Текст книги "Ленинградский панк"

Антон Соя
Ленинградский панк

© Соя А. В., текст, 2024

© Оформление. ООО «Издательство АСТ», 2024

Все права защищены.

Любое использование материалов данной книги, полностью или частично,

без разрешения правообладателя запрещается

Издательство благодарит Антона Соя, Наталью Васильеву-Халл, Игоря и Татьяну Мотовиловых, семью Евгения Юфита, Александра Канаева, Александра Сапожникова, Роберта Талаева, Николая Алмаева, Леонида Фельдмана, Рустама Султанова, Екатерину Евсюкову, Алексея Деги, Павла Горюшкина и Андрея Усова за предоставленные фотографии из личного архива.

Предисловие от автора

Давайте что ли знакомиться. Меня зовут Антон Соя и я старпер, хвастун, авантюрист и графоман. В 16 лет я окончил школу и послал свои стихи в популярный ленинградский журнал «Аврора». Честный и ответственный редактор прислал мне в ответ письмо, в котором по-доброму посоветовал заняться чем-либо более доступным моему скудному интеллекту. Я внял его совету и собрал панк-группу, в которой пел свои нелепые тексты. В застойные восьмидесятые, будучи юным поэтом-анархистом, я проповедовал панк-рок купчинским аборигенам, в результате чего случилась группа «Бригадный Подряд», промелькнувшая в рок-н-ролльном небе яркой кометой и потухшая еще быстрее, чем вспыхнула. Через десять лет, в середине 90-х, я случайно реанимировал «Подряд», и лет пять подряд играл в их продюсера, записывал им альбомы, снимал клипы, вытирал их блевоту и кровавые сопли и устраивал концерты. Иногда нам платили деньги, только чтобы группа не играла сегодня в клубе. Я написал для «БП» пару десятков текстов. Некоторые из них стали известны в исполнении Юрия Юлиановича Шевчука и Миши Горшенёва. Я спродюсировал сольный альбом Горшка, чтобы на деньги от его продажи купить комнату ставшему бомжом первому вокалисту «БП» Коле Михайлову. Я катал Джонни Лайдена-Роттена на кораблике по Неве, где он весело отплясывал под очередную реинкарнацию «Бригадного Подряда». Я провожал в последний путь Малькольма Макларена на Кемдэнском рынке в Лондоне. Я устроил в клубе «Спартак» антифашистский фестик со страшными радикалами из Лондона группой Fun-Da-Mental. Я стоял на сцене «Нашествия» с музыкантами «ДДТ» и в полном охуцепенении смотрел-слушал, как море людей поет-скандирует песню «Попса» на мои слова. Я открыл с другом Цоя, Рыбы и Свиньи – Игорем Панкером – агентство «Русская Музыкальная Мафия» и десять лет продюсировал-промоутировал абсолютно разные, но неизменно талантливые группы: «МультFильмы», «Кукрыниксы», «Башаков», «Бригадный Подряд».

Меня носило и бросало по жизни, как клизму в водовороте. Я брал автограф на своих штанах у великого БГ и парился с ним в бане на Фонарях, я сидел на фестивалях рок-клуба рядом с Виктором Цоем и читал свои глумливые стихи про попсу Аните Цой в ее загородном доме, я тусовался в Будапеште за сценой фестиваля Sziget с Лемми Килмистером и Билли Джо Армстронгом, и подрабатывал литнегром у певицы Валерии, я ездил на гастроли с группой «Ленинград» и брал разрешение у Иосифа Кобзона на ротацию троллящего его панковского клипа на МTV. Я знатно наследил в культурном гумусе. Режиссер Максим Пежемский спер из моего сценария фамилию для самого известного гея в «Нашей Раше», Мишка Башаков вставил в свою самую известную песню строчку про мой день рождения в бандитской бане, Вера Брежнева, вдохновившись моей книжкой «Порок сердца», влепила в свой клип раскрывающуюся молнией кожу на спине у модели, гопники в заплеванных подъездах играли на гитарах моего «Ивана Факова», а я распивал чаи в гостях у Василия Ливанова, Тамары Миансаровой и Виктора Чижикова, и давал в кабачке на Пятницкой советы неофиту Ване Шаповалову по сценографии его начинающей группы «ТаТу». Я собрал и издал десятитомную антологию поэзии русского рока. С 2007 года в различных издательствах вышло более 30 моих книг. Самая скандальная из них – «ЭмоБой» – продана тиражом в 135 000 экземпляров. В Сети ее скачало более миллиона человек. Больше дерьма, чем на нее, не вылили, наверное, ни на одну известную мне книжку. Зато у меня пара десятков писем от ребятишек, которые после прочтения «ЭмоБоя» отказались от мыслей о суициде. Я был воспитателем в пионерских лагерях, кормил животных на станции юннатов, дезинфицировал поезда, челночил, перевозил контрабанду, открывал агентства недвижимости и потом еженедельно разбирался там с бандитами, работал нанятым продюсером у совершенных бездарностей, управлял детским департаментом в одном крупном издательстве и заместителем главного редактора в другом.

У меня есть премия журнала Fuzz за лучшую новую группу («МультFильмы»), две премии за исполнение роли лучшего продюсера Санкт-Петербурга, «Золотой граммофон» за дуэт Егора Тимофеева с Людмилой Сенчиной, премия журнала «Собака. ru» 2013 за литературу (в составе руководства «Лениздата»), диплом за победу в конкурсе «Выбирают дети» в 2013 году за «Звёздочку», два шрама на голове от удара бутылкой по затылку, десять татуировок на туше, красавица-жена и умница-сын. Меня раз шесть пытались убить – застрелить, зарезать, размозжить голову, на меня упала глыба льда с крыши – спасибо выдернувшему меня из-под нее Панкеру, я четыре раза попадал в автоаварии, но почему-то при этом заработал только аэрофобию.

Так вот, общем и целом, вся эта информация совершенно не нужна вам для того, чтобы получить удовольствие от этой книжки – сборника моих произведений о таком еще совсем не изученном культурном явлении под названием «ленинградский панк».

Свин

На первый взгляд трудно представить себе два более противоположных понятия или явления, чем СССР и панк-рок. Но это только на первый. Если присмотреться к ним как следует, то тоталитарный режим, направленный на усреднение личности с выводом из культурной мясорубки гомогенной, позитивно настроенной и прекрасно управляемой серой массы, ходящей строем и строем этим гордящейся, и радикальное молодежное течение, протестующее против всех достижений взрослого мира и глумящееся над всем святым для разумного человека, вплоть до ценности жизни, не говоря уже о нравственности и религии, – прекрасная парочка, гармонично дополняющая друг друга. Жаль, что это видится только на большом временном расстоянии. А в конце семидесятых годов прошлого столетия представить себе появление юного панка в стране пионерии-комсомолии могли разве что братья Стругацкие. Но слово из песни не выкинешь, и панки в СССР существовали. И это была вовсе не диверсия ЦРУ, а самое настоящее природное самозарождение. Где же еще было появиться таким асоциальным гадам, как не в культурной столице трех революций, городе-порте с прекрасным пластиночным толчком у магазина «Юный техник», где и перезнакомились когда-то будущие культовые персонажи ленинградского панк-свинарника. Если культурной столицей СССР был Ленинград, то столицей Советской Панковии был ленинградский спальный район Купчино и соседствующие с ним части Московского района у кинотеатра «Планета», где (на другой планете) среди гопников вульгарис подрастали совсем уже совсем неимоверные зверюги типа Свина, Рикошета, Монозуба, Сапога, Панамы, Вилли, Болта, Удава, Книзеля и Доктора Джексона. Про кого-то из них все теперь благополучно забыли, а кого-то помнят благодаря ужасно записанным кривым музыкальным альбомам. О музыке советских панков говорить нечего, кроме того, что она была плохая по всем параметрам, за редким исключением, подтверждающим правило. Зато об их образе жизни рассказать можно много. Правда в этих историях сейчас настолько плотно переплелась с легендами, что отделить одно от другого даже хирургическим скальпелем стало невозможно. Но я попробую.

Они позорят наш район! Все персонажи этого эссе вполне могли бы красоваться на досках позора в советских парках культуры. Более того, их внешний облик уже тогда бессознательно косплеил эдакий собирательный образ асоциального типа, морального урода, тунеядца-хулигана. И тут нам никуда не деться без определения и разбора самого термина «панк». Забудем, что придумали его вовсе не музыканты, а нью-йоркские тусовщики, издававшие рисованную вручную газетенку с названием PUNK (в переводе на русский – ОТБРОСЫ, или ПЕТУШАРЫ, зависит от контекста), в которой они писали о самых разных группах, игравших в модном клубе CBGB. И вскоре завсегдатаи этого клуба стали называть все эти группы, игравшие самую разную музыку, панк-рокерами. Что, естественно, очень не нравилось музыкантам, но чем больше они боролись против этой клички, тем сильнее она к ним прилипала. Потом хитрый комбинатор Малькольм Макларен стырил приставучую кличку у нью-йоркских друзей и внедрил своим подопечным оболтусам из группы Seх Pistols, а его подружка, радикальный дизайнер одежды Вивьен Вествуд, окончательно помогла довыстраивать образ панка, ассоциирующегося с быстрым грязным протестным роком. Понятное дело, теперь при слове «панк» перед глазами у любого человека в мире сразу же встает чувак или чувиха в кожаной косухе и с ярким гребнем на голове, а у особо продвинутых – пэтэушник Сид Вишес, улыбающийся разбитым в кровь ртом. Что касается наших героев – ленинградских панков и в первую очередь Андрея Валерьевича Панова (Свина), то образ этот к ним совершенно не клеится, здесь совершенно особый колорит – натужно веселый бомж-алкаш в тельнике и с грустными глазами, а кроме тельника на нем из одежды только татуировки, а в руках бутылка водки и микрофон. Причем стал наш Свин панком еще до потуг Макларена – совершенно самостоятельно и своеобразно. А вот как так получилось, я и попробую вам рассказать.

Родился Андрюша Панов в интеллигентной семье балетных танцоров. Папа так вообще был звездой Кировского театра, и если бы не государственный антисемитизм, мешавший талантам Валерия Шульмана-Панова раскрыться в полную силу, не было бы у нас в стране группы «АУ». В 1974 году отец Андрюши эмигрировал в Израиль, чтобы начать свое восхождение к заслуженной всемирной славе блестящего хореографа, а четырнадцатилетний будущий Свин остался с мамой и принялся двигаться по наклонной, чтобы стать первым и самым главным панком всея Советского Союза. Папа присылал сыну-свиненку из Европы и Америки (где с успехом ставил балеты) модную одежду и пластинки, что, собственно, и определило его будущую жизнь. Кстати, отец Александра Рикошета Аксёнова («Объект Насмешек») был главным режиссером Театра Комедии. Отец Алекса «Оголтелого» Строгачёва («Народное Ополчение») – полковником, а мама, папа и дед Федьки «Бегемота» Лаврова («Отдел Самоискоренения») – художниками. Такие вот в культурной столице были панки. Но вернемся к Свину. Учиться Андрей не хотел – скучно, то ли дело пить сладкий портвейн и слушать Slade или Chicago с другими алко-меломанами из Купчино. В квартире Панова, как тараканы, завелись друзья из медучилища и с пластиночного толчка, все сплошь будущие музыканты и продюсеры, а также звезда киноандерграунда, отец некрореализма Женя Юфит. Никаким панком тогда еще на дворе не пахло, ребята из интеллигентных семей, золотые мальчики тупо бухали, но, в отличие от гопников, делали это стильно и с проявлением артистизма, коего у Андрея (как и харизмы) благодаря генам было навалом. Остроумный, добрый, смешной, он был душой этой компании и щедро раздавал клички: Пиночет, Монозуб, Дюша Маленький, Вонючий папа, Осел, Заколонный, Поднатруженный, Мотя, Килька, Юфа, Юфин сын, Юфин сын-сын, Солидный, Нехороший, Ай-Ай-Ай. Клички эти прилипали к людям на всю жизнь. Ну и себе придумал, конечно. И да, у Свиньи тогда водились деньжата. Он всегда был готов продать фирменные шмотки, присланные отцом, чтобы купить друзьям бухло. Один раз загнали фирменную косуху (просто не знали, что это за хрень, какая-то куртка мотоциклетная, не носить же такое модникам из Купчино).

Они сначала считали себя ковбоями: ходили в ушитой джинсне (раз все вокруг были в клешах), напивались и шли гулять по Купчино навстречу приключениям. Потом Юфа решил, что они «битнички», и все дружно стали носить перешитую одежду модников пятидесятых, попахивающую нафталином. Городские сумасшедшие принимали их за конкурентов. У Монозуба был огромный дог, главное, не кормить его перед прогулкой, тогда никакие гопники в округе были не страшны. От ментов дог не защищал. И вся компания стала постоянными клиентами местных обезьянников.

Как-то раз Юфа услышал по «Голосу Америки» песню Sex Pistols вместе с рассказом про панков, и началась новая эра. До компании Свина дошло, кто они такие, и хоть пластинок новых звезд им достать не удалось (пришлось временно довольствоваться Damned и Stranglers), решено было создать первую советскую панк-банду. Называться она, естественно, должна была круче, чем у англов, – «Автоматические Удовлетворители», подошло идеально. Выговорить название было невозможно, поэтому и музыканты группы, и поклонники всегда довольствовались аббревиатурой.

Свин быстро освоил гитару. Вопроса, кто будет лидером группы, ни у кого не возникло. Инструменты и аппарат, разместившиеся в его квартире, стоили Монозубу дешевле, чем их доставка. Вино и пиво текли рекой, квартирка на Космонавтов обрастала городской славой, а Свин получил славу всесоюзную – его пропечатали и припечатали в советской прессе. Такое отвратительное явление, как «панк» появилось и у нас, но как, как же это возможно? – недоуменно вопрошала газета. Идеологическая диверсия запада налицо! Главный самоназначенный моральный урод страны же в рядах строителей коммунизма чувствовал себя прекрасно. На самом деле никаким тунеядцем и бездельником Свин не был. С удовольствием работал несколько лет продавцом в магазине радиотоваров, благодаря чему обеспечивал друзей качественной аппаратурой. Да и талантами был явно не обделен. Как бы он иначе поступил в театральный институт на курс Игоря Владимирова. Правда, проучился меньше полугода – тусоваться с алко-музыкантами ему хотелось гораздо больше. Не царское это дело учиться. А Андрюша Панов к тому времени уже стал царем – Свином Первым и главным панком Ленинграда. Свинья был не только эпатажным и экстравагантным, иногда он бывал неожиданно душевным. Пошли однажды Федька Бегемот, Алекс, Пиночет и Свин навещать в дурку на Пряжке Фединого деда, безумного художника. Посидели, попили чайку, ну и ушли. Выходят из дурки, а Свина нет. Потеряли чувака! Оказалось, что Свин, когда все выходили, спрятался в шкафу и остался со стариком, чтобы всю ночь с ним о чем-то проговорить. Ну, вот просто понравился ему человек и все тут.

О Свине слагались легенды, творчество его еще было малодоступно, зато мифы передавались легко и быстро, как грипп. Песни «АУ» в основном были про бухло да про говно, а еще про шахиншахов и плохих людоедов типа Бокассы. Сатирическое творчество, полное ерничества и алкогольной самоиронии. Даже любовная лирика была такая же безбашенная, как сам Свин. Но песни про бухло и говно удавались Андрею лучше всего. С последним у Свина были особые отношения. С детства у него был слабый живот, периодически его подводивший. Вот идут они, например, с Панкером-Монозубом по Невскому, и скрутило Свину живот неожиданно, так, что бежит он в ближайший парадняк. Что, к сожалению, замечает проходящий мимо мент и нырк вслед за Свином. И вот видит Монозуб, как выходит Свин из парадняка, с торжествующей улыбкой несет в руках дымящиеся какашки и выбрасывает их в урну. А за ним мент выходит, совершенно ошалевший от такого представления. Даже арестовывать их побрезговал.

Так что по песням ли, по сказкам ли, но вся продвинутая питерская тусовка узнала о Свине великолепном. В том числе и великие БГ и Майк. В 80-м главными панками для тусовки Свина стал «Аквариум» со своим концертным грузинским альбомом. «Мочалкин блюз» и «Марина» – это было нереально круто для совка. Но БГ только поигрался в модный панк, оставив его на откуп Свину. Майк Науменко написал для Свиньи песню «Буй», которую тщетно пытался продать ему за пару бутылок портвейна. Зато Свин сам с удовольствием купил за бутылку песню «Комиссар» у своих друзей – Солидного и Нехорошего. Половину текста они стянули из журнала «Юность», а вторую придумали сами. Кто только не пел потом эту песню – Рикошет, Чиж и даже казацкие и военные хоры. Теперь она народная. «Эх, да конь мой вороной! Эх, да обрез стальной! Эх!»

Тусовка в квартире Свина разрасталась. Состав группы постоянно менялся. Кто там только не играл. Да что говорить. Именно Свин заставил скромного басиста Витю Цоя чуть ли ни на спор написать там первую песню. Так что великая постпанк-группа «Кино» появилась благодаря Андрюше Панову. Такая там образовалась кузница талантов. Ну и бухали по-прежнему, и веселились беспредельно… Одни грузинские вечеринки легендарные чего стоили. Только про них рассказывать теперь нельзя.

И была триумфальная гастроль в Москву, организованная модником Троицким. В столице-то панков к тому времени еще не было. Ну, то есть таких бравых алконавтов, как Свин и компания, там естественно хватало, но никто из них не отважился себя панком величать и асоциальную лирику в микрофон под гитарные риффы мимо нот выдавать. Ну и, конечно, харизму Андрюшину некому было переплюнуть. Ни в Москве, ни в Ленинграде.

Свину так понравился его панковский образ, что он из него решил вообще не выходить. Менялись жены, менялись музыканты, но не менялось уничижительное отношение к собственной жизни. Тусовки на Космонавтов становились все более дикими. Эпатаж дошел до ручки. Прописка в панки на квартире у Свина в середине восьмидесятых стала носить характер варварского живодерского обряда. Новоприбывший, желающий причаститься, стать настоящим панком, должен был своими руками задушить кошку. Жертву обычно выслеживали на улице. Затем расцарапанному кандидату приходилось натурально разделывать и готовить несчастное животное, а вся тусовка пробовала вареную кошатину. Я лично знаю приличных людей, которые с ужасом и ненавистью к себе вспоминают сейчас этот кошмар своей молодости. Как они могли тогда в такое вписаться? Им казалось, что это весело? Одна известная ныне телеведущая отведала тогда кошачьи яйца. И это при том, что Свин был добрейшим человеком и обожал собак. Алкогольная деградация личности? Протест против всего? Полная потеря нравственных ориентиров? Треш и угар? Да хрен его знает. Мне этот парадокс никогда не понять и не принять.

Однажды приехавший к Свину домой Панкер застал у него пару совершенно пьяных отпетых уголовников. Один тут же рассказал, что отсидел за изнасилование. «Это Постер и Тук, – объяснил присутствие гопников Свин, – и они в отличие от нас с тобой настоящие панки. Только еще не знают об этом».

Для Панкера предательством стало даже не то, что Свин вдруг стал тусоваться с гопниками, а то, что он дал им клички. Как ему когда-то. Какое святотатство! И они рассорились. Будто дети малые. Перестал Свин общаться и с резко ставшим бешено популярным Цоем. Витя позвонил ему, когда у него родился сын, хотел поделиться радостью, а Свин спьяну послал его на хер. О чем периодически вспоминал с сожалением. Самого Панова популярность ни своя, ни чужая не интересовала совсем. Ему нравился процесс разложения. Но не с художественной точки зрения, как Юфиту, а применительно к себе. Без всяких сожалений. Лозунг Малькольма Макларена «Живи быстро, умри молодым» Свин принял за генеральный план своей жизни. А может, просто стал заложником образа, и продолжал заниматься саморазрушением назло открывшимся с перестройкой возможностям. Не ради эпатажа, а потому, что по-другому не мог. Его товарищи, музыканты групп «Народное Ополчение и «Объект Насмешек», поехали в туры за границу, а Свин продолжал срывать свои концерты. Искусственно и искусно маргинализовался. Когда в августе 1988-го в Таллинн приехал Джонни Лайден-Роттен с проектом PIL, вся панковская туса Питера, млея от восторга, помчалась на фестик любоваться кумиром. Вся, кроме Свина. Который сказал, какой еще блядь на хуй Роттен, и никуда не поехал. А когда его вытащили в прямой эфир с концертом в «Программу А» на ОРТ, Свин показательно нажрался и половину эфира трупом валялся на сцене, не в силах ни стоять, ни петь. Но зачем? А вот чтобы не попсеть! Не дождетесь, суки! Зря он, что ли, демонстративно сжег когда-то альбом Boney М, за который выложил Мореману целых сорок пять рублей. Да уж, наш Свин однозначно был панком покруче Джонни Роттена. «Нравится – не нравится, а со мной не справиться! Асса!»

К сожалению, образ вечно пьяного народного любимца, скомороха в тельняшке, сыграл со Свином злую шутку – он совершенно перестал развиваться. И в музыкальном, и в лирическом смысле он остановился в начале восьмидесятых. Бывшие друзья взрослели, шли дальше, а Свин оставался трудным подростком, плюющим, а то и блюющим в лицо нового мира. Постепенно все это стало скучно. И грустно. Несмотря на три состава – «АУ», «Аркестр АУ» и «Шестьсот» – Свин стал своей тенью. С перестройкой и гласностью пришли лихие девяностые – все запреты слетели и Свиновская асоциальность, алкопротест, ненависть к ментам и буржуям стали вызывать скорее жалость, чем восторг. Свободы, с которой раньше ассоциировалось его творчество, вокруг стало столько, что хоть жопой ешь. Времена, когда можно было выскочить на сцену без штанов, плюнуть в камеру, крикнуть «Москвичи – хуй дрочи» и этим взять зал, прошли, на сцене уже столпились молодые, злые, талантливые, техничные панк-музыканты, им было, что сказать, надо было соответствовать, учиться, работать – да, да, не царское же это дело… Публика Свина из передовой постепенно становилась все маргинальней и маргинальней. В середине 90-х Свин все чаще выступал перед фанатами «Зенита» на их сборищах.

«Я парень вредный, я не помру!». Времена безбашенных тусовок прошли. На этот раз можно сказать, к счастью. Рядом со Свином появилась Ольга – верная подруга, она же директор группы, она же мать его дочери, которая родилась за две недели до его смерти – нелепой, до безобразия. В 38 лет Свин умер от перитонита. Живот все-таки его подвел. Хотя семья винит врачей. На похоронах в крематории друзья устроили драку прямо у гроба. Все ждали, что наш Уленшпигель вылезет из-под крышки, разнимет дерущихся и нальет всем пива, но гроб под адскую музыку крематория провалился в горящую преисподнюю…

Из всех историй про Свина я больше всего люблю эту. «АУ» долго не принимали в рок-клуб, потому что их хулиганские тексты невозможно было залитовать. В 87-м, когда все запреты вроде бы сняли, Свин все равно остался в черных списках, и его старый товарищ Панкер-Монозуб очень переживал по этому поводу. Он был одним из организаторов ежегодного фестиваля ленинградского рок-клуба во Дворце Молодежи и буквально поручился за Свина перед президентом рок-клуба Николаем Михайловым. «А вдруг он чего выкинет?» – беспокоился Михайлов. «Да ничего он не выкинет – он же разумный», – успокаивал его и себя Панкер. И вот идут Панкер с Михайловым по коридорам Дворца молодежи, там, где гримерки музыкантские расположены, и чуют их чуткие носы, что как-то изрядно там пованивает. Наверное, какие-то музыканты-придурки толчок забили. Ай-ай-ай, непорядок! И приводят их носы аккурат в гримерку «АУ», где музыканты свиновские – Ослик и Титя – отдыхают перед концертом, пиво из бутылок вкушают. Посреди гримерки ведро стоит и вонь страшная от него идет.

– Это что еще такое? – спрашивает ошарашенный Михайлов.

– Что? А, это-то? Это дерьмо. Полное ведро. – Гордо отвечает Титя. – Поставим его на сцену и включим вентилятор, чтобы запах в зал пер. Правда, здорово Андрюша придумал?

Михайлов хватается за голову. А Панкер в ужасе орет:

– Где этот, блядь, Андрюша?

– Понятно где, – говорит Ослик. – За вентилятором пошел.

Вентилятор Панкер в коридоре после непродолжительной борьбы у Свина отобрал. Зная Андрея с младых когтей, он прекрасно понимал, что в зрителей в тот день полетели бы не только миазмы. Так что больше Панкер за Свина перед организаторами никогда не вписывался. А я на том концерте был. Хороший был концерт – даже без вентилятора. И Свин отлично выступил. «Горбачев могучий разгоняет тучи, ну а я дождя, дождя хочу!»

Такой вот он был Свин, грустный клоун, жизнь свою пропил, спел ее как быструю панк-песню, на одном дыхании – весело, грязно, шумно. Жаль ужасно, что и наполовину он не раскрыл нам своих талантов.