Текст книги "Учитель. Кем бы ты ни родился, всегда есть шанс изменить свою судьбу"

Глава 14

За три недели учительской деятельности я понял, что привязался к Софи. Наверное, потому что она была ребенком, а дети искренни в своей симпатии и антипатии, мне с ней было легко. С Софи было сложно тем учителям, кто пытался на нее воздействовать грубым весом своего авторитета. Софи умела над авторитетом пошутить – да еще и так, чтобы ей не досталось от бабушки. Откуда я это знал? Иногда она сама рассказывала мне о своих проделках.

Однажды она рассказала, как ей не нравится учительница пластики, госпожа Сабини, за то, что часто хлопает ее по спине. На одном занятии Софи решила притвориться, что никак не может понять, как нужно делать движение, и специально делала его неправильно «много-много раз». В итоге госпожа Сабини пришла в бешенство.

Я понял, что если скажу Софи «Ай-ай-ай, так нехорошо делать», она просто пропустит это мимо ушей. Я решил сыграть на том, что в идеальном мире она хотела бы быть оборотнем и ей было важно мое мнение.

– Мадемуазель Софи, настоящий оборотень так никогда бы не поступил. Сразу видно, что ты человек. Мы, оборотни, стараемся быть внимательными друг к другу. Если другой оборотень поступает с тобой плохо, то нужно, во-первых, подумать – почему он так поступает? Злонамеренные мерзавцы среди оборотней встречаются редко. Это во-первых. Во-вторых, нужно прямо сказать этому оборотню, что тебе такое отношение не нравится. А не мстить исподтишка. То, что ты делаешь, недостойно настоящего оборотня. – Я покачал головой.

Софи растерянно захлопала глазами. Видимо, ей было неприятно, что я в ней разочарован.

– Да, но зачем госпожа Сабини бьет меня по спине?! – сказала она.

– Ну давай подумаем вместе. Ты думаешь, она хочет сделать тебе больно?

– Я не знаю!

– Хорошо, оставим пока эту версию. Она что-то говорит, когда бьет тебя по спине?

– Она кричит: «Ровная спина!»

– Так может, она хочет, чтобы ты держала спину ровно?

– Может быть… – тихо сказала Софи.

– А как ты думаешь, когда госпожа Сабини была маленькой и сама обучалась танцам, могло быть так, что учителя тоже хлопали ее по спине и говорили, чтобы она не горбилась?

– Наверное…

– И тебе правда так уж больно? Или тебе просто не нравится, что она смеет к тебе прикасаться? – Я проецировал свою нелюбовь к непрошеному физическому контакту на свою ученицу.

– Не знаю… – Софи вздохнула.

– В общем, если тебе так сильно это не нравится, просто скажи об этом госпоже Сабини!

Вскоре я узнал от Мари, что занятия по танцам у ее внучки стали проходить более мирно.

Сегодня был день весеннего равноденствия – важный праздник для алисси́йцев. Я решил собрать по дороге на поезд мешок круглых гладких камней, чтобы показать Софи древний обряд приветствия Духов Весны.

Пока я высматривал подходящие камни на склонах, меня окликнул Стэн, почтальон. Оказалось, пришла телеграмма от Саниты. Санита! В последние пару дней я и думать о ней забыл.

«Эй, привет! Куда ты запропастился? Буду сегодня днем там, где обычно. Приходи!» – писала она. Она предлагала встретиться в нашем любимом трактире в центре города. Так как это было недалеко от Шанхольцев, я решил зайти туда перед работой.

– Что случилось? – спросила Санита, едва завидев меня в дверях. – Ты сияешь и прямо светишься изнутри. – Я и правда с трудом мог сдерживать улыбку. Но пока не хотел ей рассказывать о Водной Лилии. – Ну ладно, хватит томить, давай выкладывай, что стряслось?

– Ну… – Я не знал, с чего начать. – Думаю, я встретил кое-кого.

– Кое-кого? – переспросила Санита. – То есть девушку?

– Чисто технически это не девушка. Ну, то есть она не человек и даже не дикарка. – Мне казалось, что переход на второстепенные детали поможет ускользнуть от ответа.

– А кто тогда? Девушка-оборотень? – Санита нахмурилась. Мне сильно не хотелось прямым текстом называть клан разумных растений. Ведь Санита могла и догадаться. И мне казалось, что тогда исчезнет магия моего чувства.

– Больше пока не могу ничего сказать. – Я непроизвольно улыбался сам себе.

Санита странно погрустнела, и я забеспокоился.

– Ну понятно, – сказала она с несвойственной ей иронией. – Значит, запал на кого-то, а мне не сказал. Ну и ладно! – На ее высоких скулах проступил яркий румянец, который я у нее никогда не видел. Что-то шло не так. – Добрейший, подлей-ка мне эля, – попросила она бармена.

– Санита, послушай, это еще пока не то, о чем стоит рассказывать. – Мне почему-то хотелось оправдаться перед ней.

– Да ладно, что тут поделаешь, – она резко пожала плечами. Меня пугала такая непонятная Санита. – В общем, желаю тебе… то есть вам с ней… то есть с твоей новой пассией… всего самого наилучшего! – Она с чувством хлебнула эля и стукнула стаканом о барную стойку. До меня наконец-то стало доходить, что происходило. О нет! Мне не хотелось потерять Саниту из-за… Я хотел взять ее за руку, как-то ее заболтать, успокоить, все ей объяснить и убедить, что она мне очень дорога. Но я побоялся, что она это неправильно поймет.

– Санита, послушай… – Я развернулся к ней всем корпусом, чтобы быть убедительнее, но она меня перебила.

– Тш-ш, – она приложила указательный палец к своим губам. Тут она неожиданно бросилась мне на шею и крепко-крепко меня обняла – да так, что у меня заскрипели кости. Меня обдало жаром ее тела. – Прощай! – прошептала она мне на ухо и, резко отвернувшись, быстрым шагом пошла на выход из трактира.

– Санита! – громко крикнул я ей вслед. Но за долю секунды принял решение не бежать за ней и не останавливать ее. Так было правильно. Я слишком хорошо понимал, что она сейчас переживала.

На меня накатило чувство невероятной пустоты! Все время нашей дружбы Санита мне отчасти заменяла мать, отчасти сестру, которой у меня никогда не было. Она ушла секунду назад, а мне уже не хватает ее веселого смеха и бьющей через край энергии. Откуда мне было знать, что она имеет на меня какие-то виды? Мне все еще не верилось, что я допустил размолвку с ней так просто, на ровном месте. Я понятия не имел, удастся ли мне ее вернуть.

Я вспомнил обжигающее ощущение от ее объятий и подумал, что в какой-нибудь параллельной реальности я смог бы почувствовать к ней грубое влечение или даже страсть. Но это были чувства, которые я презирал, если они не дополнялись глубоким, возвышенным чувством, которое у меня было к Лили.

На пару секунд мне пришла в голову безумная мысль, что я мог бы соблазнить Саниту и дать ей то, что она хотела, – лишь бы она не уходила и осталась со мной. А потом мог бы наедине мечтать о Водной Лилии сколько вздумается – все равно я не был уверен, что с ней отношения зайдут дальше мечтаний. Эта мысль задержалась в моей голове всего пару секунд, и я отверг ее как недостойную и крайне эгоистичную.

Как же все-таки плохо, что у Саниты была ко мне симпатия. Что мне делать? Найти для нее хорошего парня-дикаря? Но с моими социальными навыками мне точно такое не провернуть.

Я со стоном обхватил голову руками и облокотился о барную стойку, ища в ней какое-то равновесие.

Как хорошо начинался этот день, и как паршиво он продолжается!

После обеда у меня был урок с Софи, о котором мне совершенно не думалось. Я был слишком расстроен. Подходя к дому Шанхольцев, я понял, что у меня на глаза наворачиваются слезы. Нужно было взять себя в руки хотя бы на время урока.

Я предложил Софи пойти в парк и показать ей древний ритуал приветствия Духов Весны. Я старался сконцентрироваться на ритуале, тем более что он был очень важным, и я не хотел очернить души предков, выполняя его недобросовестно.

Я выложил принесенные округлые камни кольцом. В образовавшийся кружок я положил ветки ели (землю), поставил пиалу с водой, которую взял в доме на кухне (воду), и зажег маленькую восковую свечу на каменной подставке (огонь). Воздух и так был повсюду.

Я пояснил Софи, что теперь нужно сесть на землю и спеть духам приглашающую песню. Каждый уважающий себя оборотень из Алисси́и знал важные ритуальные песни наизусть. Я сел на достаточно сырую и холодную землю, закрыл глаза и громко запел. Когда закончил, то, открыв глаза, увидел, что садовник Шанхольцев, который был из разумных растений, бросил свою работу и слушает меня. Дослушав, он снова принялся ковыряться в земле.

– Эта песня здорово нравится клану растений, – сказала я Софи шепотом. – Все дело в том, что она немного подражает пению птиц, а птицы своим пением создают энергию, которая помогает растениям пробиваться сквозь землю и вылазить из почек. Поэтому им нравится.

Конечно же, Софи стала просить меня научить ее ритуальной песне. Я не был готов взять на себя такую ответственность. Ритуальным песням обучают специальные маги-оборотни. Даже и не принято, чтобы оборотни обучали друг друга священным песням. Тем более я не был уверен, что им можно обучить человека, не прогневив предков.

– Извини, но боюсь, это тоже тот случай, когда нужно родиться оборотнем, чтобы петь ритуальные песни, – сказал я Софи.

Когда я возвращался домой, на мир, который с утра мне казался насыщенно-красочным, теперь легла тень расставания с Санитой. Принятие того, что она ушла, сменилось обидой. Как она могла так просто выбросить меня из своей жизни? Я отказывался верить, что это конец и что больше мы никогда не увидимся. Однако, поставив на место Саниты себя, умом я понимал, что поступил бы точно так же, ведь мне не хотелось видеть Лили, пока она встречалась с Гепардом. Умом я это понимал, но не чувствами.

Глава 15

Я понял, что совсем запутался в своих отношениях с окружающими. До недавнего времени я вел предельно уединенный образ жизни. Часами бродил по горной пустоши. Иногда кому-то в чем-то помогал из оборотней, зарабатывал этим какие-то деньги.

А теперь на меня много всего навалилось сразу. Конечно, я был счастлив, что теперь во мне есть совершенно новые чувства, ранее мне неведомые. Но даже от положительных эмоций в итоге я уставал. А когда все запуталось и перемешалось после разговора с Санитой, я решил какое-то время побыть один.

Я отменил занятие с Софи на послезавтра и решил съездить в Экантон – в этом районе находится усыпальница, где похоронены наши родители. Это может показаться странным, что я решил отправиться именно туда. С тех пор как их не стало, меня не раз спасали односторонние «беседы» с матушкой, в которых я высказывал ей свои метания и горести. Часто это приводило к тому, что решения моих проблем находились сами собой.

Утром я сказал Гепарду, что меня какое-то время не будет. Я никогда никому не говорю, что еду в Экантон. Если бы говорил, то те, кому я об этом сообщил, мысленно были бы там со мной. А мне этого не хотелось.

Гепарда я застал за неожиданным занятием: он громко смеялся, присвистывая, над какими-то приглашениями, пришедшими по почте. Оказалось, что теперь, когда стало известно о том, что Гепард и Водная Лилия расстались, поклонницы Гепарда, о которых он знать не знал, стали заваливать его приглашениями на званые обеды и ужины. Брата эта суета вокруг своей персоны только забавляла.

– Ох, Рысь, я бы на твоем месте обеспокоился, – сказал он мне. – Если меня теперь осаждают все эти дамочки, то наверняка что-то подобное происходит с Лили. Ты лучше не затягивай с важным разговором, а?

– Хорошо, – только и сказал я. Я уже мысленно ускользал куда-то вглубь себя, и мне не хотелось пока думать даже о Лили. – В общем, я ухожу.

Путь на Экантон пролегает в направлении моря, в противоположную сторону от города. В этой местности теперь находится небольшое рыбацкое поселение. Там есть причал и рыночная площадь, где торгуют продуктами с моря. Вообще это обычная деревушка, но для оборотней она примечательна тем, что поодаль от поселения находится старое кладбище нашего клана с усыпальницами. Раньше в Экантоне жила богатая семья Белых Медведей. Они развили здесь рыбный промысел. Тогда и появились здесь первые усыпальницы оборотней.

Тот, кто не имел несчастья потерять обоих родителей в раннем возрасте, никогда не поймет этого чувства. Тебя словно выбрасывает из привычной домашней среды, и жизнь тебя треплет, как ветер тонкую травинку на вершине холма. У меня хотя бы был Гепард в виде опоры. У него же никого не было.

Думаю, брат оттого стал таким хладнокровным и рациональным после смерти родителей, что ему пришлось быстро повзрослеть – он должен был обо мне заботиться. А я от этого всего замкнулся в себе.

После авиакатастрофы нас звали к себе жить алисси́йские родственники со стороны мамы. Гепард сказал, что нам не стоит их обременять. Какое-то время мы жили на средства, оставшиеся от родителей, в доме ближе к центру города. Из вежливости нас иногда навещали родственники отца, но с ними у нас были натянутые отношения. Мы с Гепардом их не интересовали. Многие из них создали семьи с людьми, и среди них были те, кто смотрит на оборотней как на существ второго сорта – только из-за того, что мы иногда обращаемся в зверей.

Вот я никогда не понимал такого образа мыслей. Как можно гордиться тем, что тебе дано от природы? Это же не твоя заслуга или достижение. Или как можно этого стыдиться? Это как если я буду гордиться тем, что у меня светло-голубые глаза, или стесняться того, что я оборотень. Да, в состоянии обращения у меня появляются лапы, хвост и усы (хотя в человеческом состоянии у нас, оборотней, почти нет растительности на лице). Но и люди тоже произошли от животных – у них просто был другой эволюционный путь.

Пожив какое-то время в большом родительском доме и растратив все деньги, мы поняли, что дом требует слишком больших расходов. Тогда Гепард убедил нашего опекуна со стороны отца продать дом, после чего мы поселились в горной пустоши. Долгое время мы жили почти впроголодь. И спасибо Гепарду – он никогда не терял присутствия духа, по крайней мере при мне. Это научило меня терпеливо переносить невзгоды. Я привык спокойно переносить холод, потому что у нас часто не было денег на теплую одежду, и подолгу обходиться без еды.

Приехав в Экантон, я вышел из станции и обошел рыбацкую площадь со стороны, чтобы не толкаться в толпе. Оттуда добрался до набережной и пошел по полупустынному деревянному настилу в направлении усыпальниц.

Люди говорят, что мы, оборотни, слишком пышно хороним умерших. И вообще, что мы слишком ритуализированный клан. Возможно, так и есть, но связь с прошлым – это то, что делает нас сильнее. Я также знаю, что некоторым людям нравятся кладбища оборотней чисто эстетически. Ну, люди часто судят о вещах по внешней обложке, не замечая внутреннего смысла, так что я не удивляюсь.

Вокруг усыпальниц еще при Белых Медведях разбили густой, тенистый парк. Сейчас эти деревья стали высокими, и здесь приятно находиться. Каждая усыпальница – это такой небольшой домик о четырех углах, с окошками по сторонам света. Я вошел внутрь и сел на каменную лавку напротив матушкиной фотографии. Иногда я говорил с ней мысленно, иногда шепотом.

– Мама, – тихо сказал я. – Я встретил двух девушек. Первая – дикарка по имени Санита. Она очень добрая и жизнерадостная. Я люблю ее просто как разумное существо. Как я люблю тебя и Гепарда. Но оказалось, что я нравлюсь ей как парень. Я, конечно, об этом подозревал, но долго не хотел этого замечать. Теперь она не хочет меня видеть… – Я вздохнул. – А вторая девушка – это девушка Гепарда, но только формально. На самом деле она ему безразлична. Я сильно переживал, когда понял, что мне нравится его девушка. Но оказалось, что я ей тоже симпатичен, и они с Гепардом теперь расстались. Она мне очень-очень нравится, я думаю о ней постоянно… Но мне страшно начинать с ней видеться. Что, если она быстро поймет, что ошиблась, отпустив Гепарда? Я не понимаю, что она такого во мне нашла…

Я посмотрел на фотографию матушки, которая мне улыбалась. «А разве любят за что-то?» – как будто сказала мне фотография.

– Ты права, – ответил я фотографии. – Но я вот думаю… что, если в итоге я останусь и без Саниты, и без второй девушки? Та, вторая девушка, – я почему-то не хотел говорить ее имени вслух, – она знаменитость. Ее окружает много разных талантливых существ. Я даже не знаю, как смогу удержать ее возле себя.

Тут я услышал свои собственные мысли, но как будто матушкиным голосом. Как будто это было то, что она бы мне ответила: «Тебе нужно отпустить свои желания, Рысь. Ты в них всегда так несдержан. Твой страх происходит от сильного желания что-то получить. Или потерять… Но ты не можешь управлять жизнями других существ. Смирись с этим. Они вольны поступать так, как считают нужным. Ты можешь повлиять лишь на свои поступки. Остальное пусть решит судьба».

«Да, больше принятия», – подумал я. Как всегда, рассказав все матушке, я почувствовал, как все прояснилось в моей голове. Я встал, поцеловал свой амулет и коснулся им матушкиной фотографии. Поклонился отцу и вышел из усыпальницы. Всю дорогу из Экантона я провел в гармоничном настроении. Действительно, на что мне было жаловаться? У меня в сердце жила любовь. Девушка, которую я любил, возможно, тоже меня любила. Все было не так катастрофично, как я себе это представлял.

Так я вернулся домой. Гепард обычно не спрашивал, где я пропадаю. Таким образом он проявлял ко мне доверие.

После разговора с матушкой мне приснился сон. Приснилось, что я стою на балконе какого-то незнакомого дома. На улице тепло и солнечно. Я нежусь в теплых лучах в синей учительской униформе, облокотившись о перила. Тут на балконе появляется Лили в нежно-салатовом платье. Она глядит на меня, ее глаза сияют. Она подходит ко мне, поправляет пуговицу у меня на пиджаке и что-то мне говорит. Я что-то говорю ей в ответ, потом подхватываю ее на руки, как пушинку, и мы целуемся.

Когда я проснулся, то все еще чувствовал блаженство от того, что только что случилось во сне. Я подумал, что, как бы ни пугал меня Гепард, теперь я уверен, что мы с Лили будем вместе и будем счастливы.

Глава 16

После поездки в Экантон я решил просто ждать – ждать, пока не получится каким-то образом объясниться с Лили. Я по натуре своей не из тех, кто настойчиво чего-то добивается. Возможно, это оттого, что оборотни не слишком амбициозные существа. А возможно, из-за того, что в дикой природе рысь никогда не преследует добычу долго. Это животное делает стремительный спринт, и если дичь ускользает, оно отступает и начинает выжидать.

Вот так выжидал и я. Но не прошло и двух дней, как Гепард меня вывел из моего комфортно-беззаботного состояния.

Было около двух часов пополудни. Я собирался на занятие с Софи и уже переоделся в свой учительский пиджак. Гепард вернулся домой раньше, чем обычно (хотя у него достаточно хаотичный распорядок дня), и сообщил мне, что то, как я поступаю с Водной Лилией, очень некрасиво.

– Ну вот ты только представь, – сказал он мне. – Она мне открылась. Я ей пока не говорил, что все пересказал тебе. Знаешь ты или не знаешь – она об этом не в курсе. Мучится догадками и бросает на меня тоскливые вопросительные взгляды. Я тоже пытаюсь угадать, что у нее на уме. Но мы это не обсуждаем – играем в молчанку. Атмосфера на работе зашибись какая нерабочая! Лили очевидно по тебе тоскует… Тут я маячу у нее перед глазами и напоминаю ей обо всем. Сама она к тебе больше не придет – даже не надейся. Так было бы неправильно, и так не принято. Да и из чувства такта не придет. Пора тебе, Рысь, самому проявить инициативу!

– Да, но как?..

– Ну не знаю. Приходи, может, как будто невзначай ко мне на работу. Я вас одних оставлю, вот и поговорите!

Я поморщился. Такая примитивная уловка мне казалась нелепой.

– Нет, это как-то совсем по-дурацки, – сказал я.

– Тебе не угодишь! – Гепард всплеснул руками. – А помнишь, Лили звала вас с дикаркой на концерт? Возьми ее с собой – и приходите.

– Не получится, – сказал я со вздохом.

– Это почему же?

– Санита… В общем, когда я ей сказал, что кое-кого встретил, оказалось, что она и сама бы хотела, чтобы мы были вместе. Теперь она не хочет меня видеть.

– Ого! Да ты у нас, оказывается, знатный сердцеед, – весело присвистнул Гепард. – Кто бы мог подумать!

– Вот я и боюсь, что, может быть, это у них просто блажь какая, – с чего они все вдруг мной заинтересовались?

– Так ты личико-то свое из-под челочки миру явил, вот они тебя наконец и заметили, – засмеялся Гепард.

– Не смешно.

– Ну ладно, ладно… – он примирительно похлопал меня по плечу. – Если серьезно, Рысь, то есть в тебе что-то такое… Знаешь, что-то уникальное. Так что давай – меньше сомнений, больше действий… Кстати! – он щелкнул пальцами правой руки и направил на меня указательный палец. – Скоро у Шанхольцев будет большой праздник. Да! Вроде бы это через пару недель. У Софи и ее бабушки день рождения чуть ли не в один день. Они по этому поводу каждый год устраивают большое торжество. Приглашают всех родственников, близких, друзей семьи. Лили  в прошлом году там была. В общем, – Гепард помахал пальцем, – если тебя позовут, то соглашайся. А если не позовут, то прояви ты хоть раз инициативу – спроси у них об этом приеме. Они тогда из вежливости тебя пригласят!

По дороге на работу я думал о том, что сказал мне Гепард. Скоро у меня будет возможность увидеться с Лили! Этот факт меня очень радовал. Но в то же время я боялся, что если начну говорить с ней, то, как всегда, не буду знать, что сказать.

До сих пор у меня не было настоящих отношений с девушками. Единственными отношениями, если это можно так назвать, была моя дружба с дочерью одного волка из клана оборотней, у которого я как-то работал на лесопилке. Это было через два года после того, как мы с Гепардом переехали в горную пустошь. Эта семья волков – чистой породы, без примесей. Они не слишком-то хотели водиться с оборотнями других пород и меня взяли, я так думаю, из-за того, что я частично волк.

У хозяина лесопилки была дочь примерно моих лет, волчица-подросток. Поначалу мне как будто не было до нее дела. Она была быстрой, проворной и довольно молчаливой. Молча смотрела на меня своими желто-зелеными глазами, и я не понимал, что у нее на уме. Думал, ей оборотень не-волк в диковинку.

Потом настало лето, и мы с ней стали ходить на лесное озеро купаться. Тут-то мы и сблизились. Не знаю… Мне кажется, тем летом я как раз стал превращаться из ребенка в мужчину. Неожиданно для себя открыл, что мне чрезвычайно приятно взаимодействовать с противоположным полом. Прикосновение Волчицы вызывало во мне пьянящее, щекочущее чувство. Мне хотелось подольше находиться рядом с ней. Думаю, в тех отношениях если и была любовь, то ее собой заслонили гормоны. Мы оба были вчерашними детьми. И для нее, и для меня эти чувства – или, я бы даже сказал, ощущения – были в новинку. Мы попробовали поцеловаться. Вышло довольно неуклюже. Тогда мы попробовали еще и еще, пока не стало получаться довольно неплохо, но тут-то отец Волчицы узнал о нашем «романе» и отослал ее подальше с лесопилки в город учиться. Больше я ее никогда не видел.

Это было так давно, что кажется, будто это было не со мной. Да я и не считаю тот опыт полноценными отношениями.

Взбудораженный своими мыслями, я пришел на работу к Шанхольцам слишком рано. В гостиной я застал другого учителя – Розового Пиона из Ринолье. (У растений сложная система имен, включающая название вида, стихию или иную особенность рода и место его происхождения. Еще иногда к этому прибавляется «старший», «мать»/«отец» и т. п.) Розовый Пион преподавал Софи математику, что было довольно необычно. Я говорю «необычно», потому что растения славятся в основном своей восприимчивостью и эмоциональным интеллектом. Они тонко чувствуют и хорошо угадывают эмоции и намерения других. Они также хороши в искусстве. Что же касается точных наук, то здесь больше преуспели люди и оборотни.

Поэтому господин Пион из Ринолье был своего рода исключением. У него была бледная, розоватая кожа и тонкие черты лица. Как и все учителя, он носил отличительный синий пиджак, расшитый золотом. Положив ногу на ногу, он сидел в кресле и пил чай, когда я вошел. Нужно сказать, что Шанхольцы довольно-таки щедры к тем, кто на них работает. Нам можно пользоваться гостиной до или после уроков, если потребуется. В гостиной же обыкновенно присутствуют слуги, которые готовы принести закуски и напитки. Мне всегда было неловко этим пользоваться, а другие, как я замечал, спокойно это делали.

Я спросил у Розового Пиона, почему он сегодня задержался после урока (всего у Софи пять учителей, и я знаком только с двумя из них). Тот ответил, что бабушка Софи попросила его задержаться на разговор, но еще не пришла. Только он это сказал, как появилась Мари.

– А! Господин Танэльс! – сказала она. – Как хорошо, что вы тоже здесь! – Она предложила принести мне чаю. Я согласился. – Господа, – энергично сказала она, когда принесли чай, – я хотела бы пригласить вас на семейный ужин по случаю именин Софи. У меня тоже в этом году юбилей. Мы будем отмечать эти события вместе. Я надеюсь, вы не заняты в следующую субботу вечером?

– Спасибо, с удовольствием приду, – ответил с легким кивком Розовый Пион. Бабушка Софи кивнула ему в ответ, приятно улыбаясь.

Мне тоже нужно было что-то сказать, притом постараться, чтобы это вышло нормально.

– Я тоже приду, спасибо, – перефразировал я сказанное Пионом де Ринолье. Я решил, что так будет вернее всего.

– Вот и прекрасно! – воскликнула Мари. – Я попрошу нашего камердинера подготовить для вас приглашения к следующему уроку.

Теперь, если Водную Лилию тоже позовут на прием, у меня просто не будет выхода – придется с ней объясниться.

Когда Гепард узнал, что меня пригласили на дни рождения Софи и Мари, то страшно обрадовался. Сказал, что наконец-то все разрешится.

– Только тебе нужен приличный костюм, – сказал он не терпящим возражений тоном. – В рабочей униформе признания в любви не делаются.