Текст книги "Блуждающая в темноте"

..21..

Трития шла нетвердой походкой, спотыкаясь об торчащие из-под земли корни и невидящим взглядом уставившись себе под ноги. На лице алела свежая рваная рана: от правого глаза, до подбородка. Разорванная блузка едва прикрывала расцарапанную грудь, глаза девушки ничего не выражали, она шла по лесной просеке, не обращая внимания на боль и усталость. Она мечтала умереть, исчезнуть из того ада, куда они попали с Райном, исчезнуть из реальности, только чтобы душевная боль, залившая все ее внутреннее существо, ушла с приходом смерти. Триша вспомнила последний взгляд своего парня и ее вновь пробрала дрожь. Это она уговорила его на эту безумную поездку, она выбирала маршрут и предложила срезать путь по Алтерионскому шоссе. А он погиб, держась в последние мгновение жизни за ее руки. Осознание этого факта с каждым новым напоминанием ранило ее еще сильнее. Трития шла по темному лесу, тени от деревьев скрывали окружающее пространство. Около получаса назад она испытала самое страшное событие своей жизни. Этот дьявольский мир оживил страшные воспоминания ее детства, воспоминания, окончательно убившие в ней взрослую двадцатипятилетнюю девушку. Сейчас она чувствовала себя маленькой беззащитной девчонкой, как и тогда, в школе, в годы издевательств и унижений. После вернувшегося кошмара ей больше не хотелось жить.

Трития остановилась, перед ней стоял тот шкафчик с зеркалом, что они увидели, когда в последний раз пытались найти спасительный выход. Она помнила, что разбила тогда зеркало, но здесь оно, без единой трещинки на гладкой поверхности, отражало ее усталое измученное лицо, и красной губной помадой на нем было выведено одно единственной слово. УРОДИНА. Триша всхлипнула, отступая назад; оскорбление, о котором она с таким трудом смогла забыть, вновь вернулось в ее жизнь. Она смотрела на свое отражение, все больше и больше убеждаясь, что надпись на зеркале не врет. И ее лицо, так же как и десять лет назад, напоминает уродливый оскал. Ее взгляд упал на блестящую поверхность шкафчика, где среди рассыпанной в беспорядке косметики лежал черный револьер. Она взяла его в руки, тяжесть оружия не соответствовала его небольшому размеру, холодный металл успокаивал разгоряченную кожу.

Вот он, единственный выход, Триша, произнес ее внутренний голос. Спасение от боли. Правду не скрыть, как бы ты не старалась этого сделать. Покончи раз и навсегда со своим страданием, со своим уродством. Положи конец своему бессмысленному и жалкому существованию.

Она не стала долго раздумать, слишком сильно обжигала грудь ненависть к самой себе. Где-то сзади раздался крик, ее имя выкрикнула та девчонка, встретившаяся им с Райаном у машины, но она не обратила на это никакого внимания. Холодный ствол коснулся виска, Триша зажмурилась, всхлипывая и дрожа от страха. А потом ее палец нажал на курок.

..22..

Кристина увидела Тритию слишком поздно. Она знала, что не сможет ничем ей помочь, что Триша не видит ничего, кроме своих чудовищных заблуждений. Сила Сатори позволяла девушке полностью прочувствовать на себе то, что чувствовала Трития, сжимая в руках револьер. Страшная опустошенность. Душевная боль, сьедающая тело. И слепая вера иллюзиям, кажущимся такими реальными, правдивыми. Ошибка, цена которой оказалась очень велика. Кристина выкрикнула ее имя, но девушка уже не слышала ее. Она не слышала ничего, кроме лживого внутреннего голоса страха. И Триша не смогла его ослушаться.

Кристина отвернулась, чтобы не видеть страшной развязки, и когда раздался выстрел, а после него мягкий звук удара тела об землю, она прикусила нижнюю губу, чтобы не расплакаться, и ускорила шаг. Каждый из нас ходит с собственным револьером, взведенным у виска, подумала она. Перед глазами стоял последний запечатленный памятью образ Тритии, приставившей оружие к голове. Если бы только мы поняли, что на курок нажимают не люди, желающие нам зла, не трудные события, угрожающие благополучию жизни. Нажимаем мы сами. Револьер отчаяния и безнадеги со стальными патронами страха. А еще ей в голову пришла тяжелая мысль, что, если бы не Сатори, она, возможно, поступила бы также, как и несчастная Трития.

Часы показывали без четверти четыре. Каких-то пятнадцать минут, и дверь, соединяющая лес с обыденной реальностью, распахнется. Кристина знала, где находится эта дверь, интуиция безошибочно угадывала верное направление, лесные пейзажи больше не казались незнакомыми, как будто она и раньше здесь бывала. И еще она знала, что рядом с дверью ее ждет некто, желающий встречи с ней. Это знание пришло вместе с воссоединением со своей второй половиной, она не могла разглядеть внутренним взглядом каких-либо подробностей, но твердо знала, что намерения у ожидающего ее существа вовсе не враждебны.

Лес поредел, и Кристина вышла к обширной поляне, окруженной многовековыми дубами. Посреди заросшей сорными травами пустоши лежали каменные плиты, образующие в совокупности круг правильной формы. Двенадцать высоких плит с железными дверями на девяти из них. Около каменного сооружения стояла девочка лет десяти, она повернулась спиной к Кристине, и когда та сделала несколько шагов в ее сторону, предупреждающе подняла руку вверх, приказывая ей остановится.

Ты думаешь, этот мир создали христианские отступники, сектанты страшной религии? – произнесла девочка, так и не повернувшись к ней лицом. За ней простиралось огненное пламя заката, не скрываемое теперь высокими верхушками деревьев, казалось, она любуется этим зрелищем, – на самом деле, все, что ты видишь, возникло здесь задолго до появления человечества. Древние друиды первыми обнаружили священные земли на острове с прилегающим к нему побережьем. Место, где в одно целое мир реальности сливается с иными таинственными мирами. Долгое время на острове было их Городище, алтарь для приношения жертвоприношений, открывающих невидимые врата. Но время друидов закончилось. Их бесплотные тени все еще забредают в эти места… Духи, лишенные былого могущества и обреченные проводить в одиночестве целую вечность.

Я хочу вернуться в свой мир, – сказала Кристина. Она чувствовала, что девочка, стоящая перед ней, такой же ключ к спасению, как и Сатори, – Ты знаешь, какая дверь откроет мне дорогу обратно?

Сектанты пришли на остров, чтобы воспользоваться той силой, что скрывается в его недрах. Они разделили между собой клочки иного пространства, – девочка пропустила ее вопрос мимо ушей. Монотонным усталым голосом она продолжила, – совершив древний ритуал, они стали единовластными владыками, каждый своего собственного мира.

Она повернула голову, и Кристина увидела темные красные полосы на ее шее, похожие на опасную болезнь, пожирающую кожу.

Но сектанты допустили ошибку, за которую будут вечно расплачиваться в огненной гиенне. И теперь они заживо гниют в своих мирах, расплачиваясь за ослепляющее стремление к безграничной власти и бессмертию. Черпая силы для своей истощенной грязной душонки из боли и страха тех людей, что волей случая забрели на их землю.

Девочка повернулась к ней, и Кристина едва смогла подавить вскрик – все ее лицо было покрыто пузырящимися ожагами, а на месте глаз две черные дыры, из которых словно сочилась вязкая темнота. Одетая в грязную холщовую рубашку, полы которой спускались до колен, она неподвижно стояла перед девушкой.

Они все сошли с ума, – тихо сказала девочка, – каждый из них по своему, кто-то топит ярость и бессильный гнев в крови невинных жертв. Кто-то растворился в собственном мире, став его частью и потеряв последние остатки человечности. Потому ты смогла сохранить себе жизнь, Кристина – здесь, в древней лесной обители ее хозяин не смог смириться с тем, что он совершил, покинув эти места и переступив ту грань, что разделяет неизведанные пространства. Не смог вечность смотреть на последствия своих страшных действий. Не смог смотреть на меня.

Господи, – пораженно прошептала Кристина. Интуиция вновь озарила ее душу яркой вспышкой понимания, – Ты одна из тех детей, что были убиты на алтаре Литтл-Сарбора…

Девочка не ответила. Ее губы слегка изогнулись в улыбке, но в этой улыбке сквозило, скорее, одиночество и страшная усталость.

Иногда я пытаюсь помочь тем людям, что попали сюда, – произнесла она, – тем людям, что оказались не в том месте, не в то время. Иногда у меня получается. Очень редко. Дверь между мирами открывается тогда, когда заканчивается тот час, которому и принадлежит мир. И единственный способ выбраться навсегда из порочного круга страшных ночей – выйти из пограничного мира первого часа после полуночи, разделяющего реальность с потусторонней действительностью. Выбраться из бесконечного цикла борьбы за выживание, в любое мгновение грозящей оборваться смертью.

Девочка подошла к ней ближе, и Кристина с большим усилием заставила себя не отшатнуться от нее. В груди вспыхнула жалость к несчастному ребенку – вспыхнула и так же быстро погасла. Неистовое желание вернуться домой заглушало все прочие эмоции. Только теперь желание это диктовалось вовсе не страхом. Ей хотелось вернуться в ту жизнь, которую она не так давно презирала всей душой. Вернуться, чтобы увидеть Генри. И дождаться Рони.

Я знаю, какую силу тебе помогла обрести священная земля острова, – сказала девочка. Ее пустые глазницы смотрели в глаза девушки так, словно она ее видит, – знаю, с каким трудом тебе удалось обрести саму себя, и что за великую силу таит теперь твое сердце. Но ты не можешь представить всю значимость опасности, которым встретит тебя мир первого часа после полуночи. Какой нечеловеческой ненавистью бурлит его усыхающий хозяин.

Девочка сделала паузу и медленно произнесла:

Из всех тех людей, кто попадал в это ужасное место, ни один не нашел спасения. Ни один не смог избежать страшной мучительной смерти. Никто не в силах обещать тебе, что ты станешь исключением, Кристина.

Окружающее пространство начинало дрожать, расплываться, как и в последние мгновения пребывания девушки в подземелье, листья, кружащиеся в колыхающемся воздухе, неподвижно застыли, сквозь них просвечивало тусклое солнце, свет которого уже начинал гаснуть. Минутная стрелка на часах Кристины почти касалась двенадцати.

Что мне нужно делать, чтобы остаться в живых? – умоляюще произнесла Кристина, боясь не получить ответа, – ты ведь знаешь, что я должна делать?

Мир вокруг словно медленно распадался на атомы: вереницы летящих в воздухе листьев теряли форму и длинными нитями тянулись к земле, деревья, словно намоченный водой акварельный рисунок, меняли контуры и постепенно исчезали. Лишь каменные плиты с железными дверьми оставались такими же непоколебимыми. Девочка, стоящая рядом с ней, превратилась в смутное пятно с едва различимыми контурами лица. Ее рука, все еще не теряющая формы, схватила руку Кристины, девушка почувствовала такую сильную боль, что вскрикнула, вырывая ладонь. На тыльной ее стороне алел ярко-красный ожог в форме полумесяца.

Пусть знак увидит тот, кто должен его увидеть, – прошептала девочка, – следующая ночь…

И ее голос растворился в шуме и мощных вибрациях, издаваемых исчезающим пространством. Кристина побежала к нужной двери, что находилась на плите, соответствующей первому часу, земля под ногами проваливалась и затягивала ноги, словно болотная трясина – в какой-то момент девушка подумала, что она не успеет добраться до спасительного выхода, не сможет покинуть распадающийся на части лес прежде, чем он уйдет в небытие, чтобы возродиться на следующую ночь – но воля ее теперь обладала непоколебимым стремлением добраться до цели, которому не могли помешать сомнения. И Кристина добралась до двери, вцепившись в металлическую ручку, и чувствуя, как пропадает под ногами земля. В глаза бросилась гравюра, выбитая на блестящей поверхности двери – распятые тела людей, висящие на матовых крестах, отражающих безумные кроваво-красные цвета бьющегося в агонии лесного мира. Кристина дернула дверь на себя и провалилась в спасительную темноту.

..23..

Это было первое утро после смерти мамы, когда она проснулась с томительным щемящим ощущением невероятной легкости и свободы. В первые мгновения пробуждения Кристина услышала звуки дождя, одиноко стучащегося в окно, комнату наполнял тусклый серый свет, которым пасмурные небеса, затянутые темными тучами, скудно делились с осенним лесом, окружающим поместье. Потом, так же внезапно, как и само пробуждение, к ней пришло осознание того, что все самое плохое еще не закончилось. Душу вновь коснулись липкие обьятия страха, но теперь девушка не позволила этому чувству забрать у нее восхитительное ощущение того, что теперь она единолично управляет собой. Предстоящая ночь должна была стать решающей в ее судьбе, лежа на кровати и глядя на белоснежный потолок с мелькающими на нем тенями от капель дождя, струящихся по окну, Кристина с необыкновенной ясностью осознала, что это пробуждение может стать для нее последним. Ее не пугала смерть, страх у нее вызывало то, что в случае гибели она уже никогда не увидит Генри, не прикоснется губами к щеке Рони, никогда больше не встретит восход с ним на крыше двадцатиэтажного лондонского здания, среди металлических труб вентиляции и колючего утреннего ветерка, гуляющего на большой высоте. И она собиралась из последних сил бороться за свою жизнь.

Только в ванной комнате, открыв кран и собираясь ополоснуть руки, она заметила кроваво-красный полумесяц на правой руке. Полученные травмы и ранения исчезали сразу же после возвращения в привычную реальность, оставалось лишь жжение в измотанных уставших мышцах, но этот символ, более похожий на ожог, все так же краснел на руке. Приняв душ, она спустилась в столовую, где неутомимый Нортон уже накрыл на стол, встретив ее приветственным возгласом и заметив в разговоре, что Кристина сегодня особенно хорошо выглядит. Он сел напротив девушки, рассказывая ей о том, что завтра ожидается сильное похолодание, и, скорее всего, вместо дождя Алтерионский лес ждет первый в этом году снег, нередкий для поздней осени этих северных мест. Но потом Нортон внезапно замолк на полуслове, и вокруг воцарилась тишина, прерываемая лишь постукиваниями дождя и монотонным гудением обогревателя.

– Откуда у вас на руке этот ожог? – спросил он ровным голосом, выдавшим его внезапно возникшее внутреннее напряжение. Кристина подняла глаза от тарелки и увидела, что Нортон действительно взволнован, хоть и пытается скрыть волнение.

Даже не знаю, – ответила Кристина. Она не хотела посвящать мистера Энрайта в те события ее жизни, которым он бы никогда не поверил, но его странная реакция на этот символ вызвала волнение и у нее самой, – наверное, обожглась, когда вчера помогала вам готовить ужин. В чем дело, Нортон? Мне кажется, или вы действительно встревожены?

Нортон взял салфетку, рассеянно вытер губы и отодвинул тарелку.

Кристина, понимаю, моя просьба может показаться вам абсурдной, – он взглянул на нее и снова отвел глаза, словно пытался подобрать нужные слова, – поверьте, я объясню все позже, но сейчас нам нужно немедленно ехать на остров.

Вы шутите, Нортон? – спросила Кристина, не в силах понять, что происходит давним другом ее деда, – в такую то погоду? Зачем?

Кристина, я просто прошу вас довериться мне, – произнес Нортон, встав со стула и беспокойным шагом приблизившись к окну, испещренному водными дорожками от капель дождя, – и все расскажу, когда мы прибудем на Литтл-Сарбор. Нужно успеть, пока не обьявили штормовое предупреждение и паром еще ходит к острову.

Он посмотрел на нее, хотел сказать еще что-то, но промолчал, ожидая ее ответа.

Хорошо, – сказала Кристина, поднимаясь, – я только оденусь, это займет немного времени.

Нортон благодарно кивнул, ее согласие действительно его обрадовало.

Я вас жду внизу, у парадного входа, – сказал он вслед Кристине, поднимающейся за одеждой в свою комнату.

Поведение Нортона удивило Кристину, но, одевая сапоги и накидывая на плечи кожаный плащ, она поймала себя на мысли, что ожидала нечто подобное. Слияние с Сатори подарило ей безупречную интуицию, внутренний взор, которые видел, порой, гораздо больше, чем глаза. Она быстро спустилась по лестнице, Нортон ждал ее внизу, у двери. Он держал два зонта, один из которых дал Кристине, и они вышли наружу. Дождь усилился, крупные капли били по земле клумб, оставляя в ней небольшие ямки, заполненные водой; сквозь пелену падающих капель мерцающим светом горело окно охранника. Вскоре показался и он сам: Джо вышел из своего домика, держа раскрытую газету над головой.

Куда вы собрались в такую погоду? – выкрикнул он, стараясь перекричать звук дождя.

Нам нужно выбраться на остров, – бросил в ответ Нортон, его суетливые движения выдавали нервозность, – открывай ворота, Джо!

Охранник пожал плечами, буркнул себе что-то под нос и вернулся в дом. Через пару минут раздалось гудение открывающего механизма, и ворота распахнулись. Переступая через лужи, Нортон с Кристиной быстрым шагом направились по залитой водой тропинке, что вела к близлежащей пристани. За всю дорогу Нортон не проронил ни слова. Лишь потом, когда они стояли под брезентовым навесом баржи, а море вокруг разбивалось брызгами дождя, Нортон нарушил молчание.

Прошу меня извинить, Кристина, – произнес он, стряхивая зонт, который не смог его защитить: вся верхняя часть пальто была мокрой, – может быть я просто суеверный старый дурак, которому не терпится совершить безумную поездку через океан в такую ужасную погоду. Но я искренне верю, что вам нужно сейчас попасть на остров. Никогда не прощу себе, если из-за моей вины с вами что-нибудь случится… Уж лучше считайте меня выжившим из ума стариком.

Я так вовсе не считаю, Нортон, – мягко сказала Кристина. Она никогда не видела Нортона таким встревоженным, это вызывало в ее душе смятение, – расскажите мне, зачем мы плывем на остров?

Нортон откашлялся и посмотрел на Кристину, будто спрашивая себя, стоит ли отвечать на этот вопрос. Затем вздохнул и произнес:

Кристина, помните мою историю про страшный ритуал сектантов?

Конечно, – ответила Кристина. Ее сердце сжалось, предчувствуя, что совсем скоро реальность откроет перед ней новые тайны, числу которых нет, да и не может быть конца.

Я скрыл от вас весьма существенную деталь этой истории, – сказал Нортон, – о ней знают лишь старожилы острова. Да и ваш дед был в нее посвящен…

Кристина молчала, внимательно слушая каждое его слово.

Те люди, которые первыми вошли на территорию религиозного сообщества, – произнес Нортон, – они рыдали и сулили проклятия фанатикам, оплакивая своих убитых детей. Пока один из жителей, мой отец, не увидел, что одна из девочек, привязанная к столбу на страшном алтаре все еще дышит. Она была жива, несмотря на страшные раны, продолжала цепляться за жизнь – около месяца ее вытаскивали из лап смерти, это удалось сделать, но с тех пор, она очень редко приходила в сознание.

Кристина не верила своим ушам.

Она еще жива? – спросила девушка, потрясенно вглядываясь в лицо Нортона. Тот кивнул и, после небольшой паузы, продолжил:

За все это время она приходила в сознание всего лишь около десятка раз. Самый первый – в далеком тридцать втором году: Долорес, так ее зовут, очнулась на пару минут, до смерти перепугав убирающуюся в комнате женщину. Она сказала что-то о пожаре, назвала имя сына этой женщины и начала кричать, чтобы та скорее выметалась на улицу. Женщина побежала к себе домой, едва успев вытащить из огня двухгодовалого сына. Подобное повторилось в сорок третьем: Долорес говорила что-то о приближающихся птицах, сеющих огонь и смерть. Через пару дней после ее страшного пророчества остров подвергся бомбежке, немецкое командование посчитало, что на Литтл-Сарборе находится база, обслуживающая британские подводные лодки, потому и решило разнести мирное поселение в клочья. Так было и в последующие годы – никогда еще ее предсказания не оказывались ошибочными, Кристина.

Нортон замолчал, глядя на серую полоску острова с горящим сигнальным огнем, расплывающимся в плотной завесе дождя.

Ваш дед долго хотел ее увидеть, – наконец, произнес он, – потом, когда встреча состоялась, Долорес вновь очнулась от своего бесконечного сна и говорила с ним о чем-то наедине, около получаса. Когда он вышел, лицо его было бледным, словно молоко, и после этой беседы Эдвард навсегда забросил попытки исследовать живший на острове культ.

Он снова замолк, Кристина терпеливо ждала продолжения. Лишь когда баржа вплотную приблизилась к пристани, Нортон нарушил молчание:

Вчера, когда мы с вами посещали Литтл-Сарбор, – сказал он, – я был у нее дома, так уж получилось, из всех старожилов я – единственный, кто перебрался с острова на большую землю, потому и привожу ей лекарства, необходимые для поддержания ее угасающей жизни. Каюсь, никакой больной племянницы у меня на самом деле нет, мисс Маклинн. И когда я уже собирался уходить, она окликнула меня. Подняла правую руку – на ней был такой же знак, как и на вашей – то, что осталось после ужасного ритуала. Она сказала, чтобы я привел к ней того человека, кто будет отмечен тем же знаком. И добавила, что от этого зависит жизнь этого человека. Теперь понимаете, почему мы едем на остров, Кристина?

Он посмотрел на девушку, в глазах его явно читалось беспокойство и желание, чтобы Кристина действительно поняла его странный, только лишь на первый взгляд, поступок.

Вы совершенно правильно поступили, Нортон, – произнесла Кристина, – На самом деле, я должна вас за это благодарить.

Около четверти часа они под непрекращающимся ливнем добирались до нужного дома по узким темным улицам, залитым бегущими потоками воды. Наконец, Нортон остановился у одноэтажного кирпичного дома, обнесенного чугунным черным забором, и нажал на скрытую от дождя закругленным металлическим козырьком кнопку звонка. Ворота открыла маленькая плотная женщина в ярко-желтом дождевике; она с удивлением взглянула на Нортона и вопросительно посмотрела на Кристину.

Потом обьясню, Мари, – бросил ей Нортон, – нам нужно увидеть Долорес. Надеюсь, впустишь?

Она кивнула, и они зашли в двор. Как только они попали в сам дом, закрытая входная дверь словно оборвала звук дождя, оставив вокруг тишину, которую внешняя непогода лишь изредка нарушала короткими постукиваниями по крыше.

Первая дверь справа по коридору, – сказал Нортон, складывая зонт и кивая головой в сторону длинного коридора с дощатыми полами, – я с вами, к сожалению, не могу пойти – все, что она может сказать, предназначено только для вас.

Кристина хотела было снять сапоги, но женщина покачала головой, забирая у нее мокрый зонт и коротко шепнув: “Иди”. Девушка пошла вдоль коридора до деревянной двери, обклеянной бумажными обоями, повернула массивную железную ручку и вошла в полутемную комнату, словно впитавшую в себя запах лекарств. У окна, прикрытого плотной шторой, стояла железная кровать. На ней лежало маленькое сморщенное тело очень старой женщины, казалось, время выпило из нее все соки, и теперь оставалась лишь обтянутая темно-коричневой кожей мумия. Когда Кристина взглянула ей на лицо, сердце чуть было не выпрыгнуло из груди: у этой женщины вместо глаз зияли пустые глазницы, в которых гнездилась темнота.

Не может быть, – прошептала потрясенная Кристина, – неужели…

Вот мы и встретились, – произнесла вдруг старуха. Она повернула голову в ее сторону, свет от небольшой настольной лампы осветил ее высохшее лицо, – Вовремя, Кристина. Вовремя…

Она помолчала, словно собирала в себе остатки силы, с которыми можно было бы продолжить говорить.

Я живу на грани между двумя мирами, – произнесла старуха. Ее глухой голос звучал так тихо, что девушка наклонилась ближе, – только трудно подобное страшное существование назвать жизнью. Я очень устала Кристина. Иногда мне кажется, что я – застрявшая на пороге смерти старуха, которой снится, что она маленькой девочкой заблудилась в кошмарном лесу, населенном жуткими существами. Иногда я думаю, что этой самой девочке снится, что она умирает в маленькой комнатушке без солнечного света, окруженная густым запахом лекарств.

Яркая вспышка озарила комнату, за ней последовал раскат грома.

Я хочу проснуться, – сказала старуха. Было видно, что последние слова дались ей с огромным трудом, – И думаю, смерть – единственный способ это сделать. Передай Нортону Энрайту, что я больше не нуждаюсь в лекарствах.

Она замолчала, Кристина долго ждала, прежде чем она прервет молчание, но не выдержала и спросила:

Что делать мне этой ночью? Как мне покинуть навсегда те страшные места, в которых я была?

На самом деле, тебе не нужен мой ответ, – произнесла старуха, – Все, что тебе нужно, уже внутри тебя. Ты ищешь выход, Кристина, но иногда, чтобы найти этот выход, нужно перестать его искать.

Она закашлялась так сильно, что Кристина хотела позвать на помощь ту женщину, которая открыла им дверь, но старуха внезапно схватила ее за руку. На ее ссохшейся руке чернел полумесяц.

Твоя мать всегда рядом с тобой, – сказала она хриплым голосом, – Мне не нужны глаза, чтобы ее увидеть. Внутренний взор видит гораздо больше.

Ее пустые глазницы уставились на потрясенную девушку, будто старуха действительно на нее смотрела.

Она рядом с тобой, – повторила она, – и я вижу ее так же отчетливо, как и тебя. Прогони тоску навсегда из сердца, чтобы с достоинством встретить финал следующей ночи, каким бы он ни был.

Она замолчала, и Кристина поняла, что несчастная умирающая женщина, чей возраст приближался к вековой отметке, больше ничего ей не скажет. Она вышла из комнаты, из головы не выходили последние слова, которые произнесла старуха.

Она рядом с тобой. Твоя мать всегда рядом с тобой.

Кристина ощутила, как к глазам подступают слезы, но теперь это были слезы радости, с которыми ее душа почувствовала, наконец, теплое родное присутствие близкого человека, которое всегда было с ней, но так долго заглушалось глупым беспокойством и бессмысленным изнуряющим отчаянием.