому правительству.

Поражение Польши повышало удельный вес Русской Армии в Крыму. Победа «Речи Посполитой», наоборот, делала «русских белых» лишними.

Этого как раз не понял генерал Врангель. Он стремился оказать помощь Польше, исходя из ошибочного – романтического, а не политического расчета: «всякий, кто борется против большевиков – наш союзник».

Задачей настоящего политика (имевшего бы не только огненную душу, но и холодную голову) было не мешать красному врагу русской государственности сокрушить польского врага русской государственности. Минус на минус давал плюс.

Идеальным политико-стратегическим решением был отвод победоносной армии после операции 25 мая обратно за перешейки, выкачав из Северной Таврии в Крым необходимые запасы продовольствия. Закрепившись за перешейками – устроить армию и ожидать дальнейших событий, оставаясь совершенно глухим к мольбам о помощи из Варшавы и Парижа (если слепота в политике гибельна, то глухота иногда полезна). В Варшаву ответить, что заключением в концентрационные лагеря войск генерала Бредова Польша сама себя лишила права на помощь со стороны Русской армии. В Париж заявить, что ни одного шага для выручки Польши, а косвенно Франции, не будет сделано, пока войска не будут в избытке снабжены всем необходимым снаряжением – в первую очередь (имея в виду сильную красную конницу) – достаточно боевой авиацией. Такой сильный язык был бы понятен как нельзя лучше, и все требуемое было бы доставлено беспрекословно. После этого можно было бы предпринять всеми силами (а не слабой частицей) решительный для всей освободительной войны поход на Кубань.

Ту помощь, что была тогда– в июле – августе 1920 г. – оказана Польше даром, следовало не «дать», а «продать» – продать за наличные и как можно дороже. Франция находилась в положении, когда приходится платить, не торгуясь. Полная пассивность Крымского фронта с июня по август была бы несравненным орудием политического давления. Но эту исключительную политическую и дипломатическую обстановку лета 1920 г. Крымское правительство (политически чрезвычайно слабое) не использовало.

Ее использовали поляки, получившие в подарок помощь, за которую при других обстоятельствах должны были бы заплатить очень дорогою ценою. И перемирие поляков с красными от 30 сентября – перемирие, выдавшее большевикам с головою, благородный, но неразумный белый Крым – стало жестоким предметным уроком, который польская государственность и польская государственная политика давали антигосударственной политике Белого движения. Эта антигосударственная политика июня – августа принесла плоды в октябре. Врангель был побежден не Буденным, а Пилсудским.

Квалифицировать польскую политику «вероломной» столь же неосновательно, как жаловаться на «неблагодарность» Австрии в Восточную войну. К морали государственной нельзя подходить с той же меркой, как к морали частного лица. Эти два понятия – несоизмеримы.

Стратегия есть ведение войны. Оператика – ведение сражения. Тактика – ведение боя. В стратегии компетентен Верховный главнокомандующий. В оператике компетентен командующий армией[2]2
  Термин «оператика» в русскую военную науку, вместе с тем и в мировую, введен генералом А. Геруа (автором «Полчищ») и полковником Е. Месснером. – Примеч. автора.


[Закрыть]. В тактике компетентны все остальные инстанции – от командира корпуса до командира отделения и старшего в звене.

Стратегия верхним своим концом входит в политику, нижним – в оператику. Задача стратегии – направить оператику к цели, указанной политикой – путем удачных операций и сражений выиграть войну.

Оператика, упираясь верхним концом в стратегию, нижним – в тактику, имеет целью согласовать тактику со стратегией – согласованием боев во времени и пространстве, сведением их в осмысленную систему – добиться выигрыша всей операции, всего сражения.

Тактика имеет своей целью удачное ведение боя – элементарного военного действия. Для удачного ведения боя тактика должна стремиться сколь можно лучше использовать оба своих составных элемента: постоянный – человека и переменный – технические средства.

Война ведется не в безвоздушном пространстве, а на местности. Географический элемент, являясь одним из главных и определяющих признаков всесильного фактора войны – политики, – безусловно, влияет на полководцев в сильной степени. Стратегия должна считаться с условиями геополитическими, оператика – с условиями географическими (в первую очередь – с начертанием сети путей сообщения), тактика – с условиями топографическими.

Стратегия ориентирует политически оператику, как оператика ориентирует стратегически тактику. Коль скоро стратегия должна быть подчинена политике, оператика должна быть подчинена стратегии, тактика – оператике.

* * *

Взаимная подчиненность этих трех элементов полководчества на практике часто нарушается. Это зависит от характера самого полководчества, являющегося, в свою очередь, производной характера личности и духовного облика данного полководца.

В полководческих натурах низшего порядка – т. е. рационалистической формации – встречается тенденция пренебрегать высшими ценностями ради низших, идя по линии наименьшего сопротивления. Практически это ведет к принесению стратегии в жертву оператике. Наоборот, недостатком высшего типа полководчества интуистической формации является часто пренебрежение реальностями, что ведет за собой непродуманность оператики. В первом случае – близорукость, во втором – чрезмерная дальнозоркость.

Рассмотрим для примера полководчество генерала Людендорфа весною 1918 г. и полководчество генерала Врангеля в Гражданскую войну. Первый из этих двух деятелей по свойству своей натуры – рожден ползать (несмотря на бесспорные свои дарования). Второй – рожден летать.

Людендорф для нанесения Атланте решительного удара выбирает английский фронт в Пикардии. Этим он показывает свое пренебрежение духовным элементом– психологической оценкой своих противников. Он – позитивист и считается лишь с материальными данными. Он не принимает во внимание характера своих противников, их психологических особенностей. Иначе свой первый и самый сильный удар он нанес бы французам.

Он не принял во внимание традиционного британского эгоизма, медлительности и той национальной черты – «моя хата с краю», – что сказалась на всем британском полководчестве Великой войны. В случае разгрома французской армии (на Шмен-де-Дам или в другом месте) англичане отступили бы на свои базы и не подумали бы выручать французов – тогда как французы понеслись на выручку англичанам.

Наполеон в 1815 г. отлично учел эту особенность британского характера (англичан он успел хорошо изучить в испанских походах). Он поэтому и нанес свой первый удар Блюхеру при Линьи, что был уверен в полной пассивности Веллингтона. Вся его ошибка заключалась в том, что он не добил Блюхера– «Генерал Вперед» спас «Железного Герцога» при Ватерлоо – тогда как Веллингтону и в голову не могло прийти облегчить положение пруссаков при Линьи и после Линьи.

Итак, стратегия Пикардийского сражения марта 1918 г. – ошибочна. Это – повторение Инкермана, в огромном только масштабе. Подобно Меньшикову, Людендорф атакует англичан – подобно зуавам Воске, бегом пошедшим выручать Раглана, – французские корпуса на автомобилях устремились выручать Бинга и Гофа.

Нанося свой первый удар англичанам, Людендорф думал пойти по линии наименьшего сопротивления: английская армия была низшего качества сравнительно с французской (особенно в отношении старшего командного состава). Но он пренебрег высшим – иррациональным – элементом военного дела в угоду низшему – рациональному – пренебрег соображениями стратегии (в широком – политическом – смысле этого термина) в угоду соображениям оператики. В результате – «линия наименьшего сопротивления» оказалась на деле линией наибольшего сопротивления: немцам пришлось иметь дело в Пикардии с обоими противниками – тогда как атакуй они на Шмен-де-Дам, они имели бы дело с одними французами[3]3
  Два месяца спустя Людендорф принял решение атаковать французскую армию. После 1917 г. никогда еще союзники не стояли так близко к потере войны, как при Шмен-де-Дам. Однако силы немцев были уже далеко не те, что в Пикардии. – Примеч. автора.


[Закрыть].

Ход Пикардийского сражения раскрывает нам дальнейшие ошибки Людендорфа, окончательно решившего плыть по течению, идти по линии наименьшего сопротивления, пренебречь стратегией в угоду оператике и просто тактике. Его 2-я и 17-я армии, решающие собственно стратегическую (оперативно-стратегическую) часть всей операции, ведут тяжелые бои и продвигаются медленно. Наоборот, 18-я армия, роль которой второстепенна (оператико-тактическая), имеет бурный успех. Это побуждает Людендорфа отказаться от «слишком трудной» стратегической задачи и все свои резервы направить на развитие тактического успеха. Операция скомкана – гора родила мышь.

Перейдем к генералу Врангелю. Полководчество его во всех отношениях выше такового же генерала Людендорфа, но оно впадает в противоположную крайность.

Весной 1919 г. генерал Врангель доказывал необходимость для Вооруженных Сил Юга России наступления в царицынско – волжском направлении, на соединение с армиями Верховного Правителя, выходившими на Волгу. Это – мысль характера бесспорно «стратегического».

Но Врангель в данном случае совершенно не считается с оператикой (и с относящимся к оператике «орфографическим[4]4
  Орография – раздел физической географии, изучает рельеф земной поверхности. – Ред.


[Закрыть] элементом» географии). План идти на соединение с Колчаком – вне времени и пространства.

«Вне времени» – потому что потерпевшие на берегах Волги в конце апреля поражение войска Верховного Правителя стали откатываться назад, с каждым днем все более удаляясь от Вооруженных Сил Юга России. В момент сражения на Маныче они уже отходили от Бугуруслана. Царицынские штурмы совпали как раз со сдачей Уфы.

«Вне пространства» – потому что даже в случае удачного форсирования Волги под огнем господствовавшей волжской флотилии красных (а переправа всей Армии с артиллерией и тылами явилась бы операцией совершенно иного масштаба, чем переброска нескольких сотен генерала Говорущенко) – фронт пошел бы по линии Златоуст – Уфа – Царицын – Таганрог, заняв гораздо большее протяжение, чем фронт Царицын – Орел – Киев и не имея к тому же ресурсов фронта «Московского похода». Опирался бы этот фронт на безлюдные (и даже безводные) степи, в стороне от каких бы то ни было населенных политических центров страны. Более того, этот «пустынный» фронт не имел бы ни одной рокадной железнодорожной линии. При попытке выдвижения его на линию Самаро-Златоустовской железной дороги неизбежен был разрыв между левобережной и правобережной группами – и красные от Саратова либо Вольска брали бы левую группу во фланг. Иначе, чем катастрофой, все это кончиться не могло.

Впрочем, до создания фронта Златоуст – Таганрог дело и не дошло бы. В случае совместного наступления от Маныча на Царицын обеих армий – Кавказской генерала Врангеля и Добровольческой генерала Май-Маевского – вся эта масса вынуждена была бы довольствоваться единственной (причем одноколейной) железнодорожной линией Тихорецкая – Царицын. Конная армия Врангеля преодолела знойную и безводную степь в 12 переходов, но каково пришлось бы пехоте?

Затем, в случае переброски Добровольческой армии из Каменноугольного района в Царицынское направление, Донецкий бассейн и обеспечение всей наступательной операции пришлось бы поручить Донской армии. Справилась бы она (при тогдашних донских настроениях и нестроениях) со всем фронтом до Таганрога и с четырьмя советскими армиями? Что вообще произошло бы с Вооруженными Силами Южной России, не будь тогда – в апреле – мае 1919 г. – в Каменноугольном районе добровольцев Май-Маевского? Сбив непомерно растянутый левый фланг Донской армии, красные овладели бы к первомайскому своему празднику Ростовом и, развивая свое наступление на Великокняжескую, зашли бы в тыл Кавказской и Добровольческой армиям, отрезав их от их баз и загнав их в калмыцкую степь. Все это могло бы иметь роковые последствия.

Людендорф смотрит «снизу вверх» – от него ускользают перспективы стратегии. Врангель смотрит «сверху вниз» – от него ускользают перспективы оператики[5]5
  При изучении войны или операции мы должны всегда иметь в виду личность, характер, духовный облик полководца, руководившего этой операцией. Более того, рассматривать ее «сквозь полководца», как сквозь призму. Иначе мы многое не поймем. Анализируя духовный облик Врангеля– блестящего военачальника, натуры глубоко интуитивной, мы констатируем его дефект как военачальника– недостаточную подчас зрелость суждений. Обстоятельство вполне понятное и вполне простительное офицеру, в четыре года сделавшемуся из эскадронного командира командующим армией и в полтора года– из начальника дивизии главнокомандующим. Суворов потратил на это сорок лет. Правда, карьера Суворова исключительно терниста, но даже у таких баловней судьбы, как Каменский 2-й и Скобелев, на это уходило 10–12 лет. Тут важен каждый год, как в отношении формаций суждения, навыков, так и в отношении самообразования. Одинаково молниеносную карьеру с Врангелем имел только Бонапарт. Но кто когда сосчитал бессонные ночи, которые в продолжение ряда лет просиживал над книгами безвестный артиллерийский поручик, в отличие от Врангеля манкировавший ради этого службой! У блестящего конногвардейца не могло быть тех досугов, и Бонапарт под Тулоном более подготовлен, чем Врангель на Кубани (несмотря на академический стаж). – Примеч. автора.


[Закрыть].

Генерал Деникин, уступая генералу Врангелю во всех отношениях (кроме одного – умения читать карту), не согласился на проект командовавшего Кавказской армией идти всеми силами на соединение с Колчаком. Идея его Московского похода была безусловно правильной и единственно возможной.

Мы видим на этом примере влияние географии на стратегию, географических условий на полководчество– в частности, «орографических» на оператику. Вообще же в Гражданскую войну значение географического элемента (влияние геополитических условий на стратегию, орографических на оператику) сильно возрастает. Поэтому в румянцевское правило «никто не берет города, не разделавшись при этом с силами, его защищающими» – в этом случае надлежит сделать поправку.

Гражданская война – борьба за власть – и значение политического центра страны – «геометрического места власти», где сосредоточены все командующие страною рычаги правительственного аппарата – приобретает исключительное, первостепенное значение. В 1794 г. бретонские шуаны и вандейцы пропустили благоприятный момент для Парижского похода, что имело следствием конечную неудачу всего их движения. В 1919 г. Деникин, отдав свою «Московскую директиву», избежал ошибки Шаретта и Ларошжаклена. Идея Московского похода сообразуется с реальностями гражданской войны и с требованиями политики – этого всесильного элемента войны.

Исследуем на конкретном примере русского полководчества Великой войны взаимоотношения элементов войны – в частности, стратегии и оператики.

Рассмотрим план нашего стратегического развертывания в августе 1914 г. Российской вооруженной силе ставилось две задачи: разгром Австро-Венгерской армии, облегчение Французской армии. Первая задача, интересовавшая единственно Восточный театр войны, поручалась Юго-Западному фронту. Вторая– интересовавшая всю совокупность театров войны – поручалась Северо-Западному фронту.

Русское полководчество ведется в 1914 г., так сказать, «в двух измерениях» – политико-стратегическом (Северо-Западный фронт) и оператико-стратегическом (Юго-Западный фронт). Самая жизнь делала русского главнокомандующего в продолжение всего первого месяца войны «общесоюзным» главнокомандующим.

Поход в Восточную Пруссию был настоятельно необходим. Облегчение Франции политически было более важно, чем разгром Австро-Венгрии, важный стратегически. Для Восточного театра войны, взятого в отдельности, как бы изолированного в безвоздушном пространстве, Юго-Западный фронт, разумеется, был главным, Северо-Западный фронт – второстепенным. Но для всей войны, совокупности ее театров, главная роль принадлежала именно Северо-Западному фронту, как наиболее ярко представлявшему всесильный принцип войны – принцип политический.

Приступая к операции, хирург исследует предварительно не только оперируемое место организма, но и сердце. «Оперируемое место» Восточного театра войны заключалось на Юго-Западном фронте, но «сердце» билось на Северо– Западном.

Допустим, что все усилия были бы обращены исключительно на разгром Австро-Венгрии, а Северо-Западному фронту дана лишь пассивная задача и слишком малочисленные силы. Россия разбила бы Австро-Венгрию. Германия разбила бы Францию. Что произошло бы в этом случае?

В октябре русские армии Юго-Западного фронта, разбив австрийцев и преследуя их по пяткам, втянулись бы в коридор между Вислой и Карпатами – в австрийскую Силезию. Вывести их из боя, отвести назад по бездорожью для современного парирования германского нашествия было бы невозможно, во всяком случае трудно выполнимо. И тридцать опьяненных победой во Франции германских корпусов обрушились бы от Торна на Варшаву и дальше – на Люблин, на сообщения и тылы нашего Юго-Западного фронта, зарвавшиеся армии которого были бы, кроме того, связаны австрийцами (опыт показал нам, что невозможно сокрушить одним, двумя сражениями великую державу – Австро-Венгрия же была великой державой, а ее армия – армией великой державы). Сокрушительный удар германских армий в тыл, удар воспрянувших австрийцев с фронта – и четыре наших армии Юго-Западного фронта были бы пойманы в мешок…

Стратегически наше развертывание 1914 г. безупречно, ибо отлично сочетается с двойной задачей русской вооруженной силы. Оперативно оно чрезвычайно неудачно, армии «нарезаны» по одному шаблону, главное операционное направление выражено как нельзя менее отчетливо: на Северо-Западном фронте оно вообще отсутствует, на Юго-Западном выражено неясно (и к тому же ошибочно). Этот вопрос будет разобран нами в своем месте, а именно при разборе ведения войны и самого главного из его принципов – глазомера.

Начиная с октября 1914 г. русскому полководчеству приходится считаться с вводной данной, совершенно изменяющей ход войны. Мы имеем в виду крупнейшее для России политическое событие Мировой войны – выступление Турции. С этого момента Россия изолировалась от остального мира и обрекалась на постепенную смерть от удушья. Вместе с тем появление Турции в стане врагов, в связи с чрезвычайно благоприятно сложившейся для России дипломатической обстановкой (Англия вынуждена быть на нашей стороне), делали возможным удовлетворение великодержавных чаяний России.

Политика и стратегия властно требовали как «хирургическую операцию» по устранению удушья, так и сообщения войне великодержавного характера. То, что было упущено в 1878 г., само давалось нам в руки в 1915 г. Турецкий фронт стал главным, великодержавным фронтом России. Австро-германский фронт сразу становился политически и стратегически второстепенным (оператически, само собою разумеется, он продолжал оставаться главным, поглощая 95 процентов всей вооруженной силы).

Политический орган страны – ее правительство – смутно, но все-таки отдавало себе отчет в огромной важности Турецкого фронта – ив апреле 1915 г. в Одессе и в Севастополе были собраны десантные войска, силою около двух корпусов, для овладения Константинополем и форсирования проливов. Все силы были прикованы борьбой за Дарданеллы – Босфор и Константинополь были почти что беззащитны. Можно было, кроме того, рассчитывать на содействие Греции, а может быть, и Болгарии.

Но стратегический орган – Ставка – не дорос до понимания великодержавного элемента в политике и политического элемента в стратегии. Растерявшись после горлицкого разгрома, Ставка отозвала в Галицию войска, предназначенные для десанта на Царьград – для главной русской операции Великой войны. В Галиции эти два корпуса не принесли никакой пользы, будучи введены в бой (Радымно, Любачев) пачками, бессистемно – побригадно, чуть ли не побатальонно. Они лишь увеличили потери – и без того тяжелые – 3-й армии. На Босфоре они могли бы решить участь всей войны – на Сане оказались лишь песчинкой, вовлеченной в водоворот всеобщего отступления. Ставка была поставлена перед дилеммой: Константинополь либо Дрыщов, и она выбрала Дрыщов.

Причину этого ослепления надо видеть в том, что и великий князь Николай Николаевич, и генерал Данилов, подобно генералу Людендорфу, – полководцы рационалистической формации. Это были ученики Мольтке – позитивисты, a priori отрицающие значение духовного элемента и считающиеся лишь с весовыми элементами. Им и в голову не может прийти соображение, что взятие Царьграда возбудит в обществе и всей стране такой подъем духа, что временная утрата Галиции, Курляндии и Литвы пройдет совершенно незамеченной, и Россия обретет неисчерпаемые силы для успешного продолжения войны[6]6
  Следует заметить, что характерной для русского полководчества чертою всегда было предубеждение к десантам и недоверие к этого рода операции. И это несмотря на то, что мы дважды понесли полное поражение именно от десантов (англо-французов в Крыму, японцев в Манчжурии). Злополучнейшие маневры 1891 г., когда хотели, чтобы десант не удался, имели роковое влияние на русское полководчество Великой войны. – Примеч. автора.


[Закрыть]. Не видели они и политических последствий этой величайшей победы русской истории (Мольтке мог не заниматься политикой; за его плечами все время высилась исполинская фигура Бисмарка).

Возглавление армии императором Николаем Александровичем было шагом вперед в придании войне великодержавного характера. Десант для овладения Царьградом под руководством адмирала Колчака был назначен на апрель 1917 г.

Но Бог судил иначе. Все сроки были уже пропущены, удушье уже наступило. Стратегия не позволяет издеваться над собой безнаказанно – и зря загубленные на Сане пластуны мстили за себя.

* * *

Изложенные примеры в достаточной степени позволяют судить нам о взаимоотношениях и взаимной подчиненности элементов полководчества.

Политика и стратегия, оператика и тактика – суть сомножители полководчества. Они представляют собою известные положительные величины. При недооценке какого-нибудь из этих сомножителей, умалении его, превращении его в «правильную дробь» – уменьшается все произведение, умаляется все полководчество. Людендорф в 1918 г. недооценивает стратегию и, несмотря на превосходную оператику и тактику, результаты невелики – произведение меньше отдельных сомножителей, как это всегда бывает при умножении на «правильную дробь». При игнорировании одного из этих элементов сомножителей, приравнении его к нулю – все произведение обращает в нуль, каково бы ни было достоинство прочих элементов. Пример – проект генерала Врангеля идти на соединение с Колчаком – проект, где оператика приравнена к нулю.

Давая эту математическую метафору, мы считаем долгом предупредить читателя, что дается она лишь в виде пояснения взаимоотношения элементов полководчества – и ее ни в коем случае не следует понимать «математически» и не развивать ее, дабы не впасть в один из семи смертных военных грехов, именуемый позитивизмом. Нет более несходственных понятий, нежели математика и военное дело. Математика имеет дело с отвлеченными величинами, военное дело – с живыми людьми, их достоинствами и их недостатками. Математические величины обладают общими свойствами и соизмеримы между собой. Военные величины такими свойствами не обладают. Политика, стратегия, тактика, будучи сомножителями одного и того же произведения, лежат в различных плоскостях и между собой несоизмеримы. Найти их «общий наибольший делитель», как и привести их к «общему знаменателю», – совершенно невозможно и немыслимо. В математике единица всегда равна единице – в военном деле никогда. Политическая «единица» не равна, например, оперативной «единице» и не соизмерима с ней. В «духовной единице» – и плюс материальная единица – и еще что-то, чего тремя измерениями Евклида постигнуть нельзя.

Поэтому дополним «математическую метафору» пояснением, что стратегический элемент всегда сильнее тактического (как политический сильнее стратегического). Хорошая стратегия всегда исправит посредственную тактику – тогда как искусство и героизм ротных командиров никогда не выправят промахов Главнокомандующего.

И мы закончим эту главу приведением древней пословицы: «Лучше стадо ослов, предводимое львом, чем стая львов, предводимая ослом». Пословица эта вечно останется справедливой – и справедливость ее не раз уж, со смерти последних екатерининских орлов, пришлось испытать на себе львиной стае, именуемой Русской армией.